(Продолжение. Начало в №№ 861–866, 868–876)

Вольный народ

Из записок Игоря Иванова:

Казалось бы, ну что тут такого – покормил олешка на саамской базе «Оленья» на реке Кице? Типичный туристский аттракцион. Но в памяти это осталось как одно из самых сильных впечатлений: шерстистые рога оленёнка, оказывается, тёплые! И когда суёшь ему белого ягеля, он тыкается в ладонь своей мокрой шершавой мордой – ощущение умиления прям как в детстве, давно я такого не испытывал. Хотя внешне старался не показать – неловко как-то.

Пока стоим кормим, хозяин рассказывает о характере каждого из оленей, и чем-то он мне в этот момент напоминает воспитателя детсада: так же в группе для случайного гостя все детки на одно лицо, однако воспитатель не просто их различает, но и подолгу может рассказывать о характере и привычках каждого, к каждому у него свой подход.

– Вон, старшие гоняют пацана по загону, – показывает он. – Видите, берёзы ободранные? Это они с рогов обдирают кожу. Теперь-то рога уже отросли – они вырастают за два месяца. А сбрасывают их самцы в декабре, важенки – в феврале.

Далее мы идём в вежу – хоть и туристическую, но по всем правилам построенное традиционное лопарское жилище, разумеется, с оберегом над входом – рогами домашнего оленя (рога дикого оленя оставляются на том месте, где он был убит). Название «вежа» читателю не очень-то привычно, куда легче представить чум или даже какую-нибудь ярангу – внешне они похожи: это такое же конусообразное сооружение из жердей, покрытое шкурами и с дырой для выпуска дыма. Расселись вдоль стен и ждём. Пока суд да дело, пока не зазвучал бубен, осматриваюсь. Посередине – большой каменный очаг. Над очагом – дымосборник наподобие кухонной вытяжки.

На самом деле вежи – не единственный тип жилищ у саамов: были и подземные жилища, которые использовались при нашествии врагов – может быть, отсюда пошли по Руси легенды о народе, ушедшем под землю. В свою очередь у саамов есть легенды о таинственном древнем народе, который некогда обитал на Севере, погрузился на дно океана и там продолжает жить. Невольно вспоминается карта Меркатора, про которую я уже упоминал, с изображённой в районе Северного полюса Гипербореей. Этот народ, называемый чудью, живёт под водой, как обычно: там свои птицы и звери, жители пасут оленей и тюленей, отбиваются от акул… Другой вариант легенды – воинственный народ тот, извечный враг саамов, ушёл не под воду, а под землю, «в камень». Знаток Лапландии писатель Василий Немирович-Данченко пересказывает в своей книге путевых очерков «Страна холода» 1877 года рассказ местных жителей, промышленников:

«А в этих горах чудь жила; ну, как крещёные побили её, она и ушла в камень, в нём и хоронится. По вечерам иди теперь вдоль варак – услышишь, как она внутри гор разговаривает… Против такой чуди есть и заклятие.

Промышленник выходит из вежи. Ветер чуть не сбивает его с ног; оперевшись о вежу лицом к северу, промышленник крестит воздух, повторяя до двенадцати раз: “Во имя Отца и Сына и Святого Духа, чудь некрещёная, схоронись в камень, размечись по понизью, не от меня, грешного, а от Креста Христова, не я крещу – Господь крестит, не я гоню – Господь гонит. Молитвенники соловецкие Зосима и Савватий – наши заступники, Трифон Печенгский – предстатель и защитник наш, а Варлаам Керетский – надёжа, во веки веков. Аминь!”».

Ничего в этом от заговора с обращением к злым духам, конечно, нет – это типичное народное духовное творчество. Но вот что интересно: как видно, помогли избавиться от враждебной чуди именно крещёные, то есть русские миссионеры, пришедшие на Север.

Тем временем Светлана предупреждает: то, что возникнет в сознании под однообразные звуки бубна и напевы, есть не что иное, как сообщение нам от духов, – и начинает камлать. Я закрываю глаза, расслабившись, как наказала хозяйка, и жду. Чтобы нам увидеть своего тотемного животного, она посоветовала представить в воображении то место в дикой природе, где было хорошо, – непростая задачка! Потому что мне много где на природе было хорошо, собственно, почти везде – вспоминаю ли я из детства проведённые месяцы на диком берегу реки Вятки либо однодневные выезды из города на майские праздники, когда мы с родителями в сапогах шагали по языкам шершавого крупяного снега или по только что освободившейся от снега прошлогодней пожухлой траве, переступая лужи с прозрачной талой водой…

И вот всё это вспоминаю неспешно, но тотемное животное мне почему-то не является, а только начинаю я под однообразные звуки чуть кимарить. Внезапно сеанс кончается: хозяйка спрашивает, что нам привиделось. Увы, мне – ничего, не снизошли до меня духи. Чужак. Да я и так знаю своего «тотемного животного» – это волк. Недаром фамилия моих предков, живших на Северной Двине, Волковы. Но волка на сей раз я не увидел.

Волков и подобные фамилии – это, вообще-то, производные от третьего имени, которое давали младенцу при первом пострижении волос. Было раньше у русского человека несколько имён, кроме крестильного. Дать такое имя – значит побратать человека с сильным и умным животным, как бы сделать его своим в мире дикой природы. Между прочим, боярин Волк Курицын был среди пращуров Андрея Кобылы, родоначальника династии Романовых. Но, по правде сказать, традиция нарекать такое имя не только у нас была. «Волк» в шведском языке – это «Ульф», имя, до сих пор там популярное.

Игнорирование меня духами хозяйка вежи объясняет тем, что я «не расслабился до конца». Но я-то знаю, что дело в ином: здесь слишком комфортно, чтобы явились призраки далёких предков. Вот Светлана уже и чаёк разливает травяной, с ягелем, подала замечательно вкусные пироги с брусникой – и по ходу вытаскивает, как из рукава, один за другим предметы обихода саамской семьи, рассказывая увлекательные истории их бытования. Даже зажатые москвичи разговорились и заулыбались. Слушая её, я всё больше проникаюсь сочувствием, даже любовью к этому, никогда не воевавшему, древнему гостеприимному народу (на Кольском полуострове находят стоянки саамов ещё третьего тысячелетия до н.э.), к потомкам исчезнувшей цивилизации, сумевшим поставить духов себе на службу. Они и по сей день живут с суровой природой Заполярья настолько органично, что любимые «считалки» городских экологов про «потепление», «углеродный след» и т.п. или какие-нибудь веганские рассуждения здесь, где всё строится на взаимоотношениях с оленями, просто нелепо звучат.

Саамов в России живёт всего пара тысяч человек, основная их масса – в Норвегии и на севере Финляндии, в знакомой всем с детства по сказке про Снежную Королеву стране Лапландии. Название страны как раз и происходит от прежнего названия саамов – лопь, лопари. В Норвегии они живут на берегу моря и занимаются рыболовством, в Северной Швеции – оленеводством, есть и саамы-охотники. Русские саамы, несмотря на малочисленность, занимаются всем и ощущают себя вполне самостоятельной, куда более «природной» частью этого народа – наши не изнежены разного рода льготами и субсидиями, которыми наделены саамы в скандинавских странах. Светлана с непритворным негодованием рассказывает, что, когда к ним в гости приезжают единоплеменники из-за рубежа и начинают поучать, как жить, она даёт им от ворот поворот: наши предки так жили и подстраиваться под западный стандарт мы не собираемся!

А каков этот «стандарт»? Вольный народ, среди которого не было наёмного труда, а значит, и предпосылок для лживых капиталистических отношений, зато существовал обычай общего распределения добычи и взаимопомощи. Деревни имели беспорядочный вид: каждый строил дом, где и как хотел – в этом есть общее с русскими деревнями на Севере. Ловля рыбы, забота об оленях, даже готовка пищи – всё это часто было обязанностями в равной степени мужчин и женщин. Большой свободой отличались семейные отношения – нам это, наверно, трудно воспринять. Вообще у саамов Кольского полуострова было нечто, напоминающее матриархат, – зиждилось это устроение на том убеждении, что у женщины более сильная душа. Неслучайно у саамов существует такое уникальное в мире явление – шаманы-женщины, нойды. Голос женщины был зачастую решающим в бытовых и общественных вопросах, нередко у неё могло быть несколько мужей. И олени живут у саамов свободно: их не гоняют стадами с места на место, а отпускают летом на вольный выпас – и животные сами ищут себе пропитание.

Между прочим, в разговоре мы вспомнили фильм «Кукушка» Рогожкина. «Актрису на главную роль искали сначала в наших местах, – рассказала Светлана, – у нас долго лежал сценарий, но наши саамки отказались – дескать, “мы не такие”. В результате в главной роли снялась финская радиоведущая саамского происхождения Анни-Кристина Юусо. И получила разные кинематографические премии – заслуженно. В фильме много точных деталей, и ритуал возвращения души хорошо снят. Правда, по нашей традиции во время обряда рядом с умирающим должен лечь другой человек и тремя участками тела прикоснуться к нему, – поясняет хозяйка. – Дело в том, что если отправиться за душой уходящего человека одному, то можно ничего не разглядеть в “тумане”».

Кстати, самой известной актрисой-саамкой можно считать дважды оскароносную Рене Зельвегер – у неё мать из норвежских саамов, именно она одарила дочь такой необычной внешностью.

Как-то попалось мне стихотворение саамской поэтессы Октябрины Вороновой, и в нём зацепило одно бесхитростное четверостишье:

Сковало воды гулкой стужею,

Куда ни глянь – белым-бело.

Но этот лёд –затем и нужен он,

Чтоб было озеру тепло.

Вроде бы типичное лирическое наблюдение, но что характерно: взгляд автора сосредоточен не на себе, не на человеческом восприятии – не отделяет себя от природы, с точки зрения озера воспринимает морозную стужу.

Нет у саамов ностальгической устремлённости «назад к природе» современного европейского человека. Нет этого и у арабов, например, и у китайцев, но здесь она отсутствует потому, что, собственно, не было и отрыва от природы.

Когда-то все мы были близки с природой, не жили на ней, как это сейчас говорят, а жили в ней. Куда и когда это ушло у нас, русских, да и у других «цивилизованных народов»? Может быть, вместе с лошадьми, с конной эпохой, когда мы доверили себя машинам? А может, с того времени, когда мы плотно прилепились к земному – имуществу своему и деньгам, и это затмило нам понимание, что жить в гармонии с природой и Богом под большим шатром голубых небес и есть настоящее счастье…

Вот ещё особенность саамов – у них нет ветхозаветного культа деторождения. Может, поэтому численность саамов и не была никогда велика. Да и для гармонического сосуществования с северной природой большая численность населения неприемлема. «Мужчины у нас нередко предпочитают жить в одиночку, и в обществе это воспринимается нормально, – говорит Светлана. – Здесь недалеко есть родовой Захаровский остров (моих предков по маме) – там дед Захаров жил бобылём и умер один. Значит, так ему было нужно… Дочки обычно должны выходить замуж, а вот младшего сына могут оставлять дома для помощи родителям».

«Оглядывайтесь на природу! – призывает Светлана. – Она мудра, она учит и лечит. Вот по лесу идёте – часто налетаете на паутину? Это духи так с вами говорят. Я сразу понимаю, что где-то что-то не так сделала. Идёте по лесу – обнимите дерево, спросите у него что-то… По крайней мере, если собираетесь его рубить. Сейд очень часто хочет, чтоб его обняли. Чего в этом плохого, по крайней мере это весело. Всегда нужно слушать внутренний голос: если тянет, значит, надо поддаться и подойти, обнять – жалко, что ли? А не хочется – не подходи. И никогда не надо торопиться. Вышел из вежи – рядом река, олени… веками не было нужды нам бежать-суматошиться. У нас есть такое шутливое понятие, как “саамский час”. Это тот самый час, на который мы всегда опаздываем. И вообще от городской суеты и большого количества людей у меня голова начинает болеть».

База «Оленья-51» или «Саамская деревня» – так называется это место на картах

Кэннц, шува и Тарзан-Трезор

Из записок Михаила Сизова:

– Бум-бум-бум, – отдаётся в голове шаманский бубен, затем его сменяет врезающийся куда-то в поджелудочную железу варган: – Дз-зиань-дзю-дзинь-дзиу-у…

Мы с закрытыми глазами сидим в веже, оленеводческом зимнем жилище, а нойд Светлана Матрёхина вызывает для нас «помощников», тотемных животных. Их можно выбирать – под бубен или варган, какой в воображении явится наиболее отчётливо. Хоть тресни, но никаких животных не наблюдаю. А воображением ведь не обделён. Помню, в раннем детстве мы с дружком Колей Зиминым залезали на сундук и прятались под висевшими над ним шубами. «Колька, ты что видишь?» – «Взрывы, танки едут. Пять танков! А ты что видишь?» – «А я вижу десять танков, они стреляют по врагу». И ведь реально всё это видели! Правда, из животных – только взмыленные кони, несущие в атаку будёновцев из «Неуловимых мстителей». Позже, играя в первобытных людей из приключенческой повести «Листы каменной книги», я выбрал для нашего «племени» тотемного животного – лося. Потому что нравились они мне, тонконогие и мордатые, на наскальных рисунках, что у реки Выг, в окрестностях родного посёлка. Это была игра. А тут всё всерьёз, словно перенеслись мы на тысячи лет назад, когда древние охотники выбивали на камнях те самые рисунки, ныне известные как Беломорские петроглифы. Воспоминания мои прервал голос Светланы:

– Ну, кого увидели?

– Честно сказать, ничего такого, – ответил москвич, а его подруга добавила: – Я чуть не уснула под варган. И увидела рыбу.

– Рыбу нельзя, – похоже, огорчилась нойд. – Помощники не могут быть холоднокровными – рыбами, змеями или лягушками. Никаких коров тоже не может быть. У нас у каждого тотемное животное – это или дикий зверь, или дикая птица. Ну а вы?

Игорь пожал плечами, мол, ничего не видел. Когда дошла очередь до меня, то признался, что под варган представлял плывущие по небу облака.

– О, вас сразу в верхнее место потащило, – ободрилась нойд. Знать, не напрасно шаманила, с плохой овцы хоть шерсти клок. – Обычно под варган один помощник является, а под бубен – другой, а бывают сразу оба. В процессе жизни у нас могут быть несколько помощников.

«И имя им легион», – хотел я добавить, но в чужой монастырь, как говорится… Тут Игорь спросил:

– У вас в гостях, говорят, был очень важный помощник, вроде Медведев его фамилия?

– От кого вы это слышали? Да, был из Москвы человек со своими вопросами. Он из правительства, но не Медведев. Хороший человек. Все, кто ко мне приходит, – хорошие, я так считаю.

– А варган вы используете только для обрядов или для себя тоже играете? – интересуюсь.

– Для своих оленей играю, приучила их. Сяду на пенёчек, они слышат и собираются вокруг. Правда, если кто далеко убежит, то не слышит. Мы их по звону колокольчиков ищем. Вот такие им вешаем, они по тундре далеко слышны.

Светлана показала «колокольчик», больше похожий на морскую рынду. Затем взяла в руки погремушку из рога с подвешенными копытцами и другими косточками, украшенными птичьими перьями:

– Звук у неё, как у оленьего бега, по-саамски инструмент называется кэннц, то есть копыто. Он во время ритуалов очищает пространство, отгоняет злых духов. А вот ещё погремушка, сшитая из кожи зубатки. Им тоже делается как бы защитный круг…

Нойд затрясла им – и раздался песочный, усыпляющий звук.

– Моя внучка пыталась им ауру у меня проверить, играла так, но с аурой работает другой инструмент, называется шува. Им можно ауру подправить. Ещё его называют саамским УЗИ, потому что звук проходит во внутренние органы, и если звук меняется, значит, в органе проблема. Что интересно, его слышат даже глухие люди, просто кожей чувствуют.

Светлана потрясла и этой погремушкой: шур-шур, словно метлой по асфальту. Потом показала инструмент наввьт, что переводится как «зверь». И вправду, похоже на вой волка, хотя можно спутать и с воем ветра. Ещё потюкала в металлический треугольник с хрустальным звоном. Признаться, эта шаманофония мне понравилась. Может, шаманство здесь ни при чём? Просто чуткое внимание к звукам природы, как в детстве, когда слышишь, как растут деревья. Божий мир удивителен – и что плохого в том, чтобы чувствовать его? И славить Того, Кто всё это создал? Именно Его славить, а не каких-то «помощников», приживальщиков при этом мире.

– А грибы? – вдруг спрашивает Игорь. – Используете их в шаманстве?

– Сушёные мухоморы? Пытались нас этому научить, шаманы из Сибири приезжали. Но у нас отродясь такого не было. Считаю, голову вообще нельзя дурманить, иначе унесёт неведомо куда. У нас даже табак курить начали только во время войны. Народных напитков вроде пива тоже никогда не было. Алкоголь я попробовала лишь раз в жизни – в Казахстане, на собственной свадьбе. Забыли мне сок поставить, и за весь вечер я фужер шампанского понемногу вытянула, очень пить хотелось. И состояние после не понравилось. Муж у меня русский, бывший подводник, им там, в подводном плавании, спиртное давали, и он говорит: «А как же стресс снимать?» Отвечаю: «Выйди в тундру, посиди на пенёчке, и всё пройдёт».

А мухоморами мы только оленей лечим. Они грибы любят, причём предпочитают сыроежки и белые. К червивым не прикасаются, уважают себя. Ещё арбузы любят. Когда привозим эту экзотику, так налетают, не отодрать.

– Чем вы ещё оленей лечите?

– Да они обычно сами о себе заботятся. А если ногу сломал – то в забой, тут ничего не поделать. Хотя был один случай. В этом году захожу в сарай оленёнка кормить, вижу, копытце тянет, ступить не может. Жалко ребёнка? Жалко. Говорю мужу: «Заводи машину, в город поедем. На рентген!» Схватила свою пенсионную карточку, ай, всю пенсию потрачу! Поехали. Ветеринар и рентген сделал, и ещё сам сфоткался с оленёнком – первый раз оленя видел. А ребёнок мой всю звериную поликлинику поднял на уши, напугав кошек и собак. Как начал хоркать! Они, когда зовут маму, хоркают очень громко. Только отойду от него – он хоркает. Руку положу не него – затихает. Ушиб был сильнейший, не мог стоять, поэтому кличку я ему дала Тарзан – прыгал, а не ходил. Муж издевался надо мной: «Какой Тарзан? Будет Трезор». Как собачку.

– Так оленёнок выжил?

– Ушиб вылечили. Вы его видели в загоне, с маленькими рожками – это и есть Тарзан, он же Трезор, откликается на оба имени…

Олени, лыжи и война

Сидим на оленьих шкурах, уплетаем пироги с брусникой перед дымящимся очагом, на котором варится мясо и закипает котелок для чая. Светлана рассказывает про дым:

– В тундре всё важно. Дым тоже, которым мы одежду окуриваем. Без него бы комары и мошка нас заживо сожрали. Даже олени поближе жмутся ко входу в вежу, откуда дымом тянет. Летом их вывести в тундру очень сложно. Вынесешь мешок с ягелем, они выбегут на минутку, всё съедят и бегут обратно к веже. Так что перед выездами я оленей не кормлю, иначе никуда не пойдут. Особенно страдают олени с молодыми рогами: у них там под тонкой кожицей кровеносные сосуды и комарьё просто налипает. Ещё страшнее оводы, которые откладывают личинки под шкуру.

У северного оленя благородное и в чём-то простодушное «лицо»

– Антикомариных мазей для оленей не продают? – спрашивает москвичка.

– Не знаю. Её тогда бочками закупать надо. Мы и сами-то не пользуемся. Вот бруснику как будешь собирать, натерев руки этой химией? Она же потом в пищу попадёт. А у нас еда чистая, хоть и простая. Приезжают гости – что я готовлю? Бросаю в котёл мясо, траву, ягель, немножко заливаю водичкой – и всё, на огонь. Так же и с ухой, только вместо оленьего мяса – рыба. Ещё копчения – продукт подвешиваешь над очагом и через несколько дней снимаешь, огонь-то у нас горит постоянно. Ресторанный повар упал бы в обморок от нашей простоты, но еда получается здоровая и вкусная. А если болит желудок, то крепкий мясной бульон варим – такой вам в ресторане не подадут, ложка в бульоне стоймя стоит. Добавишь в него ягоду воронику – и вот уже энергетический напиток. Выпьете – и можете в тундре весь день ничего не есть.

Хотя с чего желудку-то болеть? Оленье мясо – диетическое, из него шашлык не пожаришь, зато холестерина мало, здоровью лучше. И одежда из оленьих шкур здоровье хранит, дышит. Обувь тоже, на неё мы берём тонкую шкурку с оленьих ног. И вот вы тоже на шкурах сидите – тепло же, мягко? А рядом очаг, искры, угольки летят. Но олений мех не загорится, он только плавится. Нынче зимой остановились у нас туристы, залезли возле огня в свои спальные мешки. Захожу в вежу: «Ребята, вы чо?! Сгорите, не успеете из мешков вылезти!» Легли на шкуры и потом благодарили, хорошо выспались. Просто так на землю у нас не ляжешь, что зимой, что летом – вечная мерзлота, без шкур утром на ноги не встанешь.

Светлана показывает свою обувку: «Это парадная, для дома. Не меньше четырёх оленей на одну ногу ушло. А вот попроще». Достаёт меховые сапоги с носками, загнутыми крючком:

– Это каньги. Почему носок загнут? Чтобы на лыжах ездить. В первом упоминании о саамах говорится, что это люди, летящие по снегу. Поэтому лыжи – наш подарок миру.

– Постойте, – не соглашаюсь, – близ моего посёлка, у Белого моря, на скалах выбиты первобытные охотники с луками. Так они на лыжах за лосями гонятся. Правда, у каждого по одной лыже, а толкаются снегоступами. Получается, это ваши предки?

– Нет, у нас-то две лыжи, – нашлась саамка.

Светлана заваривает в котелок беловатый лишайник, который почему-то называют исландским мхом. «Натуральный антисептик, всех микробов убивает, мы его и в уху добавляем, – говорит она. – Ещё оленьи рога в чай строгаем, порошок из них витаминный получается, от цинги спасает». А я вспоминаю, что мне фитотерапевт Вишнёв про исландский мох рассказывал, мол, во время Гражданской войны на Севере он раненых спасал от заражения крови.

– Мне дед рассказывал, что в Великую Отечественную его тоже к ранам прикладывали.

– Он воевал?

– Добровольцем. У нас все были добровольцами, потому что по закону малые северные народы в армию не призывали. В военном билете у него записано: «Ездовой». На оленьих упряжках подвозил снаряды, эвакуировал раненых, даже, было дело, оленями из тундры подбитые самолёты вывозили. Трактора там вообще бы не прошли. Бабушка тоже служила в транспортной бригаде, водила оленей в дальний гарнизон, в родную свою Йоканьгу, нынешнюю Гремиху. И всегда говорила, что без оленей в тундре не выжить. Но вот нашла я книгу «Адрес мой – Гремиха», а там фотография бабушки и дедушки рядом со снегоходом «Буран» – рекламируют его. Это фото появилось в «Комсомольской правде» ещё в 70-е годы, когда была кампания пересаживания северных народов на новые средства передвижения. Долго я смеялась! Дедушка ведь так и не пересел на снегоход. Такая техника только для зимы, да и с собой надо возить полный ремкомплект, иначе замёрзнешь в тундре, если сломается. То же самое было и во время войны: тракторные тягачи ломались и тут уже оленей подключали. Бои, говорят, были страшные, сущий ад. В землю не зароешься, вечная мерзлота, и всюду равнина – а сверху снаряды и мины сыплются.

После войны закон поменяли и наших мужиков стали в армию призывать. Но теперь они по росту не подходили, ведь если ниже 160 сантиметров, то не брали. А мы все низкорослые. Я-то переросток, у меня размер ноги 36-й, а у мамы был 33-й. Мы, как олени, приспособлены к определённому образу жизни, к одному месту обитания. Взять саама и послать служить на Кавказ – что он там будет делать?

«Обычное дело»

– Мы люди медленные, – говорит Светлана, – но за собой стала я замечать какую-то суетливость. Не могу, например, долго грибы собирать. Если их мало, то сажусь на лодку и еду в другое место, где их можно косить. Правда, там медведица живёт, но мы друг другу не мешаем, она только из кустов наблюдает, контролирует.

– Собаку с собой не берёте?

– Я ж не охотник, да и шума не люблю. Раньше олениху брала, которая фактически у нас в веже восемнадцать лет жила, любимица. Когда на рыбалку собирались, то в лодку она первой запрыгивала, а не собака. Потом она ушла и не вернулась, видно, не хотела умирать на наших глазах. Была мне как подруга. А собака – это мужнин друг. За ней тоже уход не нужен, сама еду добывает, мышкует. Ондатра тут рядом жила, так сожрала её. Муж её брал даже на загон росомахи, а это очень опасный зверь, сплошные мышцы, может и медведя задрать. Однажды зимой, ночью, муж ехал на «Буране», и вдруг снегоход вверх подкинуло, на попа встал. Это он на росомаху наехал, и та подбросила его. «Буран» – триста килограммов, да в муже ещё сто – а вот ведь какая сила. И притом росомаха – падальщица.

– Мало кто росомах вживую видел, – говорю, – они всегда прячутся.

– Так об их существовании многие даже и не ведают! – Светлана смеётся. – Один турист мне выдал: «А что, это реальное животное? Я думал, они только в фантастическом фильме “Люди Икс”».

Зашел разговор о саамах разных стран – есть ли между ними различия. Различия есть, и их немало, замечает наша собеседница.

– Так-то у нас один саамский флаг, с синей, жёлтой, зелёной и красной полосами, которые символизируют Норвегию, Швецию, Финляндию и Россию. Есть общий день саамов, 6 февраля, конференции проводятся, к которым мы с финскими саамами позже присоединились. Поэтому норвежские, бывает, нос задирают перед нами. Однажды приехали и давай в моей куваксе – летнем переносном жилище – жерди считать, сколько их штук. «Чего это вы?» – спрашиваю. Отвечают, что это проверка, правильно ли построила. Тут я не выдержала: «Вы там у себя углы считайте! А у меня так, как было в моей семье! До свиданья, а то получите, как гонный олень лопатой по рогам». Есть у нас такое саамское выражение. Кажется, обиделись. У них там мужики власть взяли, потому что много смешанных браков, другие уже порядки!

Тут Светлана вспомнила про фильм «Кукушка». Там у саамки было два пришлых мужа – финский снайпер и русский солдат, от которых она родила двух разных детей.

– Раньше старейшины наши знали родословные вплоть до седьмого колена, не допускали кровосмешения, – объясняет она. – Но как найти мужа, если в ближней тундре одни родственники?

– На дискотеку сходить, – предлагает Игорь.

– Вот-вот. Тот артист, который снайпера играл, Вилле Хаапсало, приезжал к нам, чтобы саамский быт посмотреть. Говорю ему: «В роль вживаешься? Тогда будешь моим вторым мужем. Парень ты видный, русский язык хорошо знаешь, очень даже подходишь». Он всерьёз вроде понял, руками замахал: «У меня есть жена и трое детей!» А я тогда с синяком ходила, рогом от оленихи получила, может, поэтому не приглянулась ему? – Светлана посмеивается. – У нас синяки – обычное дело. И много одноглазых оленеводов. Рога-то не шутки.

Светлана хоть и легко шутит на эти темы, но сама же рассказывала, как ждала своего мужа из походов, когда тот на подлодке служил. Времена меняются, и многие старинные обычаи можно увидеть только в кино. И многие места обитания тоже утрачены. В Йоканьге сейчас заброшенная военно-морская база. Лумбовка превращена в военный полигон, учебные бомбы туда сбрасывают. В Поное – элитные туристические лагеря. Туда даже Джимми Картер, бывший президент США, на вертолёте в 2014-м прилетал сёмгу половить.

Но что-то, конечно, остаётся. Заметил я, что саамка часто смеётся, но не в голос – хохотать здесь не принято. И после шести часов вечера дрова не рубят, чтобы тундру не тревожить. Материться тоже нельзя, особенно в таких сакральных местах, как Сейдозеро. Простые и мудрые правила.

«Плохо не пишите»

Под конец мы всё же вернулись к «шаманской» теме – ради этого и приехали. Игорь спросил в лоб:

– Саамы – христиане?

– Конечно, с шестнадцатого века христианство здесь.

– Но с шаманством это как-то…

– Мы же всё равно на природе живём. Белый олень, сейды – куда их денешь?

– Но вы им поклоняетесь?

– Ничего не кланяемся! Просто помощи просим, когда есть возможность. Вот мой дедушка сильным нойдом был, а потом сказал «нет» – и перестал помощников звать. Потому что это может пробить человека. Я тоже только лёгкое делаю, чтобы в природу не вмешиваться. Даже для оленей своих не шаманю: если суждено кому-то из них погибнуть, то чего уж просить. Или вот мама у Рэксика умерла, а потом пришла ко мне: давай буду тебе помогать. Но я к ней до сих пор не обращаюсь – я ведь любила её, поэтому не хочется использовать.

«Рэксик, видно, та весёлая собака, что с картофелиной в зубах бегает, – соображаю. – Интересно получается. У нас ждут помощи от тех, кого любишь, а здесь – от “чужих”? Мол, если свой, то зачем его утруждать? Но бесы ведь тоже “не свои”, значит, к ним тоже можно?» Саамка между тем продолжала:

– И мы никогда не ворожим. Обратилась ко мне одна мамочка: «Сделайте отворот моему сыну от плохой девушки». Отвечаю: «А почему вы решили, что она плохая? Может, это его судьба?» Никогда нельзя просить за другого, можно ошибиться.

– А если за себя, то не ошибётесь?

– Так сама и пострадаю, если что.

– Странно у вас как-то – просить доброго и потом страдать за это, – удивляюсь. – А кто сейчас в Мурманской области самый сильный шаман?

– Пожалуй, Надя Фенина, к ней все идут.

Позже я поинтересовался, кто это, и нашёл объявление на московском сайте: «Надежда Фенина – потомственный нойд Кольского полуострова – консультирует на темы: помощь по финансовому благополучию; решение “любовных” вопросов; нахождение причины, приводящие к потере здоровья; освобождение от страхов, фобий, повышенной тревожности». И указан элитный адрес на Кутузовском проспекте. Подготовительную часть тренинга она проводит в Москве, а затем следует выезд на гору Воттоваара», предоплата – 8 тыс. рублей. Не про эту ли шаманку рассказывал нам на Воттовааре местный гид Александр Павловский?

Там же говорится, что Надежда «бережно преумножает и хранит знания, обряды» своего народа, а ещё пишет картины. Последнее меня очень заинтересовало. Однажды в Нарьян-Маре общался я с главным ненецким шаманом, известным художником, и как человек он мне очень понравился. Простой, искренний и надёжный, на своих плечах вынесет тебя из пурги. А потом посмотрел его картины… жуткое впечатление. Какой-то тёмный мир, даже восход в тундре показан этаким мрачным апокалипсисом. Отражение духовного взгляда на мир. Каковы же картины современной саамской шаманки? Они меня тоже поразили… Нет, ничего мрачного там нет. Вообще ничего в плане мистики. Летающие по небу юноши с крыльями и девушки в бальных платьях. Даже олени этакими пегасами изображены. Больше похоже на романтический кич.

Нойд – он только в тундре нойд, а в Москве… Или вправду ненецкое язычество столь отличается от саамского? Вот Света утверждает, что ни шаманских масок, ни идолов – деревянных сядэев, образов Нумгымбоя, как у ненцев, – саамы никогда себе не делали. Что у них только природа и священные камни, которые также этой природе принадлежат. А Игорь продолжает выпытывать у саамки про её шаманство, та отнекивается:

– Не могу я про это говорить. Наши иногда называют себя шаманами и начинают болтать всякую чушь. Одну крановщицу из Мончегорска послушала – и таких она духов вызывает, и сяких. Да ты хоть понимаешь, что говоришь? За такое можно щелчок по носу получить!

– У вас какие деревья тёмные, а какие светлые? – заходит Игорь с другого конца. – У нас, например, берёза светлая.

– Берёза хороша на полозья для нарт. А светлая у нас – сосна. Бывает, иду, а девчонки сосны обнимают. «Чего вы?» – «А захотели…» – поддержала Света лесную тему Игоря и тут же всё испортила, добавив: – Но правильно-то надо – на равноденствие, ходить вокруг, загадав желание.

Слушаю и вспоминаю свою берёзу – Носатого, идола детской игры в первобытных людей, которого «воцерковил» в этой экспедиции. Где грань между детским, чистым восприятием природы и язычеством? Неуловима. И пожалуй, прав был Стефан Пермский, который взял и срубил «прокудливую берёзу», которой поклонялись предки современных коми. Разрубил, так сказать, гордиев узел. Только вот почему жизнеописатель Стефана, Епифаний Премудрый, с каким-то даже сочувствием описал плач той берёзы?..

Светлана выходит из вежи на улицу, слышен её голос: «Ну имей же совесть, зверюга!» Это она Рэксу, который опять с картофелиной пристаёт. Доедаем пирожки, тоже выходим.

Светлана провожает нас там же, где встречала, – возле сейда

– Здесь у нас картошка не растёт, привезли мне, – жалуется Светлана, – а он, зверюга, её из корыта таскает. Ну что, на прощание обниматься будем? Надеюсь, что-то вы узнали.

И персонально мне, с доброй такой улыбкой:

– Ну, вы смотрите, плохо про меня-то не пишите, а то нашаманю, – смеётся саамка.

Или это она всерьёз?

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска