Белорусский рубеж
(Продолжение, начало в №№ 913–923)
Другие дети
Из заметок Михаила Сизова:
– А вы давно в Жировичах? – спрашиваю игумена Евстафия, принявшего на себя послушание провести нас по Свято-Успенскому Жировичскому монастырю.
– Почти двадцать лет.
– И сколько лет вам было, когда приехали сюда?
– Двадцать восемь. Я как раз окончил Минский университет культуры, отделение драматургов, и защитил дипломную работу – написанную мной пьесу с детективным сюжетом. Пьеса комиссии понравилась, мне предложили поставить её в одном из минских театров, но уже тогда твёрдо решил поступать сюда, в семинарию. Пьеса, кстати, если перевести с белорусского на русский язык, называлась «Межграничье совести». По названию можете представить, какие вопросы меня тогда занимали. И вот окончил семинарию, академию, теперь сам здесь преподаю.
Отец Евстафий ведёт нас по длинному гулкому коридору, показывает просторные учебные аудитории:
– Почему наша семинария называется Минской? Прежде она находилась в Минске, в здании, где сейчас Суворовское училище. В 1918 году её закрыли, а после войны разрешили открыть – но не в столице, а на периферии, в Жировичах. Думали этим досадить Церкви, но всё получилось промыслительно. Всё-таки лучше, когда будущие священники воспитываются не в шумном городе, а при монастыре. Как в Московской духовной семинарии, которая ведь тоже не в Москве находится.
А вот здесь, в кабинете 36, у нас собирается Миссионерское молодёжное братство, обсуждаем с семинаристами разные темы. В прошлом году смотрел с ними фильм 1994 года «Форрест Гамп» – о человеке с задержкой умственного развития, но добром, искреннем, на фоне которого умники кажутся такими жалкими. Очень поучительно для молодых людей. А недавно обсуждали с христианской точки зрения фильм Фрэнсиса Копполы «Апокалипсис сегодня». Фильм очень тяжёлый, о войне во Вьетнаме. Увиденное их потрясло. Да, мир жесток, борьба добра и зла никогда не прекращалась, а многие из современной молодёжи этого не понимают.
– Сильно отличаются от нашего поколения?
– Совсем другие дети. Они много знают, ориентируются в информации, но несколько инфантильны. Ещё с ними сложно общаться. Вот мы, преподаватели, часто собираемся своим кругом, разговариваем, нам это интересно. А для них такое поведение необычно. Я это называю цифровым аутизмом. Вроде бы ребята из верующих семей, православные, но цифровизация и по ним катком прошлась. Сейчас в основном у нас бывшие школьники, взрослых людей на курсе всего два-три человека. И знаете, душой отдыхаю, когда занимаюсь с заочниками и слушателями богословско-педагогического отделения, которое недавно у нас открылось. Там люди уже взрослые, большинство с высшим образованием и, главное, ищущие. С ними интереснее, они много вопросов задают.
– Получается, богословско-педагогическое образование сейчас востребовано?
– Они за обучение деньги платят и дипломы серьёзные пишут – это же не просто так. Один из учащихся, у которого я был научным руководителем, оказался бизнесменом, довольно состоятельным человеком. Диплом его назывался «Эсхатологическая рецепция в книге пророка Даниила и в книге Откровения апостола Иоанна». Рецепция – это заимствование. И вот бизнесмена интересовал вопрос, откуда к нам пришли представления о конце света. Срок обучения на этом заочном отделении – пять лет, и он прилежно занимался, несмотря на свою занятость.
– А как потом они распоряжаются полученными знаниями?
– По-разному. Был у нас врач высшей категории, психиатр, и он взял себе тему «Пастырская психиатрия». Его интересовало, как священнику отличить беснование от психической болезни. Этот врач – человек верующий, воцерковлённый и, вероятнее всего, будет помогать своему батюшке на приходе.
– А сами учащиеся могут стать священниками?
– Вполне. Школа у нас хорошая. Вот бизнесмена, о котором я сказал, думаю, скоро рукоположат, к этому идёт. Проблема у него только в том, что его семья от такой перспективы не в восторге.
– Что меня удивило на фотографиях прежних семинарских выпусков? – делюсь с игуменом впечатлением от увиденных снимков в коридоре семинарии. – Там сфотографированы вместе выпускники и преподаватели. И в 50–70-е годы выпускников было меньше, чем их учителей, всего-то по 10-12 человек. А сейчас много семинаристов?
– Примерно столько и выпускается – по 10-15 человек. А когда я поступал, то абитуриентов было около ста, и на курс тогда приняли сорок. Так продолжалось до начала 2010-х годов. Почему возник резкий спад? Это совпало с демографической ямой – такой «привет» нам от 90-х годов, когда женщины боялись рожать детей. Яму-то вроде преодолели, но тенденция осталась. Наверное, это связано с общим охлаждением религиозности в народе.
– Теперь больше избранных, чем призванных? Как в 50–70-е годы?
– Получается, так. Плохо это или хорошо, трудно сказать. Но пойдёмте, покажу вам монастырь.
Белорусский характер
Из семинарии мы прошли на монастырское кладбище. Оно небольшое – притулилось у монастырской стены, за которой открывается замечательный вид на поля и дальние перелески.
– Вон там до самого шоссе наши поля, – показывает игумен. – На них трудятся в основном наёмные сезонные рабочие.
– А монахи разве не работают?
– Работают, но рук-то не хватает! Братии всего тридцать три монаха, а земли прилично – около 600 гектаров. Есть у нас ещё животноводческая ферма в пяти километрах отсюда, но опять же там в большинстве своём трудятся миряне.
– В Беларуси все обязаны выращивать картошку и свёклу, – шутит Игорь, – а кто поля не обрабатывает, тот картошку не ест.
– Мы на самообеспечении. Опять же надо кормить паломников, трудников. При этом у монахов есть и другие послушания, связанные с храмом, семинарией, свечным производством, какими-то епархиальными делами. Наш наместник, архиепископ Гурий, ведь ещё возглавляет Новогрудскую и Слонимскую епархию. Кстати, Новогрудок – это первая столица Великого княжества Литовского, Вильно тогда ещё не было. Там же, в Новогрудке, родился Адам Мицкевич, который для поляков как Пушкин для нас, икона литературы.
– А вы по национальности белорус? – спрашиваю монаха.
– Белорус, родом из Витебской области. Вообще у нас, в отличие от России и даже от Украины, моноэтническая страна. И внутри себя мы не особо различаемся – нет такой пропасти, как между львовянами и жителями Донбасса. Наверно, на всех нас одинаково повлияло польское владычество – появилась такая осторожность, взвешенность в словах и поступках. В детстве родители возили меня на Урал, и до сих пор помню открытость тамошних людей. Они там экстраверты. А мы, знаете ли, сами в себе, аккуратные, методичные, скрупулёзные. Это условно, конечно.
Наши предки, кстати, и в древности не отличались особой воинственностью. Хотя никому спуску не давали. Интересный факт. Саксон Грамматик в «Деяниях датчан» писал, что на рубеже V–VI веков варяжский конунг Фродо I пытался завоевать Полоцк, но кривичи дали ему отпор. И только хитростью ему удалось захватить город: он притворился убитым, а когда полочане праздновали победу, пошёл на приступ. Пришлось потом долгое время платить дань варягам. В 862 году кривичи варягов изгнали, но тут же вместе с новгородскими словенами, чудью и меря призвали их обратно. Спрашивается, зачем? Но, понимаете, одно дело – иметь над собой захватчиков, а совсем другое – своего князя и свою дружину, которая не пустит на родную землю других варягов. Ведь в ту пору норманны держали в страхе всю Европу. Пройдёт двести лет, и в 1066 году они захватят Англию и полностью переформатируют тамошние кельтские племена. У них даже язык изменится, не говоря уже об обычаях и традициях. А наши мудрые предки ассимилировали призванных варягов и сохранили свою народность.
– То есть предки белорусов наравне с новгородцами и финно-угорскими племенами были создателями многонационального государства Русь, будущей империи, – подытоживаю я. – Не потому ли после развала СССР белорусы подписали договор о Союзе Беларуси и России, а украинцы пошли наособицу?
– С кем из украинцев ни заговори об истории, они всегда начинают с Киевской Руси. Словно и не было Руси изначальной. Это сложный вопрос, какой отпечаток на менталитет народа отложила та древняя история. Но факт, что белорусы остались верны себе и в составе Великого княжества Литовского и Русского, и под пятой Речи Посполитой. Например, как у нас восприняли униатство? Насадили его довольно быстро, но когда пришло время, то избавились от него тоже быстро – и следа не осталось.
– Как это затронуло Жировичский монастырь?
– История монастыря вкратце такая. В 1470 году было явление чудотворной Жировичской иконы. В 1520 году произошёл пожар, сгорел деревянный храм, где хранилась икона, и случилось второе её обретение. Тогда начали строить каменный храм – с этого времени и отсчитывается существование нашего монастыря. Народ стекался сюда отовсюду и стал свидетелем многих чудотворений от святого образа. В основном это были исцеления, судя по летописной книге, оригинал которой хранится сейчас в Вильно. Наступил 1596 год, и несколько епископов Киевской митрополии Константинопольского Патриархата подписали в Риме акт о присоединении к Римско-Католической Церкви. В том же году эта уния была подтверждена в Бресте на собрании духовенства.
– А Константинопольский Патриарх как на это отреагировал?
– Что он мог сделать? Одновременно в Бресте состоялся другой собор православного духовенства во главе с патриаршим экзархом Никифором, двумя епископами и князем Константином Острожским. Собор предал униатов анафеме. Но процесс был уже запущен. В 1700 году к Греко-Католической Церкви присоединилась Львовская епархия, а спустя два года и Луцкая.
– А не может ли история повториться? Сейчас на Украине загоняют православных в раскольничью ПЦУ, под омофор Константинопольского Патриарха, а потом возьмут и переведут всех в унию.
– Не исключено, тем более что греко-католики на Западной Украине весьма влиятельны. А у нас, как уже сказал, такого нет.
– Какой-то отпечаток на ваш монастырь униатство наложило?
– Многое здесь было построено униатами. Этим занимался очень богатый тогда Базилианский орден, который, кстати, до сих пор существует на Западной Украине. Назван он в честь святителя Василия Великого, очень почитавшегося на Руси, и поначалу назывался Василианским. Но всё латинизировалось, не только названия. Если на приходах ещё продолжали служить на церковнославянском с вкраплением русизмов, то в монастырях, которые управлялись напрямую, уже стали служить латинские мессы.
Тут надо понимать, что латинизация шла сверху, насильственно. Движущей силой был не народ, а олигархи, которые перекрестились в католичество, чтобы не утерять своё богатство. Ведь в Речи Посполитой православные были бесправны, их быстро разоряли. Да и в саму Речь Посполитую почему русская «литва» вступила? Власть предержащие боялись, что Москва ограничит их власть, а значит, лишит и богатства. Поначалу-то в Великом княжестве всё благополучно было, получался такой симбиоз: литовцы давали русским военную защиту, а русские давали им христианскую цивилизацию, воспринятую от Византии. Но вот со стороны Москвы пошло объединение русских земель, и литовцы с русскими магнатами испугались, вступили в переговоры с Польшей. Причём торговались: вы нас берёте к себе, но с привилегиями, а то уйдём под Москву. Власть и деньги тогда всё и решили.
– На Украине эта история повторяется.
– Украина – сложная страна. У нас-то всё проще в истории. Не было своих запорожских казаков на востоке, которые бы бились за православие. И не было таких прожжённых униатов, как в Галиции. Сопротивление униатству у нас было ровным и упорным. Известный церковный историк митрополит Макарий (Булгаков) одно время служил Виленским архиепископом и там, работая в архивах, исследовал, как в Виленском крае вводилась уния. Униаты забирали себе монастырские храмы, и начиналась судебная тяжба, которая могла длиться годами. Горожане, которые отстаивали православный монастырь, апеллировали к королю. Тот, не желая ссориться с православными дворянами и с католическим Виленским епископом, всячески лавировал, поскольку от всех зависел. Это же не Москва была, где царь имел полную власть, а политикум, где на всё влияли магнаты. Они нанимали знаменитых адвокатов, даже из Европы их выписывали, кого-то постоянно подкупали. В конце концов униаты силком захватывали тот или иной храм, и православные снова в суд обращались – и снова тянулась тяжба, а в храме уже служили униаты. Такой ползучий был захват.
– В наше время католическое влияние чувствуется?
– В моём родном городке Докшицы, в ста километрах от границы с Литвой, где живёт менее семи тысяч человек, католики в 90-е годы построили костёл, а потом открыли при нём два монастыря, мужской и женский. Монастыри небольшие, но насельники его очень активно работают с людьми. Приезжаю как-то к маме. У неё сидит подруга, говорит: «Ой, Юрочка…» Это моё светское имя. «Ой, я тоже с церковными стала дружить, два батюшки у меня друзья». – «А как их зовут?» – «Батюшка Марек и батюшка Витэк». Сначала были одни поляки, а теперь в их храмах много и белорусов. Это похоже на ситуацию в Восточной Польше, только наоборот: там православные очень активные, а католики, поскольку их большинство, благодушествуют. Но тут всё по-честному, никто же не мешает нам, православным, заниматься социальной работой, миссионерствовать, монастыри строить. Тем более, у нас поддержки больше. В Слониме, по соседству с Жировичами, есть католический костёл, совершенно ветхий – уже двадцать лет не могут даже ворота починить. А у нас посмотрите, как всё ухожено и большая реконструкция начата.
Жировичские старцы
Действительно, всё в монастыре, в том числе и малое братское кладбище, оставляет впечатление особой мужской ухоженности. Нет обилия цветов, как в женских обителях, но везде сугубый порядок. Игумен Евстафий подводит нас к могилам:
– Здесь лежит почитаемый старец Иероним (Коваль), почивший в 1964 году. Родом он с Украины, а монашеский путь начинал на Афоне. Оттуда монахов часто посылали в Россию собирать подаяния, и отцу Иерониму Господь судил приехать перед самой революцией. Когда она случилась, путь назад, на Святую Гору, оказался отрезан, и пришлось ему подвизаться на Афонском подворье в Москве. Когда большевики закрыли подворье, стал служить на разных приходах, затем отбывал срок в ссылке. В 50-е годы приехал в Жировичи, несколько лет прожил и отошёл ко Господу.
А вот могила его духовного чада, схиархимандрита Митрофана (Ильина), которого я ещё застал в монастыре. Он тогда уже был на покое, но принимал людей, слыл прозорливым старцем. Я к нему не ходил, поскольку не знал, что спросить. Мне, этакому семинаристу-богослову, читавшему Игнатия (Брянчанинова), казалось, что и так всё знаю. Сейчас вот жалею… Келейником старца Митрофана был мой друг, с которым я поступал в семинарию, – по его рассказам только и узнал, насколько тот был святой жизни. К старцу приезжали со всех концов, и всем он открывал волю Божию, подвигал ко спасению. Почил схиархимандрит в 2006-м, когда ему был 91 год.
Здесь же могила митрополита Минского и Слуцкого Филарета (Вахромеева), Патриаршего Экзарха всея Беларуси. Он почил совсем недавно, как вы знаете, в 2021-м. По завещанию его похоронили рядом со старцем Митрофаном, которого владыка очень почитал.
А вот старое захоронение – архимандрита Николая (Редутто), который в конце XIX века капитально обновил монастырские строения и построил новые. В конце жизни отказали ноги, и сначала его носили на носилках, а потом сделали кресло на колёсах – чтобы мог ездить по монастырю и заниматься хозяйственными делами. Здесь, на малом погосте, можно рассказывать бесконечно, а есть ещё большое братское кладбище, устроенное за монастырём по велению властей, когда по Российской империи и по всей Европе прокатилась моровая язва. Там хоронят до сих пор и лежат такие столпы православия, как схиархимандрит Порфирий (Байдаков). Он тридцать лет был экономом монастыря, в том числе во время хрущёвских гонений. Фактически в ту пору он всем здесь и заведовал, вёл переговоры с властями. Монахиня, которая ухаживала за старцем Порфирием в последние его годы, рассказывала, что батюшку вызывали в Минск и там в КГБ пытали три дня, чтобы он подписал акт о сдаче монастыря государству. Но монаха не смогли сломать, ничего он не подписал, и тогда закрытие монастыря отложили.
Из жизнеописания отца Порфирия мне нравится такой эпизод. Долгое время он жил в одной келье с иеромонахом Димитрием (Азаренко), который принял на себя подвиг юродства. И вот отец Димитрий, бывало, устраивал такую грязь в келье, что отец Порфирий долго за ним убирал. Такой был урок смирения начальнику монастыря, эконому. И позже отец Димитрий с любовью вспоминал, как его духовный брат всё принимал безропотно. И сейчас они на одном погосте лежат – в ожидании воскресения мертвых… Но пройдёмте к Явленской церкви, там тоже есть захоронения.
На переломе
Явленская Рождества Божией Матери церковь – самое старое здание в монастыре. Храм небольшой, с высоким фронтоном, на котором великолепная фреска рассказывает, как в 1520 году Пресвятая Богородица второй раз явила Свою икону. В тот год деревянная церковь, в которой хранился образ Жировичской Божией Матери, сгорела от пожара, а сам чудотворный образ исчез. Однако вскоре крестьянские дети, игравшие на склоне холма близ сгоревшего храма, увидели Деву необычайной красоты, сидевшую на камне. Дети сообщили об этом взрослым, те прибежали, а на камне лежала пропавшая икона. При этом сам камень запечатлел на себе след стопы Божией Матери. Этот огромный валун стал местом поклонения, от него стали откалывать кусочки, и тогда над ним решили построить храм. Сейчас он находится в алтаре под престолом.
Входим под своды храма, игумен Евстафий рассказывает:
– Во время войны немцы заняли монастырь. Жили они в здании семинарии, а здесь, в Явленской церкви, устроили склад боеприпасов.
И вот однажды двое часовых увидели, как из ниоткуда вышла женщина в какой-то старой одежде и на чистейшем немецком языке сказала: «Передайте своему командованию, чтобы они убрали отсюда оружие, ему здесь не место». Они сначала испугались, затем попытались её арестовать. И будто бы она прошла мимо них через закрытую дверь. Эту женщину, которая бесследно исчезала, разные часовые видели несколько раз. Конечно, обо всём было доложено начальству. Наместника архимандрита Серафима обвинили, что он укрывает в храме партизанку. Тот предложил произвести совместный обыск. И вот во время этого обыска в Явленской церкви немецкие солдаты увидели икону Божией Матери, в которой и узнали увиденную ими женщину. Начальник у них был верующим человеком, он гаркнул на подчинённых: «Идиоты, это была Мадонна!» Оружие убрали из храма, а потом неожиданно для местных жителей немцы вообще покинули монастырь и за всё время оккупации больше сюда не возвращались.
– А здесь, в полу, что устроено? – показываю на дверцу перед солеёй.
– Это вход в подземную крипту, где похоронен первый православный Минский архиепископ Михаил (Голубович). Ещё будучи униатским священником, он много ездил по приходам, говорил народу, что надо вернуться к истокам, в православие. И одним из первых в 1839 году подписался под актом Полоцкого Собора о воссоединении с Православной Церковью. В том же году, будучи вдовцом, принял монашеский постриг и стал ближайшим сподвижником митрополита Иосифа (Семашко), при котором Белая Русь вновь стала православной. Трудами владыки Михаила в Минской епархии было построено 20 каменных и около 60 деревянных храмов. Ещё он основал два православных братства, которые многое сделали для восстановления православных традиций.
…Идём дальше – из храма в храм. В зимнем, Свято-Никольском, наш гид показал на окошечко под потолком:
– За тем окошком с красным стеклом была келья будущего священномученика, Саратовского епископа Гермогена (Долганёва). Когда он болел и не мог спуститься в храм, то через это окно молился вместе со всеми. Местные крестьяне владыку очень любили, он их лечил разными травами. А попал владыка сюда в ссылку в 1912 году – за обличение Григория Распутина.
Эта история весьма показательна. Во епископа Саратовского его хиротонисали в 1901 году. Видя падение нравов в народе, епископ пытался провести реформы, которые бы пробудили церковное управление от «летаргического сна». Вместе с владыкой Серафимом Орловским (Чичаговым) и протоиереем Иоанном Восторговым он подал лично императору служебную записку «По вопросу о современном положении Церкви», в которой попросил разрешения принять участие в работе Священного Синода в качестве его членов. Император дал согласие. Но на первом же заседании председательствующий в Синоде митрополит Антоний (Вадковский) не дал двум епископам и слова сказать, мол, никакие принципиально новые вопросы в Синоде обсуждаться не будут. Очень он оскорбился и испугался за своё положение. При этом публично унизил пришедших архиереев. Кстати сказать, у праведного Иоанна Кронштадтского в дневнике есть такая запись: «Господи, убери М. Антония». Этому митрополиту ничего не нужно было, он довольствовался своим положением. А страна между тем скатывалась в пропасть…
Заметив интерес к теме, наш проводник-игумен продолжил рассказ о епископе Гермогене:
– Дошло до того, что в Саратове, где служил владыка Гермоген, один из отчисленных из семинарии студентов ударил ножом семинарского инспектора – в живот и в спину. И уже тогда владыка стал повторять своё пророчество: «Россия погибает, царская семья будет убита. Их обязательно убьют…» В том же 1911 году он приехал в Санкт-Петербург и встретился со «старцем» Григорием Распутиным. Архиерейской властью запретил ему бывать в доме императора, а чтобы отмолил свои грехи – благословил ехать сначала в Киево-Печерскую лавру, затем на Афон, иначе будет ему анафема. Григорий поклялся всё исполнить, а потом передумал и пожаловался Анне Вырубовой, фрейлине императрицы. В итоге обер-прокурор Синода лишил владыку Серафима кафедры и сослал в Жировичи. Когда началась война и немцы подступили к Жировичам, Синод решил перевести владыку в Москву, но императрица всячески этому препятствовала – через неё и шла опала на владыку. Затем случилась буржуазная революция, царя свергли вместе с императрицей, и Синод назначил владыку Гермогена епископом Тобольским и Сибирским. Там он служил ежедневно. В 1918 году большевики его арестовали, отправили на пароходе и по пути утопили. Чудесным образом тело владыки вынесло на берег, хотя к его шее был привязан тяжёлый камень. Несмотря на то что мощи его долго находились под водой, тление их не коснулось.
– Удивительная история. И какой духовный пример вашим семинаристам! – говорю игумену.
– Так примеров много. Добрую память о себе в Жировичском монастыре оставил и священномученик Пётр (Полянский). Одно время он возглавлял здесь духовное училище и весь коллектив, как вспоминали, сплотил в единую семью, а образование поставил на высокий уровень. В годы перелома Патриарх Тихон оставил его своим местоблюстителем, и владыка Пётр, возглавив Русскую Церковь, был твёрд в отстаивании православия перед большевиками. Благодаря ему Церковь удержалась на краю, когда начался обновленческий раскол. Сместили его обманным путём, а потом и расстреляли. Когда рассказываешь об этом семинаристам, у них глаза блестят: «Вот подвиг! А смог бы я так?»
Из Никольского зимнего храма проход ведёт в Успенский собор, куда мы зашли помолиться и приложиться к Жировичской чудотворной иконе. Она в огромном позолоченном окладе – и такая маленькая! Кусочек гранита шириной в несколько сантиметров, на котором отразился образ Пречистой Девы Марии, Матери Божией.
Видно, что гранит слегка треснул от пожара, но сам образ остался целым. Неподалёку за аналоем стоял семинарист, вычитывал канон. Юное лицо его показалось мне иконописным, весь он светился. А как же иначе рядом с такой святыней! Что ждёт в жизни этого юношу, какие испытания? И сохранит ли он в себе этот неземной свет?
Игумен Евстафий предложил нам дождаться ужина, устроившись в одной из двух гостиниц для паломников. Но пора была ехать в Брест. Прежде я воспринимал этот город как крепость, принявшую первый удар во время Великой Отечественной войны. Теперь же отправлялся туда с сознанием, что старорусский Берест нерушимой крепостью стоит в веках. Именно там иноверцы пытались подчинить православную Русь церковной унии, там же прозвучала и анафема отступникам, которая действует и поныне – ведь сейчас кровь на Украине льётся не просто так. Юристы говорят, что незнание законов не освобождает от ответственности. И если мы забываем свою историю, это не освобождает от её реальности – и нечего пенять, когда прошлое догоняет нас, вворачивая в свой круговорот.
Под монастырскими стенами
Из заметок Игоря Иванова:
Вечереет. Прогуливаемся по монастырю перед тем, как покинуть его. На деревьях множество скворечников – необычных, сделанных наподобие изб, с коньками поверх. Птиц уже нет – наверно, улетели. Народу почему-то тоже практически нет. Заметны в основном рабочие, меняющие трубы, – полным ходом идёт реконструкция монастыря. Летом 2021 года здесь побывал Александр Лукашенко, и увиденное не удовольствовало его: «Жировичи у нас агрогородок. И часть этого агрогородка – монастырь и храм… То, что я видел, – это негоже. Надо привести в идеальное состояние. Это должна быть жемчужина. Я вам обещаю, что деньги мы полностью под потребности выделим. Но по-хозяйски». Судя по всему, слово он сдержал.
Ещё одно свидетельство того, что власти шлифуют и полируют эту «жемчужину», – 256-пудовый «Благовест», самый большой колокол в Белоруссии, висящий пока что на звоннице вместе с целой семьёй колоколов поменьше.
На большом колоколе много текста, самые главные слова – тропарь Воскресению Христову, очень уместный здесь, потому что сам колокол отлит в память о павших в годы Великой Отечественной войны. Его отлили в Воронеже «попечением власть предержащих союзного государства» – и деревянная звонница явно тесна ему. Впоследствии я узнал, что уже принято решение построить 57-метровую колокольню для этих колоколов, и как раз в эти дни комиссия выбирает место для неё. Разглядываю изображения на «Благовесте»: кроме икон, здесь можно увидеть памятники воинам в Белоруссии – это и узнаваемый старик с монумента жертвам Хатыни, и памятник на Кургане славы, ну и, конечно, памятник в Брестской крепости. Словно сам собой вырастает перед нами смысловой мостик для дальнейшего нашего путешествия – ведь именно в Брест предстоит ехать.
Выходя из монастыря, смотрю расписание богослужений: ранняя литургия в 6.30, через три часа – поздняя. Жаль, не довелось побывать. Но, к счастью, приложиться к святыне смогли, спасибо отцу Евстафию. На самом деле Жировичская икона крохотная, с ладошку, в православном мире она самая маленькая из чудотворных икон Божией Матери. Напомнила мне камею из камня. Она и в самом деле самоцветная – из яшмы. Молебен с акафистом служится перед ней по субботам и воскресным дням в 8 утра.
Ещё читаю: в воскресенье – «благодарственный молебен об окончании уборочных работ». С холма, где расположены монастырское кладбище и Крестовоздвиженский храм, было хорошо видно шоссе, по которому нам предстоит ехать, долину реки Щары, нарезанную на дольки мелиоративными каналами, и окрестные поля с ещё не убранной капустой. Но то, видно, не монастырские угодья.
Вообще Жировичский агрогородок в две тысячи жителей уникален тем, что сельхозпроизводства там нет – ни животноводческих комплексов, ни угодий. Зато есть зоопарк со страусами, павлинами и прочей живностью, который называется «Эдемский сад». Мне рассказали, что сюда, как в райское место, уже переселились на постоянное место жительства из Германии несколько семей. Не знаю, кто эти немцы, убежавшие из толерастической Германии, но ведь Жировичскую икону почитают и католики. Я их понимаю – здесь такой уютный уголок, маленький мир наподобие какой-нибудь немецкой провинции, в котором есть всё, чтобы жить, пусть и небогато, работать на себя (а многие ездят на работу в соседний город Слоним), растить детей. Здесь даже средняя школа позволяет нормально воспитывать ребятишек – нечастое явление в Белоруссии, когда государственное учебное заведение имеет «православный уклон»; если официальным языком, то называется это так: «Ресурсный центр системы образования Гродненской области по теме “Духовно-нравственное воспитание на православных традициях белорусского народа”». Звучит церемонно, зато солидно. Между прочим, среди выпускников школы – Мария Глухова, ныне игуменья Гавриила, настоятельница Гродненского Рождество-Богородичного женского монастыря. Её родители тоже переехали сюда – в 1965 году, из Саратова, купили домик рядом с монастырём… Не чувствуешь здесь грозных исторических ветров, которые задувают в эти дни над Россией. Хотя если уж грянет буря, то весть её натиск белорусам придётся пережить вместе с нами – так исторически сложилось.
Выходим с Михаилом на площадь перед монастырём. Ровно напротив главных ворот – братская могила. Рядом памятник из камня: прямо на монастырь смотрят воин и… как же это назвать, когда с автоматом стоит женщина? В общем, мемориал павшим. Символично, конечно, всё это. Тот самый случай, когда понимаешь, за что солдаты отдали жизни. Хотя сами они, быть может, этого и не знали.
Масштабы и размеры
От Жировичского монастыря до Бреста без малого двести километров. Много это или мало? По здешним меркам порядочно – это треть расстояния от границы до границы Белоруссии с востока на запад. Но… чтобы приехать сюда с севера, нам пришлось проехать две с половиной тысячи километров.
Жировичи, несомненно, духовный центр православия на Белорусской земле – в России таким сердцем является Троице-Сергиева лавра. Но только здесь всё как бы в миниатюре. И дело не только в размерах и мощи самой Лавры. У нас стотысячный Сергиев Посад фактически целиком живёт под эгидой святыни, а Жировичи – это, вообще-то, село в две тысячи жителей. То же можно сказать и о женском Евфросиниевском монастыре в Полоцке, главной женской святыне страны: там так же чисто, обустроено, намолено, как и в Дивеевской обители, но масштабы опять же не сравнить. И в этом есть какая-то гармония. Россия велика – и святыни её грандиозны. Белоруссия меньше России по площади в 82 раза, по населению – в 16 раз, по объёму экономики – в 22 раза. Сколько раз, разговаривая здесь с приветливыми жителями, или ощущаешь в интонации, или прямо слышишь в общении, что обращаются к тебе как к старшему брату: «О, вы из России!» И не знаешь, что ответить, потому что я-то себя старшим по отношению к православным братьям Белоруссии не ощущаю. А какой тогда? Младший? Нет. Брат-близнец? Тоже нет…
Да, всё тут компактно. И потому такие духовные центры, как Жировичи, очень гармонируют с обликом страны. Поэтому-то ощущение какой-то соразмерности, естественности не покидало меня во всё время путешествия по Белоруссии. Кроме одного раза… Когда мы приехали в Брест.
Сказать по правде, читая книги о Брестской крепости или просматривая фильмы, её представляешь этакой киношной крепостцой, ну типа большого монастыря и только. Да и подъезжая к крепостным стенам не с парадной стороны, где люди входят через огромную арку в виде звезды, а через Северные ворота, «с заднего двора», как это сделали мы, смотришь на крепостную стену и ров вокруг и всё ещё не понимаешь её размеров. Да, массивные стены в виде земляного вала, старинная пушка у моста, ворота с надписью «Крепость-герой» наподобие тоннеля, прорезающего этот вал. Думаешь: «Внутри стен, наверно, можно даже разместить что-то. (И точно – изнутри в стене гаражи какие-то.) Да только соловецкие стены куда внушительнее выглядят».
Но заходишь внутрь – и открывается простор Кобринского укрепления (а таких три): да здесь впору огромную армию разместить! Вот тут-то и начинаешь понимать что-то о грандиозности этого сооружения.
180 лет назад над крепостью первого класса Брест-Литовск был торжественно поднят штандарт. В момент открытия она была одним из самых совершенных укреплений Европы и могла остановить наступление целой армии противника. Николай Первый, за время своего 30-летнего правления посетивший крепость семь раз, понимал, что наступает эпоха больших войн и России, увы, не суждено остаться в стороне. Любой враг с Запада расшиб бы себе лоб, пытаясь взять крепостные бастионы, и обойти крепость тоже не мог, потому что оставить её в тылу значило обречь себя на поражение.
Итак, мы зашли внутрь и двигаемся далее, к высоченной стеле в виде штыка, по аллее. Топать по ней без малого километр; по сторонам что-то вроде парка: рябины, берёзы, ясени, серебристые тополя. А недавно памятником был объявлен 90-летний чёрный тополь, в дупле которого поселились летучие мыши, – просто удивительно, как он пережил огненные годы! На траве детки подбрасывают золотую листву клёнов, велосипедисты катаются, бегают трусцой старички. А на другой стороне крепости бобры под берегом Буга плавают, на скамейках студентки с книжками зубрят конспекты, попивая из термосов кофе, бродят стайки туристов, беспрестанно фотографируя… Дальше, в районе Волынского укрепления, живут люди в своих частных домиках, помидорки на грядках, кролики и всё такое, а в одной из бывших крепостных построек уже 20 лет как подвизаются монашки обители в честь Рождества Богородицы… А ещё сколько тут всего под землёй! Так и хочется использовать штамп: «целый город»! Но нет, это не город, потому что нет тут городской суеты, грохота машин, торговли, рекламы. Величественно и тихо тут. Это… Как будто именно здесь врос в землю под своей тяжестью по самые плечи русский богатырь Святогор, спящий смертным сном и видящий сны, и эти сны – мы, человеки XXI века. Здесь передал он нам свой меч-кладенец, здесь его великий гроб и на том гробу написано: «Кому суждено в гробу лежать, тот в него и ляжет», а мы этот гроб призваны чтить и беречь.
Наверно, да не наверно, а точно – на эти мысли натолкнула меня знаменитая скульптура «Мужество» А. Кибальникова в самом центре крепости: вросший в землю воин с выражением сурового обреченного упорства на лице.
Ещё одна скульптура – 13-метровая фигура солдата, ползущего к воде с каской в руке, – называется «Жажда». В огромной каске, протянутой к речке Мухавец, всегда лежат цветы.
На берегу речки Мухавец, словно уснувшей возле стен крепости, каменеют рыбаки с удочками и дремлют плакучие ивы, как возле тысяч других речушек. Но кто помнит историю Великой Отечественной, тот знает, что не только рукотворные монументы стали в Брестской крепости памятниками мужеству, но и вот эта речка приобщилась подвигу. Когда в первый же день войны гарнизон лишился доступа к воде, защитникам крепости, которые ползком под прицельным огнём пробирались к ней, она давала воду для раненых, и сколько в ней и на её берегах погибло, до сих пор неведомо. Но каждый год 22 июня в память о павших тут опускают венки в воды Мухавца.
Четыре квадратных километра – такова площадь крепости. Для сравнения: площадь Московского Кремля – 0,3 кв. км. То есть крепость в 13 раз больше! И вход через знаменитые Холмские госпитальные ворота, которые так любят помещать на открытках, – это вход не в крепость, а в цитадель, то есть в её центральную часть. А за пределами цитадели ведь огромное хозяйство было: пороховые погреба, капониры, доты, бастионы, редуты, казармы… В этом есть явно что-то несоразмерное с Белоруссией. И это так: тут мощь и размеры великой Российской империи, соотнести которые можно только с мощью и величием СССР. Поэтому-то Брестская крепость – ещё одна жемчужина Белоруссии, но при этом достояние всей нашей русской цивилизации. Кажется, это здесь вполне понимают. Когда въезжаешь в город по длиннющей Московской улице, на разделительном островке – плакаты с именами всех городов-героев, и когда в крепости перед ветеранами выступает президент Лукашенко – за ним звёзды городов-героев той славной державы, которую мы не сберегли. Но героизм народа неразделим, даже если сам народ разделён границами.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий