(Продолжение, начало в №№ 913, 914)

Неудавшийся проект

Из заметок Михаила Сизова:

В древний русский город Смоленск (в «Повести временных лет» он упоминается до 863 года) мы въезжаем уже ночью. Предлагаю Игорю свернуть к аэродрому «Северный», что в паре километров от шоссе. Но сам понимаю: время позднее, да и пустят ли нас на охраняемый объект?

Там, на аэродроме, есть мемориал, который я бы назвал венцом – или трагическим символом – альтернативной судьбы Русского государства. Это моё личное мнение, никому его не навязываю.

Историческая последовательность такова. После татаро-монгольского нашествия Русь распалась на несколько частей. На западе образовалось Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское. Это было мощное государство, включавшее земли современных Белоруссии (полностью), Литвы (за исключением Клайпедского края), частично Украины и нынешней России, в том числе города Смоленск, Брянск и Курск. Ещё в него входили кусочки Польши (Подляшье), Латвии, Эстонии и Молдавии. Русский язык был в нём государственным, а официальной религией долгое время считалось православие. Княжество имело одну из сильнейших армий в Европе, во всяком случае именно смоленские полки под командованием князя Семёна Ольгердовича решили исход Грюнвальдской битвы в 1410 году, после чего движение германцев на восток остановилось. Роль «литовских» князей в нашей общей истории такова, что на памятнике «Тысячелетие России» 3 из 26 фигур посвящены им. Новгород и Псков постоянно тяготели к этому, действительно великому, княжеству, подумывая о слиянии с ним. По логике вещей, именно там был центр собирания Русских земель. Но этого не случилось. Почему?

В 1569 году Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское заключило Люблинскую унию с Польшей, и образовалась Речь Посполитая. Командовали в новом федеративном государстве исключительно поляки. И как таковой федерации не получилось – польская шляхта, считая себя носителем передовой европейской культуры, стала насаждать свои обычаи и порядки, загоняя православных фактически в гетто. Чтобы выбиться на первые должности, следовало быть католиком – и прежняя русская элита растворилась в шляхте, в большинстве своём изменив православию. А что же с «точкой сбора» Русского государства? Тут произошло удивительное – и это до сих пор тяготеет над поляками.

Феномен прежнего «литовского» княжества заключался в том, что оно было открыто разнообразию культур, национальных обычаев и языков. Думаю, шло это от русских – ведь изначально Русь строилась на объединении разных народов, славян и финно-угров, для чего и пригласили «со стороны» князя Рюрика. То есть русские, которым позже удалось выстроить величайшее государство от Балтики до Тихого океана, изначально были настроены на «соединение всех», таков наш ментальный код. Литовцы также в ту пору отличались терпимостью к другим культурам. А поляки – они сознавали себя культуртрегерами, решившими в своё время со всем пылом включиться в западную цивилизацию, и были ярыми её прозелитами. Tertium non datur – третьего не дано: или Рим, или варварство. И вот парадокс: русско-литовский универсализм, который позволял объединять племена и народы, поляки не восприняли, но собирание Русских земель посчитали своим законным правом, перешедшим по наследству от руссколитовского княжества.

Что было дальше, мы знаем. Войны за Украину (это были приднепровские окраинные земли Речи Посполитой и Русского государства – нынешнюю Западную Украину тогда Украиной не называли), попытка посадить польского короля в Москве в 1612 году, раздел Польши, реванш – когда поляки с Наполеоном снова вошли в Москву, дальнейшие разделы Польши… Создать великое государство «от можа до можа» (от Балтийского моря до Чёрного моря) полякам не удалось, гонор был посрамлён. Что, впрочем, не помешало им после 1918 года снова взять реванш: вопреки Версальскому договору, который определил международные границы по итогам Первой мировой войны, Польша решила забрать себе часть Украины и Белоруссии. Началась так называемая польско-советская война. Минск оказался под Польшей, так что первой столицей образованной в 1919 году Белорусской ССР стал… Смоленск. В 1920 году войска поляков вошли в Киев, хотя вскоре были и оттуда выбиты.

И вот здесь мы приближаемся к мемориалу на аэродроме «Смоленск-Северный»… Но не будем спешить, приведу ещё несколько фактов.

Гибельная цепочка

Во время той войны, 1919–1921 годов, в польский плен попало от 130 до 165 тысяч красноармейцев. Как их содержали в польских концлагерях? Один из французских инспекторов писал в отчёте: «Лагерь представляет собой настоящий некрополь». Заключённых не душили в газовых камерах, а просто оставили умирать от голода, холода и болезней.

Из отчёта российско-украинской мирной делегации от 21 февраля 1921 года: «Положение русских пленных в Польше настолько бедственно, что, если принять за норму смертность среди пленных в лагере Тухоли за октябрь минувшего года, в течение 5-6 месяцев должны вымереть все русские пленные в Польше». В 1922 году полпредство РСФСР в Польше выразило ноту протеста, в которой среди прочего отмечалось: «Арестованных ежедневно выгоняют на улицу и вместо прогулок обессиленных людей заставляют под команду бегать, приказывая падать в грязь и снова подниматься. Если пленные отказываются ложиться в грязь или если кто-нибудь из них, исполнив приказание, не может подняться, обессиленный тяжёлыми условиями своего содержания, то их избивают прикладами». В ноте был заявлен «категорический протест против невероятных условий содержания, против издевательства и жестокостей». И звучала угроза: «Выражаем твёрдую уверенность, что преступные действия… не останутся без строжайшего наказания».

Из польского плена вернулось около 75 тысяч человек, остальные в большинстве своём погибли. И некоторые историки считают, что Катынский расстрел в 1940-м – это месть Сталина, который был участником той советско-польской войны. Арестованы и приговорены к смерти были в основном военные и полицейские. Об их количестве и причине арестов до сих пор спорят. И непонятно, почему этих польских военных арестовали, а остальных – из тех, что оказались на советской территории после присоединения западных частей Украины и Белоруссии – не тронули. Так называемую армию Андерса – почти 76 тысяч польских военных – советская власть кормила, содержала в хороших условиях (потрачено было 400 млн рублей), хотя та с началом Великой Отечественной войны отказалась воевать против немцев вместе с Красной Армией. В 1942 году этим 76 тысячам дали оружие и отпустили с Богом – из СССР через Иран отправили на соединение с британскими войсками. Почему же этих польских солдат, офицеров и генералов не расстреляли? Значит, не было такой цели?

Польский мемориал на аэродроме «Смоленск-Северный» в память авиакатастрофы 2010 года

В Польше Катынский расстрел считают геноцидом: мол, советы хотели уничтожить цвет польской нации. В 2000 году в местечке Катынь был сооружён мемориал, и российские власти ежегодно принимали участие в поминании жертв Катынского расстрела. Так было и в 2010 году: премьер-министр Владимир Путин пригласил в Смоленскую область премьер-министра Польши Дональда Туска и 7 апреля состоялась памятная церемония. Чуть позже в Катынь отправился и президент Польши Лех Качиньский. На президентском самолёте, помимо Качиньского, были командующие войсками, депутаты сейма, епископат – словом, верхушка страны. Отдельно на Як-40 летели журналисты. Ещё до вылета лётчиков предупредили, что над Смоленском густой туман и лучше садиться в Минске, а оттуда ехать на машинах. Но президентский борт это проигнорировал и направился в Смоленск – по всей видимости, Качиньский посчитал, что ему пытаются подпортить церемонию. Даже увидев, что аэродром действительно скрыт густым туманом, польские лётчики всё равно запросили разрешение снизиться до ста метров от земли, чтобы убедиться в невозможности посадки. Автоматическая система предупреждения орала в голос, что перейдён порог опасности, но лётчики продолжали снижение, чтобы увидеть огни аэродрома. В итоге президентский Ту-154 врезался крылом в берёзу. Погибли все 96 человек.

«Чёрные ящики» сохранились. Запись переговоров показала, что в кабине пилотов находился посторонний. Им был генерал Власик – он, как видно, следуя приказу, и руководил посадкой. История дикая – взять и угробить верхушку государства из-за гонора самого польского президента, возомнившего, что ему хотят испортить политическое мероприятие, каковым было посещение «польской Голгофы».

Дальнейшие события напоминают трагифарс – следил я за всеми перипетиями и не верил глазам и ушам. Польский политикум сразу же обвинил Россию в теракте. Когда расследование показало, что взрыва не было, в ход пошли другие версии, в том числе предположение, что русские распылили над аэродромом реагент, вызывающий туман. Из смерти президента сделали культ – около храмов и во дворах домов стали появляться импровизированные памятники в виде макетов Ту-154. Прошло двенадцать лет, но безумие продолжается. Такой, например, эпизод. В польском сейме голосовали за признание России «спонсором терроризма» в связи с военными действиями на Украине, но голосование было сорвано. Почему? Часть депутатов, включая экс-министра обороны Польши, настаивала на включении в резолюцию также обвинение России в теракте с президентским самолётом в 2010 году. Результаты многочисленных экспертиз, расшифровка записи переговоров лётчиков – всё это для них «подделка».

На месте его крушения стоит теперь памятный камень с табличкой. Место скорби. Жаль погибших. Но также это символ того самомнения, что было свойственно польскому политикуму на протяжении всей его истории. Собственно, из-за него и не смогла Речь Посполитая стать империей «от можа и до можа».

Мемориал с проблемами

Переночевав в одной из гостиниц Смоленска, рано утром выехали в сторону Белоруссии. Мемориал «Катынь» по пути. Почему именно так назвали – непонятно. До одноимённого села семь километров, а расстрельное лесное урочище, принадлежавшее ГПУ-НКВД, называлось Козьи Горы, рядом – деревушка с таким же названием. Видно, пропагандистам понравилось слово «кат» – то есть «палач» по-польски. Кстати сказать, в русский язык из польского это слово пришло во времена Петра I, но не прижилось, а в белорусском и украинском осталось – как культурное наследие польского владычества.

Зашли в административное здание мемориала, представились. Заместитель директора встретила нас насторожённо: «А вы заранее об интервью договаривались?» Отвечаем, мол, пусть будет не интервью, мы согласны на обычную экскурсию. Она отправляет нас к заведующему научно-просветительским отделом Ярославу Солдатенкову. Тот вводит нас в курс дела:

– Наш мемориал состоит из двух частей – польской и российской, где захоронены репрессированные советские граждане. Российский мемориал был открыт позже, в 2018 году.

– А почему поляки раньше построили? Они были более мотивированы? – спросил Игорь.

– Да, конечно. У нас это рядовой мемориал, каких много в России, а там Катынь – политический жупел, сакральная жертва, которую всё время раскручивают в общественном сознании. Итак, в 18-м году…

– Диктофон выключите! – вдруг раздался голос за спиной.

Оборачиваюсь. Как оказалось, это директор мемориала. Видно, что взвинчен. Говорит:

– Послушайте, у всех наших сотрудников, в том числе у Ярослава, есть в должностных обязанностях такая строчка: «Любые интервью давать только с разрешения руководства». Ярослав моего разрешения не получал.

– Но мы неофициально…

– А зачем тогда включили диктофон?

Выключаю запись, далее следует приватный разговор. Объясняем, кто мы и зачем здесь. Директор говорит, что тема Катыни используется в провокационных целях разных политических сил и вообще… его уже достали всякие деятели. Поляки или россияне – не уточняет. Расходимся мирно. Понятно, что мемориал здесь необычный. Бывали мы в Сандармохе, Левашовской пустоши и других подобных местах, где захоронены жертвы репрессий, но ничего подобного не встречали.

Входим в сам мемориал, на польскую его часть. Бетонная стена с табличками, на которых имена расстрелянных поляков. Бетон грубый, с оплывами, стилизованный под какую-то разруху, порос уже мхом. А таблички… ржавые.

– Это они так специально сделали – не из нержавейки, а из железа, чтобы ржавчиной покрылось, – предполагает Игорь. – Чтобы более мрачно выглядело. Артисты.

Перед стеной что-то вроде алтаря (установлен по благословению Папы Римского Иоанна Павла II), тоже железного, ржавого, а под стеной – колокол, подземный. Чтобы звон из-под земли исходил. Символично, но… не по-христиански как-то. Колокол вверху должен быть, чтобы все слышали, а иначе зачем он?

Далее – российская часть мемориала. Идём вдоль Стены памяти с табличками, на которых русские имена. Таблички как новенькие, из нержавейки. Выходим к деревянной площадке, в центре которой – плакучая ива. Понятный и трогательный символ печали. Без ржавчины. За площадкой в лесу – простой деревянный крест с иконкой и табличкой. Читаю: «Священномученик Николай, пресвитер Витебский (Околович)». И дата смерти: «1934 год». Известно, что с начала 30-х, то есть задолго до казнённых поляков, здесь уже расстреливали осуждённых по политической статье. Понятно, что и поляки были «политическими», какой уж тут геноцид…

Катынь. Польский мемориал с железным католическим престолом

Катынь. Стена памяти с табличками, на которых русские имена

Слышим молодые голоса. К плакучей иве подошли парень и две девушки. Игорь спрашивает:

– Какое у вас впечатление от мемориала?

– Столько фамилий! – отвечает одна из девушек. – Есть одинаковые, наверное из одной семьи. Сколько русских людей загибло! Страшно.

– Но ведь больше полвека прошло. Теперь-то чего страшиться?

– Так ведь всегда бывают какие-то разборки, внутри страны или между странами. И всем попадает. Вот сейчас война идёт, и тоже люди не виноваты, а всё равно гибнут.

– А среди ваших родственников репрессированные есть? – спрашиваю.

– Я интересовалась, у меня нет.

– А моя фамилия польская – Амшаринская. Большинство Амшаринских были шляхтичами, – говорит другая девушка. – Искала я в архиве своих предков, но не нашла. Сейчас смотрела фамилии на табличках, тоже не нашла.

– Как вам польское кладбище по сравнению с российским?

– Похоже, не ухаживают за ним, таблички ржавые.

– Нет, так специально сделано, – не соглашается Игорь. – А вы здесь просто так или на экскурсии?

За девушек ответил парень:

– Мы из Смоленска. Меня привозили сюда со школьной экскурсией в 14 лет, а сейчас вот решил подругам показать. Так лучше запоминается, когда сам идёшь и смотришь.

– Как думаете, что можно пожелать в таком месте?

– Не забывать того, от чего мы ушли. В первую очередь. Не повторять ошибок.

– Чтобы всё решалось мирно, на словах, – поддержала парня девушка.

– А всегда можно решить?

– Конечно, всегда компромисс можно найти, было бы желание.

– Так думаете? – Игорь явно решил прочитать лекцию молодым людям. – Откуда начались репрессии в тридцатые годы? Сталин убирал старую революционную гвардию с завиральными троцкистскими идеями о мировой революции, которая умела только революции делать, разрушать и тормозила преобразование страны. Как с такими договариваться, ведь счёт в преддверии войны шёл на годы и месяцы?

– А другие-то при чём, которые тоже пострадали?

– Здесь вы правы. Пошли тогда по простому пути: рубили без разбору, кто, казалось, будет мешать, а других – в лагеря… Жестокий век.

– Так век сейчас уже другой.

– Век другой, а войны никто не отменял, – говорю я и спрашиваю парня, который назвал себя Кириллом: – А вы как, не попали под мобилизацию?

– Я сам пошёл на контракт, – ответил Кирилл. – У меня было своё дело, я ипэшник, продвигал промышленный альпинизм. Но моя бригада распалась, все ребята отправились в военкомат. Закрыл я свой ИП и тоже за ними.

– А сколько вам лет?

– Двадцать два.

– Военная специальность какая?

– Ракетчиком срочку служил. Я знаю, что призовут. И лучше по контракту поеду, чем бегать от повестки.

– Не страшно?

– Так я ж говорю: наши ребята там. Им повестки сразу пришли, а мне нет, по категории здоровья – зрение не очень. Поэтому я уже сам добился, вот сейчас прохожу комиссию.

– Ваш проводник – герой, – Игорь обращается к девушкам. – Это не шутка, я серьёзно говорю.

– Мне кажется, если произвести опрос в крупных городах, таких как Москва и Питер, то много молодёжи высказалось бы против мобилизации, – продолжает Кирилл. – Некоторые прячутся. А по мне, так это очень стыдно. Если на секундочку представить, что у нас творится то же, что на Украине… Мы не должны этого допустить, абсолютно. Как бы страшно ни было, жизнь преподносит нам такое вот испытание, и нужно трезво осознавать проблему, решать её, а не убегать от неё. Само не рассосётся.

Девушка вдруг поддержала парня:

– Чего бояться? Что суждено, от того не убежишь. Война всех коснётся, я уверена.

– Ну, кто-то будет бегать, кто-то сражаться, – соглашается Кирилл. – Крысы с корабля всегда первые бегут.

Смеёмся.

– А думаете, что корабль тонет?

– Это они думают, что тонет, поэтому и бегут.

– Помогай вам Бог… Дайте пожму руку! – расчувствовался Игорь. – Такая радость для нашего поколения, когда встречаешь таких ребят!

Прощаемся, идём к выходу. Какая неожиданная встреча. И где!

Зачем установили такой гигантский крест в лесу – непонятно

Памятник репрессированным советским гражданам

На выходе вижу информационные стенды, которые не заметил поначалу: «Польско-советская война 1919–1921 гг. Судьба красноармейцев в польском плену». На снимках – измождённые лица. В подписи сказано, что пленные, которые не могли стоять на ногах, держались друг за друга, чтобы не упасть… Тут же историческая справка: «19 марта 1921 г. был заключён мирный договор, закрепивший за Польшей Западную Белоруссию и Западную Украину, на территории которых проводилась насильственная полонизация населения. Белорусские и украинские языки запрещалось использовать в государственных учреждениях, были закрыты почти все национальные школы, библиотеки, театры, газеты и журналы. Православные церкви массово закрывались или передавались в распоряжение римо-католиков. В 1921–1939 гг. с этнических польских земель в Западную Белоруссию было переселено около 5000 колонистов-“осадников” и польских чиновников, которым передавались земли “враждебных к Польше” лиц». Ровно всё то же, что было на Украине…

В 2017 году против этой размещённой на стендах информации протестовало МИД Польши: мол, «информация о количестве умерших пленных недопустимо преувеличена» и вообще такое поведение российской стороны недопустимо. И чего возмущались? Правда глаза колет?

Два креста

Из заметок Игоря Иванова:

В Катыни, как мне показалось, всё пропитано политикой. Где-то это российско-польский политес, где-то политиканство, где-то геополитика. Может быть, поэтому меня тронула больше всего одинокая символическая могила в глубине леса, а не вся эта бетонно-металлическая монументальность. Мемориал, его объекты вроде 10-метрового постмодернистского железного креста, памятник «Расстрел» скульптора Ковальчука в окружении бетонных глыб, кажется, призваны убедить, что убиты и захоронены тут какие-то мученики-атланты, сверхлюди, умевшие терпеть и смеяться в глаза смерти. Но я думаю, что это не так. Одинокий деревянный крест священномученику Николаю Околовичу, сравнительно недавно появившийся тут, судя по не успевшему почернеть дереву, – он не людям вообще, а конкретному человеку, и это мне понятнее всего. Вот жил батюшка, трудился во славу Церкви и Отечества, но грубая репрессивная машина переехала его ни за что ни про что: ни спокойной старости, ни кончины безболезненны, непостыдны, мирны, ни благодарности потомков – вместо этого истязания, страх и крушение трудов всей жизни.

Протоиерей Николай Околович

На кресте небольшая табличка, на которой размещены краткие сведения об отце Николае. Обратите внимание на географию: родом он из-под Витебска, куда как раз мы направляемся, учился в Московской семинарии, был ректором семинарии в Воронеже, где участвовал в деятельности 14(!) просветительских и благотворительных учреждений. Потом служил в Двинске, затем был редактором «Полоцких епархиальных ведомостей». В Витебске настоятельствовал в Николаевском кафедральном соборе… Человек исключительно неконфликтный – в школе он даже получил прозвище Николай Миротворец, но когда его храм захватили обновленцы, ушёл, отказавшись принять обновленческий архиерейский сан. Где погиб, как и где похоронен – это неизвестно. И я так вижу: растворившись в воздухе родной ему Великой Руси, без границ и разделений, он стал ещё одним её небесным ангелом-хранителем и заступником перед Богом. Но на кресте написано, что здесь – предполагаемое место упокоения погибшего в 1934 году батюшки, потому что «29 сентября 2011 года здесь возле проволочного ограждения обнаружена табличка с надписью: “Похоронен священник”». Пусть будет так, даже если это «предположительно». Ведь это важно, чтоб существовало конкретное место на земле, где можно помолиться за усопшего. Делаю себе зарубку на память – постараться узнать об отце Николае поподробнее.

Выходим за ограду мемориала, где высится Воскресенская церковь (фото на стр. 18). Подумалось: «Вот куда нужно было зайти, поговорить со священником». Не догадались созвониться. А так храм закрыт. Жаль.

Храм был построен ровно десять лет назад. В июне 2010-го Патриарх Кирилл побывал здесь, смотрел, как ведутся строительные работы. Сказал: «Это место должно быть местом священных воспоминаний… местом общей молитвы и примирения. Ничто так не примиряет людей, как общие страдания». Ну и дальше Патриарх назвал польский и русский народы «братскими», «потому что мы славяне», «пусть это общее страдание, общая боль и общая кровь примирят нас». Что тут скажешь? Дежурные вроде слова. А сколько в них упаковано мифов, которые мы, русские, себе насоздавали. И славянофильская иллюзия о славянском единстве, которую многажды, начиная с XIX века, опровергали сами эти «братушки», участвуя в походах против нас, – а мы всё никак не можем от мифа отделаться, как от репья на штанине. И про общую боль, которую поляки вовсе не считают общей: лучшее они традиционно приписывают себе, всё худшее, дикое – нам. И воспоминания-то у нас с разным знаком.

По дороге от Катыни было время поговорить. Михаил рассуждал о Польше, её исторических болячках, современной политике – он вообще много интересовался этой страной в своё время, состоял в переписке с поляками. Этого я никогда не понимал. По мне, так они всегда оставались «пшеками», ненавидящими русских – иногда скрытно, как в годы СССР, а иногда явно, как сейчас, – в зависимости от возможностей. Сейчас на пике ненависти. По опросам, 94 процента поляков готовы сегодня воевать с нами – ну разве это не диагноз, не сатанинское помрачение, подобное украинскому? Думаю, у нас и десяти процентов не наберётся желающих воевать с Польшей – на кой она нам сдалась? Многие из нас даже представить не могут, насколько глубоко за последние четверть века деградировали население и культура той страны, которую мы когда-то знали как ПНР и которая для многих представителей нашей интеллигенции была, можно сказать, окном в Европу. Но именно в это окно и выдуло из Польши всё, что было нам интересно и дорого. И произошло ровно то, о чём с досадой говорил герой Чехова: «Пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже неглупый человек, но стоит только заговорить с ним, например, о политике… как он заводит такую философию, тупую и злую, что остаётся только рукой махнуть и отойти».

И всё же я уверен, что есть где-то в природе поляки – патриоты России. Встречаться лично не доводилось. Считается, что в Белоруссии проживает поляков до пяти процентов, в основном близ границ с Польшей и Литвой, – как знать, может, в этот раз доведётся повстречать хотя бы патриотов Белой Руси.

Дорожные заметки

От Катыни до границы с Белоруссией – полста километров. Собственно, граница условная, при желании КПП Кругловка можно запросто объехать по просёлкам. И мы, честно говоря, ожидали, что в разгар мобилизации тут будет стоять очередь из автомобилей. Весь Интернет был переполнен сообщениями о бегущих за границу уклонистах. Но, видно, граница с Белоруссией – это не та граница. Никаких таможенных процедур, и досмотра вообще никого. Но машину нашу всё-таки остановили. Перед нами шла легковушка с молодыми людьми – её остановили перед нами, но не погранцы, а люди в военной форме без знаков различия, и указали ей отъехать в сторону. Следом проверяльщик заглянул в нашу кабину: на лице его не отобразилось ни малейшего интереса к нам, но Михаила предъявить паспорт всё же попросил. Мельком глянул – езжайте. До Витебска – 60 км.

Когда въезжаешь в незнакомые пределы, невольно начинаешь думать в режиме: это «как у нас», а это «совсем по-другому». Но особенно глаз заострён всё же подмечать различия.

Первое, что удивило. Еду не спеша, но обгоняю легковушки во множестве. Дорога широкая, по две полосы в каждую сторону, да ещё с широкими заасфальтированными обочинами, отделёнными сплошной линией. Заметив меня в зеркало заднего вида, автомобили съезжают за неё на полкорпуса, как бы освобождая трассу. Хоть мне этого и не требуется – при необходимости обгоню сам. У нас такой галантности от грузовиков-то не дождёшься, не то что от легковых машин. И в целом поток машин движется медленнее, чем у нас, и гонщиков за всё время экспедиции я встретил лишь пару-тройку, и те были с российскими номерами. Почему? Может быть, потому, что расстояния в республике невелики? Или люди такие – никуда не спешат? Это притом что камер фотофиксации на порядок меньше, чем где-нибудь в Подмосковье. И дорожной инспекции не заметил на дорогах – вообще ни разу. В конце концов я даже стал чувствовать себя неловко: вроде скорость не превышаю, а будто лихачу. Потом посетила догадка: «А может, в Белоруссии нет нештрафуемого порога превышения скорости?» В России-то мы привыкли ездить на знак 90 км/ч со скоростью 110. Остановился у бензоколонки, спрашиваю водителя. Порог есть, но не 20 км/час, а 10.

В общем, загадку неторопливости я для себя так и не разгадал. Возможно, гоголевское «какой же русский не любит быстрой езды» – это не про белорусов.

К слову, о бензоколонках. У нас одна АЗС напротив другой стоит и цены на один и тот же бензин могут значительно различаться. А тут на дорогах, во-первых, такого не бывает, чтобы автозаправки стояли рядом. А во-вторых, по всей стране цена бензина практически одна и та же. Причём как на частных АЗС, так и на государственных, как у российской «Татнефти», так и у какой-нибудь местной «Брамы». Но что меня на самом деле потрясло (немного же россиянину надо!), так это что на каждой АЗС есть тёплый туалет со смывом и рукомойником с горячей водой, притом кабинки обычно раздельные – мужская и женская. Думаю, наши водители мои чувства поймут – у нас-то с грехом пополам в кафе при АЗС в недавние времена туалеты оборудовали, и именно из-за кафе – так по закону положено. А обычно даже будки деревянной на заправке не сыщешь. А тут как-то остановился я заправиться, выпил кофе (кстати, цены не такие конские, как на АЗС в России), смотрю: рядом с туалетной кабинкой ещё одна – на двери нарисован душ. Подхожу к девочкам у прилавка, спрашиваю, мол, что за служебное помещение такое. А девочки мне: «Вы что, желаете душ принять? Пожалуйста». – «Сколько стоит?» – «Бесплатно»… Держите меня, водителя с тридцатилетним стажем, а то упаду! Выясняется, что возле этой АЗС на трассе частенько останавливаются ночевать в кабинах водители длинномеров, ну и «им же надо утром где-то душ принять»…

Дорога до Витебска незагруженная, ровная, так что успеваю поглядывать по сторонам. Земли здесь не очень-то плодородные – это видно. Но никаких разрушенных ферм, разорённых деревень с проломленными хребтинами крыш – кругом живые деревни, скорее даже посёлки, потому что видно – дома благоустроенные. Храмов не заметно – стало быть, построены они в советские годы. Встречаются агрогородки со стандартными домиками в ряд. Это считается таким как бы ноу-хау президента Лукашенко, но на самом деле идея благоустроенных посёлков для крестьян, чтоб «как в городе», ещё в 1930-х была выдвинута в РСФСР и уже тогда планировали построить их несколько тысяч. Чтоб крестьянин ходил работать в поле как на завод. Но победили колхозы.

О том, что страна аграрная, постоянно напоминают выложенные вдоль дороги фигуры из тюков сена, изображающих коров, избы, трактора и пр., – этакий забавный сельхозарт. В одном месте останавливаюсь заправить машину. Рядом какая-то ферма, и запах свежего птичьего помёта облаком стоит над бензоколонкой. Со слезящимися глазами захожу в помещение АЗС – там ситуация не лучше. Расплачиваясь, выражаю сочувствие девушке на кассе: «Эх и трудно же вам тут работать!» Она искренне удивлена: «Почему?» – «А запах?» – «Какой запах? Ах, этот… Так я привыкла, не чувствую». Тут стоящий в очереди мужик не то всерьёз, не то в шутку произносит: «Это ж Белоруссия, понимать надо!» Кстати, оплачивать везде можно картой «Мир», и потому, въехав в страну, я ещё несколько дней не видел в глаза наличных белорусских денег.

По всей Белоруссии вдоль дорог установлены вот такие фигурки из тюков сена и подручных материалов, скрашивающие однообразный пейзаж за окном

Вдоль трассы много памятников Великой Отечественной: братские могилы, стелы у фронтовых рубежей, памятники полкам, – всё в самом лучшем виде. Широкая и прямая как стрела трасса Р-21 плавно переходит в Московский проспект Витебска, и много километров ещё, никуда не сворачивая, едем по нему до самой Западной Двины, делящей город пополам. Здесь, на берегу, стоит самый высокий в стране, 56-метровый, памятник Великой Отечественной – «Три штыка», символизирующий единство воинов, партизан и подпольщиков. Неподалёку недавним решением Александра Лукашенко выделена площадка для строительства Софийского собора – он будет почти такой же высоты, как и «штыки». Надо понимать, что София в восточной христианской традиции – это такой пуп всех окрестных земель. Таким главным символом София стала в Константинополе, Новгороде, Вологде. Первоначально хотели поставить новый собор в парке Партизанской славы, в самом центре города, но местные активисты в 2016 году выступили против. Якобы вырубка в парке двухсот тополей – экологическая катастрофа. Так и писали в обращениях. Ещё ссылались и на то, что храмов и без того достаточно. Аргументация противников Церкви, хорошо знакомая и у нас в России. История как под копирку напоминает протесты экоактивистов в Екатеринбурге в 2019 году. После этого площадку строительства перенесли к мосту им. Блохина, близ «Трёх штыков». Может, и к лучшему: здесь простора больше.

Ещё активисты кричали: зачем нам вторая София в Белоруссии, уже есть одна в Полоцке?! Впоследствии, глянув на новый проект, я понял, зачем ещё один, «по образу и подобию Софийского собора XI века в Полоцке»: потому что Витебск с его замечательной историей достоин её. Достоин, чтобы здесь появилась истинная София, храм-символ, обращённый к древним истокам, а не ко времени полонизации этого края, длившейся четыре века. Сегодня исторический центр города напоминает какой-нибудь провинциальный польский городок. За годы независимости здесь восстановили из руин барочные польско-литовские храмы в самых знаковых местах на берегу Западной Двины. Так советское «тело» города соединилось с литовско-польским «лицом». А где же Древняя Русь, которая берёт начало в том числе на этих землях древлян и кривичей? Нет её. А уж что говорить о Белой Руси…

Однако ж, наверно, я запутал читателя, начав с места в карьер. Настоящее знакомство с городом начнём лучше с утра. Пока же, приехав в Витебск, мы обнаружили, что уже смеркается – успеть бы поужинать да разместиться в гостинице.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска