Белорусский рубеж

(Продолжение. Начало в №№ 913–924)

Надписи на стенах

Из заметок Михаила Сизова:

Брестская крепость почему-то оживила в памяти гору Приполярного Урала. Лезешь-лезешь туда, под ногами и руками одни голые камни – нет уже жизни, даже мха нет. И вот ты на вершине. Камень и облака. Молчание и вечность. Но тут из тумана выступают… пирамидки из булыжников, таблички с надписями «мы здесь были», всякие предметы, оставленные «на память». И здесь такой же контраст: величие циклопического сооружения и разные памятные знаки. Одна табличка сообщает, что здесь в 1965 году посадили деревья победители Всесоюзного похода по следам боевой славы советского народа. На другом стенде – прямо напротив монумента «Мужество» и плит, под которыми лежат 850 защитников крепости, – рисунок с исторической справкой, что здесь были костёл и коллегиум иезуитского ордена. Третья табличка – про революционное восстание в 1906 году. И так далее.

Нет, всё это, наверное, должно быть. Даже упоминание про «восстание», которое на самом деле было не здесь, а в летнем лагере, куда вывели гарнизон на учения. Десяток большевиков пытались поднять солдат, чтобы повести их на захват крепостных сооружений. Откликнулись только артиллеристы. Когда они узнали, что Ревельский и Калужский пехотные полки остались верны присяге русскому царю, то выскочили на дорогу и стали стрелять в сторону палаток пехотинцев, что были на расстоянии двух километров. Когда расстреляли все патроны, «восстание» закончилось. Ну, ещё попутно сожгли помещение лагерного офицерского собрания и разгромили солдатскую лавку. Достойно ли это исторической памяти? Куда интереснее бы сообщить потомкам, что с этими бунтовщиками сделали: после полуторамесячных допросов из 432 человек под суд попали всего 32, из них пятерых оправдали. Такая вот была «тираническая» царская власть.

Внутри крепости просторно и всяк занимается своим: люди гуляют, на ступеньках лестницы девушки поют военные песни – импровизированный такой концерт туристов. Замечаем людей в военной форме, склонившихся над вырытым шурфом, – раскопки в Брестской крепости продолжаются. Серые монументы, зелёные газоны. Выставленные в качестве экспонатов пушки и зенитки времён войны тоже зелёные. По ним, как по деревьям, лазает малышня. На заднем фоне белеет Свято-Никольский собор – без привычных маковок, с одним куполом, сам похожий на небольшую крепость.

Свято-Никольский собор похож на крепость

Заходим в собор. Голые кирпичные стены и восемь несущих чугунных колонн. Наверное, таким спартанским он и должен быть, ведь в 1856–1879 годах вместе с крепостью его изначально построили как гарнизонный. Приходит мысль: для пущей «военности» колонны можно было бы сделать четырёхгранными, с большими железными заклёпками, как на орудийных лафетах того времени. Но даже военный – это дом Божий. Чугунные колонны украшены резными капителями, иконостас тоже великолепен. Он светится золотом в сером полумраке.

Иконостас светится золотом в полумраке

– Посмотрите на купол, – вещает гид группке туристов. – Видите тёмное пятно? Там была дыра от артиллерийского снаряда. В таком состоянии храм находился, пока его не начали восстанавливать. Церковная утварь здесь современная, прежнюю вывезли ещё в Первую мировую войну, когда немцы наступали. Из старинных икон – только вот эта, целителя Пантелеимона, написанная на Горе Афон два века назад и подаренная собору, когда его вновь освящали в наше время.

Экскурсовод отпустила туристов погулять по храму и пофотографировать, а сама остановилась у иконы. Выждав время, спрашиваю, почему колонны чугунные.

Чугунные колонны в Николаевском храме

– Они внутри полые, и по ним проходил горячий воздух из печек, что стояли в нижнем храме Иоанна Воина. Вообще не только храм, а вся крепость была построена рационально, по последнему слову техники, почему и считалась неприступной.

– И всё же фашисты заняли её, – говорю.

– Так ведь не сразу. В этот храм, кстати, немцы проникли в первые же часы, когда прорвались через Тереспольские ворота, но контратакой их отсюда выбили. И храм стал одним из последних мест, что удалось немцам захватить. Вон там, над слуховым окном, который использовался как бойница, – гид показала на балкончик, прилепленный к стене, – на штукатурке осталась надпись: «Нас было трое москвичей: Иванов, Степанчиков, Жунтяев, которые обороняли эту церковь, и мы дали клятву – не уйдём отсюда. 1941 год. Июль». То есть обороняли её даже в июле. Ниже была ещё одна надпись, которая потом осыпалась: «Я остался один, Жунтяев и Степанчиков погибли. Немцы в самой церкви. Осталась последняя граната, но живым не дамся». Перед войной здесь был клуб, но, заметьте, бойцы пишут, что обороняют не клуб, а именно церковь.

– Имена этих бойцов известны? О них бы помолиться…

– Нет, только фамилии.

Туристы идут дальше, а мы – к свечнице с вопросом, можно ли встретиться с настоятелем храма. Та сообщает, что он при–едет за полчаса до вечерней службы. Спрашиваю, военный ли он человек – в плане пунктуальности. Отвечает, мол, гражданский, но никогда не опаздывает.

До вечерней службы времени много. Решили обойти крепость кругом с внешней стороны. Выходим на живописную аллею, что тянется вдоль крепостной стены по заросшей набережной реки Западный Буг. Вот рыбак сидит с удочкой – пасторальная картинка. И не подумаешь, что по этой реке проходит граница с агрессивным блоком НАТО, а конкретно – с Польшей. Впрочем, здесь, напротив крепости, ещё в 39-м году её отодвинули за реку. Насколько далеко? Судя по яндекс-карте, государственная граница находится от нас аж… в 700 метрах. По армейскому уставу такой глубины обороны недостаточно даже для мотострелковой роты, чтобы поместились две линии траншей, наблюдательные пункты и капониры для техники. Немудрено, что немцы рассчитывали ворваться сюда сходу и занять крепость за два часа. И остановили их вовсе не каменные стены…

Идём дальше. Вот ещё одна памятная табличка: «23 июня. Во время атаки на эти рубежи гитлеровцы гнали впереди себя захваченных в госпитале больных и раненых, женщин и детей». Прогулочное настроение испарилось. Идём обратно в крепость.

Посмотреть в глаза ушедшим

Из заметок Игоря Иванова:

Здесь, среди руин крепости, легче понять, чем в обычном военном музее, кто стоит за тем или иным экспонатом. Отстаю от экскурсии, разглядываю подробности.

Вот стенд, посвящённый врачам. Под стеклом лежит «Большой перевязочный пакет» – захваты, щипцы… Рядом маленькое удостоверение с печатью коменданта крепости – «Пропуск № 17», чтобы пройти на территорию Брестской крепости, принадлежавший медсестре Бобровой Вере. Действителен до 30 августа 1941 года. С крохотной фотографии смотрит улыбающаяся девушка. В ночь на 22 июня вольнонаёмная Вера Филимоновна Боброва дежурила в госпитале. В здание попал снаряд, начался пожар. С места дежурства девушка ринулась на второй этаж, где находились палаты с больными. На ком-то загорелась одежда, и Вера стала тушить огонь. Начала помогать пациентам перебираться в укрытие. Тут её ранило и контузило – в сознание она пришла уже в плену. Ранение спасло её от того, чтоб уже на следующий день оказаться в том «живом щите», которым немцы прикрывались, наступая на Цитадель. В фильме «Брестская крепость» женщины и дети, которых вели под дулами автоматов, легли, а наши солдаты стреляли в гитлеровцев уже поверх. Но правда войны более жестока: когда эта атака была отбита, «гитлеровцы сами перестреляли женщин, за спинами которых им не удалось укрыться» (об этом писал автор книги «Брестская крепость» Сергей Смирнов). Да, так бывает на войне: контузия спасает жизнь. А сестра Веры Надежда, работавшая рентгенологом, находилась 22 июня дома, но, услышав взрывы, побежала в крепость помогать раненым. Посмотрите на одухотворённое, даже аристократическое лицо Надежды. А ведь её отец – из обычных православных крестьян Гродненской губернии. Такие у нас были люди.

Надежда Боброва

Вот объявление № 3 от 8 июля 1941 года на немецком, польском и русском: «Уведомляю всех жителей г. Бреста, что с наступлением темноты всякое освещение должно быть затемнено таким образом, чтобы свет не проникал наружу. Не подчиняющиеся этому распоряжению будут строго наказаны». Подпись: «Бургомистр М. фон Оппельн-Брониковский». Читаю объявление и представляю: ездит в фаэтоне по городу этакий полицай, раздаёт указания, кого казнить, кого миловать. Оказывается, этот пан Мауриций Брониковский из шляхтичей заведовал жилкомхозом при поляках, потом и при советской власти, был бургомистром города при немцах полтора года; перед войной заправлял городским водоснабжением и канализацией, научившись этому делу в Германии, отличался страстью к игре в преферанс и своей тугоухостью, так как жил в квартире, пристроенной к водонасосной станции, где постоянно грохотали насосы. В 1943-м был арестован и расстрелян за связь с подпольной Армией Крайовой. Хотя в списках польских подпольщиков не числился. Что на самом деле произошло, этого уже никто теперь не скажет. Интересно, что следующий назначенный бургомистр по фамилии Малюта (к нему стали обращаться «пан голова») ведение документов на русском и польском отменил, утвердив в качестве государственных лишь немецкий и украинский…

Всегда значение для меня при посещении музеев играют вот такие маленькие детали, которые порой могут перевернуть и общую картину событий. Но главное – это радость, когда за какими-то глобальными событиями открываются живые люди, с их обстоятельствами, страстями и мечтами… Быть может, в этом и состоит основной смысл существования музеев: чтобы в отличие от уроков изучения истории «вообще» познавать конкретного человека прошлого и узнавать в них себя? Или не узнавать…

Стояли до конца

Из заметок Михаила Сизова:

В мемориальном комплексе три отдельных музея, заходим в «Музей войны – территория мира». На первом его этаже – персональная фотовыставка старшего научного сотрудника музея Галины Юрьевны Богданович. На снимках – красивые мирные пейзажи окрестностей. Там же детские рисунки: каждый год 1 июня со всей Белоруссии в крепость приезжают дети, рисуют под приглядом профессиональных художников и лучшие работы остаются в музее. На этом «территория мира» заканчивается, а далее в восьми залах представлен весь ужас войны.

Вот письмо на музейном стенде: «Здравствуй, милая дочка! Прежде всего разреши потянуть тебя за ушки, чтобы быстрее росла. Ты уже большая, тебе исполняется восемь лет… Посылаю флажок, с которым на штыке ходил твой папа, когда учился в полковой школе, как отличник боевой подготовки. Учись так хорошо, как хорошо стреляет твой папа». Это письмо за месяц до начала войны написал старший сержант Андрей Кобранов. Погиб он 24 июня, защищая Брестскую крепость.

К стенду подходит группа туристов, и экскурсовод с бейджиком на лацкане «Галина Богданович» – та самая научный сотрудник, автор мирных снимков – рассказывает:

– На каком участке обороны погиб Андрей Кобранов, мы не знаем, возможно, защищал это самое здание, где находилась казарма 84-го стрелкового полка. Письмо нам передала его дочь. А теперь обратите внимание вот на этот портрет. За месяц до начала войны солдат Виталий Яковлев, в прошлом учитель рисования, нарисовал своего друга и земляка Анатолия Андреенкова. Тот отправил рисунок матери на Смоленщину. Когда в её деревню пришли немцы, она не стала снимать портрет сына со стены, хотя тот изображён был в форме красноармейца. Сняла и забрала с собой, лишь когда уходила к партизанам.

Портрет Анатолия Андреенкова

Сам Анатолий при защите крепости попал в плен, бежал, потом воевал на фронтах Великой Отечественной. В 44-м году его отпустили на побывку. Дом и вся деревня его были сожжены немцами. Из довоенных вещей остался только этот сохранённый портрет. В 70-е годы Анатолий Егорович приезжал к нам в музей и передал этот рисунок. Прожил он до 90 лет.

– А что было с художником? – вставляю вопрос.

– Он тоже попал в плен и там погиб, в концентрационном лагере… А вот этот стенд – про быт жён командиров. Они были очень боевые, активные, под стать мужьям: занимались художественной самодеятельностью, организацией спортивных состязаний, кто-то вышивал, кто-то шил одежду. Я вот пытаюсь увидеть всё их глазами. Мирный день, суббота, вечером привезли в гарнизон кино. Спать легли поздно, поскольку завтра выходной. И вдруг… взрывы, звон разбитого стекла. Одной из первых в крепости загорелась деревянная конюшня. Ослеплённые огнём, лошади вырвались наружу, бежали, натыкались на деревья и дальше бежали. Горит всё. Апокалипсис. Уже и враги в крепости, стреляют. Есть фотография, сделанная с немецкого самолёта: вся земля в воронках – лунный пейзаж. Но выжили, и было много участков сопротивления.

Представьте, с утра 29 июня немцы сбросили двадцать бомб весом по 500 килограммов, а вечером – супербомбу, которую сами же называли «Сатана». Она весила 1800 килограммов. И всё равно оборона продолжалась – целый месяц, хотя не хватало еды, воды, патронов. Немецкие солдаты писали в дневниках: «12 июля. Русский бросился с башни на группу сапёров, держа в руках две гранаты, – четверо убиты на месте, двое умерли в госпитале от ран… 21 июля. Капрал Эрих Циммер, выйдя за сигаретами, был задушен ремнём… В крепости погибли двое наших – полумёртвый русский зарезал их ножом. Здесь до сих пор опасно. Я слышу стрельбу каждую ночь».

– Я читал, что последним выжившим защитником был ингуш, на его родине недавно поставили памятник, – заметил один из туристов.

– Да, я слышала эту версию, – подтвердила Галина Юрьевна, – она основана на устных показаниях пленного эсэсовца. Ещё есть версия, что последние бойцы погибли даже не в июле, а 20 августа. В этот день, за неделю до приезда в крепость Гитлера и Муссолини, здесь сделали тотальную зачистку. И на фотографиях видно, как Гитлера и Муссолини живым щитом загораживает толпа офицеров – со стороны казематов. То есть опасались, что оттуда могут стрелять. Но по документам последний бой всё же был 23 июля – стрельба велась из каземата у Северных ворот. В немецком рапорте говорится: «Ранено 5 человек. Во время последовавшего за этим событием прочёсывания крепости ранен ещё один солдат. В плен взят 1 русский старший лейтенант».

Также есть свидетельство врача Вороновича, что в тот день был взят в плен майор Пётр Гаврилов: «Майор был в полной командирской форме, но вся одежда его превратилась в лохмотья, лицо было покрыто пороховой копотью и пылью и обросло бородой. Он был ранен, находился в бессознательном состоянии и выглядел истощённым до крайности. Это был в полном смысле слова скелет, обтянутый кожей». И при этом майор только что бросал гранаты, стрелял, убил и ранил несколько гитлеровцев. Пётр Михайлович прошёл лагеря, встречался там с Карбышевым. Умер он в 1979 году и по завещанию был похоронен здесь, в Брестской крепости.

Без срока давности

Следующий экспонат, вызвавший вопросы у туристов, – музыкальный инструмент: «Это тот самый, Сашки Акимова, трубача из фильма “Брестская крепость”?»

– В реальности мальчика с такой фамилией не было, – объяснила научный сотрудник. – Сашка – собирательный образ детдомовцев, которых привезли в крепость накануне войны. Всего здесь в музыкальном взводе было восемь воспитанников, среди них и Петя Котельников. Он помогал защитникам, по ночам пробирался к Бугу, чтобы принести воды. Потом его с группой гражданских отправили на прорыв к своим и он попал в плен, откуда бежал. Впоследствии Пётр Павлович стал военным, после отставки жил в Бресте, а за два года до смерти дети забрали его в Москву. Умер он совсем недавно, в 2021-м, на 92-м году жизни. Он был последним из защитников, кого мы знали. После него остались только те, кому во время войны было год-два, и они, конечно, ничего не помнят. Можно долго рассказывать о мальчишках-гаврошах Брестской крепости. Скажем, Петя Клыпов был связным между изолированными друг от друга очагами обороны – всюду проникал, а также нашёл уцелевший склад боеприпасов, что продлило оборону. Он, как и его друг Котельников, сумел выжить, часто бывал у нас в музее, а умер в 1983 году в Брянске.

Идём дальше по музею. Есть в нём отдельная экспозиция о немецких концлагерях. К слову сказать, в Бресте лагеря были и до немцев – при поляках. В 20-е годы они располагались прямо в крепости. Попавших в плен во время польско-советской войны красноармейцев держали в сырых казематах и бараках в нечеловеческих условиях: истощённые, они массово умирали – по свидетельству представителей Красного Креста, лагерь представлял собой «некрополь».

В этом плане немцы не были оригинальны. Пленных морили голодом, и в одном только лагере в Южном военном городке «за один ноябрь 1941 года умерли 5 000 человек». Чем немцы отличились от поляков, так это расстрелами. В музее есть макет стрелкового полигона Хебертсхаузен при лагере Дахау, где эсэсовцев тренировали на живых мишенях: ставили людей, связанных, и расстреливали. Особым мастерством считалось одновременно несколькими очередями попасть в голову, чтобы череп разлетелся на куски. «Завтра у нас снова праздник стрелков», – шутили эсэсовцы между собой. Почти никто из участников этих расстрелов не предстал перед судом. В 1955 году начальника лагеря приговорили к пожизненному заключению, но через восемь лет амнистировали.

– У нас в Бресте за годы оккупации 50 тысяч человек погибло, из них 13 тысяч детей. Это не только горожане, но и те, кого пригнали в лагеря, – рассказывает Галина Юрьевна. – Трудно поверить, но расстреливали даже детей. Вот перед вами фотография с малышами – это дети капитана Юшенковского. Их казнили в 1942 году. Такая же участь постигла детей других командиров из Брестской крепости: Анечку Акимочкину 5 лет, Владика Касаткина 10 лет, его сестру Зою 8 лет, Галю Кижеватову 2 лет… Всего в списке более ста детей и женщин.

Позже я поинтересовался, по чьему приказу фашисты казнили детей командирского состава Красной Армии. Оказывается, это был отдельный приказ вермахта, датированный 1942 годом. И приказ не нацистского партийного бонзы, не головореза из СС, а руководства обычными войсками. Тогда оперативный отдел в генеральном штабе сухопутных войск возглавлял Адольф Хойзингер. По его же приказу спустя год был уничтожен населённый пункт Корюковка в Черниговской области, где заживо сожгли и расстреляли более 7 тысяч человек, в основном женщин и детей. Как и в Хатыни, в массовом убийстве в Корюковке участвовали украинские националисты. А что же генерал-лейтенант Адольф Хойзингер: как его наказали за преступные приказы? Советское правительство требовало его выдачи, но в 50-е годы он был уже военным консультантом правительства ФРГ, затем, восстановленный в прежнем звании генерал-лейтенанта, служил в бундесвере, а в 1961 году был назначен председателем военного комитета НАТО в Вашингтоне. Вот так всё возвращается на круги своя – в цивилизованном западном мире.

Особенное место

После экскурсии спросил я Галину Юрьевну, насколько подлинны экспонаты, выставленные в музее:

– Неужели всё это было найдено на территории крепости?

– В большинстве своём они отсюда, – ответила она. – Многое было собрано сразу после освобождения Бреста, что-то являлось спустя годы. Мы ведь даже не все захоронения защитников нашли. Последние большие раскопки были в 2011 году.

– И что поисковики обнаружили?

– У нас нет таких поисковых отрядов, как в России. Этим занимается государство, в частности 52-й отдельный специализированный поисковый батальон Министерства обороны. Энтузиасты, конечно, помогают. Раскопки 2011 года без них бы не состоялись. Началось с того, что в Германии один немец обнаружил в архиве своего отца, ветерана Второй мировой, шокирующую фотографию: как с телеги сбрасывали трупы в воронку от бомбы. Этот снимок попал в Россию, его разместили в Интернете. На историческом форуме развернулась бурная деятельность по поиску места захоронения – стали сопоставлять карты, снимки. Очень помог снимок люфтваффе, на котором видны воронки от бомб на территории крепости. По нему и определили точное место. И действительно, там обнаружились тела полусотни бойцов, а также их личные вещи, которые теперь у нас в экспозиции. Главное же – нашли 13 медальонов. К сожалению, только в трёх сохранились записки с именами. Остальных солдат перезахоронили безымянными.

– Вы много общались с защитниками Брестской крепости. Что они чувствовали, когда рассказывали о войне?

– Знаете, люди с годами становятся сентиментальнее, прошлое они острее переживают. Могу судить по своей маме. Ей не было и семи лет, когда вместе со своей мамой попала в оккупацию на Смоленщине. А когда стала взрослой, то не могла смотреть фильмы о войне – всегда плакала.

– А вы что чувствуете, работая здесь?

– Это место особенное… трудно объяснить. Знаете, здесь понимаешь, что в любой момент весь мир может перевернуться. Мы мечтаем, строим планы – и вдруг перед тобой выбор: сдаться или отдать жизнь ради самого главного? И тебе самому решать. У человека всегда есть выбор, потому что он изначально свободен. Те, кто выжил в немецких лагерях, рассказывали, что внутри себя они всё равно были свободными, не рабами. Это мне говорил и Пётр Павлович Котельников. В 2020 году, ко Дню Победы, он прислал нам из Москвы послание, которое начиналось так: «Нас назвали поколением победителей. А были мы обычными людьми».

Галина Юрьевна продолжила цитировать по памяти. Позже я решил проверить правильность цитаты и нашёл в сети «Слово к потомкам», из которого Пётр Павлович взял целые куски. Это послание было составлено на Украине двадцатью семью ветеранами Великой Отечественной войны и в 2006 году опубликовано в «Книге Памяти Украины. Победители. Луганская область». Уже тогда они всё видели… Вот несколько отрывков:

«Нам довелось дожить до государственной катастрофы. Вопреки воле народов расколота на отдельные государства великая, могучая держава. Волею недальновидных, властолюбивых правителей, которым оказались чужды интересы и судьбы простых людей, братья по оружию ныне отторгнуты границами друг от друга… Множатся попытки всячески обелить воинские подразделения и другие формирования, состоявшие из украинских националистов, которые вместе с германским вермахтом боролись против Красной Армии и своего народа. Вызывает возмущение и то, что лживые измышления находят место в школьных и вузовских учебниках. Остановимся… Эта боль непереносима!

Нам уже не увидеть, что станется с нашей страной в будущем… От вас потребуются огромные усилия, твёрдая воля, мужество, тяжёлый труд и ответственность. С любовью и печалью мы, ветераны, благословляем вас из нашего невозвратного далека. Мы уходим… Помните нас!»

Белоруссия – не Украина. И слава Богу! Но и на Белой Руси не всё так просто. Можно назвать музей оптимистично, уповая на мирную будущность: «Музей войны – территория мира». Но война никуда же не делась. Она давно идёт, с 90-х годов, когда развалили нашу общую страну. Только прежде мы её не замечали.

Стены в шрамах

Из заметок Игоря Иванова:

Возвращаемся в храм. Над входом на аккуратно отреставрированном фасаде часы, мозаичные образы Николая Чудотворца и Иоанна Воина – небесных покровителей храма. Остановился у входа: здесь на стене висит большое панно «Пожелание маме», на котором, по-видимому, все желающие могут написать своё. «Будь здорова и смела!», «Всегда цвети», «Я тебя люблю!», нарисовано множество цветов, сердечек, ну и всякие каляки-маляки – куда без них. Но в целом ощущение радостного праздника. Однако входишь в храм, и ощущение резко меняется. Под сорванной штукатуркой голая кирпичная кладка, посечённая пулями и осколками, за невысоким иконостасом алтарь выглядит как тёмный портал в царство умерших. Видны те места, докуда стены были обрушены.

В ожидании настоятеля разговорился с одним из посетителей храма. Спрашиваю, как ему внутреннее убранство.

– Потрясающе! Что-то подобное я видел только в Италии, в Бари, где хранятся мощи Святителя Николая, там тоже никакой отделки. Молодцы, что стены оставили здесь такими, какими они были в годы войны!

Нет, храмы в Бари и Бресте несравнимы: там – аккуратная кладка из белого камня, средневековые балкончики, здесь – суровый кирпич цвета засохшей крови и кажется, сами стены взывают к молитве о павших.

Делюсь с Михаилом своими соображениями относительно слов экскурсовода, что весь мир может вдруг перевернуться. Вдруг, да не вдруг. Перед всяким большим катаклизмом Бог посылает знаки, которые духовные люди могут узреть за многие годы. А могут их увидеть и простые люди, если будут внимательными. И даже далёкие от веры могут, потому что, как точно сказал один шотландский поэт (Кэмпбелл), «будущие события отбрасывают назад свою тень». Из головы не идёт когда-то вычитанная история защитника Брестской крепости Ришата Исмагилова. «Накануне, 21 июня, мы проводили тактические занятия за пределами крепости, практически на границе, даже слышали команды, отдаваемые немцами, – рассказывал он. – Вечер был свободным: кто смотрел кино, кто стирал воротнички, кто писал письмо домой. Всё вроде как обычно, но командиров не видно и сигнала отбоя нет. А накануне в крепости появилась старуха-нищенка, подбиравшая объедки. Откуда она здесь? Задержали, сняли с неё верхнюю одежду – оказалось, это загримированный немецкий солдат». Думаю почему-то, что эта якобы нищенка и была одним из таких знаков…

Гарнизонный или приходской?

Когда появился отец Виталий Хоновец, первым делом захотелось выразить восхищение интерьером собора, потому спросил:

– Голый кирпич – это идея музейная или церковная?

Ответ последовал неожиданный:

– Нет, просто сейчас храм находится в процессе реставрации, внутренние интерьеры имеют ещё незавершённый вид.

Не успеваю высказаться в том смысле, что всё это ни в коем случае не надо заштукатуривать, пусть останется в назидание потомкам и во вразумление нам, живущим, как отец Виталий уже начал рассказ про историю восстановления храма:

– К сожалению, отец Игорь Умец, первый настоятель храма, с 1994 года, начал восстанавливать собор, но не успел завершить. Ему достались руины, и прихода здесь не было. Благо в то время на территории крепости ещё были воинские части – если вы заходили через Северные ворота, то по правую руку от них располагалась 111-я артиллерийская бригада. Пограничники внесли вклад тоже. К 2006 году храм снаружи отец Игорь восстановил, а потом переключился на возведение церковного домика рядом – там, где раньше находился дом полкового священника.

– Но ведь храм называется гарнизонным, разве Министерство обороны не помогло?

Отец Виталий Хоновец

Отец Виталий не ответил, но скептически улыбнулся и продолжил:

– В 2011 году отец Игорь завершил домик, в том же году скончался. После него был настоятелем три с половиной года отец Николай, он иконостас поставил из морёного дуба. Ну а когда я стал настоятелем и начал продвигать вопрос о реставрации, оказалось, что не так всё просто: объект является памятником архитектуры.

– Точь-в-точь как у нас в России! Присвоят статус памятника – и уже не наймёшь бригаду каменщиков по умеренной цене, нужны лицензированные реставраторы. И стоимость восстановления храма вырастет в разы…

– Очень долго мы проходили стадию комплексного научного исследования. Пока собрали все документы, все экспертизы – это не только время, но и немалые деньги. Сейчас мы имеем разрешение на проектирование, но оно стоит 55 600 белорусских рублей (полтора миллиона российских) – цена для нас заоблачная, у меня таких денег просто нет. Храм ведь остаётся обычным приходским.

– В чём же тогда смысл его «гарнизонного» статуса?

– В том, что он сегодня объединяет всех военнослужащих Брестского большого гарнизона. Проходят тут мероприятия у военнослужащих 38-й бригады, пограничной группы, артиллеристов, внутренних войск… Например, выпускники Института погранслужбы приходят на благодарственный молебен по окончании учёбы. Когда молодой состав заступает на службу в силовые структуры, приходят сюда за благословением на молебен.

Но я так понял, что это всё организует отец настоятель у себя как председатель епархиального отдела по взаимодействию с Вооружёнными силами, а «гарнизонный» – это просто такая декоративная вывеска. Нет такого статуса у храмов в Белоруссии.

– Разрешают ли строить в воинских частях храмы? – спрашиваю.

– В 38-й бригаде есть храм-часовня в честь Димитрия Донского. Есть в пограничной группе – в честь Александра Пересвета и Андрея Осляби…

– Среди военных много верующих?

– Как и в обществе, люди разные. Душа и тело у них те же, духовные потребности не отличаются. Командиры разные, замполиты. Всё зависит от конкретного человека. Если он воцерковлённый, верующий, это видно сразу. Вот, кстати, – оживляется батюшка, – приезжал как-то первый заместитель МЧС России вместе с нашим министром, я проводил для них экскурсию. С нашим министром я за руку поздоровался и ему руку протянул, а он ладони сложил для благословения, и я его благословил. Сколько с 2015 года я тут встречал разных высокопоставленных чиновников и генералов, а он был первый, кто взял благословение. И когда я попросил его оставить запись в книге почётных гостей, он сказал, что недостоин. «Воспримите это как доброе дело, нам это нужно», – говорю ему. Тогда он сел, написал и подписался: раб Божий такой-то. Уходя, снова попросил благословение – это было удивительно для меня!

– Вы говорите, много высокопоставленных было?..

– Министр Шойгу вместе с нашим министром приезжал 3 февраля, подарил нам икону святых воинов, она сейчас в алтаре находится. 27 июля была делегация во главе с Денисом Пушилиным, руководителем ДНР. Сопровождали Андрей Турчак и Борис Грызлов, посол России в Белоруссии. Крестились, свечи ставили. Вся делегация вышла, а Пушилин остался возле аналоя, и я успел с ним поговорить.

– О чём?

– Спрашивал про войну, про Святогорскую лавру. Он сказал: «Самое большое благо то, что вывезли оттуда более сотни беженцев».

Отец Виталий вздохнул. Я тоже. Ведь в двух шагах мы были от возможности освободить Лавру, но не хватило силёнок, увы. А там ещё не одна сотня беженцев. Настоятеля митрополита злой клоун лишил украинского гражданства… Эх, а что-то впереди! Но пока Лавру – сердце Новороссии – не освободим, не будет покоя и в наших сердцах.

– …Патриарх Алексий здесь дважды бывал: в 1995-м – на руинах, а в 2001-м освятил престол в честь Николая Чудотворца и подарил два подписанных евхаристических набора. В 2015-м состоялся крайний визит Патриарха Кирилла: он прибыл 22 июня ночью и совершил здесь литию, а потом отправился на площадь церемониалов, где ежегодно совершается реквием-митинг в 4 часа утра. А ещё у нас здесь были все президенты России. И наш президент подарил икону Николая Чудотворца с частицей мощей. Когда был Кучма, он подарил семь колоколов с трезубцем, отлитые по спецзаказу, с надписью: «В память защитников Отечества. Президент Украины Леонид Кучма»… Вот ведь вспомнил время, когда ещё были у нас общие защитники, а теперь стали у них бандеровцы героями.

Тут раздался колокольный звон, почти заглушивший слова отца настоятеля.

– Это как раз кучмовские колокола звонят? – спрашиваю.

– Нет, это другие. У нас сейчас две звонницы.

Герои и мученики

– Вы упомянули, что сами проводите для гостей экскурсии по храму. О чём рассказываете?

– У храма очень богатая история; наверное, с час уходит только на то, чтобы её рассказать. Говорю, как храм строился, про визиты императоров, которые здесь бывали неоднократно, потом переходим к Первой мировой войне. Я подчёркиваю обычно, что это не гарнизонный храм у нас прошёл через две войны, а две войны прошли через храм и оставили свои отпечатки. Это если не считать советско-польскую войну 1919–1921 годов. В Первую мировую у нас тут были немцы, поочерёдно служили католики и лютеране. Храм они не перестраивали, только убрали из местного ряда все иконы, диаконские и Царские врата, сделали престол по католическому образу – это всё. С 1921 по 1939 год здесь была территория Польши, и храм полностью переоборудовали, даже нет – полностью перестроили в костёл.

(Я потом нашёл фотографии, как выглядел храм в Российской империи и как при польском владычестве. Посмотрите и вы. Это же надо так изуродовать замечательный собор! Оцените, какова сила ненависти к православию.)

Никольский гарнизонный собор в 1915 году

 

Гарнизонный храм в польский период

– …С 1939 по 1941 год в храме при советской власти располагался гарнизонный клуб, висели портреты Ленина и Сталина, в алтаре стояло фортепьяно, на хорах – кинопроектор. В 1941 году здесь побывали Гитлер с Муссолини, сохранились фотографии. Ну а пятьдесят лет, с 1944-го, тут были руины, люди разбирали храм по кирпичикам, чтоб восстановить свои жилища.

– А те трое москвичей: Иванов, Степанчиков, Жунтяев, фамилии которых сохранили стены храма… Михаил вот задался вопросом, как их поминать? Может быть, так: «Помяни, Господи, рабов Божиих Иванова, Степанчикова и Жунтяева, имена же их Ты, Господи, веси»?

– Да, в Великую Отечественную люди погибали прямо в храме. А те москвичи, которые оставили надписи в храме, – эти защитники погибли как мученики, я так считаю. Ведь перед лицом смерти они написали «церковь», а если человек свидетельствует, что умирает за Церковь, то это мученическая кровь. Так что в храме кровь пролили не только герои, но и мученики. И молиться тогда следует не за них, а к ним обращаться…

– Сейчас в музее мы узнали, что недавно умер последний защитник Брестской крепости. А когда они были живы, заходили или нет в храм?

– Мне сложно сказать. До того времени, как храм восстановили, заходить было некуда, а к 2015 году, когда я начал тут служение, защитники крепости были уже в очень преклонном возрасте. Помню, приезжала съёмочная группа и на фоне храма и внутри снимала ветеранов…

Сувенир на память

Колокола отзвенели, в храме запел хор, и мы вышли на крыльцо, чтоб не мешать своим разговором. На улице тепло, птички тенькают, даром что вторая половина октября. У нас на Севере об эту пору уже снег выпадает, а тут ещё запах лета витает.

– Да, – соглашается отец Виталий, – Брест отличается тёплым климатом, у нас в иные годы может вообще не быть зимы, как-то снега не было совсем. Первый снежок обычно выпадает ближе к Рождеству, а если морозы, то они ближе к Крещению.

– Ходите освящать воды на Крещение?

– Раньше ходили на Муховец, но сейчас владыка запретил, не ходим. Освящаем в храме и воинских частях. В 38-й бригаде сделали купель.

– А купаться на Крещение есть традиция?

– Традиция есть, но владыка её не одобряет…

Отец Виталий белорус, но вырос на Западной Украине – с рождением сына родители переехали в Черновцы.

– Когда в Черновцах образовывался в начале 90-х первый детский хор, я загорелся желанием записаться в него. Так первой моей детской молитвой стало: «Господи, помоги, чтоб меня приняли в детский хор!» И меня взяли. Потом я познакомился с владыкой Онуфрием,который сейчас митрополит Киевский, – он тогда был епископом Черновицким. Стал иподьяконом у него, он же мне давал рекомендацию в семинарию. Сказал: раз ты из Белоруссии, то и езжай туда учиться. Так что учился в семинарии и академии я уже здесь, и женился здесь. А родители у меня до сих пор там, сестра – монахиня в монастыре.

– Получается, вы из воцерковлённой семьи?

– Семья обычная. Мама с детства меня водила в храм, а отца приохотила к этому много позднее. Но коммунистом он не был, хотя работал начальником ЦКБ на военном заводе. Они с мамой оба инженеры. Только через 30 лет, когда закончилось действие подписки о неразглашении, отец рассказал мне, что его предприятие, подчинявшееся напрямую Москве, производило приборы, которые должны были работать в условиях радиоактивного поражения. Вспомнил, как присутствовал на испытаниях в костюме противорадиационной защиты. Военный завод работал вплоть до распада СССР, а потом его сразу растащили.

– Как вам, не тревожно за родных в эти дни?

– Я с ними поддерживаю связь. Папа стоит, варит грибы, говорит, что после ракетных ударов по электроподстанциям на территории Украины у них в городе ничего не отключали. За всё время ни одной ракеты по Черновицкой области не прилетело! Там же нет военных объектов. Когда-то была мотострелковая часть, более шести тысяч военнослужащих, но потом её расформировали, осталась только погранслужба.

Ничего я на это не ответил, только подумал: «Если до этого не прилетало, это не значит, что впредь не прилетит. Всяко через город везут натовское вооружение». Вдобавок, как оказалось, насчёт закрывшегося военного завода отец Виталий ошибся: завод работает и сейчас производит шлемофоны для танков, радиоприёмники, радиостанции. Так и получилось: недавно ракетой был уничтожен железнодорожный ремонтно-механический завод в Черновцах, где, по-видимому, хранились британские боеголовки с обеднённым ураном. Радиация в городе выросла сразу в полтора раза. Жители, кто имел такую возможность, стали покидать город…

Но всё это было потом. А пока мы благодарим отца Виталия за посвящённое нам время, дарим подборку «Веры», на которую, к сожалению, нельзя подписаться в Белоруссии.

– Подождите-ка, я вам тоже кое-что подарю, – говорит батюшка и куда-то удаляется. Вскоре возвращается с пакетом «фирменных» сувениров храма – книжками, буклетами и тарелкой с изображением Свято-Николаевского гарнизонного храма. Она и теперь, когда пишу это, передо мной.

(Продолжение следует)

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий