Русский космос села Тетеринского
Когда год назад из информационного сообщения я узнал, что 25 марта 2023 года Свято-Успенской Тетеринской женской пустыни исполнится тридцать лет со дня основания, то подумал: «Здесь какая-то ошибка. На фотографиях – старинные монастырские здания, какие же 30 лет?» Но так и есть. Храм древний, а обитель новоначальная.
Нынче этот юбилей не праздновали, отложили его на 1 июля – на день Боголюбской иконы Божией Матери. Так что есть ещё время, у кого имеется возможность и желание, спланировать туда паломническую поездку, чтобы поучаствовать в торжествах. Тем более, как рассказал и показал нам духовник обители игумен Антоний (Бутин), в пустыни хранятся великие святыни, да и сама история её основания удивительна.
Семь и один
Отца Антония мы с коллегой дожидались в Нерехте во дворе Благовещенского храма – подворья Успенской Тетеринской пустыни, где он служит настоятелем. Нам уже показали и сам храм, в котором продолжается ремонт, и ризницу со множеством священнических облачений, сшитых руками самого батюшки. Но вот во двор въезжает машина. Подходим под благословение, знакомимся.
– Марка машины у вас российская, – замечаю. – Значит, вы не «батюшка на Мерседесе».
Отец Антоний улыбнулся:
– А я вообще не признаю басурманских машин, много лет на русских езжу. Наши в отличие от иномарок тряские, зато ты всегда начеку. Помните фильм о войне, где у водителя в кабине был котелок над головой привешен? Он постоянно его бил, чтобы не заснуть.
– Много ездить приходится?
– Немного, но каждый день на колёсах, курсирую между храмом и пустынью.
– Необычно, что этот монастырь появился в наше время, – делюсь с игуменом своим недоумением, – не восстановили старый, а именно новый открыли. Причём всего в четырёх километрах от Нерехты, где есть ещё один женский монастырь – Троице-Сыпанов. Тому монастырю, когда он был мужским, более шести веков, у него славная история. И вдруг рядом новая обитель…
– Знаете, когда начинаешь исследовать историю села Тетеринского, то понимаешь, что Господь готовил это несколько веков. Ведь всё неслучайно.
Начать с того, что Нерехта и Тетеринское издавна соперничали друг с другом. После польского разорения в 1612 году Нерехта потеряла статус города и стала посадом. А Тетеринское было центром костромских вотчин Горицкого монастыря, в которые входил и посад Большие Соли. То есть Тетеринское стало более значимым, чем посад Нерехта, хотя количество населения у них было почти одинаково. Да, в Нерехте семь храмов, а в Тетеринском всего один – но зато какой! Больше и богаче по убранству любого из нерехтских. Ну, вы сами увидите, когда туда съездим.
– То есть село Тетеринское было вотчиной того Горицкого монастыря, что в Переславле-Залесском? – удивляюсь. – Бывал я там. Это же далеко отсюда!
– Почему же, он всего в ста тридцати километрах. В древние времена нерехтские земли принадлежали Переславскому князю Ярославу Всеволодовичу и по праву наследства перешли к его сыну, Александру Ярославичу Невскому. Потом многое поменялось, но Тетеринское осталось вотчиной Переславского монастыря. Когда в 1744 году образовались четыре епархии: Московская, Владимирская, Костромская и Переславская, то для всех епархиальных архиереев местом жительства были назначены монастыри. В Москве резиденцией стал Чудов монастырь, во Владимире – Рождественский, в Костроме – Ипатьевский, а в Переславле-Залесском – Горицкий. Так село Тетеринское и пятнадцать деревень стали принадлежать Горицкому кафедральному монастырю и подпали под власть переславских архиереев. И вот однажды Переславский владыка решил посетить свою вотчину. Приехал – и ему так понравилось, что решил сделать в Тетеринском архиерейское подворье. Его заложили рядом с деревянной часовней, на месте явления чудотворной Боголюбской иконы Пресвятой Богородицы. Думаю, сам факт этого явления и привлёк Преосвященного, при том что в ту пору действовал императорский указ о запрете чудотворных икон. Архиерейский двор построили основательный, рядом вырыли пруды для выращивания волжской стерляди и ряпушки – «переславской селёдки». Там были идеальные условия для разведения этой северной рыбы – проточная чистая вода. Понравился владыке и каменный храм, который на свои средства построил архимандрит Лев (Юрлов), бывший с 1720 года наместником Переславского Горицкого монастыря. Человек, кстати, очень интересный.
Сын нижегородского дворянина, в детстве он стал сиротой и был взят на воспитание князем Иваном Борисовичем Троекуровым. Вместе с ним подросток участвовал в военных походах под Азов и Нарву. Затем состоял пажом при вдовствующей царице Марфе Апраксиной, второй супруге царя Феодора Алексеевича, умершего в 1682 году. Что там случилось при дворе, покрыто тайной, но факт, что юный Юрлов решил покинуть мирскую придворную жизнь и постричься в монахи. И вот спустя годы он по распоряжению Петра I становится наместником Горицкого монастыря, строит в Тетеринском храм. Насколько это было важно для него, свидетельствует такой факт.
В 1724 году архимандрита Льва, по доношению из приказа Иностранных дел, посадили под домашний арест – якобы за растрату денежных средств. В заточении он сидел в Чудовом монастыре. И чем там занимался? В Оружейной палате заказал иконы для иконостаса тетеринского храма и с мастерами обговаривал детали. Его, кстати, тогда оправдали и выпустили из-под ареста. Второй раз в жернова политики он попал, уже будучи Воронежским епископом, когда в Синоде возглавил «русскую коалицию» против западника Феофана (Прокоповича). Владыку сослали на десять лет в Архангельск, лишили бумаги и чернил, а в храм водили под конвоем. Освободили, лишь когда на престол взошла императрица Елизавета Петровна, покончившая с бироновщиной.
А что Тетеринское? В годы секуляризации все земельные вотчины были изъяты у монастырей в пользу государства, крестьяне стали экономическими, государственными, но в этих вотчинах оставалась особая такая жизнь. И народ там, да и в округе, был набожный. В архиве я видел заполненные бланки религиозно-этнографического опроса, проведённого сотрудниками Академии наук в начале 20-х годов: «Устраивают ли вас молебны?» – «Устраивают»; «Есть ли крестные ходы?» – «Да, есть»; «Как вы считаете, помогает ли это?» – «И это помогает». Что показательно, по ходу опроса в соседнем с Тетеринским приходе, в селе с говорящим названием Неверово, из нескольких тысяч всего четверо назвали себя неправославными. Один оказался протестантом, трое – атеистами. Остальные все православные, в том числе молодёжь. Когда в Тетеринском пытались с колокольни снять колокола, то народ встал стеной. Лишь когда всех угнали на полевые работы, сумели завершить святотатство.
Ещё такой факт: многие тетеринские мужики уходили в Николо-Бабаевский монастырь, который стоит на той же реке Солоница, что и Нерехта. Там в устье, где Солоница впадает в Волгу, в своё время явилась икона Святителя Николая на бабайках, то есть на вёслах, которыми управляют сплавными плотами. В девятнадцатом веке там же подвизался и бывший настоятель тетеринского храма, иерей Пётр Агриколянский – замечательный историк и писатель. Овдовев, он принял постриг с именем Платон и был настоятелем нескольких монастырей на Севере: Архангельского в Архангельске, Введенского в Сольвычегодске и Антониево-Сийского в Сие. Ещё он известен как миссионер самоедов. Уйдя на покой, вернулся в Бабаевскую обитель, и по его ходатайству чудотворная икона Святителя Николая три недели в году, с 1 по 21 июля, пребывала в Тетеринском. Приносили её туда торжественно, с крестным ходом.
– Николо-Бабаевский монастырь сейчас действующий? – прерываю рассказ игумена.
– Да, его возглавляет архимандрит Борис (Долганов), грамотный и такой смиренный наместник, сам для храма дрова колет. Братия там небольшая… Так вот, всё было в пользу того, чтобы в Тетеринском появился монастырь. И когда Господь послал в тамошний храм служить двух пострижеников Киево-Печерской лавры, то один из них – первый в советское время архимандрит Киево-Печерский – предрёк, что в Тетеринском будет монашеская обитель. И предсказание сбылось… Но говорить об этом долго. Вас хоть кормили с дороги?
Два старца
Беседа продолжилась в трапезной храма. Спрашиваю у батюшки, не имеет ли он исторического образования – уж очень толково и обстоятельно рассказывает.
– В 1996-м я окончил бывший ис-торико-архивный институт, а семь лет назад – аспирантуру Костромского университета по направлению «Исторические науки и археология». Вообще-то с самого детства, лет с пяти, была у меня тяга к истории местного края. Было интересно знать о той земле, по которой хожу. Через эту тягу я, собственно, в Церковь и пришёл.
– То есть как?
– Родился я в Иркутске. Школьником узнал про Знаменский девичий монастырь, основанный в 1689 году. В советские годы церкви и монастыри были окутаны тайнами и слухами про подземные ходы, спрятанные летописи и так далее. Пришёл в Знаменскую церковь в надежде разузнать о летописных записях. Постоял на литургии и… стал регулярно бывать на богослужениях. Спустя два года староста храма Анфиса Георгиевна Холодилина спрашивает: «А чего ты никогда ко кресту не подходишь?» Отвечаю: «Мне нельзя». Она опешила: «Почему?!» Отвечаю: «Некрещёный». Она предложила прийти на следующий день, и меня крестили за церковный счёт. Там же с 13 лет я стал петь на клиросе, а в 1985 году, когда учился в 10-м классе, принял монашеский постриг. Но что о себе рассказывать… На чём я остановился?
Так вот, Киево-Печерские старцы. Николай Будаква родился в Харьковской области в крестьянской семье. В 1941 году он окончил семь классов, но в армию его не призвали из-за травмы ноги. В 1950-м юноша стал послушником Киево-Печерской лавры, где его духовным наставником стал иеромонах Анемподист (Васильев), которого называли Первозванным – он был первым монахом, вернувшимся в Лавру после её открытия во время войны. В 1957 году Николай удостоился пострига с именем Поликарп, а спустя четыре года Лавру вновь закрыли. И здесь пути ученика и наставника разошлись: отец Поликарп подался в Почаев, а отец Анемподист уехал в Балту, затем ушёл в горы Кавказа. В Почаеве отцу Поликарпу отказали в прописке, та же история повторилась в Житомире, и он по приглашению Костромского епископа переехал в Кострому. Служил при епархиальном управлении, а 4 октября 1963 года стал настоятелем Успенского храма в Тетеринском. Приход там был очень бедным, а храм неухоженным – ремонтировать его власти запрещали. Прежде у храма были тёплые полы, покрытые чугунными плитами, которые нагревались проложенными внизу воздуховодами от печи. Но всё было нарушено, и предшественник отца Поликарпа, священник Александр Арменский, служил зимой в рукавицах и валенках, подшитых трёхслойными подошвами. Отцу Поликарпу пришлось устанавливать в храме железные печки с рукавами и холодный чугунный пол накрывать деревянным настилом. Дом священника к тому времени обветшал, поэтому пришлось новому настоятелю жить у старосты и прихожан. Туда прихожане приходили на спевки, там же пекли просфоры. Стала собираться церковная община.
Тем временем иеромонах Анемподист, которому исполнилось уже 85 лет, занемог в горах Кавказа. Однажды с ним случился апоплексический удар. Он чуть не упал с обрыва. Видя такое дело, отец Серафим (Романцев), окормлявший пустынь, благословил старцу уехать на покой в более безопасное место. Было это в 1967 году. А куда ехать? И старец отправился к своему ученику в Тетеринское, где и прожил восемь лет до самой кончины.
Так вот, отец Поликарп всё время тосковал по родной Украине, хотел туда вернуться – сохранилось много черновиков прошений. А ему отец Анемподист говорил: «Что ты, батюшка, куда ты поедешь? Только здесь тебе спасение. Тут ведь небо отверстое. Тут ещё монастырь будет, ещё целая Лавра будет». Это было сказано в 70-е годы! В ту пору его предсказание казалось фантастическим, несбыточным.
– Тогда отец Поликарп и стал создавать монастырь?
– Нет, он продолжал думать, что вернётся на Украину. В 1988 году Киево-Печерскую лавру вновь открыли. Батюшка, будучи уже в сане архимандрита, несколько раз ездил туда. Последняя поездка состоялась в 1991-м. Послужил, вернулся и сказал: «Там уже всё не то». Вот после этого из малой женской общинки, которая сплотилась вокруг батюшки, и возникло монашеское общежительство. Среди сестёр, принявших постриг, была и его мама, переехавшая к сыну в Тетеринское ещё в 1967 году. Для будущего монастыря батюшка приобрёл два дома, а ещё один дом завещала прихожанка. Спустя три года после открытия обители, в пасхальную ночь 14 апреля 1996 года, архимандрит Поликарп отошёл ко Господу. Но всё успел сделать, даже пошить монашеские облачения для сестёр. Он и в Киево-Печерской лавре был портным, и в Тетеринском шил облачения для епархии, чтобы что-то заработать для прихода, ведь жили они очень бедно.
– И потом портной сменил портного… – говорю отцу Антонию. – Вы ведь тоже шьёте облачения.
– Да, нас уже сравнивали, – улыбнулся монах. – Оба невысокого роста, оба монастырские. Приехал я сюда через девять лет после кончины батюшки, между ним и мной здесь сменилось 52 священника.
– Не может быть!
– Факт. Здесь никто не держался. Приедут, посмотрят и уедут. А я уже восемнадцатый год…
Стежок за стежком
За трапезой разговорились о портняжном деле. Оказалось, что у батюшки более 150 священнических облачений. Все они распределены по трём храмам: Благовещенскому в Нерехте, Успенскому в Тетеринском и Смоленской Божьей Матери в Ильинском, где открыт монастырский скит – там храм уже отремонтирован и готов к службе. Одна из риз, расшитая сплошным узором из искусственного жемчуга, весит несколько килограммов и используется раз в году – на престольный праздник обители.
– Вышивать её начал ещё в городе Троицке Челябинской области, где служил духовником Казанского женского монастыря, – вспоминает игумен. – Затем продолжил в Бурятии, где был наместником Троицкого Селенгинского монастыря. Это, кстати, самый первый монастырь в Забайкалье, основанный по повелению царя Фёдора Алексеевича. После занимался ризой уже в Костромской епархии, в Чухломском Покровском монастыре, а закончил только в Тетеринском. Сейчас в магазине всё можно купить, а раньше и качественного бисера не было, и бус, и золотных ниток. Иногда приходилось вышивку отрезать со старой вещи и нашивать на новый бархат.
– А кто вас научил шить?
– Моя мама. Нас было пятеро детей, жили скромно, ей приходилось часто перешивать нам всё, и всех нас она научила. А когда я прибился к Знаменскому храму, то схимонахине Симеоне понадобилось вышить схиму – и я взялся за это. Какой был тогда год? 1983-й. В ту пору владыка Симеон постриг в Иркутске около сотни монахинь, при храме образовался тайный монастырь, и надо было всех обшивать. Так в 15 лет я стал церковным портным.
– Как ваша мама отреагировала, когда вы в 10-м классе приняли монашеский постриг?
– Она долго о том не знала, – батюшка рассмеялся. – Потом обращалась в разные государственные инстанции, надеясь, что на меня смогут повлиять. Это при том что мама ещё лояльно к Церкви относилась. Старшая сестра и я считались папиными любимцами, и он, будучи атеистом, не позволял нам креститься… А у мамы любимицами были младшие, и она их покрестила. Кстати сказать, мамин дедушка, Дмитрий Дмитриевич Сонин, был церковным старостой.
Наверное, уместно сказать два слова об этом интересном человеке. Писателю Максиму Горькому он приходился троюродным братом, то есть их бабки были родными сёстрами. И всегда говорил: «Лёшка взял себе прозвище Горький не из-за того, что у него жизнь горькая была, – пьяница он был горький». Сам Дмитрий Дмитриевич из Нижнего Новгорода пришёл в Иркутск пешком фактически безо всего, но добился того, что стал купцом первой гильдии. И его, человека сугубо верующего, выбрали старостой иркутской Преображенской церкви. Поэтому маму в детстве часто нянчил отец Николай Соколов, песнопений которого мы очень много знаем в церковном обиходе.
Монастырь за лесом
Потрапезничав, отправляемся в село Тетеринское на батюшкиной «пятнашке». В пути батюшка спросил:
– Как думаете, чем село отличается от деревни?
– В селе есть храм, а в деревне – нет, – отвечаю, – ну и в селе народа больше.
– Почему же? Здесь, в деревне Добрищево, дворов было раза в полтора больше, чем в селе. Дело совсем в другом. Изначально село – это пашня в открытом поле. И селились обычно на краю этого поля, чтобы быть рядом со своей землёй. А деревня – это пашня на очищенной от леса территории. Так вот, раньше здесь было много деревень, потому что леса кругом росли. Потому и село называется Тетеринское – тетерева водились. А сейчас одни перелески. И сосенки одного возраста, без подроста, потому что это искусственные посадки. Леса здесь все спилили во время войны. Один старожил мне рассказывал, что возвращался он с войны, приготовился спрыгнуть с поезда, как обычно, у бора напротив Тетеринского – и чуть мимо не проехал: бора-то не было! Для меня, привыкшего к сибирской тайге, этот неестественный лес выглядит странно – нет подлеска. Человек ничего не может сделать правильно в земной природе, только Господь всё устраивает как нужно. Когда падает шишка, семечко прорастёт там, где для неё благоприятные условия. А здесь насадили так, что деревья друг друга давят. Но, несмотря на это, тут можно встретить и зайцев, и лис, и даже лосей. И что-то растёт. Вот рядом с монастырём живёт Коля Фунтиков. Он каждый день ходит в Нерехту через бор и, пока идёт, собирает грибы и ягоды – на рынке потом продаёт. За счёт подножного сбора квартиру себе купил.
За леском открылся монастырь – белоснежный, на возвышенности, с приметной издалека колокольней. Как сказал батюшка, она на шесть метров выше соборной колокольни в Нерехте. Во двор заезжать не стали, остановились у каменной ограды.
– Я когда сюда первый раз приехал, – вдруг вспомнил игумен, – то внутрь попасть не мог. Нашёл вход со стороны оврага – оказался закрытым. Пошёл вокруг монастыря посолонь – северная калитка тоже закрыта. Думаю: «В таком архитектурном ансамбле вход должен быть через надвратную колокольню». Подхожу – вход замурован. Перекрестился. Тут вижу: за оградой старичок снег чистит. Это оказался послушник Георгий Дурандин, преданный помощник обители. Он и указал, где вход в ограду храма. Вышла матушка игумения Феофания, встретила меня…
– Поля-то у монастыря есть? – оглядываюсь я по сторонам. – Монахини что-нибудь выращивают?
– А кому этим заниматься? Службы у нас каждый день, утром и вечером. И ещё разные послушания. Мать Варвара – она благочинная, за монастырским хозяйством следит и ещё экскурсии по монастырю водит. Мать Мария – одновременно казначей, водитель, пономарь и звонарь, также ещё снабженец и на ней вся административная работа и внешние контакты. Мать Павлина – вот она единственный у нас «фермер», на ней огород, а ещё ежедневное клиросное послушание. На большее не тянем. Тем более что у матери Павлины к тому же послушание за бабушками ухаживать. У нас две лежачие монахини: одна с болезнью Паркинсона, а другая – инвалид с детства. Кто ещё остаётся? Мать Фотиния – она и певчая, и келарь, уже более двадцати лет каждый день утром и вечером готовит еду на 12-20 человек.
– Они здесь с самого начала, из общинки отца Поликарпа?
– Те, новоначальные, уж многие почили – подойдём потом к могиле монахини Мелании, она одна из тех. В 97-м году старшей сестрой сюда назначили монахиню Веру (Мореву), постриженицу Костромского Знаменского монастыря. Она всерьёз взялась за дело: назначила сёстрам послушания, принялась за капитальный ремонт. За усердные труды её возвели в сан игуменьи. А потом она уговорила владыку перевести её в Макариево-Унженский монастырь. И в 2004-м произошло уникальное событие – три монастыря переселили. Матушка Вера уехала в Макарьев, откуда настоятельницу матушку Людмилу перевели в Костромской Знаменский монастырь, а оттуда матушку Феофанию направили сюда. И переезжали они не в одиночку, а с сёстрами, то есть великое такое переселение получилось.
– Насколько знаю, матушка Вера недолго прослужила в Макарьеве, – припоминаю, – тот монастырь в 2016-м был преобразован в мужской. И великое переселение продолжилось – оттуда сёстры уехали в Сусанинский район, в Домнинский монастырь.
– Говорят, что один переезд хуже двух пожаров. Представьте, каково было матушке Феофании с сёстрами, которые прежде служили фактически в епархиальном монастыре, помогали владыке и жили в городских условиях. А тут пустынь, сельский быт. Но, слава Богу, втянулись. Это ведь при мне происходило, я приехал почти сразу вслед за ними.
– При вас здесь многое изменилось?
– Вот пеняют мне за купола, – батюшка показал на храмовые маковки, яркие, цвета морской волны. – Говорят, что как новогодние игрушки. А что плохого в Новом годе? В советское время это был единственный неидеологический праздник и даже церковный, ведь наряду с Рождеством Новый год напоминает о рождении Христа, поскольку отсчитывается лента времени от Рождества Христова. Это был любимый праздник. А православие разве не праздник? Мы в Господе спасаемся!
Чем ещё похвастаться?.. При мне освятили Никольский придел. При отце Поликарпе там штукатурка отпадала, но ремонтировать ему не давали, так он отгородил придел перегородкой и сделал там трапезную. Так что, как рассказывали, идёт служба, а все носятся с кастрюлями. Обычно отец Поликарп после службы всех кормил, а потом назначал трудовые послушания – прихожане и огурцы сажали, и сено косили, и камни таскали, и рвы вокруг храма копали, чтобы его не подмывало… Так что, пойдём в храм или сначала в часовню?
Из прошлого – в настоящее
Решили пойти сначала к месту явления Боголюбской иконы. Туда вниз с холма ведёт грунтовка.
– В девятнадцатом веке настоятель храма отец Михаил Диев писал: «В Тетеринское невозможно пройти ни пешим, ни конным». А ведь в древности эта дорожка была частью тракта, который соединял столичный Суздаль с пограничными Костромой и Галичем. Здесь до сих пор по обочинам находят предметы того времени. Однажды дождём вымыло навершие большого наперсного креста XII века. Многое здесь изменилось. Ведь была ещё одна дорога, так называемая Палкинская, которая вела на север через деревню Векторово.
– Какое математическое название!
– Нет, это от имени Виктор. Я вот долго не мог понять топоним деревни Пятино – от «пяты», что ли? А это Петино. В нерехтском диалекте безударное «Е» произносится как «Я»: клявать, пясок, Еван Пятровеч. А звук «И» переходит в «Е».
– Часовню вы построили? – показываю на белоснежное здание внизу, на берегу полузаросшей речки.
– О явлении Боголюбской иконы в этом месте мне рассказала старожилка Милитина Ивановна Алфеева. Я загорелся желанием восстановить разрушенную часовню. Однажды местный житель Алексей Иванович Ходов позвал меня: «Батюшка, пойдём искать фундамент от старой часовни». И вот ходили мы, тыкали ломиком в поле по берегу речки Бобровец, на которой было явление чудотворной иконы, и ничего не нашли. В следующем 2008 году решил я весной, когда ещё трава не проросла, просто прогуляться вдоль Бобровца и вдруг увидел на земле чёткий квадрат старинного фундамента. Стали там копать и нашли остатки кирпичной кладки. На этом месте и поставили часовню.
Заходим внутрь. Всё аскетично, по-монашески. Висит икона – печатная копия старинной часовенной Боголюбской. «Здесь сильная влажность, поэтому обычная икона бы покоробилась». От часовни вниз ведёт лестница к колодцу.
– Икона ведь явилась на воде, – рассказывает игумен. – Было это в первой трети XVIII столетия. Безногий калека добирался по дороге на своей доске с колёсиками и решил утолить жажду из Бобровца. Там, в реке, оказалась недвижимо лежащая на воде икона, никуда не уплывала. Ему хватило времени подняться на коляске в тетеринскую гору, собрать народ, спуститься опять к реке – а икона оставалась на том же месте. Её подняли, и калека увещал всех: «Эта икона будет покровительницей и заступницей вашего села». И действительно, эта икона не раз спасала тетеринскую вотчину от разных бедствий.
В 1830 году, когда была холерная пандемия и на карантин закрыли Москву – как помните, Пушкин не мог выехать из Болдино, – с этим чудотворным образом обходили крестным ходом вокруг Тетеринского и из трёхсот заболевших человек 291 выздоровел. Этот факт был зафиксирован священником Михаилом Диевым. Представляете: Москва была в панике от числа умерших и в Европе был мор, а здесь умерло всего девять человек. В честь такого чуда отец Михаил собрал деньги и заказал трёхсотпудовый колокол. Подобный колокол в самой Нерехте появился намного позже. Также икона спасла в пандемию 1845 года. А до этого был ещё мор скотины, и перед этой иконой служили молебны, освящали воду и поили животных.
А вот из современности. Два года назад, когда повсюду свирепствовал ковид, мы с этой иконой обошли вокруг села крестным ходом. И у нас в Тетеринском ровно год не было ни одного заражённого вирусом. Заболела только фельдшер наша Татьяна Львовна – к ней зять привёз болезнь. Но она в лёгкой форме перенесла.
– То есть болезнь тронула того, кто призван лечить человеческими методами, а кто по молитве – тех болезнь обошла?
– Получается, так. Год прошёл, мы как-то успокоились, и у нас появились смертные случаи. Вот такая современная история, которая подтверждает и прошлые чудотворения.
Венец спасения
Когда вернулись в монастырь, то к настоятельнице подводить нас духовник не стал:
– Матушка у нас затворница. Она очень скромный человек. Когда бывали в Москве, матушка прятала наперсный крест, чтобы люди не доставали с принятием игуменского благословения. А вот с инокиней Варварой, благочинной нашей, познакомлю…
Оказалось, что мать Варвара имеет университетское образование. Отец Антоний обязал её поступить учиться в Костромской государственный университет на отделение теологии, и там она написала дипломную работу об истории Тетеринского монастыря.
– А у меня магистерская о разных периодах села Тетеринского и его прихода, – поясняет игумен. – Материал помогли собрать бывший директор школы Алексей Иванович Ходов и его супруга, тоже учительница. Кстати, школа в Тетеринском замечательная. Последний выпуск, перед тем как её преобразовали в девятилетку, в полном составе, 11 учеников, поступил в столичные вузы. В следующем году я должен защитить магистерскую в Минской духовной академии по советскому периоду этого прихода – и тогда у нас будет весь материал собран, научно обоснованный. Всё соберём и опубликуем книгой.
Далее игумен повёл нас в храм. Вхожу и, не выдержав, восклицаю:
– Господи! Какой… космос! Как в Успенском соборе Кремля.
Батюшка рассмеялся:
– Ну вы прям в точку! Был случай. Смотрю однажды, как ходит вокруг храма группа каких-то мужчин, фотографируют. Подхожу к ним: «Вы внутрь зайдите, там интереснее». Храм-то внешне аскетично выглядит, архимандрит Лев (Юрлов) таким его и задумывал: никакого декора, никаких наличников – только два ряда поребрика по цоколю и карнизам. Молодые люди мне отвечают: «Спасибо, мы проездом, сейчас уедем». Повторяю: «Да вы внутрь-то зайдите, такого вы ещё не видели». Отвечают: «Мы много чего видели. Мы сотрудники Московского Кремля». Всё же зашли, с порога вверх глянули и обомлели. Стоят изумлённые, и у них слёзы катятся. Были очарованы неземной красотой скромного с виду сельского храма.
– Да, росписи удивительные!
– На них показана фактически вся Библия и земная жизнь Христа. Все притчи. Что замечательно, храм во время советской власти не закрывался, поэтому они сохранились в первозданном виде. Не считая некоторых потёртостей, куда бабушки швабрами дотянулись, когда пыль смахивали. А вверху не смогли дотянуться, и образы сохранились чёткие, не закоптились даже, хотя у нас и свечи, и кадило. Здесь всё сохранилось с дореволюционных времён. Вы видите что-нибудь современное?
– Вон стремянка стоит, – показываю.
– Она тоже дореволюционная, деревянная, мы до сих пор с неё паникадило зажигаем на большие праздники. Заметьте, что все иконы разного размера. Когда архимандрит Лев строил этот храм, он постарался его наполнить точными списками всех прославленных в России икон, даже с соблюдением их оригинальных размеров. Здесь не было только «Знамения», новгородской иконы. Вот Страстная икона Божией Матери – точно такая же, какая была в Страстном монастыре в Москве. Феодоровская – видите, небольшая, она и была такой в реальности. Вот несколько икон Троицы почти одинакового размера – как в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры. И так далее.
Иконостас тоже уникальный – он стал прообразом многих последующих иконостасов Костромской епархии, в том числе и иконостаса Ипатьевского монастыря, многие мотивы там повторяются. К сожалению, часть резьбы была утрачена, и нам пришлось её реставрировать. Но очень аккуратно. Меня, кстати, упрекали, что иконы после реставрации стали слишком яркими. А мы их и не трогали! Я запретил даже пыль протирать. Когда мы с матушкой приехали сюда, они были совершенно тёмными, но стали часто служить – и они обновились.
– А может, их всё же чистили?
– Да ни разу не прикасались! Понимаете, с них пыль и грязь сами сходят. Вот посмотрите…
Батюшка показал на тёмные крупинки на выступах стен – похоже, в них и преобразовалась вся пыль.
– А случаи мироточения в храме были? – приходит на ум вопрос.
– Оно и сейчас продолжается.
Подходим к одной из икон – чётко видны маслянистые потёки. Комментировать игумен не стал.
– А какие у вас главные святыни, чтобы паломник знал, чему поклониться?
– У нас все иконы древние и намоленные. Но до революции особо прославились пять из них. Во-первых, это явленный образ. Давайте к нему подойдём. Что интересно, на всех Боголюбских иконах изображаются предстоящие Богородице. На Зимаровской Боголюбской, которая была разрублена монголо-татарами и чудесно срослась из двух частей, предстоят московские святители. На той Боголюбской, которая была явлена Андрею Боголюбскому, предстоят князья. А здесь – покровители сельского хозяйства Параскева Пятница, Флор и Лавр, Модест и Власий. То есть это как бы крестьянская икона.
Второй особо почитаемый образ – Господа Вседержителя. По сути, это список с иконы, которая стоит на Флоровских воротах Спасской башни Московского Кремля. Третья чтимая икона – Божией Матери «Скорбящая», которая является копией с местного образа Архангельского кремлёвского собора «Благодатное Небо». В дореволюционных путеводителях говорится, что «перед этими иконами поётся много молебнов и ставится много свещ». И вот эти большие подсвечники уже двести лет перед ними стоят и никуда не перемещаются.
Далее – Владимирская икона Божией Матери. Она уникальна тем, что на ней сохранилось 14 клейм, повествующих о принесении в Нерехту двух чудотворных Владимирских икон. Она периодически мироточит. Первый раз при нас это случилось в самом начале русско-грузинской войны в Южной Осетии. Две струйки протекли. А во время майдана в Киеве целые лужицы были, каждый день вытирали. Но мы не особо-то этому радуемся, обычно такие знамения к беде.
А самая древняя икона у нас – Спасителя, она над Царскими вратами. Почему я так решил? Для меня всегда был вопрос: куда делись иконы дониконовского письма? Если храм существовал на протяжении 800 лет, где те древние иконы? Они же почитались, так просто не могли исчезнуть. В 2007 году мы делали паспортизацию всего, что находится в храме, и эту икону вынули из иконостаса. Вдруг с тыльной стороны отвалился кусочек масляной краски, а там доска чёрная, обугленная. И уголь до сих пор мажется, на пальцах остаётся. Это разрешило все сомнения. В документах я нашёл запись 1730 года, из которой следует, что рядом с новым храмом стояла деревянная церковь Параскевы Пятницы. Вот в ней, скорее всего, старого письма иконы и оставались. Потом храм сгорел, уцелел от огня только образ Спасителя – тыльная сторона обуглилась, а сам образ совершенно цел. Когда епископ Лев (Юрлов) в 1740-м вышел из архангельского заключения, то дал деньги на позолоченную ризу для этого образа. Значит, она почиталась как чудотворная.
Какие у нас ещё святыни? Когда решался в 1961 году вопрос о закрытии Киево-Печерской лавры, братия тайком выносила святыни и оставляла на сохранение «до лучших времён» у верных мирян. Но эти времена не наступали, и тогда монахи, которые не могли найти себе пристанища, некоторые из лаврских святынь передали отцу Поликарпу сюда, в Успенский храм.
Отцом Поликарпом были привезены из Киева частицы мощей Киевских преподобных, богослужебные книги, многие литографические иконы, изданные когда-то в лаврской типографии, напрестольные Евангелия, серебрёное лаврское кадило и другие предметы. А также венец с мощей великомученицы Варвары.
– Наверное, всё же с части мощей, – сомневаюсь, – ведь мощи разошлись по всему миру.
– Да, на Русь их доставили, конечно, не целиком. По одной версии, их привезла в Киев Варвара Комнина, дочь византийского императора Алексея I, когда около 1103 года вышла замуж за князя Святополка II. По другой – ещё раньше, во время Крещения Руси. Но факт в том, что мощи находились в Киеве, в Михайловском Златоверхом монастыре. Они и сейчас в Киеве, у раскольников. Так вот, с древних времён, как понимаю, ещё с XII века, на этих мощах лежал венец. Сейчас вам покажу.
Батюшка вынес латунный обруч с четырьмя камнями: два зелёных по краям, а в центре розовый и синий.
– Это не камни, а цветные стёкла, грубо обработанные. Почему их всего четыре? Потому что женщины на Руси носили на голове покров, и венчик был виден лишь частично, спереди. А почему этот венчик находился на святых мощах? Нам неведомо. Но факт, что от него происходят исцеления.
У нас было много случаев, когда этот венец возлагали человеку умирающему и к нему возвращалось сознание. Помню, на Крещенский сочельник 2006 года я начал всенощное бдение, шёл с каждением, и в это время занесли в храм нашу прихожанку, Валентину Павловну Короткову. Когда ей стало плохо, она вышла их храма и упала во дворе. Занесли уже холодную, с остановкой сердца. Здесь были два врача, супруги Вагнеровы, они посмотрели – пульса уже нет. Вызвали скорую и стали реанимировать. Слышу голос: «Венец, венец на неё наденьте!» Надели – и она ожила. Спросила: «Что со мной случилось?» Она ещё жила лет семь после этого, умерла от старости.
Или вот ещё случай. Были сёстры с венцом в Екатеринбурге, их попросили принести его в родильное отделение: родился мальчик и по жизненным показаниям он должен был вот-вот уйти – был весь синий, лежал в кювете на искусственном вскармливании, с вентиляцией лёгких. Положили венец на кювет – и у всех на глазах ребёнок порозовел. И потом несколько лет родители писали письма с благодарностями, рассказывали, как растёт ребёнок. Сейчас ему лет двенадцать.
– Послушайте, – не выдерживаю, – если он настоящий, из двенадцатого века, то надо его поместить в саркофаг!
– Бронированный? – батюшка улыбается. – Я так считаю: святыни охраняют себя сами. Когда умер отец Поликарп, этот венец исчез из его кельи. Как-то матушка Феофания попросила меня описать имущество алтарей. Всё осмотрел, описал, проверил даже ящики всех шкафов. На Торжество Православия после службы я решил продолжить опись, открываю один из ящиков – а там оказался металлический посеребрённый обруч. Кроме меня, в алтарь никто не мог заходить, зимой двери летнего храма постоянно закрыты на ключ. И вот как он там оказался?
Вообще за девять лет после кончины отца Поликарпа многие святыни куда-то пропали, а потом стали постепенно открываться. Случайно в комоде я нашел свёрток – облачения преподобных Еразма и Поликарпа. Батюшка-то в Лавре был портным, шил новые облачения для мощей, а старые забирал себе. И в дни памяти преподобных все в храме к ним прикладывались, а куколь после помазания на полиелее настоятель надевал на голову каждому – «для исцеления».
Также сохранился небольшой ковчежец со многими мощами и пальцем преподобного Поликарпа. Когда батюшка переоблачал мощи, то этот палец отвалился от мощей святого Поликарпа, что было особым промыслительным знаком.
Отец Антоний показывает мощевик. За стеклом реально палец, с ногтем и кожей. Удивительно сохранился, а ведь преподобный Поликарп почил в 1182 году. В храме вообще много святых мощей, привезённых и Киево-Печерскими старцами, и самим отцом Антонием.
После храма пошли на монастырский погост, благо он тут же, вокруг храма. Помолились у могил подвижников. Отцы Поликарп и Анемподист, монахини Ксения, Мелания, Юлия, Елена (мать о. Поликарпа), послушницы Тамара, София, Александра, учитель Алексей Ходов… Тут же инокиня Лукия лежит, крёстная отца Антония, которая приехала сюда из Иркутска. Простые люди. Как Тетеринский храм – простой снаружи и удивительный, необъятный внутри. Русский космос.
Фото И. Иванова
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий