Хождение за край

 

(Продолжение. Начало в №№ 861–865)

Знание – сила

Из записок Игоря Иванова:

Смеркается. Мы идём к озеру мимо трёх большущих бревенчатых изб, построенных в 1998 году, – средней школы, совмещённой с детсадом. Строили финны – в карельском стиле. Старинный вид «портит» лишь огромная тарелка на фасаде – Интернет, куда теперь без него. 90-е были временем больших надежд, когда нашу страну готовились принять в «единую европейскую семью» – в качестве младшего брата-увальня, а возможно, и по частям. И всё же надо поблагодарить наших соседей – в то время, когда по России школы закрывались, а учителям не платили зарплаты, хоть здесь происходило что-то позитивное.

Школа и детский сад постоены финнами в 1998-м

В начале ХХ века Иван Васильевич Оленев, краевед и педагог (преподавал, между прочим, в Кимасозере, которое мы сегодня днём проезжали), путешествуя здесь, так описывал положение дел:

«В Вокнаволокe имеется церковно-приходская школа. Она помещается в крестьянской избе, имеет скудные средства, вообще она влачит жалкое существование. Учителем в то время состоял местный диакон. Это был исправный церковнослужитель, хорошо обучал школьников, любил читать книги, просиживая иногда за ними целые ночи, но стал увлекаться водкою, допился до белой горячки, последствием которой явились периодические припадки психического расстройства. Рассказывали, что незадолго до нашего проезда он велел перенести все классные столы и доски в новое, но ещё не оконченное здание для училища, без печей и оконных рам, и целые часы давал уроки воображаемым ученикам. Бедный педагог…»

В самом деле бедняга. Как представишь, что тебя отправили служить в деревню за тысячи километров от родного дома, откуда не выехать и кругом говорят на незнакомом языке, где нет ни родни, ни знакомых, а местное население, в общем-то, не особенно радушно встречает чужаков…

Однако ж к духовенству и учителям здесь относились с уважением по той простой причине, что образование среди карелов очень котировалось. Тот же Оленев писал: «В народную школу дети поступают уже грамотными: читать и писать они учатся у матери». Он же описывает знакомую ему, учителю, картину: ребятишки бесстрашно плывут в обледенелой лодке на занятия в школе – её подбрасывает на волнах, но одни дети налегают на вёсла, а остальные лежат на дне (в карельских лодках нет скамеек для сиденья) и досыпают, положив головы на сумки.

Откуда такая устремлённость к знаниям? Она и среди русских крестьян была, вспомним того же Ломоносова, но корни тут другие. Русский мог благодаря учёбе «выйти в люди», а карелы в города не стремились, науки им были чужды. Тем не менее стремление к знаниям было заложено в глубине народной культуры этого сурового края: ещё по эпосу «Калевала» можно заметить, что побеждать злых духов и преодолевать невзгоды способен человек, который обладает знаниями о явлениях природы и о происхождении вещей.

Погружённый в вечный сон древний великан-заклинатель Випунен отпирает «ящик со словами» и сетует, глядя на молодое поколение:

О вещей начале первом,

О вещей происхожденьи

Не поют теперь их дети,

Ни могучие герои:

Времена пришли плохие,

И века укоротились.

Надо же, думаю, оказывается, не мы первые заметили, что время-то стало короче, и ругаем за верхоглядство детей не мы первые.

Храм у озера

Храм, к которому мы идём, находится на берегу озера, близ от того места, где стоял прежний, сгоревший в 1939-м, во время войны с финнами. Этот новый храм тоже построили финны. Отец Андрей поглаживает шершавую древесину:

– Сделан из сосны. В 1993-м общественная организация детей карелов, вывезенных в Финляндию во время войны, взялась за восстановление храма по старым чертежам. В 1997-м, на Илью Пророка, его освятили. После освящения два десятилетия так и продолжалось: раз в год служили краткий молебен, а после начинался праздник деревни – ярмарка, национальные песни и танцы на большой поляне, и всё это в сопровождении каких-то заклинаний, хотя и фольклорных. Храм был атрибутом этого праздника, не более.

Храм Илии Пророка в Вокнаволоке тоже построили финны

– А почему покровителем Вокнаволока выбрали пророка Илью? – спрашивает Михаил.

– Я провёл маленькое исследование для себя и заметил, что в этом месте мало дождей. Меньше, чем в округе. Поэтому, возможно, жители хотели, чтобы дождей было больше, чтоб земля давала больше ржи. Этому покровительствует, как известно, Илья Пророк.

– Ну, ещё он считается покровителем охотников, – добавляю. – Да и в старину его опасались, как-никак живой на небо поднялся. В общем, такой практический взгляд. А какие святые здесь почитаются, кроме Ильи?

– Соловецкие и Валаамские преподобные – потому что они здесь были, развивали православную веру и культуру.

Поднимаемся на колокольню. С неё открывается простор озера Куйто. Если более точно – Верхнего Куйто. На запад до противоположного берега 10 км. На берегу виднеются лодочные сараюшки, лодки, уткнувшиеся носом в болотистый берег.

– Когда-то здесь жили саамы, название озера на саамском значит «лодка», – поясняет батюшка. – Очень своенравное озеро: вот здесь у берега тишина, а там – волнища такая! Поэтому лодки-карелки делают очень устойчивыми, хотя они и плоскодонные. В 2017-м в селе восстановили церковную лодку по старым эскизам.

– Церковную лодку?! – удивляется Михаил.

– Да, она была для того, чтобы привозить людей на службу из ближайших хуторов. Ну и чтоб люди закупиться тут товарами могли – всё-таки центр волости располагался здесь. Вмещала она 15 человек. Ну и вот… Организовали праздник села, регату, пригласили меня благословить. Я всё сделал, но после этого, как обычно, пошли заклинания…

Слово «заклинание» мелькает в речи отца Андрея не реже, чем в «Калевале» – видимо, в печёнках у него уже эта языческая магия.

В историческом музее Хельсинки среди разных странных предметов-оберегов демонстрировались деревянные кольца, сквозь которые карелы с заклинаниями продевали болящих детей. Особенно занятно мне показалось использование девицами «ольхового мужа» в качестве любовного приворота: «муж» на ночь клался под подушку, а поутру вывозился из спальни на ольховых санях к реке и утоплялся – после этого взаимность от возлюбленного, считалось, обеспечена.

– Вообще карелы уже восемь веков как познакомились с христианством. Прежде вся их жизнь была основана на злобе и на заклинаниях – они боялись друг друга, лесных и озёрных духов, потому что были очень близки к природе, зависели от неё. И они приняли православную веру осознанно, в поисках отдушины из того мрачного мира, в котором жили. Но в себе это язычество они ещё не переродили, оно живёт в них, передаётся в поколениях. Они пока живут тем духом, который изначально был, до принятия христианства. Как бы это сказать… – отец Андрей подбирает слова. – Они работают и живут не как христиане, а как бы в себе и для себя…

«Карелы вообще очень суеверны, – писал Оленев. – Вера в леших, водяных, порчу, заговоры крепко держится в народе. Если, например, в озере не ловится рыба, то карел не скажет, что рыба не попадает, а всегда вы услышите одно: “хиян ей андау” (“он” не даёт). Это, по их понятиям, означает, что не даёт хозяин озера. Чтобы “хозяин” смилостивился и уступил рыбу, иногда бросают в воду табак или же ругаются непечатными словами. Предполагается, что рыбу не даёт нечистый, а так как табак, по понятиям народа, “его” произведение, то это “проклятое зелье”, также и ругательные слова, служат как бы умилостивительною жертвою нечистому. Если кто-либо заболеет, то карел с твёрдою верою объясняет, что это пристало от земли или от леса. Для диагноза обыкновенно приглашается местный знахарь, который лечит нашёптыванием или окуриванием разными зельями».

– А колдуны, знахарство теперь тут существуют? Ну, как общественно значимое занятие, как ремесло, – уточняет Михаил.

– Нет, это всё на семейном уровне теперь передаётся. Потусторонний мир люди ощущают близко, от него отделяет тонкая грань, и вот в страхе спасаются какими-то заклятьями. Однажды меня пригласили в дом, где прежде жила семья с языческими наклонностями, потом она съехала, а новые жильцы стали каких-то призраков видеть. Я дом освятил – и призраки пропали. Но испуг всё равно остался. Мир, не основанный на вере в воскресение, – в нём нет света, в нём хозяйничают болезнь, боязнь, зависть. Но православие даёт другой выбор, и люди приходят к вере, что Бог православный силён и спасёт их… Хотя борьба с тёмными духами продолжается. Здесь даже природа сама с собой борется. Это видно по деревьям: одно дерево поглощает другое, искорёженные, выкрученные стволы… Потом покажу вам.

– В священнике прежде всего кого люди видят? – спрашиваю. – Отца, начальника, заклинателя духов?..

– Наверно, просветителя, миссионера. Обращаются сейчас больше именно за разъяснениями. Много вопросов у людей, жаждут понимания, просвещения, а быть отцом духовным – это не востребовано, ещё такой паствы здесь нет. Один местный житель, составивший своё родовое древо за пятьсот лет, как-то пригласил меня приехать к нему на праздник Успения. Спрашиваю: «Чего я там буду делать?» – «Мы там по традиции режем барана на ступенях часовни, чтоб был достаток в семье. Вы освятите это дело». Я перекрестился – упаси Господь!

Рассказываю отцу Андрею, что в зырянских землях в некоторых далёких храмах до революции существовала похожая традиция: к храму приводили разных животных, резали и после литургии тут же устраивали сельскую трапезу, а остатки мяса отдавали бедным. Ну, как в Ветхом Завете.

– С 2017-го я здесь настоятелем, и только сейчас, после двух лет, более-менее к нам обратились люди. Потому что тут присматриваются к священнику очень долго, изучают, как мы трудимся, какова семья священника в быту, какие у нас взгляды на жизнь. В 2018-м я провёл первое венчание в храме, местные жители пришли, и это стало большим событием для друзей, знакомых новобрачных. Воодушевлённые, многие из них пожелали тоже венчаться, но что-то случилось – и никто не пришёл… В храм очень мало людей приходит, служу иной раз один. А если приходят, то постоят до Великого входа, послушают Евангелие и исчезают. В среднем бывает человек пять. Все преклонного возраста, наверно, им некомфортно простаивать всю службу, – находит объяснение отец Андрей.

– До первого снега будете служить?

– Последняя служба у нас была в прошлом году 4 ноября. На Казанскую здесь служил, потом уже холодно было. Я прогревал храм перед службой тепловой пушкой, потом включал уже обогреватели дополнительно… Но храм наш нужно утеплять – окна и пол первым делом. Цена вопроса – 400 тысяч. Обращался ко многим спонсорам, но пока никак.

У нас недавно такой вопрос болезненный был. В группе храма в социальной сети мы написали, что собираем пожертвования на купель. Потому что крестим пока в пластиковом тазу. Взрослые не помещаются, поэтому приходится вставать на колени. Люди смиренно принимают всё это. Но мы дали объявление: давайте купель для храма купим! Ну и появились такие люди, которые стали протестовать. Писали: продайте колёса от автомобиля и купите купель. Ну и всякое такое, что в лицо не скажешь, а в Интернете – можно.

(Вспоминаю, какие отзывы были на пожар турбазы в Кормило, и не удивляюсь.)

– Жалуюсь дочери: «Такое отношение, такое осуждение!.. Ведь это для храма. Он стоял 20 лет закрытый, никому не нужный, а он должен жить для ваших детей. Для вас! А они машиной укоряют, без которой тут никуда…» А дочь говорит: «Если бы эти завистливые люди увидели, на каких машинах ездят батюшки в Финляндии (дочь сейчас там учится), они бы просто перестали спать!..»

Спускаемся с колокольни. Стемнело: о. Андрей идёт впереди, освещая путь. Заходим в храм. Батюшка ищет чего-то в свечной лавке, наконец протягивает богато изданную толстую книгу:

– Это вот тот самый эпос «Калевала». Дарю вам.

– Ух ты! – открываю я книгу. Но, увы, ни слова по-русски.

– Спасибо, отче, но что толку мне брать её, ведь я не знаю ни слова по-карельски. Впрочем, одно знаю: Джумал – Бог! Лучше вы кому-нибудь из знающих книгу подарите.

Батюшка начинает ещё шарить под прилавком и находит каминные спички:

– Тогда вот вам такой сувенир!

Смеюсь:

– Самый подходящий подарок в храме Илии-громовержца!

Отец Андрей, настоятель Ильинского храма Вокнаволока, рассказывает о жизни прихода

 

Туркменистан – Урал – Карелия

По дороге обратно расспрашиваем отца Андрея, откуда он, да что, да как ему удаётся совмещать служение Богу с каждодневной трудной работой на производстве.

– Я был линейным руководителем на комбинате, но вот призвал меня Господь на служение. Не сами мы хотим и не за заслуги какие-то – как написано, призваны к алтарю те самые грешники, через которых Господь показывает, что Он милует, несмотря на все грехи…

– А что подвигло всё же? – уточняет Михаил. – Какие-то обстоятельства были? Или вы из верующей семьи?

– У нас в городе православную жизнь настраивал в своё время настоятель Покровского храма архимандрит Никодим (Каленчук). Мы влились в очень деятельную приходскую жизнь, и он, как духовный отец, нас наставил правильно. Середину «нулевых» до сих пор вспоминают как золотое время православной жизни в Костомукше. Храм ведь недаром признали «седьмым чудом города» – проводился конкурс к 30-летию города, и вот люди оценили. Возле него отец Никодим развил храмовое хозяйство: разбил оранжерею, появились козы, кролики, конь, возник зооуголок. Люди шли туда, общались, были совместные трапезы и дела. И как-то естественно получилось, что я, недостойный, стал священником. Потом отца Никодима… отец Никодим уехал. Как в одном фильме сказано, «на голенищах архиерейских сапог больше всего грехов умещается», да?.. Не знаю… – видно, что отцу Андрею на больную для Костомукши архиерейскую тему говорить не хочется, но он всё-таки заканчивает мысль: – Люди привыкают к священникам, и потом, когда их убирают, начинается брожение умов…

Вспоминаю, сколько грязи вылили на отца Никодима собратья по цеху, и мне тоже больше не хочется продолжать разговор на эту тему.

– Теперь зимой я служу Муезерке, изредка и в Костомукше, – говорит батюшка. – В Вокнаволоке окормляю ещё дом престарелых, 12-14 человек пенсионного возраста, из которых восемь точно верующие. Сейчас из-за ковида посещать их запрещено, а обычно я им заранее говорю, что приду, и они все собираются, довольные, потом спрашивают: «Когда вы к нам снова придёте, батюшка?» Там местные жители, из ближайших деревень и из города. Но родные и наследники к ним почти не приезжают, забыли… Вот тоже такое знамение времени.

Уже в полной темноте мы дошли до дома, где нас заждалась супруга батюшки Юлия:

– Чайку попьём?

– Хорошо бы! – отвечаю, ёжась от ночной прохлады.

– А вы местный? – интересуется Михаил.

– Я в 92-м году приехал в Костомукшу с Урала. Брат пригласил, который сам здесь ещё на комсомольской стройке комбинат вместе с финнами возводил. Я приехал, посмотрел и остался.

– А вы тоже с Урала? – на сей раз вопрос адресован к Юлии.

– Нет, – отвечает она. – Я приехала сюда в 14-летнем возрасте из Туркмении, там жили мои родители. Приехала и сначала просто рыдала: здесь девять месяцев в году снег! Надо было на физкультуре учиться кататься на лыжах, на коньках, а я лыжников только на картинках видела. Меня мама записала на лыжную секцию, и в итоге я выполнила норматив кандидата в мастера спорта по лыжам. Сейчас вот тренирую своих сыновей, купили лыжи и отцу Андрею…

– Помолимся! – говорит батюшка. Вместо чая перед нами стол, уставленный едой: чего и следовало ожидать – русское гостеприимство никуда не денешь. Впрочем, гостеприимство и у карел национальная черта, в отличие от скупых и холодноватых финнов. Путешественники издавна отмечали: «Что есть в печи – всё на стол мечи», – это и про них тоже.

– Вот мёд редкий, – придвигает матушка розетку. – Мы с отцом Андреем думаем: может, пасеку здесь поставить? Но землю ещё не получили.

Тут я вспомнил, что хотел расспросить про соседство с финнами.

Карелы и финны

– Ну вот мы заговорили про лыжи, – отвечает Юлия. – Две недели в Финляндии даётся жителям для того, чтобы они выезжали на лыжный курорт – для поддержания здорового образа жизни. Мы ездим в ближайший городок Кухмо, в ста километрах от Костомукши. Это Хельсинки в миниатюре: красивые дома, ухоженная территория, велосипедные и пешеходные дорожки. Всё очень культурно. За всё это финны платят очень большие налоги. Но зато они уверены в завтрашнем дне: что вот сегодня я работаю, плачу налоги, а потом меня не выбросят на улицу, я не буду голодным, не останусь один в четырёх стенах. Жизнь человека там – это работа-магазин-дом-школа-стадион. Рядом – дом престарелых, где уже ничего не соображающих бабушек вывозят погулять, накрыв красивым пледом. Дальше – красивое кладбище, без памятников. Весь цикл жизни спокойный, умиротворённый. А потом на кладбище аккуратная дорожка к могиле и будет гореть фонарик…

 – А как же катаклизмы, войны, страдания, память, наконец? – невольно повышаю голос я. – Разве всё это можно исключить за скобки жизни?

– Они закрыты куполом от всего этого, – подтверждает батюшка, – и уверены в крепости этого купола.

– Это напоминает мне детский садик: утром приходишь – завтрак, потом – прогулка – туалет – игры – тихий час… Но русский человек бы сдох от такой жизни, по-моему.

– Помню, мы приехали к дочке Владлене в Хельсинки первый раз. Она поёт в хоре храма Николая Чудотворца, там у них такая сплочённая община. «Кто будет грядочку сажать возле храма?» – спрашивают после службы. И сразу несколько рук поднимается. «Кто будет обед готовить?» – «Можно, я буду?» Мы так удивились с отцом Андреем: «А что, так бывает?!» – «Всегда так». Дочка пять лет тому назад окончила школу золотой медалисткой и захотела продолжить образование за границей. Привыкла быть первой, а там у неё – четвёрка по финскому языку. Но её даже вызвали к ректору: «Вы русская, вы не можете финский знать на пять». – «Я хочу, я могу на отлично!» – «Зачем вам это? Здесь это не приветствуется». Имеется в виду, что произношение у местных носителей языка своеобразное, а у неё заметен русский акцент. Вот её на место и поставили. Смирили. Такие вот трудности…

«В противоположность флегматичным угрюмым “пасынкам природы” финнам, – писал Оленев, – карелы общительны и разговорчивы до болтливости. В нравах и характере карела, в общем, больше хороших, чем дурных черт. С одной стороны, он миролюбив, добродушен, гостеприимен, дружелюбен по отношению к соседям, подчас наивен и разговорчив, исполнен чувства собственного достоинства, трудолюбив, вынослив, страстный охотник и рыболов и бойкий торговец; с другой стороны, он скрытен, хитёр и мастер солгать, если это для него выгодно, корыстолюбив, отчасти склонен к мелкому торгашеству и лёгкой наживе.

Воровство среди карелов – большая редкость. Карел сильнее физически, энергичнее и сметливее финна – и это мнение, пожалуй, справедливо.

Робость, приниженность, малодушие совершенно не присущи карелу: он всегда исполнен чувства собственного достоинства, порою даже горд, самоуверен, чувствителен ко всякой обиде, стойко переносит жизненные невзгоды и никогда не падает духом.

Он не гнёт спины перед сильными мира сего и не даёт взятки чиновнику, зная, что тот за свою службу получает жалованье и должен при исполнении своих обязанностей поступать по закону. И священника, и станового, и судью карел в разговоре наивно называет своим братом (вейко) и фамильярно здоровается с ними за руку; если же кто вздумает показать своё превосходство над ним, карел смело выскажет, что он такой же человек, как и все».

В общем, вырисовывается картина очень симпатичного народа, не только единоверного, но и многие века дружественного России и русским. При том что финские обыватели и по сей день нередко склонны считать карелов как бы финнами второго сорта и не признавать самостоятельное значение карельского языка.

– Тут шведы сыграли отрицательную роль, – делится соображением отец Андрей. – Они стали поддавливать культуру финнов, их считать вторым сортом, и это психология: если тебя давят, то и ты других.

Впрочем, и по ту сторону границы в последние десятилетия пришло понимание, что если финская культура будет искать самобытные основания, то хочешь не хочешь, а обратиться придётся к древней культуре именно карелов, хоть они и другой, православной, веры.

…Так бы мы и разговаривали со священником и матушкой, если б не глянули на часы: ого! Пора ехать в Костомукшу.

У самого выезда из Вокнаволока – местное кладбище. Беспорядочно разбросанные могилы, деревянные кресты, чистые тропки, никакого хлама. В центре – мемориал воинам с обелиском: «Слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!» Рядом – красивая скульптура скорбящей матери и несколько гранитных плит, густо исписанных фамилиями погибших.

Кладбище у выезда из Вокнаволока. Мемориал воинам со скульптурой скорбящей матери

Ни одной финской – все Иваны Николаевичи да Степаны Фёдоровичи. Оно и понятно – в последней войне, которую финны называют «войной-продолжением», они с карелами воевали по разные стороны. Карелы были на стороне добра – и тут им есть чем гордиться.

Вкус брусники

Из записок Михаила Сизова:

От Вокнаволока до Костомукши – современного города, давшего «новую жизнь» этой таёжной карельской окраине, – ехать всего полсотни километров. На въезде три флага: России, Карелии и ПАО «Северсталь», горно-металлургической компании, которая в 1999 году купила Костомукшский ГОК.

Костомукша – моногород, возведённый вместе с горно-обогатительным комбинатом, который дымит трубами тут же рядом, на берегу Костомукшского озера, на месте деревушки с таким же названием. Слово «мукша», как предполагают учёные, имеет древнее финно-угорское происхождение и, собственно, означает «озеро». Оно и вошло в название нового города. Поначалу-то намеревались назвать его Сампо – по имени сказочной мельницы, которая могла задарма накормить целый народ. Но ГОК, хоть и кормит всю округу, всё же не Сампо.

На гербе Костомукши, как сообщает официальный сайт, изображена «рудоискательская лоза в руках первопроходца». И первое впечатление от города – бетонные дома словно бы разбрелись по тайге и продолжают что-то искать. Строили по финскому проекту, «экологическому», поэтому оставили в городской черте большие участки нетронутого леса. Хотя экология, может, здесь и ни при чём, а отразилась склонность финнов жить в лесу хуторами.

Некий дух таёжно-промышленной Костомукши открылся мне, когда мы заглянули в одну из кафешек. Бармен за стойкой, из телевизора модная певица что-то поёт – обычная обстановка, как в любом другом российском городе. Игорь заказал себе кофе (дежурный напиток человека за рулём), а я взял стакан морса. Вкус его поразил – настоящий брусничный. А как иначе? Розовую водицу, как в иных местах, здесь продавать не будут, потому что костомукшцы этого не поймут. В городе, между прочим, расположен крупнейший в России завод по переработке дикоросов – со всей Карелии сюда везут клюкву и морошку, а уже отсюда варенья да морсы расходятся по всему миру. Но горожане и сами для себя ягодные отвары делают, и рыбу ловят, и охотятся. Лесные такие горожане. И вот сидим мы с Игорем за столом в кафе, наслаждаемся урбанистической обстановкой и никуда не спешим. Сколько времени мы в пути? Лично я уже перестал дни отсчитывать. А впереди ещё долгое путешествие – всё дальше и дальше на север вплоть до норвежской границы. После кафе заглянули ещё в Дом быта – отдать одежду в починку, поскольку успели поистрепаться в дороге. И только потом отправились на улицу Советскую, где находятся городские храмы и управление Костомукшской и Кемской епархии. Решили просто зайти в церковь помолиться, не рассчитывая на какие-либо интервью. Как мы уже знали, отец секретарь в отъезде, а других епархиальных служащих ввиду особой ситуации, сложившейся в епархии, не хотелось смущать расспросами.

Об этой «особой ситуации» мы уже рассказывали в газете («От мира сего», № 854, июнь 2020 г.). Решением Священного Синода епископ Игнатий был устранён с Костомукшской кафедры и отправлен в Трифонов Печенгский монастырь Североморской епархии, где он должен «быть под наблюдением Преосвященного митрополита Мурманского и Мончегорского Митрофана… до окончательного рассмотрения дела Высшим Общецерковным Судом». Причина отстранения – неподобающее поведение. Подробности официально не сообщались, передавать их со слов людей, вовлечённых в эту историю, было бы, наверное, неправильно. Одно можно сказать точно – не обошлось тут, кроме всего прочего, без «греха четвёртого мытарства», то бишь пьянства. В своё время его даже запротоколировали, когда епископ Игнатий попал в ДТП, будучи нетрезвым за рулём. Епархия осиротела, и мы оказались здесь, когда постоянного архиерея ещё не назначили.

Едем вдоль озера на самый край Костомукши. Далеко же власти отселили православный центр! На заборе большой стенд: «Строительство здания Духовно-просветительского центра “Возрождение” в г. Костомукша». Тут же его рисунок – красивое двухэтажное здание с колоколенкой. А вон и оно само за забором. Уже с крышей и стеклопакеты установлены, но пока что без колоколенки, увенчанной крестом. Ни машин, ни рабочих рядом – строительство замерло.

Не мелет больше волшебная мельница Сампо в Костомукше: на строительстве православного центра пустынно – православная жизнь всё никак не может очнуться после удара, который нанёс ей правящий архиерей

Это единственное здесь каменное здание, остальные – Покровский и Троицкий соборы, множество жилых и подсобных построек – выстроены из толстенных брёвен. Работа архимандрита Никодима (Каленчука), который в этих краях утверждал православие ещё до открытия епархии, а после был вынужден уехать в Мурманскую область, поскольку не сошёлся с епископом Игнатием. Вот ведь ирония судьбы: прошло всего несколько лет – и епископа вслед за опальным архимандритом туда же отправили, на Кольский полуостров, «до суда». Подчинился он решению Синода, подвизается ли сейчас в заполярном Печенгском монастыре? Это мы узнаем, когда туда доберёмся.

Идём к храму мимо заборчика, за которым видны клетки.

– Не подскажете, что это? – останавливаю человека в рясе, куда-то спешащего.

– Зверинец. Для детей устроен. Не все детишки могут службу целиком выстоять, вот они здесь с кроликами и развлекаются, дожидаясь родителей.

– А вы священник?

Знакомимся. Отец Илья уже два года как прикомандирован к Костомукшской епархии. Здесь ему нравится – воздух свежий, а климат ненамного отличается от московского. То, что город стоит фактически в лесу, его тоже удивило.

– Грибы рядом с домом можно собирать, такого я нигде не видел, – говорит он. – Одно плохо: церковь далеко от центра Костомукши, на самых куличках. Пожилым людям сюда сложно добираться, да и детей в воскресную школу водить. Так что пришлось школу не здесь, а в городе открыть, арендовать помещение.

– Зато здесь для них целый зоопарк, – показываю на вольеры, и тут наш разговор прерывает телефонная трель. Батюшка достаёт телефон и, как понимаю, отвечает отцу Мануилу, секретарю епархии: «Да, в порядке… Где сейчас? С журналистами беседую… Откуда? Из газеты “Вера”».

Судя по дальнейшей интонации, секретарь чинить препятствий нашей беседе не стал.

– Так о чём мы? – священник убрал телефон. – Да, зоопарк. Раньше, при архимандрите Никодиме, здесь и лошадь была, дети на ней катались. Когда он уехал, зверят по домам разобрали, но потом живой уголок возобновился. У нас и курочки есть, и белочки, для которых большой вольер построен. Им, правда, всё равно тесно, дерутся между собой за пространство. Никогда не знал, что белки такие злые, в отличие от других питомцев.

Рыжая белка в живом уголке при виде гостей вскарабкалась на сетку

 

Храм на окраине Костомукши не выглядит как кафедральный. Да он изначально таковым и не предполагал быть

Взяв благословение, идём дальше, в храм. На входе на столике лежит газета. Свежий выпуск «Веры». Так вот почему секретарь отнёсся к появлению «журналистов» благосклонно – «Веру» здесь знают и читают.

В Покровском соборе приложились к иконам. Одна из них, Николы Чудотворца, когда-то мироточила, о чём писали в газетах. Прошло уже много времени, а на ладони Святителя до сих пор следы от капель. Ещё обрадовался я, увидев в храме образ Елисея Сумского с частицей мощей. Это небесный покровитель моего родного Беломорского района, куда лежит дальнейший наш путь. «О священная главо, преподобне отче, преблаженне авво Елисее! Помяни стадо твое, еже сам упасл еси, и не забуди посещати чад твоих…»

(Продолжение следует)

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий