Печорский водораздел. 8
(Продолжение. Начало: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7)
Из записок Михаила Сизова:
«Я же не умру»
Получив благословение поселиться в доме отшельника, отправились мы за рюкзаками на другой край брошенной деревни. Отец Александр вышел нас проводить до калитки.
– Бураны здесь зимой бывают? – спрашиваю, глянув на открывшуюся за околицей луговину.
– Бывают. Заборов вот этих не видно, полностью заметает.
– Как же вы по деревне ходите? С лопатой наперевес?
– Ну делать мне нечего, как пустую деревню чистить. На лыжах по ней езжу, если надо куда.
– А припасов на зиму хватает?
– Круп в мешках у меня много. И с огорода немного заготавливаю.
Отшельник ведёт нас на свой огородик. Он мне показался каким-то дикорастущим – грядки едва угадываются.
– В прошлом году сажал укроп и петрушку, а в этом понатыкал семена морковки, свёклы и так далее, – объясняет отец Александр. – Да вот только капусту блошки поели, а кабачки с картошкой мороз побил во время цветения. Да ещё кроты повадились здесь тоннели рыть. Двоих я руками поймал и в лес отнёс.
– Так ведь вернутся же, – замечает Игорь.
– Полагаешь? – задумался монах, пощипывая бороду. – Не должны. Я же их попросил больше не рыться под огородом.
– Рыбу тоже на зиму заготавливаете?
– Да не знаю, куда её девать. Вообще я молиться сюда пришёл, а не рыбу ловить.
– Так ведь апостолы рыбу ловили, – говорю.
– Сначала рыбу, а потом человеков стали ловить, как Господь им благословил. Рыбу-то потом не ловили. Всему своё время.
– Лодка у вас с мотором?
– На вёслах, резиновая. Два раза сети вытащил и замучился рыбу домой носить. В гору же поднимать надо. В последний раз еле волоком дотащил в пластмассовом корыте. Всё на реке оставил: и лодку, и сетки. Так устал, что только через месяц туда пошёл, лодку еле нашёл – травой всё заросло. А потом подумал: я ведь обмирщаюсь – взял и много щук наловил. Зачем мне это нужно?
– Так если голод, то и ноги можно протянуть, – предполагает Игорь.
– Да какой голод?! Мне одного мешка с крупой хватает на целый год. Сиди и ешь крупу, больше ничего не надо. Я же не умру. Но нет, хочется рыбки солёненькой, вяленой… Святые отцы две тысячи лет учат: плоть надо ущемлять и покорять духу. А у нас плоть командует. Временное командует вечным. Каково, а?
Игорь не соглашается:
– Так ведь всё взаимосвязано. Сляжем от болезни и будем тогда духовно ослабевать.
– Мы все больные в той или иной степени, – продолжает гнуть своё монах. – Так ведь не умираем. Вон в монастырях иной брат полуживой ходит, а потом, глядь, до ста лет живёт. Знал я одного старца, ни разу в больницы не обращался. Говорил: если заболел, значит, пора помирать. А если не пора, то Господь и не попустит… Ну давайте тащите свои рюкзаки. А я пока печь в зимнем доме растоплю, там ночевать будете.
* * *
Вот что значит Север. Июль на дворе, а без обогрева печкой никак. Устроившись в горнице, развесили вещи на просушку. «Господи Иисусе Христе…» – слышится из сеней молитвенное приветствие. Отец Александр зовёт нас в трапезную. Там над русской печью увесистыми гирляндами висят выпотрошенные щуки. Игорь предлагает взяться за приготовление печёной рыбы, спрашивает у отца Александра разные приправы для душистости. Я же пытаюсь спорить, мол, полусырая солёная щука куда вкуснее печёной. Поглядываю на монаха, ища поддержки, а тот лишь рукой махнул: «Моё дело сторона». Достаём походные припасы, главная ценность которых – полбуханки настоящего чёрного хлеба. Отшельник выставляет на стол свой хлеб:
– Он наполовину с гречкой. Муку-то приходится экономить. Рецепт простой: гречку перемелю, в закваску кину, она у меня постоит сутки, перебродит, а потом добавляю в муку. А вообще от еды надо отвыкать потихонечку.
Посмотрев на наши удивлённые лица (неожиданный поворот!), отшельник продолжил:
– Ну да, пора уже нам отвыкать от многоядения. Ведь в последние времена голод будет страшный. В ветхозаветном апокрифе, в Третьей Книге Ездры, так об этом сказано: сей хлеб, как будто не убирать; строй дом, как будто в нём не жить. То есть прежние дела совершать надо, но ты не жди результата, что тебе отдача какая-то будет. Делай, и всё. Так надо жить – всё упрощать и упрощать. А нас закрутили: паши, паши. Вкалываем, чтобы дачку построить или у себя в квартире райский уголочек устроить. Ради этого жизнь на работе кладём. А мы не для того созданы, чтобы пахать как волы. Мы – сыны Божьи.
– А как же слова апостола Павла: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»? – спрашиваю.
– Апостол обращался к конкретным людям, которые суетились и ничего не делали. Труд нужен, но без многопопечения. Сам Господь говорил: «Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха, ибо трудящийся достоин пропитания». То есть Он дал обещание, что не умрёте с голоду, и указал, что не стоит зацикливаться на добывании благ. А люди, бывает, пашут на трёх работах, и всё им мало – хочется купить и то, и другое. Тело своё кормим, холим, откармливаем по три раза в день. А душа ведь тоже есть хочет… Люди уже сумасшедшими стали. Я ведь тоже через эту систему прошёл, одновременно на двух работах работал.
– А кем?
– Сначала дизель-мотористом, за границу ходил, к берегам Америки, Новой Зеландии. Потом на берегу кочегарил, были и другие подработки. В целом богато жил, – отвечает монах и кивает на сына Игоря. – Вон Святослав. Он юный, понять этого не сможет. А вам-то сколько уже лет, задуматься пора. Ну пожили. Поели нормальной рыбы, нормальной икры. Ну и всё.
– Не, икры мы так и не поели, – шутит Игорь.
– А чего же? Я вот родом с Азова, и жена оттуда была, и тёща. Помню, в 60–70-е годы приду к соседке: «Бабуль, дай что-нибудь для закуски». Она тарелку чёрной икры выносит. Просишь: «Ну ты лучше лучку и хлебушка». Она: «Хлеб деньги стоит, и лучок надо вырастить. Так что икрой обойдёшься».
Смеёмся. Как в фильме «Белое солнце пустыни»: «Опять ты мне эту икру поставила!»
– Бог нам дал всё, что нужно, ничего особенного искать не надо, – заключает монах, разливая по чашкам берёзовый сок из пластмассовой бутыли. – Вон в лесу и грибы, и ягоды. Черникой нынче всё усыпано… Вы сок-то пейте, пока пенка. Он как квас. Вам с собой дам. Я сто сорок литров на зиму заготовил, мне хватит.
Сожжённые мосты
За трапезой разговорили отшельника, рассказал он о себе:
– Я с 60-го года рождения. Любил в миру читать и учиться. В институт физкультуры поступил, поскольку борьбой занимался, позже – марафонским бегом. Потом понял, что это даром мне не нужно, и поступил в мореходку, хотя и она не нужна была. Но страсть такая была – учиться, нравилось даже экзамены сдавать. И видишь, в конце меня Господь сюда привёл – здесь я уже вечное учу. Можно, конечно, и в городской квартире спасаться, но для этого надо иметь сильную волю и благоприятные обстоятельства. А здесь ничто не мешает.
Как Господь к этому готовил? Когда в море ходил, по двадцать тысяч рублей за рейс зарабатывал, а тогда «Волга» одиннадцать тысяч стоила. Жить бы да поживать. Но устроил бунт на корабле. Однажды спрашиваю соседа по каюте, который собрался идти на подвахту, рыбу перерабатывать: «Ты же температуришь, какая подвахта?» Он: «Не могу я с начальством спорить. Мне до пенсии немного осталось». Пошёл я к начальству: «Вы что творите?! Кто-то ничего не делает и много получает, при этом больных на работу гонит. Может, мне кессоны открыть, чтобы вас всех туда…» Они затряслись. И списали меня.
Сошёл я на берег, в кармане куча денег. И везде друзья, везде помощь. Приехал в Азов, дом купил, устроился сантехником. Потом переехали с женой в Мичуринск, что в Тамбовской области, там тоже дом купил, дачу. Там и крестился в 30 лет. И только я крещение принял, как мне деньги перестали приходить. Куда ни сунусь – нет денег. Это в начале 90-х было. И стал я догадываться, что Господь забрал от меня прежнее и хочет на другой путь наставить. И вот что далее получилось.
Городской мой дом вдруг сгорел, и жена с детьми к тёще уехала. А я переехал на дачу. Когда уходил на работу, всегда электричество отключал, чтобы ничего не замкнуло, – учёный уже был. Однажды на работе приходит сменщица, говорит мне: «Ты сядь». – «Чего сядь?» – «Ну присядь». Сел, ворчу: «Ну сел. Говори теперь». Она: «У тебя дача сгорела». Я: «Ну и слава Богу!» Она глаза вытаращила. И пошёл слух по дачному городку, что я сам поджёг. А у меня словно камень с души свалился: бросай всё и иди. Разве это не знак? И я ушёл.
Рассказ монаха прервала трясогузка, заглянувшая к нам в окно.
– Ну вот, она с нами тоже трапезничать будет, – улыбнулся в седую бороду отшельник. – Я там, под окном, крупы насыпал… Так о чём я? Ну да, приехал на Псковщину, стал жить в скиту небольшой общины, в которой все от ИНН и от паспортов отказались. Есть такое пророчество, что в последние времена христиане станут спасаться в маленьких общинках по 12-15 человек. Поначалу тяжело мне было. Служба шесть часов длится, стоишь на коленях перед престолом: Господи, сейчас бы упал и тут же перед престолом заснул. Только бы дотерпеть, только бы… А служба кончается – и как огурчик. Почему так? А это бес давил, нападал. Служба закончилась – и он отступил. Спать уже неохота.
Скит находился в лесу, в 20 километрах от райцентра Опочка. Моим духовным отцом был игумен Симеон (Ларин). С 1988 года, как только Оптину пустынь вернули православным, он монашествовал там, а в 2004-м его запретили в служении. Перед этим игумен написал книгу против глобализации и всех уговаривал не принимать ИНН. Может, ещё какие нестроения там случились, подробностей я не знаю. Когда я встретил старца Симеона, ему было уже под 100 лет. Жив ли он сейчас? За здравие его поминать или за упокой?
Отшельник вопросительно смотрит на нас, а мы руками разводим: ничего не слышали. Только вернувшись в город, узнали, что старец Симеон почил в мае этого года, на 98-м году жизни. Перед его смертью митрополит Евлогий (Смирнов), бывший прежде настоятелем Оптиной, ходатайствовал о снятии запрета с игумена Симеона, и запрет был снят. Похоронили его на городском кладбище в Дивеево.
– Вот старец Симеон и благословил нас с отцом Павлом в леса податься. Перед уходом в скит решил я проститься с малой родиной и отправился пешком по Ростовской области. Иду день, другой, устал страшно. Вдруг останавливается легковушка, из неё кавказец выскакивает: «Батюшка, благословите». Удивляюсь, вроде иноверец он. Гляжу, а салон в машине весь в иконах. Ну, наш брат, православный! Грузин. Посадил меня в машину, спрашивает, куда мне. Говорю, что хочу попасть в посёлок Красный Узел, приложиться к мощам Феодосия Кавказского. Грузин огорчился: «Жаль, не по пути. Я в Сочи еду, через Краснодар, а посёлок в стороне от него». Смотрю, человек-то хороший, Бог его мне послал. «Ладно, едем в Сочи», – соглашаюсь. Так он меня доставил в Сочи, потом в Ростов-на-Дону, где у него заночевали. Оттуда я снова поехал к мощам, как и собирался. Только не в Красный Узел, а в Минводы, куда мощи Феодосия Кавказского перенесли, а я и не знал.
Вот так Господь пути твои исправляет, если ты не своевольничаешь. Где выгоду себе ищешь, там уже нет Божией помощи. Ах, сам хочешь? Ну сам и устраивай. Благодать отступает. А как отступила – вражина сразу подходит, и начинаются искушения всякие. Поэтому надо решимость иметь, чтобы всё пошло от Бога. Мы туда нужны духовные, а не плотские. Вот в этой плоти мы же туда не попадём.
Три солнца
– Из псковского скита вы и отправились сюда? – спрашиваю отшельника.
– Да, решили с отцом Павлом и малой общиной присоединиться к костромским братьям. Списались с ними по Интернету. Вообще-то они не совсем костромские, последнее их поселение было в Шуйском районе Ивановской области, куда единомышленники съезжались со всей страны. И вот они оттуда собирались отправиться на поиски нового места, где их бы никто не смог достать. Как уже говорил, был очерчен круг радиусом в тысячу километров. Ездили мы по намеченным точкам. Предпоследней был посёлок Чусовской на Чусовском озере. Слышали про него? Озеро это рукотворное, образовалось в 1971 году от взрыва трёх атомных бомб. Всего планировалось провести 250 ядерных взрывов между реками Печора и Колва, чтобы по каналу пошла печорская вода и через Колву, Каму, Волгу наполнила мелеющее Каспийское море. Подрывники там, в тайге, построили посёлок, а потом его забросили. Вот мы и хотели использовать их строения, чтобы поселиться. Думали, никто нас не тронет в страхе перед радиацией, которой, кстати, там уже почти нет. Но не тут-то было. Оказывается, туристы проторили туда тропы и каждое лето ходят за экзотикой.
Оставалась последняя намеченная точка – Черепаново. С озера Чусовского мы с Александром сделали разведку, намотали 120 километров по тайге, прежде чем по карте пробили путь сюда.
Черепаново удивило нас своей обжитостью. Населения здесь было человек 300. Держали коров, лошадей. В каждой семье – по 5-10 ребятишек. У хозяина вот этого дома, где мы сейчас, как раз было десятеро. И вдруг в 2009 году всё бросили и уехали. Даже двух коняжек забыли. Они по лесу бегали, пока кто-то из зверья их не съел. Видели мы в тайге их шкуры.
– Да, такое ощущение, что люди просто вышли из домов, всё бросив, – подтверждает Игорь. – Сапоги, книги, куклы оставлены, даже портреты на стенах встречаются.
– Их спешно отсюда убирали, предоставив сертификаты на городское жильё: переезжай хоть в Пермь, хоть в Чердынь или Ныроб. Понимаете, сейчас идёт процесс глобализации, всех из лесов выгоняют, чтобы под контроль взять.
– Неужели только ради этого?
– В том числе. Ведь что происходит? Скоро денежной налички уже не будет, в Европе собираются ввести такой закон, якобы для лучшего налогового контроля. Всё будет по электронным картам – без них не купить, ничего не сделать. Это же не просто так… Мы теряем Божию благодать, превращаемся в чучела огородные, в бурёнки, которые знают своего хозяина, своё стойло, а на ухи им номера прилеплены. Да и бурёнка-то на имя откликается. А мы будем откликаться на номера.
– Нет, не будем, – встревает в разговор юный наш походник Святослав, студент московского вуза.
– Да кто нас спросит! – скептически отвечает монах. – Чтобы сохранить своё человеческое «я», надо быть с Богом, не отступать ни на шаг от Него. А мы шатаемся там и сям.
– А почему ваша община не удержалась здесь, разъехалась? – меняю тему разговора. – В Бердыше мы слышали, будто на вас натравили прежних жителей и они предъявили права на свои дома.
– Это неправда. Однажды приезжал хозяин этого дома, который в Нижнюю Колву переехал. Так он даже в дом не зашёл. Забрал бочку из-под соляры, которая ему для отхожего места понадобилась, прицепил к лодке и уехал. Я сам к нему тогда подошёл, а он: «Живите, всё нормально». Дело в том, что государство все эти дома у них выкупило, лишь бы отсюда уехали.
– А ещё слух: будто бы вы стали разбирать дома, пустив их на дрова, и поэтому бывшие хозяева возмутились.
Отец Александр изумился:
– И кто это придумал? Когда к нам на вертолёте чиновники прилетали, то сказали: «Пилите дома себе на дрова». Мы: «Так ведь дома не наши». Они: «Это теперь государственные дома, выкупленные». Как понял, они заинтересованы, чтобы всё тут сожгли и никто сюда не являлся больше. Мы конюшню разрезали, склад, а жилые дома трогать всё равно не стали.
Слушая монаха, подивился я, как слухи из ничего берутся. Ведь и про Бердыш нам рассказывали, что там монахи золотишко моют. Богата народная фантазия!
– И почему тогда разъехались?
– А поняли, что покоя нам так и не дадут. Накануне вышли из храма после службы и увидели на зимнем небе три солнца – одно большое и два маленьких. На пересечении их ореолов были заметны буквы «IХ» – Иисус Христос. И ведь так получилось, что на три группы мы разделились. В Якше, на территории Коми, заказали снегоходы, добрались до Сыктывкара и оттуда кто куда. Большинство разъехалось по домам, а две группы по десять человек поселились в брошенных деревнях в Вологодской и Тверской областях. Вчера звонил я отцу Павлу – у них всё нормально, обустроились.
– А у вас спутниковый телефон есть? – спрашиваю я, услышав какой-то электронный писк.
– Да, оставили в наследство. Позвонил – и деньги сразу кончились. Теперь мне звонить могут, а я – нет. Отец Павел предлагал: «Приезжай к нам». Отвечаю: «Извини, моё место тута». Вон я келью подремонтировал, то да сё, жду и надеюсь, что кто-нибудь из братьев приедет. Такое чувство, что я и помру здесь. На данный момент не вижу себя нигде, только здеся.
– А здесь вам чем понравилось?
– Не только тем, что красивое место, и не выгодой. Душа в этих местах есть. В том году соловей вот на этом дереве, напротив окна, день и ночь заливался. А птицы-трещотки, они перебивают соловья, я их гоняю. Так и живу.
– Медведи не беспокоят?
– Бродит тут один по границе деревни. Я когда грибы собираю, то по его дорожке хожу – за ним ведь полоса тянется через кусты и подлесок. А потом вижу: он тоже по моим следам ходит. Вот так кружимся друг за дружкой.
– Не боитесь?
– А нельзя бояться. Мы же с Богом. Есть такое чувство, что здесь моё место до прихода царя. Царь-батюшка будет, – уверенно заявляет отшельник. – Скоро. После Путина.
– Так ему ещё далеко, у него срок президентства в 2024-м заканчивается.
– Где ж далеко? Господи помилуй, я сюда только приехал, а уже два года минуло.
Трапеза наша затянулась, ведь две огромные печёные щуки не так просто умять. Я приступил к ним всерьёз, прислушиваясь к разгоревшемуся диспуту. Монах приговорил мир окончательно, мол, он в тартарары летит. А Игорь упирал на то, что и в миру есть молитвенники, и много доброго там. Затем перешли на возможности нечистого, может ли он взять нас голыми руками.
– У бесов огромный опыт, как людей опускать. Они уже знают, кого чем купить, – утверждал отец Александр.
– Вы имеете в виду, что они постоянно совершенствуются в этих своих искушениях, изучая природу человека? – спрашиваю. – Но они же падшие, как могут совершенствоваться?
– Так они хоть и падшие, но духи. Одним своим когтем могут землю перевернуть, как батюшка Серафим говорил. Что Бог в них вложил, всё и осталось, только добра и любви в них нету.
– Но зло не может быть умнее добра, оно же ограничено внутри себя страстями, – не сдаюсь.
– Ну так и в нас страсти играют, этим они и берут. На Псковщине, в скиту, они совсем меня прижали. Лежишь на кровати и вдруг не можешь шевельнуться – он душить начинает. Еле-еле пальцем крест в воздухе нарисовал – и руку отпустило. Затем уж нормально крест на себя наложил. Они отступили, перешагнули через меня, аж кровать прогнулась. А бывает, что и глазами крестообразно двигаешь, чтобы из тисков выбраться.
– Здесь-то они не шалят?
– Слава Богу, здесь тихо-мирно. Хотя, конечно, одному опасно оставаться. Потому что при свидетелях они стараются не действовать, боятся обличения.
Уже свечерело. Отшельник достал дефицитные свечи, зажёг одну. Расходиться «по кельям» не хотелось.
Тени по углам
Признаться, спорить об электронных карточках не было никакого желания. Мнение об этом у меня сложилось давно: да, надо противостоять глобализации, но без поиска шестёрок и прочей околонаучной мистики, а делать это в общественно-правовом поле. Но в одном меня отец Александр уел.
Стал он цитировать монаха Зиновия Отенского, местночтимого новгородского святого, который в XVI веке пророчествовал, что супротивник Божий «повелит творити некая письмена на карточках с тайным именем, да без тех не могут в путь шествовати, да на тое глядя ведоми будут и без беды пройдут, камо хотят. Второе имя свое тайно имать писати на карточках, еже никтоже уведе от земных, сими словесы: 666. В куплях и продаяниях печать его имать распространятися… Не хотящие его прияти от потребныя нужды смерть приимут».
– Подождите, какие же карточки в шестнадцатом веке? – ловлю на слове. – Откуда монах мог знать про карточки?
– А вот знал. Это содержится в книге «Цветник старописменный о антихристе, писанный в царствование Алексея Михайловича, в лето, 7174 (1666)», в главе «О купли и продаянии».
– Может, подделка? Вы оригинал текста видели?
– Не видел. Но об этом говорилось и в Х веке, в «Чудном видении Григория, ученика преподобного Василия Нового, о Страшном Суде Христовом и будущей вечной жизни». Там про оставленных Господом, у которых на челе были подписи сатаны, а в руках они держали дощечки, на которых было написано их отвержение.
– Дощечки – это не карточки! – восклицаю я с чувством облегчения. Позже я решил убедиться в подделке пророчества монаха Зиновия. И обнаружил в Интернете репринт издания Киево-Печерской лавры 1863 года. В то время про электронные карточки ведь тоже не знали, но в книге также о них говорилось, слово в слово. Нашёл и современное издание старинной рукописи, написанной полууставом. Напечатано оно в Почаевской лавре с предисловием: «Знакомство с оригиналом книги официально готовы подтвердить, при необходимости: старший типограф Почаевской лавры – иеромонах Мелхиседек, старший библиотекарь – иеромонах Ипполит; монах Питирим».
Вот так посрамилось моё неверие. Но с некоторыми вещами, которые проповедовал нам таёжный затворник, я и сейчас не согласен. Например, с почитанием отрока Славы Крашенинникова, чебаркульского лжесвятого. Отправляясь в Пермский край, будущие насельники Черепаново заезжали на его могилу и читали там акафист – разумеется, не канонический. Пророчества Славика, надиктованные мамой после смерти сына, я читал – это такая голливудщина…
Но вот странно: здесь, в тайге, необычные воззрения монаха казались не столь важными. Жизнь и смерть, Бог и дьявол – всё это близко ощущалось, и лишнее, наносное терялось по углам ломкими тенями, прячась от ровного света одинокой свечи.
* * *
Утром отец Александр замерил температуру на улице, записал в свой дневник наблюдений за природой. Предрёк, что дождь зарядил на несколько суток, и предложил нам остаться. Но пора было собираться в путь.
Спрашиваем, далеко ли вниз по реке до ближайшего села с магазином.
– Это где-то за Петрецово, которое сгорело. Там один человек и жил.
– Километров пятьдесят будет?
– Больше… Да я вам дам продуктов. Вон щук выбирайте, сейчас и хлеба принесу.
Позже постарались мы отблагодарить отшельника. Добравшись до Перми, бросил на номер его спутникового телефона денежек, сколько смог. А на днях позвонил: как он там зиму пережил? В ответ: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа».
Из записок Игоря Иванова:
По Колве
Счастливы люди, которые могут столетие за столетием сидеть на лавочке на высоком берегу, смотреть на дальние взгорья, на изгибы реки, на смену времён года. Да только где на Руси такое возможно? Разве что в сказке. Вот и мы, присев на дорогу и тут же озябнув, под дождём спустились от креста к кромке воды, перевернули лодку, две ночи пролежавшую в траве у берега, помахали нашему отшельнику – а он благословил нас. Полноводная Колва подхватила наше судёнышко, и Черепаново скрылось во мге как сон, как старая сказка. Мы налегли на вёсла: почивать, любуясь берегами, никакой возможности не было – непременно затащило бы куда-нибудь в кусты, под корягу, или бы лодка продрала резиновое дно на галечнике. Да и плыли бы мы слишком медленно.
Вопрос, где плыть: по быстрине, максимально используя силу течения, или срезая углы на речных излуках? Помню, он для нас с Михаилом едва не стал поводом к раздору, когда наша экспедиция сплавлялась в своё время по Вятке. Тогда вроде уже и не о маршруте байдарки спорили, а о маршруте жизни: плыть в потоке или идти своим путём? Но здесь, на Колве, вспучившаяся стремительная вода решала всё: нужно было стараться держаться стрежи. И тут философия: в годину большой воды, вообще подъёма – скажем, народного движения – следует быть в гуще событий, соединяя свои усилия с силой потока…
Итак, держать стремя реки. Легко сказать! Резиновая надувная гондола хороша тем, что очень мелко сидит, по этой же причине управляемость её оставляет желать, что называется. Да и гребцы из нас так себе. Гребёшь себе по стремнине, радуешься набранной скорости, как вдруг нос начинает неуклонно заносить в сторону. Поначалу мы старались во что бы то ни стало выправить курс, изо всех сил гребя обратно, теряя скорость. Иногда это удавалось, но тут же лодку начинало разворачивать в противоположную сторону. И нужно было с не меньшим усердием грести с противоположного борта. Эдак бороться с водной стихией нас надолго не хватило бы. И скоро мы молчаливо согласились: теперь, когда челнок наш начинало заносить, мы делали пару отчаянных гребков и, если не удавалось выправиться, сушили вёсла, отдаваясь во власть хитрых речных течений. Нас разворачивало задом, иной раз тащило бортом вперёд; но, именно перестав бороться с инерцией, мы выходили победителями в борьбе с ней. «Победить, поддавшись» – таков, кажется, принцип боевого искусства дзюдо: используй силу врага в своих целях…
Река нам, конечно, ни в коем случае не враг. Колва – красавица. Но она сама по себе. Знает ли река, что трое путешественников плывут по ней? Ох, едва ли. Холодна так, что даже мысль погрузиться в её упругие косы нам в голову не приходила. Тиха: ни птица над водой не вскрикнет, ни рыба не всплеснёт. Течёт себе меж высоких берегов, думает не о нас – о небе, отражая его; у самой кромки воды словно стражи – деревья, словно крепости – скалы, блюдут самость царицы-несмеяны. Только деревеньки на горушках, вернее, то, что от них осталось, о реке не думают – они с людьми обручены, минувшее вспоминают, держат оборону от теснящего год за годом лесного воинства.
История этого староверческого края уходит вглубь едва ли даже лет на четыреста – уж слишком он суров и отдалён. Во времена доисторические жили тут вогулы, но ушли за Камень. Пришли русские. Однако и сто лет назад население волости исчислялось всего-то в какие-то полторы тысячи человек. Это были беспоповцы, потомки бежавших от властей во время Раскола. «Малии нецыи, не обязавшихся суетами века сего, но вне мира живущи в горах и в вертепах, и в развалинах земных, и в плачах бесчисленных – ти и спасутся», – верили верховцы, как звали здешних обитателей. В конце XIX века в ныне заброшенной Дие – последней деревне вверх по Колве, сто километров выше Черепаново – обретался отшельник Костя. Рядом с ним в избушках, спрятанных в парме среди болот, жили последователи его своеобразного учения. Старец-начётник, ожидающий скорого конца мира, говорил, что антихрист, по всем признакам, уже царствует и нет от него спасения щепотникам; сам он не признавал икон и своим последователям заповедовал молиться на восток. Жил старец в избушке с земляным полом, выращивал репку на грядках перед единственным окном своей лачуги, а другую еду приносили ему последователи из ближайших деревень и скитов, приходившие послушать «о божественном».
«Как всё повторяется в этом мире!» – думал я, загребая веслом. И вот, получается, до самого последнего времени волею Провидения остаются эти места притягательны именно для разного рода «бегунов», отказавшихся от мира. Мысль о том, что каким-то неизъяснимым образом традиция, словно река через скалы, пронизывает века, будоражила меня. Казалось бы, всё окончательно прервано советской властью… Но едва только она пала, как отшельничество возвращается в эти края – как будто спущенная плотиной вода наполняет низины.
Перед глазами вставали картинки заброшенного Черепаново: детские игрушки – целый ящик – в доме, где мы ночевали… Так это трогательно: община послесоветских русских первохристиан вместе, от стара до мала, пытается создать новый крохотный мирок на основаниях любви и взаимопомощи – и плюшевый розовый кролик попадает из городского магазина игрушек на спасительный ковчег. А теперь он в ящике из-под постного масла, вниз головой торчит… А за огородом стоит вездеход «ЗИЛ-131», на нём приехали и привезли скарб те, кто решил спасаться от антихриста в этой суровой долине. Теперь эта машина – калека, лишилась колеса по доброте хозяина ковчега: наш отшельник отдал его каким-то проезжавшим не то геологам, не то охотникам; с тех пор машину стали потихоньку разбирать на запчасти, и теперь ясно, что ей окончить свой век придётся именно здесь, ржавея под снегами и дождями. И ещё запечатлённый памятью миг: несколько растерянный взгляд отца Александра в большой, некогда гудевшей от голосов, а теперь опустевшей трапезной. Не получилось построить ковчег… На крючках под потолком сушатся с десяток недавно выловленных щук. На столе от руки написанный листочек с молитвой перед трапезой: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие…» И вроде благословил Он. Да некому есть. Не сложилось. Все уехали.
…Тем временем, резво начав грести, мы значительно поумерили прыть. Стали проявляться изъяны нашей физподготовки, которой, по правде сказать, и не было вовсе. Это со стороны кажется, что махать веслом легко и весело: вверх-вниз, как бабочка крыльями. Не тут-то было! Из-за неопытности мы не сразу приспособились грести правильно, стукались вёслами, брызгали друг на друга, не могли подстроиться в ритм, теряя драгоценные силы. Уже очень скоро спины наши начали ныть и чесаться, словно на них собирались прорезаться крылья. Хотелось хоть тем же веслом выскрести колючую боль за лопатками, изогнуться дугой, бросить весло и лечь. Но грести слабее, чем твой товарищ, нельзя.
Как всегда, Господь посылает всё ко благовремению. Откуда-то из дождевой хмари у самого берега показался встречный каюк. Нам говорили, что в Тиминской вроде живёт семья. Вероятно, это и были они. Прикрывшись от дождя, на сене сидела женщина в окружении корзинок и сумок, а муж, «пехаясь» шестом, толкал лодку вверх по течению. Это у верховцев древнейший способ передвижения. Поздоровались. «Вот за морошкой поехали». – «Не тяжело?» – сочувственно спросил я. «Привычно, – ответил мужичок. – Зато экономно». Мы переглянулись: в сравнении с его трудами наши усилия выглядели смехотворно.
Всё же часа через три, увидев впереди берег, к которому можно пристать, мы, не сговариваясь, начали подгребать к нему…
По-видимому, в этом месте некогда была стоянка рыбаков. По заведённой традиции почти на автомате Михаил пытается разжечь костёр, но сухих дров не сыскать. Вдвоём со Святославом они вытащили подаренную отшельником недовяленную щуку и начали её глодать. Вот удивительное дело! Казалось бы, богатейшая рыбой Колва – можно удить и по ходу движения, и во время остановок. Но нет, ни разу даже желания за всю экспедицию не появилось. В путешествиях по Волге ли, Вятке или Мезени у нас не получалось порыбачить, хотя поначалу я брал с собой складную удочку и спиннинг. А потом перестал брать снасти. Видно, Господь, столь явственно помогавший нам во всех без исключения экспедициях, не благословил отвлекаться от главной её цели. И в этот раз тоже. Молча стоим и смотрим на прозрачные стремительные воды. Михаил вспоминает, что в разговоре отшельник затрагивал эту тему. Говорил, что рыбаки-апостолы, когда пошли за Учителем, перестали ловить рыбу. Сравнение нескромное, но принцип, наверно, тот же.
Опять зарядил нудный, всё усиливающийся дождь. Вскоре мы снова молча и уныло делали свою работу. А когда махаешь вёслами, того, чтобы не промокнуть, не избежать. Никакие накидки не помогают – то стечёт холодная струйка за шиворот, то в сапог. Только Святославу хорошо: он сегодня штурман, сидит посредине под накидкой, читает книгу, «спасённую» из черепановской библиотеки, и время от времени сверяется с навигатором. Навигатор здесь перестал быть «утешителем», скорее став даже «огорчителем», – слишком объективно показывает он, настолько медленно мы на виляющей реке преодолеваем намеченное расстояние.
Вдруг из-за очередного поворота на правом берегу показались 3-4 почерневшие деревенские избы на холме. Деревня Нюзим. Напрямую отсюда до Черепаново 15 километров, а Колва уже накрутила свои двадцать пять. То ли ещё будет! Мы стали грести в сторону сарайчика на берегу. Деревня примечательна тем, что в ней где-то должна быть старинная изба-келья начётчицы – если, конечно, ещё не разрушилась. Но идти искать её наверх под дождём невмоготу. Просто хочется на время спрятаться от сырости. Мысль о том, что сарайчик может оказаться занят, нам в голову не приходила. К удивлению, весь он был забит какими-то мешками, бочками и ящиками – мы едва смогли влезть под крышу. Не успели порассуждать, кому бы могло принадлежать всё это богатство, как услышали голоса. К нам подбежали трое мальчишек, давно, по-видимому, заприметившие нас с горы. Познакомились. От приглашения спрятаться под крышей они отмахнулись как от смешного – зачем? – и всё время разговора с ними, глядя из-под крыши, мы наблюдали, как по их лицам, по плечам стекают струйки дождя. От этого невольно брала дрожь. Ребята, насквозь мокрые, казалось, были повелителями этого самого дождя. Они поведали, что взрослые ушли за ягодами в лес, а сами они из Соликамска, на каникулах приехали погостить в деревню, что здесь интересней, чем в городе, что зимой здесь никого нет, всё лето дожди, вода высокая, рыба клюёт плохо. Мы слушали их бесхитростный рассказ, и зубы наши всё отчётливее начинали перепляс – постояв под крышей, уже промокшие, стали вдобавок мёрзнуть. Дождь и не думал стихать, поэтому мы покинули сарайчик и продолжили путь.
Хляби небесные разверзались всё шире, наконец дождь превратился в обложной косой ливень с порывами ледяного ветра. Мы стали нервно смеяться, стуча зубами, и одновременно подыскивая на неприветливых берегах хоть какое-то местечко, где можно укрыться. Не найдя ничего подходящего, причалили произвольно. Кое-как зацепив лодку за ветку, поднялись по осклизлому берегу, оглянулись… лодка медленно отплывала! Что тут было!.. Заловив и закрепив-таки наше судёнышко, поднялись на берег и попали в унылый заболоченный лесок – здесь было тоже царство воды, только стоячей, разве что ветер не свистал. Михаил со Святославом снова взялись грызть свою щуку, а я попытался спрятаться под чахлой болотной ёлкой – напрасный труд! История повторялась: начиная замерзать (о возможности разжечь костёр не было и речи), мы снова погрузились в лодку, уже не особенно стараясь укрыться от дождя, и стали грести что есть мочи – чтобы хотя бы согреться.
Наконец, впереди показывается Тулпан, некогда центр здешней волости, брошенное село, где можно поискать ночлег. Как раз дождь поутих. Оставив лодку у берега, вступаем на мочажину, идём по грудь в мокрой траве. Эх, пропадай всё! Чуть дальше трава оказывается примята, притом как бы образуя дорожку, зигзагами ведущую в деревню. Я отметил это, особенно не задумываясь, кто тут наследил. Потом только от охотников узнали, что кувыркаться здесь любит местный медведь: когда людей нет, он живёт в деревне, а когда кто-то появляется, вроде нас, – уходит за околицу, пережидает. Пройдя по деревне и обнаружив, что она точно нежилая, выбираем аккуратный домик, единственный с металлической крышей, и располагаемся в нём. Потом возвращаемся к реке, забираем вещи – и снова в гору, к дому. Уже едва волочим ноги. Ясно, что в избе мы не первые гости после того, как уехали хозяева. Точнее, похоже, хозяйка. Люди приходят, живут здесь, уходят, оставляя в доме полный порядок. Даже дрова в сарае. Затапливаем печь, развешиваем вещи и обессиленно падаем на панцирные кровати. Неужели конец нашим мучениям на сегодня?
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Здравствуйте!
Очень интересует и волнует судьба отца Александра. Все же вышел он на связь, дозвонились к нему?
Дайте ответ,если кто знает.
Спасибо.
ЗИНОВИЙ МНИХ. Сказание Зиновия мниха ученику своему. Пророчество монаха Зиновия, жившего в лето 7174 (1666 года), писанное в царствование
царя Алексия Михайловича.
Как известно, в 1666 году многие христиане были уверены, что в этот год наступит конец мира. Зиновий Мних тогда написал свою книгу, чтобы убедить современников, что еще не время апокалипсиса и указал его признаки. Но, когда мы ее сегодня читаем, то видим, что она написана для нашего времени. Оригинал книги хранится в Почаевской Лавре.
Выдержки из книги:
Вопрос: Которами хощет вещьми увезати ум человеч сопротивник Божий?
Ответ: Сими вещьми имать егда видят непреоборимы его коварствы и различными напастьми, тогда повелит слугам своим да дадят им три печати да не без единой быти могут. И тако волею приидут поклонитися ему.
Вопрос: Которыя умыслет печати?
Ответ: Первое воздвигнет гонение на православных христиан, да не имут где главы подклонити. И егда не может сильных преодолети тогда повелит слугам своим престати от мучительства и повелит им ину заповедь творити, да вси поне неволею приимут, еже есть сия. Повелит творити некая писмена на картачьках с тайным именем, да без тех не могут путь шествовати, да на тое глядя ведоми будут, и без беды пройдут камо хотят.
Второе имя свое тайно имать, писати егоже никтоже уведает от земных сими словесы, 666.
Третие в куплях и продаяниях печать его имать распространяться овии волию приимут печать его без мучения и без нужды не хотящии его прияти, от потребныя нужды смерть приимут.
Вопрос: Может ли избыти от сея печати поне хотя малии?
Ответ: Малии нецыи якоже рекл еси, не обезавшыяся суетами мира сего, но оплевавше сласти и красныя мира сего, нове мира живуще, тех не прельстит сопротивник.
«Зрите, братие, аще и много понудят вас печать или карту прияти, то аще и кровь пролияти, или имение лишитися, то с радостию притерпите, точию не мозите поклонитися многоперстой их прелести».
(источник: Свято-Успенская Почаевская Лавра, Библиотека, “Сказание Зиновия Мниха о прелести антихристовой 0-1” )