Печорский водораздел. 11
(Продолжение. Начало: часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6, часть 7, часть 8, часть 9, часть 10)
Из заметок Игоря Иванова:
Вода «живая» и «мёртвая»
От Никольского храма до Никольского источника, куда мы направились, идти недалеко, с километр. Тропка мимо сонных деревенских домов вывела на болотистый берег Ныробки. Здесь дорожка шла по деревянному настилу в шесть досок, через мосток и взбегала наверх. Идём – и точно зелёный тоннель в сказку, в окружении дерев и кустов, густых болотных запахов. По настилу, как вскоре стало ясно нам, любят гонять юные велосипедисты, рискуя слететь в речку (вместе со сбитыми пешеходами), и я их понимаю: все, у кого был велосипед, знают, что ровнее оструганных досок ничего не придумать и никакой, даже самый гладкий, асфальт с ними не сравнится; катить по ним – чистое удовольствие.
Прошли ещё немного – мимо домов уже на другом берегу Ныробки. Внезапно подворья расступились, открылось что-то вроде деревенского сквера, ступени и часовенка внизу. Деревянная табличка, завершающаяся суровым «Не оскверни!», сообщала, что «в средние века ныробчане у родника скрывали явленную икону Николая Чудотворца от врагов. Местные жители свято чтут источник. Крестные ходы совершаются ежегодно 22 мая, 19 января». Речь здесь о той самой иконе Николая Чудотворца, для которой был построен дивный Никольский храм. Ещё в конце XIX в. образ носили крестным ходом до Соликамска, а это почти полторы сотни километров. Где он сейчас – неведомо, но список с неё хранился в Чердынском музее. Но именно здесь, у источника, всё советское время молились ныробчане, когда не было в селе ни действующего храма, ни тем более священника: со свечами трижды обходили родник, по-своему, по-мирски освящали воду.
До революции это место находилось за окраиной села и домов рядом не было. Весь Ныроб в подробностях и на цвет сто лет назад запечатлел с колокольни член Русского фотографического общества Сергей Прокудин-Горский. И часовенку над Никольским источником тоже сфотографировал – выкрашенная в весёленький белый с охрой цвет, на снимке она приветливо открывает двери паломнику. Той часовни, понятное дело, теперь уж нет, но под елями я увидел другую, с луковицей на тонкой шее, и поспешил к ней, ища, как войти и помолиться. Обошёл вокруг, но входа не нашёл, обнаружил только резной образ святителя на внешней стене. Наверно, это такой редкий тип часовни-столпа, без окон, без дверей. А вода, мощной струёй бившая ниже часовни, была хороша! Так и хочется сказать: «Живая». Она и в самом деле, местные это знают, обладает целительными свойствами, может долго храниться. Может быть, именно поэтому воду в роднике до сих пор называют «живой». А в сорока километрах отсюда, на окраине села Покча, есть источник с «мёртвой водой» – наверно, они как-то связаны между собой. По преданию, в XV веке на том месте захватчики казнили покчинского князя, его жену и пятерых детей и на следующий день из земли, пропитавшейся их кровью, забили семь родников (по числу погибших), сливаясь в маленькое круглое озерцо. Теперь в нём местные хозяйки стирают бельё, а воду используют для хозяйственных нужд – не для питья…
Таинственная перекличка двух родников, «живого» и «мёртвого», кажется, ещё совсем недавно в сознании вызывала бы сказочные образы, пушкинских Руслана и Людмилу…
И стал над рыцарем старик,
И вспрыснул мёртвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвёл; тогда водой живою
Героя старец окропил,
И бодрый, полный новых сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встаёт Руслан…
Воображаю: покчинский князёк порублен дикими захватчиками, но «мёртвая вода» с тех пор, через его смерть, таинственным образом оживотворяет других, заживляет раны телесные. Ну а «живая вода» потом, когда до Ныроба сорок вёрст прошагаешь, и душу оживотворит…
Но за век, что минул со времени утраты иконы Николая Чудотворца, сам смысл разговора о «живой воде» изменился радикально, как сместились и прочие наши понятия. Теперь стоит открыть популярный журнальчик «об исцелениях» или соответствующие сайты в сети, как наткнёшься на массу статей про «живую» и «мёртвую» воду. Только о чём они? «Мёртвая вода», пишут, «подавляет развитие болезнетворных бактерий и вирусов, по обеззараживающему эффекту соответствует обработке йодом, зелёнкой, растворяет отложения солей, устраняет неприятный запах изо рта…». А что же «живая»? Она теперь «ускоряет восстановление повреждённых тканей, улучшает пищеварение, снижает частоту простудных заболеваний». И так далее. В общем, всё сводится к голой материи, об оживлении души – ни слова.
Да что там, теперь и за «живой», и за «мёртвой» водой не надо ехать за тридевять земель, драться с драконом или трепетать от страха в диких чащах. Превращение совершаем «в бытовых условиях». «Получаем живую и мёртвую воду путём электролиза с помощью бытовых приборов – электроактиваторов различной конструкции», – сообщают «профессионалы» и настоятельно рекомендуют покупать эти самые активаторы только у «проверенных продавцов», то есть у них… «Вода, полученная на отрицательном электроде электроактиватора воды, – мёртвая, или иначе, анодная, – сообщают они нам. – Вода с избытком щелочных анионов и электронов – живая, а проще – катодная». Или, если ещё проще, «омагниченная», «структурированная». А если совсем просто, то «святая». Вот так.
…Пора возвращаться в Никольский храм. Возле источника встречаемся с группой симпатичных молодых людей на квадроциклах. Они довольны, тоже ополоснулись в источнике. Спрашивают, куда бы ещё им съездить-прокатиться, благо установилась такая прекрасная погода. Мы рассказываем про часовню Михаила Романова, ещё, мол, один источник неподалёку – Параскевы Пятницы. Они улыбаются и кивают, но почему-то сворачивают в другую сторону.
За несколько минут до начала вечерней службы в храме всё так же тихо и пустынно. Смотрю на цветы, они тут всюду: в горшочках, на жардиньерках, в кашпо; под образами, как бы заместо подсвечников, на подоконниках и скамейках, на дощатом полу, по-домашнему выкрашенном коричневой краской… Отчего-то вспоминаются слова псалмопевца: «Всякое дыхание да хвалит Господа», – и думается о том, что ведь цветы, как известно, они тоже дышат; может быть, это о них у Давида сказано? Пусть людей нет, зато эти чудные молчаливые создания тянутся к небу и время от времени цветут, славя Господа…
Где-то за колоннами возле иконостаса обнаружилось будто какое-то движение. Подошли поближе: взобравшийся на стремянку батюшка неспешно подливал масло в лампады перед Царскими вратами, готовясь к богослужению, – он был погружён в себя и, похоже, не замечал нас. Мы потоптались ещё в трапезной, выглянули снова: стремянка была передвинута чуть далее – батюшка продолжал неспешно заниматься своим делом. Мы глянули на часы: до отправления автобуса оставалось несколько минут. Увы, поговорить не случилось. Всё же представились, и Михаил спросил отца Варсонофия:
– Надеемся, что сюда ещё удастся вернуться. Когда к вам удобнее подъехать?
– В течение двадцати лет вы меня здесь застанете, – ответил батюшка.
Мы все втроём улыбнулись: вот бы нам жить, чтобы можно было так сказать!
Уже меньше чем через час автобус наш будет въезжать в Покчу. Слева за окном мелькнёт источник с «мёртвой водой», дорога пойдёт на взгорок, а за домами покажется большая полуразрушенная колокольня… Где-то здесь родился в 1863 году крестьянин Василий Прокопьевич Кунгин, здесь окончил курс приходской школы с похвальным листом и свидетельством. А спустя сто лет его «наивные истории» подвигнули нас проделать тот путь, который теперь описываем. Всё-таки великая тайна, где и когда в этом мире наши поступки и слова найдут свой отклик!
Из заметок Михаила Сизова:
Полюд и Ветлан
На остановку, что напротив ныробского храма, автобус прибыл вовремя. Обычный, рейсовый, но на мягких его сиденьях устроились как короли. Это не в лодке ехать, согнувшись в три погибели на узенькой деревянной банке.
Путь на Чердынь недолгий – полсотни километров по хорошему асфальту. В принципе, даже пешком добраться можно. Раньше ведь, при Кунгине, ходили. Да и сейчас ходят! Как рассказала в храме свечница, на 400-летие Дома Романовых из Чердыни в Ныроб был совершён крестный ход. Длился он почти двое суток, из-за частых остановок. В том числе молились и в Искоре, в ближайшем к Ныробу селе, где наш автобус лишь тормознул, выпустив бабку с сумками. Может, и нам тоже стоило выйти? Место же интересное! Как там говорится в недавно прочитанном мной романе Алексея Иванова? «Высокий и грозный Искор, драконом вздыбившийся на каменистой горе». Крепость там была неприступная, сыгравшая в истории Перми Великой особую роль.
Что ж, искорскую скалу мы не увидели, зато в окно можем полюбоваться на Полюдов кряж, синеющий слева от нас, в 25-30 километрах от шоссе. Самая высокая его гора (527 метров над уровнем моря) напоминает морскую волну, бегущую по линии горизонта вслед за автобусом. Она, собственно, и носит имя Полюда – легендарного пермского богатыря. С ним связана такая легенда. Жили-были два великана – Полюд и Ветлан. Дружили они, пока не встретили красивую девушку Вишеру. Стали биться за неё. Вишера умоляла прекратить схватку, да куда там. Богатыри разбежались в разные стороны и стали метать друг в друга огромные камни через голову Вишеры. Шесть дней и шесть ночей длился бой, пока на седьмой день оба не выбились из сил. Покалеченные, склонили они головы и превратились в каменные горы. А красавице Вишере белый свет стал не мил – упала она меж богатырей. С тех давних пор течёт на Северном Урале река Вишера, а рядом стоят окаменевшие богатыри Полюд и Ветлан.
Насколько эта легенда древняя? Полюд – имя славянское («полюдный» – «общительный, обходительный человек»). Ветлан – с коми языка переводится как «кочующий». Получается, что в этой легенде запечатлено столкновение русских и кочевников-вогулов? Ну а между ними – мирные коми? Вишера действительно распространённое название у коми. Вишерский край есть и на территории Республики Коми. По преданию, сначала именно туда из Усть-Выми бежал жрец Пам, посрамлённый Стефаном Пермским. В том краю до последнего держалось язычество, а спустя века, в советское время, именно там православный народ твёрдо стоял против богоборцев.
Гора Полюд видна отовсюду. Из Ныроба, из Покчи, из Чердыни, за которой Колва сливается с Вишерой. В старину, как гласит другое предание, на этой горе стояла пограничная застава, которую возглавлял богатырь Полюд. Завидев кочевников, он зажигал костры, и в коми-русских крепостях начинали готовиться к осаде. Вот это больше похоже на правду. Как и то, что «полюд» – это «сборщик дани», который «ходил по людям». В своём романе Алексей Иванов так это описал:
«На следующий год Морковников поехал собирать ясак. Из Искора дьяка привезли мёртвым. В окостеневшей руке у него был зажат мешочек с мышиными шкурками. Полюд с дружиной пошёл на Искор. Городище высилось на неприступной скале, единственный подъём преграждали пять могучих валов с частоколами. Горделиво и насмешливо смотрели из-за тына на пришельцев искорские истуканы. Полюд повернул дружину обратно… Миновала осень, потом зима, заканчивалась весна, и опять никто не вёз ясак. Москва прислала гневную грамоту, перечислив недоимки. Полюд почти насильно собрал сотню и повел ёе на пермские городища. Покча откупилась, выдав соболей. Ныроб не стал ждать и тоже откупился. Дело дошло до гордого, самоуверенного Искора. Искорский князь Качаим вывел из городища свою дружину…» Но битвы не произошло. Мудрый Полюд сказал искорскому князьку Качаиму: «Зачем нам убивать своих людей из-за тридцати песцовых шкурок?» И снова повернул войско обратно. Пораженный, Качаим послал своего сына Бурмота в Чердынь с сотней соболей и впоследствии добровольно платил дань.
Роман этот, «Сердце пармы», ставший бестселлером в России, перед нашей экспедицией ультимативно посоветовал мне прочитать давний мой товарищ по восхождениям на вершины Северного Урала: «Если не прочитаешь, то не поймёшь ни Колву, ни Чердынь». Ну прочитал. Занимательное чтение. И автор замечательный, по его роману был снят недавно фильм «Географ глобус пропил». Только странное впечатление осталось… И чувство несправедливости. Вот Игорь весь поход вспоминает записки Кунгина – человека, который исходил эти края пешком и подробно описал здешнюю жизнь. А кто у нас в России, да и здесь, в Пермском крае, знает про его книгу? Никто! А фэнтэзийные писания Алексея Иванова разошлись огромными тиражами и стали тем источником, откуда люди черпают знания об истории Пермской земли. Только вот живой это источник или мёртвый?
Размышления мои прервал Святослав: «Смотри, Колва!» Автобус ехал по мосту. Сверху из окошка река, с которой мы сроднились за эти дни, показалась какой-то ненастоящей, словно по телевизору её вижу. Сразу за мостом автобус остановился, и народ, одетый по-походному, начал выходить. Здесь, за селом Камгорт, на огромной поляне собрались тысячи людей на ежегодный, уже десятый по счёту, этнофутуристический фестиваль «Зов пармы». Раньше он назывался «Сердце пармы», и учредителем его был всё тот же Алексей Иванов, автор одноимённого романа. В программе: народные игры и диковины, стрельба из лука, танцы и конкурсы. В завершение, ночью, – гигантский костёр. Видел я съёмку, каким он был в прошлом году – этакое колышущееся до неба око Саурона, аж мурашки по коже.
Автобус опустел наполовину, и мы поехали дальше.
Правда и вымысел
Тут всё же надо сказать о лжи в романе Алексея Иванова, который подняли как факел, озаряющий древнюю историю и «дух» Перми Великой. Дух, естественно, языческий.
Если кратко, реальная история Перми Великой такова. Издревле в низовьях Колвы и Вишеры жили пермяки-охотники, а по Каме и Чусовой – пермяки-хлебопашцы. Поначалу дань они платили волжским булгарам. Когда Чердынь стала центром этих земель, точно неизвестно. Еще в VIII веке здесь возникло первое городище коми-пермяков, где стали селиться и русские. Впервые Чердынь упоминается с 1451 года в Вычегодско-Вымской летописи: «Лета 6959 прислал князь великий Василей Васильевич на Пермскую землю наместника от роду вереиских (городок Верея под Москвой в ту пору был центром Верейского княжества. – М. С.) князей Ермолая да за ним Ермолаем да за сыном ево Василием правити пермской землей Вычегоцкою, а старшево сына тово Ермолая, Михаила Ермолича, отпустил на Великая Пермь на Чердыню». Михаил, обосновавшись в Чердыни, пытался объединить разрозненные городки и селения в княжество, в это же время началась и христианизация края.
В 1455 году сюда из Перми Вычегодской, из владычного городка Усть-Вымь, прибыл епископ Питирим. Кого-то крестив, он вернулся обратно, а по следам его ринулись вогулы-кочевники во главе с Асыкой. Усть-Вымь они разорили, убив при этом епископа. Крещение было завершено лишь в 1462 году Устьвымским епископом Ионой, который основал в Чердыни первый монастырь.
В 1467 году Михаил без разрешения Великого князя Ивана III заключил союз с соседями, вятчанами, и соединённые войска пермяков и вятичей разбили вогулов, взяв в плен Асыку, которому, впрочем, удалось бежать. Михаил вёл свою политику, наводя дипломатию не только с вятчанами, но и с Великим Новгородом, с казанцами. В 1471 году отказался участвовать в походе московских полков на Казань. Как указывает летописец, стоял Юрий под Казанью пять дней, к городу не приступал, сожидаючи белозерцев и чердынцов, а чердынцы, убоясь не пошли, за казанцов задалися.
В 1472 году Иван III под предлогом того, что пермяки чинят разор московским купцам, послал в Пермь Великую московского воеводу князя Фёдора Пёстрого с войском. Тот быстро «навёл порядок» и, пленив Михаила, привёл его в Москву. Великий князь, поговорив с ослушником, отправил его обратно своим наместником, поручив Устьвымскому епископу Филофею присматривать за делами. При этом столицу Перми Великой перевели из Чердыни в Покчу, чтобы, как считается, сломать старые порядки. В 1481 году по Вишере с восточного склона Урала пришли вогулы пограбить Великую Пермь, и в битве с ними князь Михаил погиб. По царскому указу править стал его сын Матфей. А в 1505 году наместником был прислан Василий Ковров, из рода Сатородубских, «первый от русских князей».
Такова история. Никакого пермяцкого бунта против Москвы в ней не наблюдается – просто интриги вассала против суверена обычные в феодальной Руси того времени. А что же у Алексея Иванова? Михаил показан князем, который ищет особые пути для своего отдельного государства, а епископы – алчными людьми, мечтающими попользоваться материальными благами наивных пермяков-язычников.
Сюжет романа крутится вокруг Золотой Бабы, мифического идола коми-пермяков и вогулов. Центральный персонаж Калина, которому автор сочувствует, объясняет: «Сейчас попы о Стефане Пермском вовсе неправду говорят. Расписывают его под иконный лик… Пришёл извне, возжелал он Золотую Бабу заполучить. Про это дело, как мне рассказывали, у него ещё в лавре с Сергием речь была. Может, ради Зарини Сергий и послал сюда Стефана». И далее: якобы отправился Стефан за золотым истуканом, да в речном пороге чуть не утоп. Этот Калина его спас и обратно в Усть-Вымь доставил. Выкрасть Золотую Бабу удалось только епископу Питириму. Когда его догнали вогулы, он бросился на них с жердиной. «Хохоча, как безумный, владыка крутил своё оружие, валя вогулов во все стороны, вышибая мечи из застывших пальцев, ломая руки, разбивая черепа. Крест мотался и кувыркался на его груди… Когда враги грудой подмяли его под себя, он махал кулаками, орал, душил кого-то, рвал зубами». Вогулы его спрашивают: «Ты Золотую Бабу крал?» Он в ответ: «Проклинаю-у!..» Такая вот фантасмагория. Затем вогулы распяли его на берёзе, при этом «бешено сверкал крест на разорванной рубахе».
Из какой-то непонятной ненависти к православию автор не только напридумывал всяких гадостей, но и произвёл явную подмену. Хорошо известно, что епископ Питирим погиб от рук вогулов в Усть-Выми, когда вышел из крепости к осаждающим для мирных переговоров. А тут погоня по лесу на оленьих нартах, кровавый «махач»… С такой же «симпатией» автор «Сердца пармы» описал и епископа Иону, как он крестил пермяков в реке Колве: «Пермяки заходили в воду – кто по колени, кто по пояс, – умывались и выходили обратно. Монахи, как милостыню, швыряли в толпу горсти кипарисовых крестиков. Иона всё что-то кричал. Люди ползали в пожухлой прибрежной траве, собирая крестики». Или вот сцена, как он прибыл в Покчу: «На берегу Колвы горели костры. “Камлаете, дьяволы?!” – яростно закричал Иона. Покчинцы собрались на лугу, чтобы воззвать к самой надёжной богине – Матери Земли, Солнечной Деве Зарани. Они хотели молиться даже не за себя – за весь свой народ, за всех богов, за свою землю, на которую пришли полки московитов». Иона якобы увидел среди идолов Золотую Бабу, бросился к ней, полы рясы зажглись от костра, тут он и сгорел. Каково, а? Иванов пишет: «Иона бесформенной кучей тряпья яростно догорал под поверженным истуканом. Над кострищем и лугом, над Колвой и пармой ветвями Прокудливой Берёзы в светлой пермской полночи сияли грозные созвездия языческого небосвода».
Думаю, мало кто из тех, кто приехал на этнофутуристический фестиваль «Зов пармы», знает, что святитель Иона, успешно крестивший коми-пермяков по Каме и Чусовой, мирно почил в Усть-Выми в 1470 году и был похоронен там же, в кафедральном Благовещенском соборе. Но кому это интересно? Будут жечь костры и любоваться «грозными созвездиями языческого небосвода».
Алексея Иванова всюду называют «пермским краеведом». Бывший журналист, родившийся в городе Горький, он и вправду одно время подрабатывал местным гидом. Но уж лучше мы послушаем другого краеведа, настоящего.
Дорога в прошлое
Автобус въехал в Покчу. Высаживаемся. Ищем дом культуры, в котором Елена Николаевна Дьякова создаёт второй свой музей. Первый – тот, где мы уже были, в Ныробе. Наконец нам подсказывают местоположение ДК. Сразу и не угадаешь – этакий огромный куб с окошками. Поднимаемся на второй этаж. Если в Ныробе в музей ведёт деревянная скрипучая лестница, то здесь всё из бетона.
Представляемся Елене Николаевне. Игорь говорит:
– В Ныробе вас очень почитают. Смотрительница в музее даже прослезилась, когда при ней мы вам позвонили, договариваясь о встрече.
– Галина? Да, теперь она там заправляет.
– А почему вы сюда переехали?
– История долгая.
– Тогда давайте с начала. Вы ведь местная, не приезжая?
– Да, родилась в Ныробе, в 50-м году. Получила там, как ни покажется странным, прекрасное образование. Школьными учителями были профессора, ссыльные из Москвы, Ленинграда и других городов. Мой дом стоял как раз рядом с ямой, в которой в XVI веке томился в заключении несостоявшийся царь Михаил Никитич Романов. Но о нём я мало что знала. Перед глазами были другие зэки. Видела, как людей возили в клетках, как в частных домах проводили обыски, с собаками туда заходили, чердаки прочёсывали. Искали, видимо, бежавших заключённых. Всюду зелёная форма, фуражки…
– А как же вы не знали о Михаиле Романове, если рядом с его ямой жили?
– Ну молва-то шла. Рассказывали, что ЦАРЬ – вот так, большими буквами, с придыханием – здесь томился, над ним издевались. А я тогда сказки читала про принцев и принцесс и сказочно всё воспринимала. Тем более ямы-то мы не видели. В советское время вход в неё заделали, а сверху насыпали здоровенную клумбу с цветами. Рядом устроили танцплощадку и деревянный кинотеатр. Помню, как красиво играл духовой оркестр и офицеры с дамами танцевали танго. Военные в Ныробе встречались на каждом шагу. Офицеров после войны было некуда девать, вот их и рассовали по разным военным городкам. Мой отец тоже служил. Вот, кстати, его фото.
Директор музея показывает снимок мужчины в элегантном костюме и шляпе. Подпись: «Дьяков Николай Андреевич – орден Красной Звезды, медаль “За взятие Кёнигсберга”, медаль “За взятие Берлина”».
– Бабы от него падали в обморок, – вздохнула Елена Николаевна, – и закончилось тем, что мама от него ушла, и бабушка взяла меня к себе в Покчу. Это было трагедией – расставание с любимыми учителями, друзьями из седьмого класса. В покчинской «колхозной» школе учиться я не стала, ездила в Чердынь, благо она отсюда всего в шести километрах. Там вроде город, а на самом деле посёлок – «столичного» духа, как в Ныробе, не было. И такого театра, который организовал в Ныробе ссыльный режиссёр. Мы, дети, всячески проникали в театр, буквально жили в нём. Это и решило мою судьбу. После школы закончила я Пермское училище искусства и культуры, получив профессию режиссёра самодеятельных театров, и стала работать вот в этом доме культуре, отработала 25 лет. Затем меня перевели в Чердынь, замначальником управления культуры. Занималась самодеятельностью, районным досугом. В 1998 году случилось 100-летие Чердынского краеведческого музея. И нам сказали, что приедет много туристов, учёных. Надо было что-то придумать. Я подала идею: давайте устроим экскурсию по нашим населённым пунктам, экскурсию с театрализацией. Стала собирать материал, исторические документы – и сам собой выстроился маршрут от Чердыни до Ныроба.
Елена Николаевна продолжила рассказ, и мы заново, уже в обратном направлении, проделали этот путь.
– Что первое после Чердыни? Покча. Древней историей мы тогда интересовались меньше, и я представила её как столицу купеческой республики, подготовила экспозицию с предметами купеческого быта.
– А почему республики?
– Была такая в 18-м году, при большевиках. Когда в Чердынь пришли латышские стрелки, они гнобили всех. А Покча решила оторваться и создать свою Покчайскую купеческую республику. Купцам была открыта дорога на Печору по Колве, торговля с Коми процветала, и они ощущали себя независимыми.
– И как же им большевики разрешили?
– Они вытребовали контрибуцию в миллион рублей. Купцы заплатили – и республика была образована. С кем велись переговоры? В ту пору в Чердыни заправляли два брата-латыша. Один из них довольно известен – Эрнест Фрицевич Аппога, будущий член Военного Совета при Наркоме обороны СССР. Расстрелян в 37-м в ходе сталинской чистки. А в 18-м году занимал пост военного комиссара Чердынского края. Вообще, при нём был жестокий режим, священникам головы отсекали. Между тем купцы продолжили торговать, проводить обозы в Коми и обратно. Сказали: у нас всё есть, мы без вас обойдёмся. Спустя время в Покчу прибыл красный отряд. Купцов выстроили, дали поверх пулемётную очередь и сказали: «Платите ещё, доставайте своё золото, капиталы». И покчайцы снова заплатили, уже не деньгами, а драгоценностями. Получив «ясак», большевики ночью купцов стали арестовывать. Часть успела бежать – за Колву, к Уральским горам. Их ловили там. В итоге не осталось покчинского купечества.
Так… едем дальше. Следующее селение – Лобаниха, где был лагерь немецких военнопленных. Моя мама 18-летней принимала там лес, учётчицей была. И рассказывала, что плакала, глядя, в каких условиях живут заключённые. Настолько было сурово, что даже немцев пожалела. И мы такое представление устроили… Едут гости на автобусах, а дорога у Лобанихи колючкой перегорожена. Солдаты в советской форме с автоматами выводят людей из автобуса на дорогу, проверяют документы. Во время репетиции, помню, у многих пассажиров был испуганный вид.
Дальше – Вильгорт. Там разыграли сценку чердынской свадьбы. В своё время в нашем фольклоре Мамин-Сибиряк усмотрел отголоски Великого Новгорода – былины, особые песнопения, свадебные присказки. И они звучали, когда мы инсценировали сватовство и обручение молодых на вильгортской горе у Троицкой церкви. Оттуда поехали в Камгорт, где стоит красивая Введенская церковь. В ней, кстати, начинал своё служение священник Николай Конюхов, ныне канонизированный. Его расстреляли в декабре 1918 года близ селения Юрла. Тело нашли только в феврале следующего года – священник лежал в снегу со скрещёнными на груди руками, со сквозной раной в голове. Его перевезли в Чердынь и с почестями похоронили. Поскольку точная дата расстрела неизвестна, то память его отмечают 7 июня, в день расстрела первого мученика – архиерея Андроника, владыки Пермской епархии. Кстати сказать, в той самой Введенской церкви, в Камгорте, венчался ссыльный Клим Ворошилов, будущий красный нарком. В книге церковных записей за 1913 год сказано о его супруге: «Невеста Подольской губернии, мещанка, еврейка Гитля Дувид-Гершова Горбман, присоединённая к святой православной вере с наречением имени Катерина». Так у нас истории переплетаются.
Ну и последняя остановка перед Ныробом – Искор. Знаете, как с коми языка «искор» переводится? В первоначальной форме было «из кар» – «город на камне». Его уже нет. Но гости смогли посетить местную Христорождественскую церковь и часовню Параскевы Пятницы.
Разорванная цепь
– А откуда гости-то были? – спрашиваем.
– Да отовсюду. В том числе приезжали из Москвы представители Дворянского Собрания, князья и графы. А вслед за ними прибыла Мария Владимировна, глава Российского Императорского Дома в изгнании, со своей мамой княжной Леонидой Георгиевной и сыном Георгием. Это было в июле 1998 года, когда в Петербурге хоронили «екатеринбургские останки», и Мария Владимировна, наверное, в качестве жеста поехала не туда, а к нам. Инсценировки мы уже не стали показывать, просто познакомили их достопримечательностями. Думаю, запомнились им и наши переправы. Мостов-то через Вишеру и Колву ещё не было. Сохранился снимок: на грязном пароме у Камгорта, на котором тогда возили и зэков, и товары, и брёвна, стоит Мария Владимировна, а напротив курит милиционер. Она отворачивается от дыма, а он преданно так глядит на Великую княгиню. Ох, это мы, Господи… В тот визит Мария Владимировна подарила нам большое полотнище – древо русских царей, начиная с Рюрика. Позже наши ээки сделали для него рамку, и я повесила древо в Ныробском музее, в Центре памяти Михаила Никитича Романова.
– Вы его когда создали?
– После того как дворяне и Мария Владимировна у нас побывали, я стала заниматься темой Романовых. Тут произошла реорганизация районного управления культуры – политические игры были и у нас. И меня отправили в Ныроб.
– Как бы сослали в родной городок?
– Смешно, но факт, – смеётся Елена Николаевна. – Приехала. И стало мне очень жалко старый Ныроб, деревянные дома-то разваливались. И в сад, где яма Михаила Никитича, нельзя было зайти, всё загажено. Ныробский священник Фёдор Плужников пытался что-то сделать: яму эту вычистил, литии там служил. Вот тогда возникла идея сделать Центр памяти. Пошла я к начальству колоний, которых было три в самом Ныробе. Они собрали заключённых, я перед ними выступила: «Михаил Никитич Романов – зэк, ваш товарищ, давайте помогайте». Они сразу: «Есть!» Там, на зоне, очень им проникнуты, и поэтому всё, что приходило нам в голову, заключённые исполняли беспрекословно – рисовали картины, делали реквизит, орудия пыток, участвовали в спектаклях.
– В вашем музее мы видели странную бочку с отверстиями для рук и ног. Тоже зэки делали?
– А кто же ещё? Это так называемая пьяная мантия. Мужиков как раньше от пьянства отучали? Надевали на него такую бочку, и он ходил неделю по селу. Не мог ни выпить, ни поесть, ни лечь, даже штаны снять. Кормили его с рук, кто пожалеет.
Помогали нам и из других зон. Однажды привезли картину, на которой изображены узник Михаил Романов и толпа. Её углём и карандашом нарисовал смертник из соликамского «Белого лебедя». Среди толпы он и себя изобразил, справа. Спросила, как фамилия художника. Ответили: «Не ваше дело. Вам привезли – пользуйтесь».
Привлекали зэков и для исторических театрализованных постановок. Первую посвятили 400-летию прибытия Михаила Никитича Романова в Ныроб, это в 2001 году было. Затем разыграли набег ногайских татар на городок Искор. Собрать исторически достоверную информацию помог Георгий Чагин, завкафедрой древней и новой истории Пермского госуниверситета. Получилась впечатляющая битва. Всю военную экипировку делали заключённые, они же играли пермян. А татар – наш местный ОМОН. На мечах их биться учил руководитель военно-исторического клуба из города Мурома. Начальник пермского ГУФСИН Соколов смотрел на бои, гордился и спрашивал: «Это наши?»
Так у нас возник любительский исторический театр. А с 2002 года начали создавать уже музей – сначала на базе дома культуры, а в 2009-м переехали в отдельное здание.
Пока Елена Николаевна рассказывала, мы листали фотоальбом. Внимание привлёк снимок: дюжий молодец пытается разорвать цепи.
– Это постановка 2008 года, – поясняет краевед. – Прибытие Михаила Никитича в Ныроб. Вот эти кандалы делали также зэки. Когда они узнали, что в постановке будет участвовать ОМОН, то очень постарались, покрасили в весёленький жёлтый цвет. Но узника Михаила играл не омоновец, а бывший пожарный Игорь Зубатов. Это он на фото разрывает цепи. После этой сцены Игорю стало плохо, и ночью он умер. Его поминали во всех наших церквях…
– Я бы продолжила работать в Ныробе, – вдруг сменила тему Елена Николаевна, – но в прошлом году у меня муж умер, и я заболела, вернулась в Покчу. Здесь мне выделили комнату, сказали: делай, что можешь. И вот начинаю музей с нуля. У меня теперь другая тема – Михаил, князь Великопермский. Появились первые экспонаты. Вот кольчугу приобрели в Перми, весит 17 килограммов. А это – квасник, старинный коми-пермяцкий, из деревни Усть-Уролка. Он рассохся, осыпался, и его заключённые на зоне склеили, даже покрасили. Но рисунок на нём подлинный. Вот посмотрите, как он открывался. Замок хитрый: в телегу брось – и ничего не прольётся.
А здесь, посмотрите, карта боевых действий 1472 года, когда войско из Москвы пришло приструнить князя Михаила. Россия тогда ещё только формировалась. Представьте, в том же 1472 году Великий князь Московский Иван III женился на Софье Палеолог, принял византийский герб и стал считаться царём всея Руси. И в том же году, к примеру, Серпуховское княжество окончательно вошло в состав Московского княжества. А до этого было самостоятельным – под самым боком Москвы! Ныне Серпухов – малоизвестный райцентр в 73 километрах от МКАДа. И Чердынь тоже провинция. Такова уж планида малых городов.
– Не все так думают, – говорю. – Вы читали «Сердце пармы» Алексея Иванова?
– Осилила первые тридцать страниц и бросила. Там выдумка на выдумке. Одна польза от романа – туристов стало больше. Но как им о настоящей истории рассказывать, если голова забита этим фэнтэзи? Он и фестиваль основал «Сердце пармы» по теме своей книги, да с кем-то там поссорился и сказал, что забирает авторские права. Поэтому фестиваль переименовали в «Зов пармы». Наверное, нынче он проводится в последний раз. Всем уже надоело – каждый год одно и то же. Какой-то пикник с кострами получается.
Краевед скептически улыбается. В ту встречу ни она, ни мы ещё не знали, что на следующий, 2016-й, год фестиваль всё же запланируют, перенеся его в другое место – село Серёгово, что в двух километрах от Чердыни. Программа его будет прежней.
– Ну, поедем мы дальше, в Чердынь, – прощаемся с Дьяковой. – Не подскажете, куда там можно сходить?
– Первым делом побывайте в Иоанно-Богословском монастыре, который построили князь Михаил с епископом Ионой. Там древние иконы есть. Загляните и в Воскресенский собор. Он ещё восстанавливается, но службы уже идут. Недавно я ходила туда исповедоваться. В том числе покаялась, что три года была директором районного дома культуры, который располагался в его стенах. А если вам на службу надо, то можете успеть… Здесь, в Покче, через сорок минут начнётся молебен в часовне. Священники и народ из Чердыни специально для этого приехали.
Смотрим на часы. Спешно, но очень тепло расстаёмся. Доведётся ли ещё раз встретиться с этой подвижницей? Как и священнику в Ныробе, пообещали ей снова приехать.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий