(Продолжение, начало в №№ 913–916)

Школа Пэна

Из заметок Михаила Сизова:

Директор художественного музея Александр Афанасьевич Богатёнок внешне мне показался похожим на Высоцкого, игравшего в известном фильме Жеглова. Говорю ему об этом, он смеётся:

– А как вы угадали? Первое высшее образование у меня историческое, но после университета и армии я двадцать четыре года служил в угрозыске, на пенсию вышел майором милиции. И знаете, история искусств – это ведь тоже своего рода розыск, со своими вещдоками и доказательной базой…

Первым делом директор знакомит нас со зданием музея:

– До революции здесь был окружной суд, а с 1917 года – Дом труда. Здесь даже плитка на полу та самая, по которой ходили служители Фемиды, а потом Марк Шагал, Казимир Малевич и другие. Пойдёмте ко мне в кабинет, покажу фото. Ещё есть одиннадцатиминутный фильм, снятый к первой годовщине Октябрьской революции, к 7 ноября 1918 года.

Смотрим на фото: здание нынешнего музея, украшенное какими-то гирляндами, трибуна, мимо которой маршируют революционные матросы и солдаты.

– Оформлением занимался сам Марк Шагал, комиссар по делам искусств. К тому времени Малевич ещё не приехал и всё здесь было по-шагаловски: всё летало, красные всадники скакали, скульптуры по всему Витебску были расставлены. К юбилею революции Шагал украсил и огромный кафедральный собор Святителя Николая Чудотворца, который стоял тут рядышком, – вот он на фото. А вон гляньте в окно – теперь там парковка для машин. Кстати, предполагается, что собор будет восстанавливаться на прежнем месте, как и католический храм Святого Антония неподалёку. Наше государство на это денег не жалеет. И вот к Юрию Моисеевичу Пэну, который жил вон в том доме на втором этаже, – директор снова показывает в окно, – приходит делегация с жалобой на его бывшего ученика: зачем, мол, он православную церковь своими художествами обезобразил? Пэн сделал выговор Шагалу, и тот украшения убрал.

Наш гид, директор музея Александр Богатёнок, в зале картин Ю. Пэна

Тут надо сказать о Пэне, первом учителе Марка Шагала. В 1927-м по случаю 30-летия творческой деятельности Юрию Моисеевичу Пэну было присвоено звание заслуженного еврейского художника, на что он оскорбился: «Я не еврейский художник!» – он понимал своё творчество гораздо шире. И всё время писал: «Что вы делаете из искусства? Какую-то местечковость в него вносите». Даже в советское время во всех своих анкетах в графе «Образование» Пэн выводил каллиграфическим почерком: «Российская Императорская художественная академия». И всегда отмечал там срок обучения: «5 1/2 года». Именно вот так, с дробным числом. В нашем архиве нашёл я две анкеты 1919 года, заполненные Пэном и Малевичем, когда их нанимали учителями в художественную школу. Пэн написал про академию, а Малевич в графе «Образование» вывел: «Никакого». Он, будучи сыном шляхтича, который работал управляющим завода, конечно, имел какое-то образование, но вот такой был протест.

– Получается, еврей Пэн был ближе к русской живописи, чем поляк Малевич? – удивляюсь.

– А как иначе? Поэтому и Шагала он воспитывал в русских художественных традициях. Здесь всё так интересно переплетено… Начать с того, что Пэн родился в заштатном местечке под нынешним Каунасом, который входил тогда в огромную Витебскую губернию, десятым ребёнком в семье. Папа умер, и семья фактически нищенствовала, живя в домике с проломленной крышей. Юделя – таково было его еврейское имя – отдали в ученики к маляру, заборы красить. Ещё он вывески рисовал. И в 25-летнем возрасте – по тем временам уже зрелым мужчиной – он вдруг едет в Санкт-Петербург учиться на художника. Пришёл в академию со своими рисунками и там узнал, что надо, оказывается, сдавать экзамены по истории, чистописанию, литературе, математике. А он даже говорил по-русски с ошибками – за спиной всего четыре класса хедера. К тому же выехал за черту оседлости, что было правонарушением.

И что же дальше? В Петербурге Господь посылает ему встречу с земляком, который устраивает его к себе жить и занимается с ним по разным предметам. Три года Пэн штудирует учебники и всё же поступает в художественную академию. И тут снова ему везёт: попадает в класс к академику Павлу Чистякову. Студенты его любили, потому что этот профессор не ломал их через колено, а давал раскрыться таланту. Учился Пэн вместе с Репиным, Серовым, Врубелем. Окончив академию, он едет в Ригу. Там пишет портрет местного капельмейстера, который попадает на витрину магазина музыкальных инструментов. И вот надо было барону Николаю Николаевичу Корфу зайти в этот магазин зачем-то. Увидел портрет, навёл справки, пригласил художника в своё огромное имение писать портрет баронессы Корф. Семь лет Пэн жил в имении и рисовал на заказ, в том числе переписывал портреты всех Корфов в их дворянском роду. А потом снова мистика. В Ригу приехал с инспекцией витебский губернатор Владимир Александрович Левашов и завернул к Корфам чаю попить.

Левашов был человеком неуёмной энергии, спал по четыре часа в сутки и всё время что-то организовывал. Хотя в Витебске в ту пору жило всего 65 тысяч человек, здесь его стараниями трамвай пошёл раньше, чем даже в Москве. Яхт-клуб открыл, хотя моря здесь нет, а только Западная Двина протекает. Водопровода мало – давайте насосы ставить, чтобы на четвёртый этаж вода поднималась. И так далее. После его в Архангельск перевели, и там он построил самую большую северную набережную, в семь километров. Такой человек. А тогда он увёз Пэна в Витебск, чтобы тот открыл в городе народную художественную школу. Художников здесь вообще не было, не считая трёх поляков, учителей рисования.

В Витебске Левашов помогает купить Пэну четырёхкомнатную квартиру в довольно бойком месте. И внучатая племянница художника, Анна Герштейн, вспоминала: «В его доме не было никаких лишних вещей, только самое необходимое. Здесь почти не было мебели (софа, дерматиновый диван во второй комнате, тахта, стол, кое-где стулья). Хозяин и его сестра в одежде да и, откровенно говоря, в питании были более чем непритязательны. Однако неустроенность быта мало беспокоила хозяина. Он был весь в своей работе. Его искусство было для него смыслом его жизни, его радостью, вдохновением, его счастьем. Любопытно, что своих творческих работ Ю.М. Пэн никогда не продавал, сохраняя их в своей коллекции. И когда одна из родственниц спросила у него, почему он не предлагает к продаже свои картины, что могло бы улучшить материальное положение, Пэн, подумав немного, ответил: “Деточка, я не торгую своим вдохновением”».

«Ни у одного художника не видел я ателье, где столько атмосферы искусства, – с добрым юмором вспоминал о своём первом учителе в газетной заметке 1927 года Марк Шагал. – Его ателье переполнено картинами от пола до потолка. На полу лежат также горки бумаг и полотен. Свободен потолок. На потолке паутина и полная свобода. Люди ещё пока не пользуются потолками… Вам не нужно ни обращать внимания на людей, ни ходить в театр, в синагогу. Всё это здесь, всё это вздыхает и жалуется с пэновских стен ежедневно, ежечасно».

– Пэн стал легендой города. Когда он выходил на балкон, чтобы отдохнуть от мольберта, то через пять минут начинала болеть рука – постоянно снимал шапочку, чтобы ответить на приветствия. Его приглашали на свадьбы и ждали, когда он скажет свой козырный тост…

Прервав нашего гида, уточняю про личную жизнь Пэна, был ли он женат. В городе ходили слухи, что он был влюблён в дочь губернатора, написал больше десятка её портретов, но дело ничем не кончилось.

– Когда ему было жениться? – удивляется Александр Афанасьевич. – Сначала хотел выучиться, потом на ноги встать – глядь, а уже 42 года, почти старик по тем временам. Женой его стало искусство. Но мимо красивых девушек пройти он не мог, просил попозировать для портрета. Обычно девушка отказывалась, но он брал тем, что обещал готовый портрет отдать ей. Так и поступал: напишет и отдаст. Так вот на свадьбах у него был коронный тост: «Опять увели!» И люди всегда ждали этот тост, он стал городской традицией.

Так вот, о его школе, в которой и Шагал учился. Пэн брал в ученики всех, лишь бы рука кисть держала. Некоторым, впрочем, советовал бросить это дело. Однажды сказал дочери местного дантиста Наташе Эфрон: «Наташенька, ты четыре года дуришь голову своему папе, что хочешь стать художником. Но ты не художник, ты артистка». После этих слов Наташа поехала в Петербург поступать в частную театральную школу и в будущем стала заслуженной артисткой РСФСР, сыграла Фанни Каплан в фильме «Ленин в 1918 году». Многие из его учеников стали самобытными художниками…

Талантливые дети из бедных семей обучались у Пэна бесплатно: их уроки оплачивал владелец местного пивоваренного завода. Директор галереи подводит нас к одной из картин Пэна, на которой изображён рыжеволосый мальчишка с сигаретой в зубах:

– Дело было так. Пэн, как обычно, сидел в Копеевом овраге, делал этюды. Глядь, мальчишка сопливый стоит, прутиком по мокрому песку рисует. Сопливый почему – туберкулёзом он болел. Пэн спрашивает: «Хочешь быть художником?» – «У меня денег нет». И отца нет. И вот художник его выучил, потом отправил в Италию на лечение. А теперь мы его знаем как американского художника Леона Гаспара – такой псевдоним взял себе Лейба Шульман. Картины его яркие, радостные, как у Петрова-Водкина, много изображений русских женщин в платках и православных храмов.

Пэн брал в ученики всех – иудеев, православных, католиков. Из старообрядцев был Ефим Семёнович Минин, оставивший нам замечательные виды старого Витебска. Или вот протестант – финский художник Алексантери Ахола-Вало, уроженец Карелии. Тот самый, который Юрию Гагарину подарил свою гравюру, на которой рядом с космическим кораблём стоит космонавт, похожий на Гагарина, и которая была написана в… 1924 году. В начале 20-х, во время польско-советской войны, его ранило, он лежал в Витебском госпитале, там заскучал и… пришёл к Пэну брать уроки. Художником он и не думал становиться, просто для досуга. Но вот стал знаменитостью в Скандинавии. В 70-е годы он приезжал в Советский Союз, в Витебск, чтобы поклониться могиле учителя. И подарил нашему музею ряд своих работ.

Марк Шагал тоже не забывал о своём учителе, в 33-м писал из Парижа к юбилею Пэна: «Я мысленно уношусь к Вам. Я переживаю все близкие моменты моей юности близ Вас в своём городе, когда я ходил из Покровской улицы – дома своих родителей – к Вам и обратно. Я всегда себя успокаиваю, что живы Вы и что мне будет к кому заехать… чтоб увидеть и свои старые “заборы”, и как мой город вдруг устремился к новому. Может быть, мы опять начнём вместе с Вами ходить на этюды, окружённые глазами наших общих учеников…

Но когда».

Увы, всех учеников разбросало по свету.

Автопортрет со Смертью

Ходим по залу, рассматриваем полотна Пэна. Многие мне известны. Вот картина «Развод»: сидит женщина в жёлтом платке, красивая, а рядом неряшливо одетый муж.

Ю. Пэн. «Развод», 1907–1910 гг.

– Пэн явно сочувствует этой женщине, – комментирует Александр Афанасьевич, – ведь по еврейским законам муж мог развестись по самым разным поводам. Например, если жена долго не рожает детей. И никого не волновало, в ком причина бесплодия – в ней или в нём. Для женщины это была трагедия, поскольку разведённых замуж уже не брали.

А вот ещё известная картина – «Старик и смерть», датированная 1925 годом.

– На самом деле она иначе называется. Наш сотрудник Юрий Алексеевич Тепелев обнаружил на обратной стороне надпись, сделанная рукой автора: «Хохот смерти». И это название всё меняет. Смотрите: старик, почуяв смерть, смеётся – он её не боится. Смерти-то нет на самом деле! И теперь иначе видишь другую картину Пэна – «Автопортрет с Музой и Смертью», датированную 1924 годом. На ней рядом с художником Муза играет на арфе, Смерть в образе скелета – на флейте, а на заднем плане портреты великих композиторов. Да, смерти нет, когда есть вечное искусство. Достоевский писал, что красота спасёт мир. У Пэна более распространённо: красота спасает, потому что принадлежит вечности, а значит, и Богу.

Ю. Пэн. «Автопортрет с Музой и Смертью», 1924 г.

Вообще настоящая живопись всегда духовна, будь она светлая или тёмная. «Чёрный квадрат» Малевича – это отрицательная духовность, утягивающая к смерти. А, например, у Шагала есть внутренний свет жизни. Кстати сказать, у нас в маленьком сравнительно Витебске до сих пор много художников, и всё время они чего-то ищут, какие-то религиозные основания. Вчера подходил ко мне старый мастер, которому уже за 70 лет, говорил: «Знаешь, мы все в тупике. Всё уже написано до нас. Всё, всё… Раньше я был полностью согласен с Малевичем, что цвет надо отпустить, уравнять человеческое и Божественное и так далее. А сейчас хочется на мясорубку всё это пустить и всё-таки вернуться к образу. Я вдруг понял, что писать надо сегодняшний день – что дано мне вот сейчас». Вот покажу его новую работу 2022 года – «Смертью смерть поправ»…

Входим в зал современного искусства. Да, много работ на христианские темы. Многие из них – супрематистские, если и показаны образы, то в особой, так сказать, интерпретации. Самой реалистичной показалась мне страшная картина «Вакханалия золотого тельца», написанная в 2013 году. Люди бредут в пасть греховной страсти, и постепенно тела их деформируются – превращаются в безобразных червей.

– Здесь показано антихристианство, где всё на-оборот, – поясняет наш гид. – Видите надпись: «Камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утверждённый: верующий в него не постыдится»? Это фраза пророка Исаии из Библии. Но здесь она звучит применительно к золотому тельцу. Порабощённые, действительно, уже ничего не стыдятся.

Наша экскурсия в мир прекрасного завершалась уже на эмоциях – у нашего гида, бывшего сотрудника угрозыска, можно сказать, накипело:

– Понимаете, чем золотой телец страшен? Люди, ухватившись за него, уже не живут в реальности! Это правда! Я знавал таких людей. Это страшные люди, для них уже нет ни родственников, ни родителей, а мы для них черви, пыль. А я смотрю на такого: «Господи, он же мёртвый!» Его золотой телец уловил…

Так завершилась наше путешествие на сто лет назад – в то время, когда жил в Витебске замечательный художник Юрий Моисеевич Пэн, деньгам и комфорту предпочитавший аскетичное служение искусству и людям.

Покровители и благотворители

Из заметок Игоря Иванова:

Мне никогда не случалось бывать в монастыре, где бы возвышался братский корпус из пяти, нет, шести(!) этажей, если считать чердачный. Благодаря ему, а также другим зданиям вокруг Свято-Троицкий Марков монастырь в Витебске представляет из себя как бы коробку, закрытую со стороны города и открытую в сторону Двины. Внутри коробки – невысокий симпатичный храм Казанской иконы Божией Матери. А внутри храма – сам Казанский чудотворный образ, некогда подаренный Патриархом Никоном…

Монастырский храм Казанской иконы Божией Матери

Храм и братский корпус

Марков монастырь, куда мы отправились, находится сейчас в промышленном районе: рядом громоздятся корпуса фармацевтической компании и фабрики по производству обувных колодок. Вроде и река рядом, в старину у монастыря даже своя пристань была, но теперь обитель отсечена от Двины веткой железной дороги, и пока мы гуляли по небольшой территории монастыря в ожидании наместника, откуда-то снизу, из-под берега, то и дело доносились свистки локомотива. Конечно, монастырь запихали «в коробочку» в годы советской власти не просто так, а чтоб с глаз долой. И храмы порушили, их было пять. Но один всё-таки сохранился – его приспособили для каких-то нужд шёлкоткацкой фабрики. Кстати, и 5-этажный братский корпус прежде принадлежал фабрике. Её уж давно нет – разорилась, и теперь монастырь, наоборот, приспособил фабричные помещения. Такие вот развороты судьбы.

Заходим в храм – в лавке сидит перекладывает свечи монахиня Феврония, ей давно за 80. Когда разговорились, она поведала нам о том, что возле храма есть могила святого исповедника Владимира и что, когда поднимали его останки, было чудо. Но что именно за чудо, без благословения игумена она рассказать не решилась. Что ж, ждём-пождём. А пока сходим к этой могилке, находящейся возле алтаря.

Скромное место захоронения, обложенное речными камнями, с деревянным крестом и иконкой в перекрестии, у основания – горящая лампада. На небольшом плакатике – текст тропаря исповеднику Владимиру Витебскому: «Имея веру крепкую ко Господу, ревность о храме Божием, попечение Павлово о благостоянии Церкви Христовой, все беды и скорби, гонения, поношения и узы темничныя претерпел еси, блаженне».

Икона исповедника Владимира Витебского

Получается, что мы словно нарочно приехали к юбилею: Владимир Николаевич Еленевский родился в Витебской губернии в семье священника ровно 150 лет назад. Выучился на юриста и с 1904-го по 1917-й работал судебным следователем. При советской власти его должность стала именоваться «народный следователь». Как человек верующий, он считал своим долгом помогать Церкви и потому трудился параллельно юристом в епархии. В 1922 году начался его путь исповедничества – он первый раз попал в заключение. Поместили его по надуманному обвинению в камеру к уголовникам, по которым он вёл следствие, – понимающие оценят, какое это изощрённое наказание. Дальше были ссылка, снова заключение за «антисоветскую агитацию», запрет на работу, инвалидность, нищета и все возможные тяготы, которые только может потерпеть законопослушный верующий гражданин в государстве, где власть поставила себе цель искоренить православие. Так он и трудился на благо Церкви до своей кончины в 1954 году: и в кровавые 30-е, и в годы оккупации, и в послевоенное время. В 1931-м при обыске у него была изъята молитва-прошение ко Господу собственного сочинения:

Наши муки ада и гнёта
Отврати от нас скорей,
Обрадуй радостью великой
Семейства наши и друзей.

Насчёт радости семейств и друзей – тут Божий Промысл о Владимире был иной до самой его кончины. «Имея в послевоенный период заслуженный авторитет и признание у высших иерархов Церкви, – сообщает нам его жизнеописание, – Еленевский В.Н. тем не менее находился в бедственном материальном состоянии, но и здесь он в первую очередь ходатайствовал перед высшей церковной властью не о себе, а о тех людях, кто много потрудился в деле духовного возрождения». В 2007 году исповедник Христов Владимир был прославлен в числе Собора Белорусских святых. Не расстрелян, не архиерей, не провидец, просто благочестивый труженик Церкви – то и самое удивительное, что ничего удивительного в его судьбе нет, а всё как у многих православных в то время. Редкий случай, когда такие люди оказываются канонизированы. А тут – вот.

Тем временем появляется отец наместник Сергий (Брич). Но мы с Михаилом несколько подзадержались и оказались возле архимандрита не первыми. Первым поспел молодой человек, и они уже обсуждали дела хозяйственные. Как потом выяснилось, это приехал благодетель, который финансирует утепление огромного монастырского братского корпуса. Наместник разводит руками, по телефону приглашает кого-то из братии и вместе с благотворителем уходит осматривать работы по подготовке к зиме.

А к нам, как выясняется через несколько минут, архимандрит приставил совсем юного, 25-летнего, инока – иеродьякона Александра (Крицкого). Пока стоим недалеко от креста исповеднику Владимиру, решаем расспросить его поподробнее об этом местночтимом святом.

– Матушка Феврония сказала, что мощи его уже обретали, что мироточение было… – говорит Михаил.

– К канонизации Владимира Еленевского мы готовиться начали уже давно, наш наместник подавал прошение не только о прославлении его, но и об обретении его мощей. Готовясь к этому, мы предварительно подняли его нетленные останки, переложили их в новый гроб и сделали склеп. И вот, когда мы первый раз подняли мощи Владимира, они благоухали…

– Что это было за запах? – уточняю.

– Это как если сотню благовоний соединить… Как бы это передать… Пока шла укладка склепа, мощи мы занесли в келью, там они в гробу лежали. Рядом лампадка горела, и тлел ладан на ней. Так вот, благоухание от мощей перебивало запах ладана. Притом дым от ладана на этом фоне казался чем-то очень грубым. Потом мы мощи в могилу опять положили и закрыли небольшим слоем земли. Поставили неугасаемую лампадку, и тут стали происходить чудеса.

Могила исповедника Владимира

– Исцеления?

– Про исцеления я не слышал, но сам могу засвидетельствовать вот какой случай. Как-то раз я проводил огласительную беседу и задержался в храме. Заходят мужчина, женщина и ребёнок, и видно, что у них какая-то проблема, при этом в православии они несведущие. Говорю, мол, давайте я вам экскурсию проведу. Стал рассказывать им про святыни храма – у нас ведь больше ста частиц мощей. Рассказал и про Владимира, про чудеса, которые происходят по молитвам к нему. Буквально через месяц я узнаю, что у какого-то человека произошло чудо благодаря святому Владимиру. Я порадовался, потому что ведь молюсь ему постоянно. Через пару дней появляется тот самый мужчина, для которого я проводил экскурсию по храму и которого подводил к могиле Владимира. Он поздоровался со мной, говорит: «Я вам так благодарен, у нас ведь вот что произошло…» И он рассказал, что у жены долго не было ребёнка, они уже взяли девочку из приюта, но продолжали надеяться, а после молитвы Владимиру жена ходила на обследование и там подтвердили её беременность.

Или другое чудо. Матушка священника с другого прихода искала работу, везде резюме своё разослала, но почему-то у неё не получалось – отовсюду шли отказы. А мы в храме каждое воскресенье служим исповеднику Владимиру после поздней литургии молебен с акафистом. И вот она пришла попросить его помочь ей. И что же?! После молебна идёт домой – и тут звонок: ваше резюме одобрено, приходите оформляться. «А как компания называется?» – уточняет матушка. Ей назвали фирму, и она удивилась, потому что резюме туда не подавала. Кадровик проверил: «Да, действительно, вас нет в списке. Но раз уж позвонил, расскажите о себе…» Она устроилась-таки туда на работу, а потом узнала, в чём было дело: оказывается, всего одной последней цифрой в телефоне кадровик ошибся, не ту набрал, и в результате позвонил ей.

А вот последний случай, совсем недавно, на Преображение, был. Сейчас в Белоруссии ввели профильные классы, и если ребёнок не подходит для обучения в таком классе, его отправляют в другую школу, и вот мать решила бороться за своего сына… Да что я буду рассказывать, я лучше потом вам дам прочитать.

После нашего разговора мы отправились в рабочий кабинет отца Александра, где он достал специальную тетрадь в клеточку, там на трёх страницах была подробная запись об этом случае. Думаю, она будет интересна нашим читателям, потому как наверняка немало и в России тех, у кого подобные проблемы с детьми. 12 октября запись сделала Мария Джумашева, прихожанка Николо-Георгиевского храма Витебска:

«Хочу рассказать о чуде, случившемся с нашей семьёй по милости Божией и молитвам святого исповедника Владимира Витебского. В этом году мой сын оканчивал 9 класс обычной средней школы, в марте нам объявили, что из трёх классов оставят только один профильный класс, а остальные пусть ищут место в других школах. В этот класс могли претендовать учащиеся со средним баллом 7, а у моего сына – 6,1. В соседних школах сложилась такая же ситуация: из трёх классов оставляли только один и набирали только своих учащихся. Я была не согласна с решением руководства, и с июня началась моя борьба за равные права учащихся. Я писала письма в райисполком, горисполком, облисполком, общалась с юристами, ходила на личный приём, и везде мне говорили, что мой сын не достоин обучаться в этом классе. Я дозвонилась до Министерства образования, объяснила свою проблему. Началась очередная волна звонков, переговоров – и снова тупик. 19 августа после Божественной литургии я поехала на очередной личный приём. Разговор длился около полутора часов, я вышла абсолютно измотанная. Оставался только один путь – подать в суд на отдел образования… Весь этот период с июня я молила Господа управить эту проблему по Его святой воле. Выйдя из райисполкома, я пошла в монастырь, на могилу к святому исповеднику Владимиру, и рыдала в голос, понимая, что у меня нет сил на суды, что сын в случае проигрыша на год останется без школы. Молясь, чтобы не было суда, многократно читала молитву святому, веря, что буду услышана. Зашла в храм, приложилась к иконе Казанской Божией Матери. Я не успела дойти до ворот монастыря, как позвонила бывшая классная руководительница и спросила, не хочет ли сын обучаться по профилю “химия – биология”. Я согласилась не раздумывая. Слёзы лились от благодарности Богу и страха от Его святой милости ко мне, грешной. На следующий день я причастилась и заказала молебен благодарственный. Придя домой, я нашла жизнеописание святого исповедника Владимира и была очень удивлена, узнав, что он юрист…»

– …А самое первое чудо, – продолжает отец Александр, – это когда уже после перезахоронения мы совершали у его могилы молебен короткий – тогда ещё не был написан акафист. Дунул сильный ветер с реки, и все зажжённые свечи потухли. Мы продолжили молиться, и прошло минут пять уже, как свечи не горели. Вдруг во время чтения тропаря на глазах семи-восьми десятков человек вспыхнули свечи – все до одной!

– И как вы отреагировали?

– Мы, священники, начали заикаться, но переглянулись и, понимая, что ситуацию надо контролировать, стали молиться дальше. Это событие, между прочим, попало в текст акафиста.

– А кто сочинил акафист?

– Наш наместник. Потом кто-то из духовенства в экзархате редактировал. Когда его читаешь, какое-то умиротворение приходит, особенно когда у могилки стоишь. Для нашего монастыря Владимир Витебский стал настоящим святым покровителем.

Небольшая обитель

Садимся на скамейку под тенью виноградных ветвей, прямо над головой нависает гроздь тёмного винограда – узнаю изабеллу. Рядом – постриженная в виде шара туя. Как выясняется, это садовое произведение – дело рук, вернее ножниц, отца Александра («очень люблю цветы!»). Просим его рассказать о монастыре. Он обводит рукой территорию:

– Раньше-то территория была большая, от этого храма до границ по двадцать минут нужно было идти в обе стороны вдоль реки. Деревушка при монастыре была. Монастырский колодец возле Двины, который теперь заброшен. А сейчас территория маленькая, строений раз-два и обчёлся: ангарчик, двухэтажка, храм, небольшая звонница, лавка. Ну и вот эта высокая братская пятиэтажка.

Как раз в этот момент замечаем наместника с бизнесменом-благотворителем, они смотрят наверх, где на лесах стоят рабочие и крепят внешнюю обшивку здания.

– И как вы используете такой огромный корпус? Неужели у вас столько братии?

– На четвёртом и пятом этажах – общежитие Витебской семинарии. На третьем с этой стороны женщины рассаду высаживают, на другую сторону окна – там живут трудники и находится просфорня. На втором этаже… кажется, там склад, давно не бывал. На нижнем наши монахи живут, недавно там ремонт сделали. Единственная комната, где наместник ремонт не сделал, – это у себя…

– Это хозяйство надо ведь отапливать!

– После того как шёлкоткацкое предприятие развалилось, здание отключили от отопления, но у монастыря очень хорошие отношения с обувным предприятием, и они разрешили нам подключиться через них. Братии по документам у нас 13 человек: архимандрит, два иеромонаха, три иеродьякона, один монах, три схимника… – отец иеродьякон загибает пальцы, но не сходится, и он пересчитывает ещё раз: – Плюс матушка Феврония, она тут уже тридцать лет, тогда здесь приход был зарегистрирован, гаражи стояли, коров и коз держали, пекли хлеб на третьем этаже. …Так, всё равно не сходится. На самом деле насельников меньше, потому что кто-то находится по послушанию в Москве, кто-то – на подворье под Витебском. Раньше было больше людей, но пожилых, и при мне – а я тут шесть лет – уже четверо ушли в Царство Небесное. Службы ведутся на двух престолах – в честь святого апостола Марка и Казанской иконы. Был ещё престол в честь Сергия Радонежского, но не знаю, почему сейчас там нет служб.

Примечательное заметил свойство у отца Александра. Хоть и одно из послушаний у него – проводить экскурсии по монастырю, а следовательно, надобно быть готовым к любому вопросу и всё знать, он не стесняется признаваться в том, что не в курсе то одного, то другого. Может, я идеализирую, но увиделось мне в этом своего рода смирение иноческое: что ведомо, о том бесхитростно и живо рассказывает, чего не ведает или что знать неполезно – искренне в этом признаётся.

Вообще само название монастыря – Марков – довольно редкое. Да, есть такой апостол-евангелист, но пойди найди на просторах России монастырь в его честь. При входе в него висит баннер, на котором временем возникновения монастыря указан XII век. Где-то называют век XIV, но это не так важно – седая старина, словом. Основателем был некий пустынник Марк Земянин. О нём известно, что был он человеком боголюбивым и зажиточным. Близ Витебска приобрёл участок, где решил уединиться для молитвы. Построил келию, ну и, как это обычно бывает, вокруг постепенно стала собираться братия. К XV веку здесь стала образовываться обитель, но потом заглохла. И всё же монастырь этот исторический – не был ни под католиками, ни под униатами, всегда оставался верен Православной Церкви. Дело в том, что до середины XVII века в самом Витебске православные храмы строить было запрещено, поэтому подвижники нашей веры собирались тут, в четырёх верстах от города.

Середина XVII века – время расцвета обители. Тогда этот край вернулся в состав России, и Патриарх Никон восстановил древнюю православную епархию в Полоцке и поставил на неё игумена Маркова монастыря. Тогда же подарил монастырю чудотворный список от имени царя – на обороте так и было написано: «Сей св. образ Божией Матери Казанския, просиявший дарами исцеления, царём Алексием Михайловичем пожертвован». В храме он находился по примеру Почаевской иконы – над Царскими вратами, в звездообразном киоте, и так же опускали его после богослужения на шнуре для поклонения верующим. В конце XVIII века монастырь был приписан к Псковской епархии… В 1920-х его закрыли, а в 2000-м он был возрождён. Такова вкратце история.

В подтверждение благодатности своего монастыря о. Александр вспоминает слова, услышанные от одной паломницы: «Я редко бываю в храме – работа, быт, но святее места, чем Марков монастырь, в Витебске не встречала».

– Люди, которые когда-то тут крестились, теперь приезжают из-за рубежа крестить здесь своих детей и внуков.

– Как из океана лосось возвращается в реки отнереститься…

Отец Александр улыбается и приглашает нас в Казанский храм:

– Пойдёмте в храм, покажу вам наши святыни.

В нём в этот вечерний час уже пусто. Мерцают свечи, наши голоса отдаются эхом в сводах.

Отец Александр показывает нам святыни храма

– Вот главная монастырская святыня – Казанская икона, – показывает наш проводник. – Я как-то её нёс и обнаружил, что она благоухает. И ещё, лик её постепенно просветляется. Драгоценности на иконе – дары Божией Матери, решили их помещать перед образом, потому что люди хотят видеть свои приношения… Вот частицы мощей четырёх евангелистов, а ещё Марии Магдалины, Сусанны Мироносицы, Оптинских старцев. Частица Животворящего Креста и Гроба Господня… А вот икона Матроны Московской. У нас долго не было наместника, до этого часто они менялись, и я читал у этой иконы акафист Матроне об обретении наместника: начнёшь в пустом храме – и обязательно сзади соберутся люди.

Сейчас вот мысленно сочувствую отцу Александру, хоть снова акафисты читай: через месяц после того, как мы побывали в Витебске, архимандрита Сергия (Брича) после четырёх лет служения из Маркова монастыря перевели в Слуцк секретарём епархии – видно, с прицелом на архиерейство. Нового пока не назначили.Вопросы молодыхВопросы молодых

Вопросы молодых

– …А вот икона священномученика Николая Околовича, он был расстрелян под Катынью.

Надо же, вновь мы встретились! Давеча, когда мы посещали дом-музей Шагала, на одной из репродукций его полотен увидел я храм, где служил отец Николай, – оказывается, он был рядом с домом художника. Может, они на улице встречались, когда Шагал сидел со своим планшетом, а отец Николай шагал в храм на богослужение – город-то маленький был… А ещё раньше, напомню, мы встретились с отцом Николаем на Смоленщине, в Катыни, у его символической могилки. Рассказываю об этом иеродьякону.

– Смоленские святые нам близкие, – говорит он. – У нас каждый год 5 августа выходит крестный ход из Витебска в Смоленск и приходит как раз к празднику Смоленской Одигитрии. Нынче после пандемии возобновился…

– Ого, это же 120 километров!

– Да, четыре дня пешком. Когда ход доходит до границы России, там его встречает митрополит Смоленский, молятся вместе с архиепископом Витебским, и ход идёт дальше.

Спрашиваю, как сказался ковид на посещении храма.

– Вы слышали, наверно, мнение главы государства нашего о ковидных ограничениях, – улыбается о. Александр, улыбаемся и мы, потому что сразу вспомнился рецепт от батьки Лукашенко: не вакцину колоть, а пользовать водку с банькой, как-то так. – Во время пандемии мы не закрывались, слава Богу. Наши прихожане были против масок. Захожане были в масках. А своих как мы могли заставить? Иконы мы протирали, пол мыли, проветривали – проверки приходили, это видели, но нас не донимали. Людей в храме даже прибавилось. Братия отнеслась с юмором ко всей этой пандемийной кампании, хотя два человека у нас переболело, но потерь не было. Был мужчина, который помогал монастырю, он очень боялся, ходил в перчатках, в маске, дезинфицировал всё, что только можно. Потом перестал ходить, оказалось, что где-то заразился. Мы молились, но Господь решил его забрать. Но вообще во время пандемии целителю Пантелеимону мы постоянно молились, сорокоустов люди больше заказывали, записок об упокоении больше уходило. Сейчас снова о здравии больше.

Выходим из храма. Рядом домик церковной лавки.

– Тут мы решили сделать помещение под музей, пока что собираем старинные вещи, архивные документы копируем. Какую ещё мы работу ведём?.. – задумался на минуту о. Александр, и мне как-то неловко стало, будто иеродиакон отчитывается перед проверяющими, а ведь главная «работа» монастыря проста – это молитва за мир. – …По субботам у нас схииеромонах 85-летний беседы проводит. Люди собираются, молятся, а потом час слушают его поучения в аудитории и час задают вопросы. Начинали с пяти человек, а теперь больше десяти. Ещё недавно мы собирали преподавателей, ответственных за духовно-патриотические факультативы, введённые по всей Белоруссии. Я лично по благословению уже лет пять посещаю несколько школ…

– И какое ваше впечатление от молодёжи?

– Ужасное. В одной из школ я был просто в шоке… Как всегда, там проводили мероприятие для галочки, но они не понимали, кого позвали. Думали, наверно, что молодой, легче с таким. Но я люблю от сердца говорить, причём незамудрёными словами, на понятном для молодёжи языке. За пару дней перед тем я объехал несколько школ, и было очень тяжело – это сейчас указ архиерея вышел, чтобы к каждой школе был приписан свой священник, а раньше такого не было: кого руководство образования знало, тому и звонили. И вот приехал я в одну школу – там с 5-го по 11-й класс надо было провести по уроку. Целый день на ногах. Говорил о разном. Детям – что вот вы сейчас друг друга не любите, пытаетесь друг друга гнобить, издеваться, хотите показаться друг перед другом… Пришлось пропесочить и учителей: вам предоставлена возможность сделать детей лучше, а вы зарылись в бумажках и отчёты пишете. Говорил, что задача духовенства – дать один чемодан юному человеку в дорогу жизни, чтоб он мог быть со Христом, несмотря на искушения этого мира, а учителя должны дать школьнику чемодан со знаниями для каждодневной жизни, а не с мёртвым грузом. В конце я предложил задавать вопросы. Конечно, ученики застеснялись, потому что рядом преподаватели. Но, выходя, директор разрешил побеседовать с учениками один на один. Потом завуч по воспитательной работе бегала, искала детей – их на уроках нет, а они стоят в коридоре и ждут всю перемену, чтобы в течение всего урока задать мне свой вопрос. Кто-то спрашивал, как найти друзей, кто-то – как избавиться от скверной привычки, кто-то – как молиться, а кто-то просил меня помолиться… Один рассказал, как в блудную страсть впал, и спрашивал, как от этого избавиться, – а ведь человеку всего 14-15 лет! Столько самых разных искренних вопросов, что я понял: детям катастрофически не хватает духовного питания.

– То есть получались как бы мини-исповеди? Что ж в этом ужасного? Или вас шокировало, насколько дети заброшены?

– Да, они никому не нужны. Родители зарабатывают на пропитание, учителя книжки пересказывают, а до души ребёнка дела никому нет. Я, будучи молодым, никогда не додумался бы до таких вопросов, чтоб спросить у священника. С одной стороны, дети демонстрируют, что им на всё наплевать, но на самом деле они доброго просто не могут делать, не хватает воли, душа не развита.

– Вы упомянули, что многие из вопросов современных детей вам и в голову бы не пришли… Какой-то у вас особый путь был, верующая семья?

– Нет, семья у меня нецерковная, только сейчас мама с папой потихоньку приходят к вере. Мама дома заходит в комнату, где я жил, молится перед иконами. А я пришёл к вере рано, лет в 15, и в постриге уже почти 9 лет. Два года не был дома, созваниваемся только – там, где провёл детство, искушений слишком много…

– Как в школе относились к вашей религиозности?

– Понятно, что пришлось много что потерпеть. Зато это помогло какое-то сострадание воспитать в себе. Вот мы, братия, живём здесь и поддерживаем друг друга, нестроений нет. Может быть, потому, что нас мало. За последние месяцы приняли несколько человек, но молодёжь пока не идёт…

– Но вы же пришли в своё время…

– Я-то давно к этому шёл, в семинарию хотел поступить. Учился в школе я плохо, больше любил работать, мне даже после выпуска звонила классный руководитель, говорила: «Саша, кто нам будет теперь собирать металлолом и макулатуру, ведь успеваемость нашего класса упадёт!»

– То есть сбор макулатуры и металлолома, как в советское время, у вас входит в «успеваемость класса»?

– Да, у нас так. Потом я свою успеваемость повысил, мне помогли. Но скажу прямо: моё прошлое – это прошлое. Есть такой старец, Симеон Афонский, он говорил: сделай своё прошлое почвой для покаяния, а настоящее – временем для исправления. Я так живу.

Мысленно подвожу итог своего пребывания в Витебске и потому напоследок прошу отца Александра сказать о городе.

– Говорят, Витебск раньше был городом атеистическим, поэтому здесь тяжело прививается вера. Из-за этого сект много. Как-то разговорился в храме с молодым человеком, тёзкой моим, оказалось, кто-то его в секту московского происхождения втянул. У них там заставляют ходить в храмы строго по времени, двенадцать самых дорогих свечек ставить у Казанской – потом стоять рядом минут двадцать недвижно. Главная у них типа сканирует болезни за деньги и даёт способ излечения. В секте Александр какую-то должность занимал, и две недели мы с ним встречались в храме, разговаривали. Слава Богу, сумел вырваться из секты, правда пришлось для этого уехать за границу…

– По вашему описанию похоже на оккультную секту Ольги Асауляк…

– В этом я не разбираюсь. Но вообще у нас, в сравнении с другими городами Белоруссии, много храмов.

Потом я посмотрел епархиальную статистику: 31 действующая церковь плюс шесть домовых, четыре храма строятся, пять ждут освящения… А ещё есть духовное училище, рядом – отдельно – женское, детский православный плюс оздоровительный лагеря, просветительский центр, медицинское, тюремное, трезвенническое братства… В общем, большое хозяйство.

– Что ещё? – вспоминает отец Александр. – В этом году люди стали жертвовать картофель для студентов. Помидоров урожай хороший… Прихожане любят ходить на престольные праздники из храма в храм. Наш архимандрит хорошо говорит проповеди, так специально приходят послушать. Отец Сергий призывает чаще причащаться. Как-то он попросил меня собрать цитаты из святых отцов о частом причащении, я распечатал, а он с амвона зачитал. И прихожане реально стали почти каждую неделю причащаться.

Отец Александр провожает нас до монастырских ворот. Тихо. Скрип открывающейся створки эхом отдаётся в тёмных производственных корпусах.

– В субботу поеду к матушке Евдокии, настоятельнице Евфросиньевского монастыря в Полоцке, – говорит отец Александр, задумчиво глядя на нашу машину. – Мы с игуменьей дружим, она удивительный человек, как мама нас встречает.

– А мы вот ещё не решили, куда завтра поедем…

– Поезжайте к ней, не пожалеете, там хорошо!

Что ж, пусть это пожелание отца иеродиакона будет нам благословением: поедем в Полоцк.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска