Печорский водораздел. 10

(Продолжение. Начало: часть 1часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9)

Эксп_Перед-отправлением-из-Верх-Колвы

Из заметок Игоря Иванова:

Большие белые цапли

Наутро перед отплытием из Верхней Колвы выглянуло солнышко, и я решил ещё раз прогуляться по посёлку. Бывает такое в командировках: прощаешься навсегда вроде бы, а глядь – и через пять-десять лет тебя вновь заносит в эти же края. Никогда не говори «никогда»… Тут иной случай. Над крышей администрации сельского поселения на Набережной улице ещё полощется российский триколор, почему-то с гербом, словно это президентский штандарт – но недолго ему осталось: уже осенью посёлок ликвидируется, как и десятки других в этих краях. А оттого нелишне сказать последнее «прощай». Школа, которую я с фотоаппаратом исследовал накануне, уже разорена. Многие дома стоят без окон и дверей. Совершенно пустынные улицы. Брошенный на обочине мощный трактор на огромных пробитых шинах, полуразобранная пожарная машина, заросшие репейником огороды. У забора под окнами какого-то дома стоят на боку, похожие на здоровенные гробы, деревянные ящики. Видимо, приготовлены для перевозки вещей на «большую землю». На стене магазина с говорящим названием «Мираж» объявление: «Продаётся частный благоустроенный дом». Мысль: «Неужели кто-то купит?» Вчера в магазине не без удивления обнаружил молоко в коробках. Но у хозяйки Валентины в доме напротив купил парного: трёхлитровую банку за 105 рублей.

Молоко выпито, вещи собраны, выдвигаемся к реке. Здесь, у берега, точно гигантские раскрытые бобовые стручки, висят на привязи несколько деревянных лодок. В одну из них мы забираемся, хозяин навешивает мотор – отчаливаем. В такую-то погоду по реке да на моторе – чистое удовольствие. Хошь – на берега глазей, хошь – книжку читай, хошь – мысли в голове прокручивай.

Ровно гудит мотор, а я думаю о том, как парадоксально сложилась история этого края: когда-то именно здесь поселились самые свободные люди, убежавшие от контроля государства. Но с помощью системы несвободы – лагерей для заключённых – государство пришло и «освоило» этот край. В 1930-х на Колве создаются поселения для кулаков и лагеря ссыльных. Потом сюда железной пятой ступит ГУЛАГ: с самого начала войны здесь идёт непрерывное расширение – сперва за счёт эвакуированных из западных районов СССР зеков, потом за счёт бандеровцев и бывших военнопленных. В 1945-м организован «Ныроблаг», или, как здесь его сейчас именуют, Учреждение Щ-320. Большинство деревень по реке стали именами колоний. Когда мы с Михаилом в поисках подберёзовиков бродили по окрестностям Верхней Колвы, то и дело нарывались в лесу на жерди заборов, переплетённых колючкой, на забытые шлагбаумы посередь лесных заросших просек.

Лес благодаря колониям вырубили в округе под гребёнку, а с инфраструктурой деревень некогда свободолюбивых староверов эти колонии так слились, что, когда в XXI веке власть в Москве решила, что содержать лагеря в такой глухомани невыгодно, и приказала все их закрыть, вместе с ними стали «закрываться» и деревни на Колве, разучившиеся жить самостоятельно. Вот так и живём: уходит неволя, а вместе с ней уходит и воля. А что же остаётся? – вот вопрос. Остаётся государство, не доверяющее своим гражданам. Неволя скачками, как ночные волки, перемещается на окраины больших городов, а воля находит убежище в сердцах оторванных от земли людей, прячется там и страдает от тесноты.

…Погода совсем наладилась, по небу плывут-кучатся чудные облака. На высоком берегу – дома заброшенной деревеньки. А вот от деревни и следа уж нет, только крест над обрывом в память о ней стоит… Вода прозрачная, можно зачерпнуть и пить, но после впадения в Колву Берёзовой становится цвета глины и ещё долго не может очиститься.

С упавшего в реку дерева поднялись две большие белые цапли и долго летят над нами, словно сопровождая: шеи выгнуты, а ноги вытянуты в струнку – то размахивают крыльями, то парят, и всё молча, точно в замедленной съёмке. За это христиане уважали птицу харадрион: всё знает, обо всём молчит – даже рисовали её с белым камнем в клюве. А ещё цаплю считали символом христианина, который, подобно ей, довольствуется малым, неприхотлив, терпелив и не занимает много места в пространстве. Вот нам бы так жить! Не умеем… Мои любимые средневековые бестиарии (на Руси эти книги о животных называли «физиологами») учили так: харадрионы не любят летать под дождевыми облаками, взмывают и летят над ними – так и верующие должны возвышаться над жизненными ненастьями.

Цапли и в самом деле взмывают ввысь и исчезают, тут за изгибом реки открывается большая скала – это знаменитый Дивий камень. Значит, уже и Ныроб недалеко. В этой горе находится пещера 10-километровой протяжённости. Жаль, что нам не удастся в ней побывать… Но всё равно настроение расчудесное: душа просит «чего-то такого», и начинаю сочинять что-то вроде стиха:

Две белых цапли в вышине летели,
А под ними,
Ластясь, перетекая друг во друга и питая,
Два облака.
И цаплям говорили:
«О, если б знали вы, как мир внизу прекрасен!
Роскошны одеяния весны:
Швы рек, лугов манишки,
Из бархата лесные платья
И на мундирах пуговки озёр…
Вы слишком высоко летите,
Чтоб видеть это…» И смеялись:
Ведь именно они всё заслонили…

Вдруг всё изменилось:
Пред ними выросла гряда слепых утёсов,
А посредине – камень-исполин.
Затрепетали, замерли у склона,
Остановив свой бег, два облака.
Забыли, что лишь в движеньи
Их жизнь.

Один барашек сделался лиловым
И пролился в лощину кратким ливнем,
Лишь камни омочив слезами.
Другое облако, то, что светлей и легче,
Скользнуло по утёсу лёгкой тенью,
И взмыло над скалой, и одиноко
Над горькою пустыней полетело,
Истаивая в струях зноя, растворяясь
В небесной вышине без следа.

Лишь живым
Дано преодолеть все расстоянья
И Родины достичь.
А цапли в чистом небе,
Вжав голову от грусти, молчаливо
Оплакали попутчиков своих
Золотоглавых: Мы встретимся ещё, о да!
Но нет, не в этом мире!

…Пока я сочинял и записывал в блокнот историю о живых и неживых, перечёркивая да переписывая, впереди показалась Вижаиха – посёлок, от которого до Ныроба 10 километров, но уже по суше.

Прощай, Колва!

Эксп_цапля

Из заметок Михаила Сизова:

Ныробский храм

Эскп_НИкольский-храм-1705-года-постройки

Ныроб. Никольский храм 1705 г. постройки.

От долгого сидения в лодке ноги затекли, и хотелось их размять – махнуть пешком до Ныроба. Всего-то с десяток километров от пристани, если смотреть по навигатору. Но лодочник указал нам на «буханку», что стояла на высоком берегу. На ней к пристани приехали две женщины с детьми, собирающиеся провести отпуск в здешних местах, ради которых хозяин и гнал лодку с Верхней Колвы. Откуда они приехали? С «большой земли» или же из Перми, которая, впрочем, отсюда кажется такой же далёкой, – этого мы так и не успели узнать. Быстро побросали рюкзаки в «буханку» и поехали… В пути тормознул нас какой-то мужик с пластиковым ведром в руке, спросил у шофёра: «Ты там, на дороге, мою не встречал? Вот ведь вперёд ускакала. Всегда так: возьму с собой за грибами, а потом она скандалит, что одну в лесу бросаю…» Мужик прибавил крепкое словечко. Мы тронулись дальше, и я заметил, что Святослав неотрывно глядит в окно на дорогу.

– Что там высматриваешь? – спрашиваю.

– Асфальт, дядя Миша, – ответил он тихо. Видно, только сейчас московский студент поверил, что мы вернулись в цивилизацию.

Готовясь к нашей экспедиции, прочитал я в одной современной справке: «Можно сказать, что Ныроб – это настоящий край географии Пермского края. Севернее его находятся одни лишь зоны для заключённых». Теперь-то это для меня дико звучит. А как же те люди, те поселения, которые встречались нам в верховьях Колвы? Их уже вычеркнули из книги бытия? Тогда и «зоны» стоит вычеркнуть – ведь одну за другой закрывают. Из самого Ныроба, кстати, заключённых тоже вывозят. Ещё десять лет назад они составляли почти половину населения посёлка, теперь же люда резко убавилось – с семи с половиной тысяч до пяти. Если быть точным, сейчас в Ныробе официально живёт 4945 человек. Сюда входят и те, кто переселился из брошенных деревень Верхней Колвы. Много это или мало для «края географии»? Наверное, много. Для сравнения: в районном центре Чердынь проживает 4686 человек.

Эксп_часовня-Михаила-Романова

Восстановленная часовня Михаила Романова

Ныроб показался мне мегаполисом: за окном мелькнули многоэтажки, на главной улице, носящей имя Ворошилова, встречаются рейсовые автобусы. Фантастика! Просим высадить нас у церкви. Здесь другая атмосфера – словно русская провинция XIX века. Белокаменный храм, к нему ведёт песчаная деревенская улочка, по обочинам которой прямо на траве сложены поленницы дров. Не хватает только куриц и гусей, купающихся в луже. Впрочем, откуда-то слышится овечье блеяние. Подходим к деревянной ограде. Запор на калитке – кольцо проволоки, накинутое на штакетину. Металл нагрелся на солнце, да так, что чуть ли не обжёгся. Вблизи храм поражает множеством фигурностей, которыми украшены стены: каменные узоры, балясинки, картуши над окнами. Входим внутрь и попадаем в прохладу и молитвенную тишину. Приложившись к иконе на аналое, разбредаемся по церкви, рассматривая и крестясь на образа. В храме никого, только свечница за киоском. Заметив, что я остановился перед большой, в рост человека, настенной фреской с надписью: «Стiй мчкъ Хрiстофоръ», она встала и подошла:

– Меня вот постоянно спрашивают, почему у этого святого пёсья голова. А знаете почему? Он был очень красив и, чтобы это не отвлекало от служения Богу, попросил кого-то изуродовать ему лицо. И оно стало похоже на пёсье.

– Ещё есть теория, что он был киноцефалом, – решил я блеснуть эрудированностью. – О племенах киноцефалов писали и древнегреческие историки, и средневековые путешественники.

– Думаете? – засомневалась женщина. – А вы откуда приехали?

Говорю, что мы из православной газеты. Марина Владимировна Дулепова (так зовут служительницу) обрадовалась:

Эксп_Фреска-св-Христофора-была-совершенно-чёрная..

Фреска св. Христофора была совершенно чёрная.

– Ну тогда я вам расскажу! А то другие не верят. Вот эта фреска святого Христофора – она была совершенно чёрная, ничего не разобрать. А теперь смотрите, какие яркие краски: красный плащ, синий фон. Даже надпись чётко видна. И образ продолжает обновляться.

– И чем это можно объяснить?

– Не знаю. Христофор-то был дважды мучеником: себя ради Бога обезобразил, а потом римский император за проповедь Христа в раскалённом ящике его мучил, голову отрубил. И у нас в посёлке много мучеников было. Даже Климент Ворошилов перед революцией здесь ссылку отбывал. Я уж не говорю о Михаиле Никитиче Романове, дяде будущего царя, который у нас в яме до самой смерти сидел. Ну и других заключённых здесь хватало.

– А вы сами приезжая?

– Нет, коренная, родилась здесь.

– Давно батюшке помогаете?

– Не очень. Главная-то помощница уехала. Пустеет наш Ныроб.

– Приход тоже уменьшился?

– Много людей только на праздниках бывает. А так… Хотя наш Никольский храм – единственный на всю округу. Только в колониях есть часовни да молитвенная комната у вольнопоселенцев. Батюшка наш Сергий только к ним и ездит.

– Сергий? А отец Фёдор уже не служит? Тринадцать лет назад наш корреспондент Евгений Суворов приезжал сюда из Перми и встречался с ним, – припоминаем давнюю публикацию («Путём Ныробского узника», № 405, январь 2002 г.).

– Так отец Фёдор три года назад умер, теперь у нас иеромонах Варсонофий. Он подойдёт к началу вечерни. Может, успеете с ним поговорить.

Да… время летит. Выясняем, что ещё изменилось в Ныробе за прошедшие после публикации годы. Над ямой, где томился Михаил Никитич Романов, к 400-летию Дома Романовых восстановлена часовня во имя архистратига Михаила. Из соседнего летнего Богоявленского храма, построенного на месте первого захоронения мученика, выехал «Сбербанк», и теперь храм пустует. В благодарность за многолетнее использование здания банк мог бы помочь с его ремонтом, но, видимо, это идёт против принципов современного бизнеса. Вот, собственно, и все изменения. В таких городках жизнь медленна и всё новое воспринимается как потрясение устоев.

Спрашиваем, как попасть в часовню и посмотреть яму. Марина Владимировна объясняет, что ключ от часовни находится в краеведческом музее. Молебен там проводится раз в год, в Михайлов день. Иногда, тоже не чаще раза в год, помолиться в часовне приезжают из Чердынского монастыря. Бывают и паломники. Но, конечно, не столь многочисленные, как в старину. В последний год Российской империи, в 1917-м, часовню посетило больше шести тысяч богомольцев. Тогда же была предпринята попытка прославления Михаила Никитича Романова в лике святых, однако помешала революция.

– А вы знаете, – припоминаю я, – два года назад через Ныроб проезжала большая группа со священниками, и они читали какой-то акафист перед ямой. В газетах писали, что эти люди не только почитают Михаила Романова, но верят в его пришествие, после которого он станет царём России. Из Ныроба они отправились в верховья Колвы, в брошенную деревню Черепаново, и там поселились. Случайно не видели их?

– Нет, к нам в храм они не заходили. Но про них, конечно, слышала.

– И как здесь к скрытникам отнеслись?

– Ну люди ведь в лесу Богу молятся, надо же им помогать. Все тут суетились с помощью-то, ажиотаж был, а теперь тишина. Нехорошо это, уж если помогать…

– Сейчас там один человек остался.

– Да? Не знала, – удивилась женщина и сменила тему: – А вы, значит, на лодке к нам добирались? У нас-то больше по реке Берёзовой любят сплавляться. Там очень красиво…

Печенюшки в яме

Эксп_Михаил-Никитич-Романов

Михаил Никитич Романов

Краеведческий музей недалеко от храма. Восковые фигуры стрельцов в красных кафтанах, алебарды и пищали, портрет семьи Императора Николая II, медвежья шкура, модель деревянной крепости на высоком холме искорского городища, раскопанного археологами. В XV веке этот коми-пермяцкий городок был центром Верхней земли Великопермского княжества, а в начале ХХ века – центром волости, куда входила и деревня Ныроб. При советской власти в Искоре располагалась Ныробская МТС. Спрашиваю у смотрителя, где находятся железные кандалы, в которые был закован ныробский мученик Михаил Никитич Романов. Известно, что народ почитал их и что многие получали исцеления от молитвы и прикосновения к оковам. «Они в Чердынском краеведческом музее», слышу в ответ. Что ж, надо обязательно там побывать… Ещё раз окидываю взглядом центральный зал в музее. Из угла смотрит прекрасноликий юноша в царском облачении, с шапкой Мономаха на голове. Кого изображает эта восковая фигура? Царя Михаила Романова? Или это образ того царя, который по логике русской истории и по завещанию последнего Рюриковича должен был взойти на престол? То есть одного из дядек Михаила Романова?

Эксп_Импровизированный-трон-будущего-царя

Импровизированный трон будущего царя в ныробском музее

Взяв ключ и большой фонарь, идём к часовне. Странное состояние… Мысли мечутся в голове, и в то же время чувствуется железная непреклонность происходящего. Будто этот наш путь в часовню был предопределён много-много лет назад.

Какие мысли мечутся-то? Вот Ныроб. От коми-пермяцких слов «ныр» и «ыб». Коми язык я специально не изучал, но жизнь открывала слова одно за другим. Ныр, то есть «нос», – таким прозвищем наш сотрудник Анатолий Саков, единственный из нас знаток коми жизни, назвал героя своей сказки. Её мы включили в книжку про святителя Стефана Пермского. Это было самое начало 90-х, когда мы ездили в село Иб (с коми переводится как «возвышенность»), где на высоком берегу Сысолы в Свято-Вознесенском храме служил наш духовник иеромонах Трифон (Плотников). Трифон и Стефан… Мысль переносится в Москву, где батюшка, которого сопровождали мы с Игорем, расспрашивал про мощи Стефана Пермского. В Кремле, в Архангельском соборе, служительница предположила, что музейные работники в 30-е годы спрятали их в алтаре собора, где прежде хоронили русских царей. Алтарь запечатан, лишь когда перегорает дежурная лампочка, туда заходит электрик, и больше никто. «Даже одним глазком туда не заглянуть?» – спрашиваем служительницу. «Глазком можно». И подвела нас к будочке, примыкающей к алтарю. В ней какие-то вёдра, швабры и… дырка в стене. Глянули. В полусумраке виднелось множество каменных рак. «Крайние слева – это могилы Бориса Годунова и Фёдора Иоанновича, последнего царя из Рюриковичей», – слышим комментарий. А мощи Стефана мы, конечно, не увидели.

Спустя время отца Трифона перевели настоятелем вновь открытого Антониево-Сийского монастыря. Что интересно, обитель непосредственно связана с теми двумя историческими фигурами. Царь Фёдор Иоаннович, за молитвенность прозванный Блаженным, перед смертью указал на пятерых своих двоюродных братьев Романовых как на наследников престола. А Борис Годунов, занявший престол и боявшийся соперников, обвинил братьев в колдовстве и упёк в места отдалённые: Василия – в вятский Яранск, Ивана – в сибирский Пелым, Александра – на Белое море, в Усть-Луду, Михаила – в Ныроб. А Фёдора, старшего брата и, соответственно, главного претендента на престол, – в Антониево-Сийский монастырь. Там у отца Трифона мы не раз бывали. И Яранск посещали. И на Белом море были. Теперь вот до Ныроба дошли…

Столбы ворот увенчаны двуглавыми орлами. Входим на территорию часовни, затем внутрь неё. Там пусто, только икона архистратига Михаила на подставке. Чёрный провал ведёт вниз. Святослав включает фонарь, и мы по выщербленным каменными ступеням спускаемся вниз. Под низкими сводами влажно и холодно. Это летом. А каково сидельцу было зимой? Свет фонаря выхватывает выступ в стене, на котором огарки свечей, горка конфет и печенье. «Смотри-ка, три печенюшки, словно для нас троих», – замечает Святослав. Ещё на каменную полку водружена открытка с предполагаемым портретом Михаила Никитича. Как икона.

Эксп_В-яме-Михаила-Романова

В яме Михаила Романова темно, влажно и прохладно

Вот интересно: почему именно его народ так почитал, выделив из пятерых братьев? За его страдания? Но остальные братья ведь тоже пострадали. Может, полюбили его за кротость и молитвенность? Известно, что ныробцы очень сочувствовали сидельцу в яме. Когда охранник, уставший сторожить мученика, стал морить его голодом, они посылали детей, чтобы те незаметно кидали еду в яму. Это были трубочки ягеля с молоком, закупоренные хлебными катышками. За эту заботу пятеро ныробских крестьян были схвачены и посажены в тюрьму на шесть лет. Один из них не выдержал пыток и отошёл ко Господу. И вот до сих пор сюда, в яму, несут печенюшки.

Прочитав молитву небесному покровителю мученика, поднимаемся наверх. Свет слепит глаза. Какой яркий и солнечный день! Куда делись дожди, которые целую неделю преследовали нас? Смотрим на часы. Ещё рано, но всё же решили заглянуть в храм – вдруг священник пришёл? «Нет, он к самой вечерне будет, – сообщает Марина Владимировна. – А вы пока можете сходить на святой источник».

Перейти к продолжению


← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий