Год назад, в марте 2020-го, мы поделились с читателями историей о находке – семейном архиве, обнаруженном на месте снесённого деревянного дома («Фотография под дождём», «Вера», № 847). Из бумаг следовало, что проживала в доме семья Павла Григорьевича Целлера, немца с Украины, высланного в Коми край на спецпоселение после Великой Отечественной. Хотелось передать архив кому-то из его родных, но как их найти? Расспросы знакомых сыктывкарцев старшего поколения ничего не дали, и архив неведомой семьи продолжал пылиться на полке. Как вдруг раздался телефонный звонок. «Здравствуйте! Меня зовут Марианна Бекк, – волнуясь, произнёс женский голос с лёгким акцентом. – Мой папа выписывает вашу газету, и он узнал молодую пару на свадебной фотографии! Брат невесты был его близким другом. Можно ли нам надеяться получить архив, чтобы передать внуку Павла Целлера, когда он прилетит из Германии в Сыктывкар?» Наконец-то! Вот уж действительно Господь управил – давний вопрос разрешился легко и просто.

Вилли Оскарович Бекк

Встречу с Вилли Оскаровичем Бекком мы назначили в редакции. Сколько волнующих воспоминаний слышали за тридцать лет эти стены! Но, пожалуй, впервые нашим собеседником оказался немец по крови и лютеранин по вероисповеданию. И не просто собеседником, но и верным читателем – с «Верой» Вилли Оскарович не расстаётся вот уже больше двадцати лет. А познакомился с ней как раз в немецкой лютеранской церкви Сыктывкара – видимо, кто-то из бабушек-прихожанок принёс. «Смотрю – лежит ваша газета, – вспоминает он. – “Можно взять?” – “Можно”. Я почитал, заинтересовался, стал покупать отдельные выпуски. А потом думаю: давай-ка подпишусь! Так и стал вашим постоянным подписчиком».

Переселенцы

Родом Вилли Оскарович Бекк с Украины, из Запорожской области. Предки его переселились туда из Германии примерно двести лет назад.

– При царях немцам-колонистам давали землю и они основали много сёл, в том числе наше Чистополье, по-немецки – Райнфельд, – рассказывает он. – Было даже село Дармштадт – видимо, люди переселились из одноимённого города («штадт» по-немецки – «город»), в честь него и назвали. Жили в колхозе. У нас корова была, а курей-то сколько! – это же Украина, зерно своё. Хлеб сами пекли. Что посадишь, то и вырастишь, всё надо было делать самим. Росло всё, голода не знали. Только вот с одеждой было трудновато – денег-то не давали. Но наши колхозницы ездили за сто километров в шахтёрский город Сталин – нынешний Донецк – на базар, продавали масло, ещё что. И хотя за отрезом ситца надо было полдня простоять в очереди, возвращались домой довольные – было из чего шить платья и рубашки.

* * *

Предки Вилли Оскаровича прибыли на Юг Украины, очевидно, при Александре I. Массовое переселение немцев в Россию началось в годы правления Екатерины II и не прекращалось вплоть до начала XX века. Царские манифесты 1763 и 1804 годов открывали широкую дорогу жителям Западной Европы, имевшим желание осваивать новые территории, и многие подались на Юг Украины, где «земелька чёрная, а белый хлеб родит».

О былых немецких колониях на Украине порой напоминают лишь храмы (на фото – храм Св. Георгия, с. Краснополье Николаевской обл.)

В начале XX века эти места считали своей родиной почти полмиллиона немцев. Могли ли они предугадать, что пройдёт совсем немного времени и благоденствие сменится годами мытарств, разлукой с родными местами и людьми… Судьбы Павла Целлера, Вилли Бекка и сотен тысяч других советских немцев это лишь подтверждают.

– Вот те самые фотографии, – говорю я, доставая из конверта фотоснимки. – Они лежали под дождём и немного покоробились.

– Да, эту семью я хорошо знал. С 57-го года я работал на мебельной фабрике, а около фабрики был двухэтажный деревянный дом, внизу Целлеры и жили. Виктор работал электриком в какой-то организации, как и его отец, Павел Григорьевич. С братом жены Виктора – Донатом Сельхо – мы крепко дружили и вместе работали: оба были столярами, делали мебель.

Павел Целлер (справа) с сослуживцем в годы прохождения службы в Красной Армии, примерно 1940 г.

– А Павел Григорьевич не рассказывал о своих мытарствах во время войны? – спрашиваю я и зачитываю строки архивной справки, присланной Целлерам в конце 80-х: «…уроженец Днепропетровской области… с 1943 года находился на временно оккупированной территории. В 1944 году попал в немецкую армию, где прослужил до конца войны… выслан на спецпоселение в Коми АССР».

– А-а, так он ещё и в немецкую армию попал! Вон оно что… С Павлом Григорьевичем-то мы как раз мало общались. Но однажды, в середине 90-х, я услышал от него интересные слова. Тогда времена трудные были, многие немцы стали уезжать в Германию – там принимали, здесь препятствий не чинили. Решили ехать и Целлеры. Помню, зашёл я к Виктору с Элей, а хлопоты в самом разгаре: собирают вещи, заполняют документы. За чаем шла оживлённая дискуссия – всё же вопрос переезда в другую страну серьёзный, взвешивали все за и против. И как раз там был дедушка Павел Григорьевич. Ехать в Германию он наотрез отказался. «Ну, может, потом передумаешь и приедешь», – сказали дети. Но Павел Григорьевич решительно заявил: «Мне хоть золотом выстели дорогу в Германию – я не поеду». И слово сдержал, до конца дней прожил в Сыктывкаре. Я потом задумался: почему он так сказал? Значит, он был в Германии и натерпелся там… Мне-то в конце войны было всего десять лет, а тех, кто постарше, 16-17-летних, немцы очень сильно эксплуатировали. А ему, оказывается, и в немецкой армии послужить пришлось! Да, когда война к концу подходила, они брали российских немцев, которые по возрасту подходили: мало ли где вы родились – раз вы по национальности немцы, идите воевать. Когда мы после войны приехали в Мадмасский лесопункт, там работало очень много советских немцев, которые в конце войны попали в нацистскую армию, а затем стали пленными. Моя старшая сестра после войны вышла замуж за немца такой же судьбы. Он вспоминал: «До войны я был трактористом – и посадили меня на танк. В каком-то месте стоим, слышим: бабах! бабах! Мы танк бросили и убежали!» Конечно, кому хочется в конце войны погибать. Его тоже по окончании войны привезли в Коми АССР, в лесопункт. Все те мужчины образовали семьи, детей столько было! И всё было нормально, в общем-то. А работали как! Постоянно перевыполняли план, так что начальника лесопункта Сидорова без конца хвалили и в конце концов вручили ему Звезду Героя Социалистического труда.

– А как ваша семья пережила военные годы?

– Мы попали под оккупацию – с 1941 по 1943 год. В селе нашем к тому времени мужчин уже не было – одних вместе с семьями выслали в Сибирь и Казахстан, других посадили безо всякой вины. Нашей семьи это тоже коснулось – в 1938-м и отца моего, учителя начальных классов, и брата матери по доносу арестовали и угнали неизвестно куда. Чуть ли не полвека спустя мы получили точные сведения, что они в том же году были расстреляны. Наверно, и хорошо, что была безвестность – как-никак оставалась надежда на их возвращение, и это поддерживало в то тяжёлое время.

Эвакуация советских немцев на восток (фото из Интернета)

Жили мы в глухом месте, до станции сорок километров, так что у нас не велось никаких военных действий. Сказали нам: немцы пришли. И хоть мы их не видели, но оказались на той стороне фронта. Всё шло своим чередом. Жили своим хозяйством, огородом, даже скотина была, хотя и мало – часть скота угнали, чтобы не достался немцам, а оставшийся предложили из колхозного стада разобрать, сказав: как хотите, так и хозяйничайте. А когда немцы стали отступать, они объявили, мол, в вашей местности начнутся военные действия, собирайтесь и уходите в западном направлении. Стали собирать вещи, грузить на телеги. Кстати, одно из соседних сёл было еврейское – Юдендорф. О том, как судьба его жителей сложилась, я никогда ничего не слышал.

Беженцы (фото из Интернета)

(Скорее всего, она сложилась трагически – в Запорожской области нацистами было убито более 800 евреев, почти треть, и были стёрты с лица земли целые сёла.)

«Прощание славянки»

– Погрузили нас на телеги и повезли, – продолжает рассказ Вилли Оскарович. – Бесконечная колонна! Всё это были украинские немцы, которых перед самой войной не успели вывезти на восток страны. Дорога была забита: телеги, дети, женщины, старики – и вся эта нескончаемая колонна двигалась на запад.

Ехали мы долго, ночевали возле телег, а дождь начнётся – мать нас, троих братьев, одеялом накрывала. Я был старший, мне восемь было, братья ещё младше. Под осень попали мы на самую Западную Украину и зиму там провели – с 1943-го на 1944-й. Всех распределили по семьям. Немцы относительно нас, очевидно, имели какой-то план, поэтому постоянно продвигали нас на запад: фронт, мол, приближается, уходите дальше. Мы собирались и снова шли. Так оказались мы в Польше – до Германии уже рукой подать. Фронт опять подошёл близко, нас перебросили через реку Одер, и в конце войны мы оказались в Германии.

Жили мы там в одном селе, и я видел, как советские солдаты через то село прошли в направлении Берлина – до него порядка ста километров было. Строем прошли, печатая шаг, им даже не разрешали ни налево, ни направо смотреть. Ещё помню, в один из дней в середине или в конце апреля военный оркестр играл марш и снова строем шли солдаты. Много лет та мелодия в голове звучала. И спустя годы услышал её – оказалось, «Прощание славянки».

И ещё запомнилось мне. Однажды мы вышли на улицу – а всё небо заполнено самолётами! От края до края тяжёлые бомбардировщики, в основном американские. Это американские и английские самолёты летели бомбить Дрезден. Кто-то из местных хотел выстрелить по ним, но его отговорили: «Не делай этого. Если ты один выстрел сделаешь, деревни не будет». И вскоре объявили, что Дрезден сгорел. До сих пор там несколько обгоревших зданий оставили – как память. Гамбург тоже сгорел – я читал, тоже масса самолётов налетела и такой пожар поднялся, что людей затягивало в огонь.

Смотрел я на немцев и думал: ну как же вышло, что этот народ такую страшную войну развязал? Столько уничтожено, разрушено. Ведь он не хуже других, а в некотором отношении и лучше – дисциплинированнее, послушнее. И вот такое руководство у них было, что обмундировали их, послали – и они пошли, как раз потому что послушны и дисциплинированы.

«Стрекоза и муравей»

Война закончилась, а мытарствам людей не было конца. Бывшим украинским немцам предстояло обживать бараки в суровом Коми крае и осваивать новые профессии: вальщик леса, вздымщик, сучкоруб, раскряжёвщик… Но что поделаешь – надо так надо.

* * *

В рассказе Вилли Оскаровича о тех годах нет ни осуждения кого бы то ни было, ни ропота на судьбу. Чувствуется, что с детских лет человек вверил жизнь Богу, из Его руки принимает всё со смирением и благодушием. Вспоминает с юмором, как в юном возрасте пришлось овладевать науками:

– Сюда мы приехали в декабре 1945-го, а в 47-м нам сказали, чтобы мы пошли в школу. Пришли мы – а никто по-русски не понимает. Учителя тоже не знают, что с нами делать. Помню только, что я выучил стихотворение «Стрекоза и муравей». Читать мы учились по вывескам: «Сапожная мастерская», «Столярная мастерская». Но в 49-м жизнь стала полегче, нормальная уже зарплата была и очень много образовалось новых семей, в посёлке появилось полно детей, в 55-м, 56-м они начали в школу ходить. И вот от этих-то детей взрослые стали учить русский. А закончить школу-семилетку удалось мне лишь в 25 лет – я тогда уже на фабрике работал и в вечерней школе учился.

– А местные, коми жители, как относились к сосланным немцам? Всё же только что прошла война, у многих погибли родные.

– Каждый вечер в нашем лесопункте показывали кино – всё про фашистов да про фашистов. Но никогда ни от кого ничего плохого не слышал. Все понимали, что мы советские немцы – в стране их до войны было около двух миллионов: на Волге, на Украине. Притеснять не притесняли. Разве что голодали два года довольно сильно. Детям давали 300 граммов хлеба, рабочим – 500-600. И кроме хлеба – ничего. Но это было первое время. А когда мы подросли и начали работать, стало посытнее. Работать тяжело – надо ехать за 30 километров в лес на весь день. Я долгое время болел, а брат работал, и старшая сестра трудилась сучкорубом. Время быстро пролетело, и все, кто детьми приехали, стали работниками лесопункта.

Вскоре я понял, что коми народ чистый, искренний, добродушный. Друг у меня лучший был коми, Михаил Терентьев. И жена коми. В 1960-м поженились и поехали в её родную деревню на Удоре показаться матери. Когда приехали, все уже прослышали: Руфина привезла немца! Все местные бабушки пришли на меня смотреть. Встречали очень хорошо – рыбниками, выпечкой. Мне это было удивительно. А кто потом в город приезжал из деревни, мы всех принимали. Сколько у нас народу перебывало! И всё с гостинцами – рыбаки-охотники.

Вилли и Руфина Бекк

– А на Украину уже не пытались вернуться?

– Возвратиться туда стало возможно в 1956-м. Нам тогда дали подписать бумагу, что мы можем вернуться в своё село, однако требовать возвращения своего дома не можем. Мы подписали – и никуда не поехали. Обжились уже в Коми: заработок неплохой был, многие построили себе дома, мы тоже. Словом, как зацепились за место, так и всё.

Поначалу среди наших были разговоры: на 10 лет сюда сослали. Десять лет! Как тут жить?! У нас-то на Украине всё росло, а здесь край суровый. Некоторые говорили, что на двадцать лет нас сюда, а кто-то – что навсегда. На всю жизнь и получилось (смеётся).

Кооператив – это гут!

– В 2002 году, больше чем через полвека после войны, я снова оказался в Германии – мы прожили там до 2010 года. И увидел то село, где мы были в войну. Мне, десятилетнему, очень запомнилось, как был устроен двор семьи, которая нас приняла. На одной стороне двора располагались жилые постройки, на другой – длинный, наподобие сарая, хлев для скотины. Каждый хозяин имел лошадей, коров, поросят, пахотную землю, участок в низине, чтобы скот пасти, – всё это были единоличные хозяйства. (Правда, в войну немецкие крестьяне скот сдавали, как и продукты. А им, смотря по тому, сколько их в семье, давали паёк.) А когда ГДР появилась, власти, по примеру СССР, создали колхоз, точнее кооператив: всю землю объединили, а скотину забрали. И что удивительно – этот кооператив до сих пор существует! Немцам такая форма хозяйствования показалась удобной. Сказали: не хотим больше по-старому. Перестроили свои дома, дворы, сараи убрали, и теперь там всюду благоустроенное жильё чуть ли не городского типа. Мне как-то попалась в немецкой газете заметка об этом селе. Сельским хозяйством занято 33 жителя села, из них сформированы три бригады: животноводческая, полеводческая и механизаторов. И эти три десятка работников содержат в полном порядке невероятное количество коров, телят, свиней. А сколько там гектаров земли! Даже с учётом того, что весь труд автоматизирован и механизирован, удивительно, как они справляются с таким хозяйством. А вот на Западе Германии как было испокон веков, так и хозяйничают: у каждого крестьянина своя земля и если он не хочет на ней работать, то сдаёт в аренду.

Молодёжь, как и в России, из сёл уезжает в города. Надо сказать, после школы ребят поддерживают, оказывают содействие, чтобы учились, смотря у кого какие склоннности, и действует чёткая система спроса и предложения. Например, у нас вот как получилось. Когда наша семья приехала в Германию, внучка, окончив в России девятый класс, немецкого языка не знала. Как ей идти в десятый класс, не зная немецкого? Её записали ещё раз в девятый, потом окончила и десятый, притом хорошо. А тем, кто хорошо заканчивает школу-десятилетку (её называют реальной школой), дают возможность ещё три года учиться в гимназии. По окончании гимназии её спрашивают: «По какой профессии вы хотели бы дальше работать?» Она выбрала профессию «логистика автомобильных и транспортных перевозок». У неё отец водитель – наверно, это сказалось. А дальше такой процесс учёбы: какое-то время учишь теорию, потом идёшь в фирму стажироваться и снова теория. Пока училась, эта фирма её согласилась взять на работу. Надо было польский изучить – перевозки-то в восточном направлении. Позже перешла в крупную фирму и теперь гоняет машины в Белоруссию, на Украину, в Москву, на Север. Недавно звонит: «Деда, я отправляю в Ярегу четыре машины!»

– Как вам жилось в Германии?

– Мы жили в небольшом городке на Востоке Германии, от Берлина сто километров. Народ там хороший, чувствуется гэдээровское прошлое. Они похожи на нас, это не только моё мнение, но и от других людей слышал – от переселенцев, которые оказались на территории бывшей Западной Германии. На Западе не такой народ. ГДР очень большой след оставила.

Но всё же мы с женой, прожив в Германии восемь лет, вернулись в Россию – в Сыктывкаре тоже неплохо. А спустя время вслед за нами вернулась и дочь, чтобы не оставлять нас одних.

Держать Бога в памяти

– Ну, в общем, газета у вас очень интересная, много лет читаю, – подытоживает разговор Вилли Оскарович. – Сейчас уже много изданий читать не могу, с глазами проблемы, а вот с вашей не расстаюсь. Статьи, рассказы и по истории, и про деревню – о чём только не пишете! Другой раз думаешь: почему так? – христианская вера должна бы быть одна, а она такая раздробленная. Но тут уж лучше ничего не говорить… Лютер был очень образованным человеком, хотя и сын шахтёра. Он очень большое дело сделал – до него богослужение на латыни проводилось, а он перевёл Библию на немецкий, и немцы наконец смогли Библию почитать. Я сейчас по-немецки читаю Библию, а непонятные места по русской сверяю.

На прощание я спросила Вилли Оскаровича, как ему удаётся в столь почтенном возрасте воспринимать всё происходящее в жизни с благодушием.

– Бог помогает, – ответил он. – Вот видишь, как получается. Я понял одну вещь: пока человек молод, пока работает, он ничего не замечает. Когда мне стало уже 60, 70 лет, тогда понял, что многое было не так просто, а Господь спасал. Когда нас сюда привезли, ссыльных, я в Республиканской больнице лежал целый год! – туберкулёз позвоночника. Все наши думали, что я больше не вернусь. Кто мне дал дожить до моего возраста? Когда прошло время, я понял Кто.

И молиться надо друг за друга. Когда что-то не так идёт, нужно винить себя – значит, не молился. А когда Бог наказывает, надо радоваться: это меня Бог наказал, наконец-то! У меня был момент несколько лет назад, когда вовсе перестал про Бога вспоминать: закрутила житейская суета. Ведь когда болеешь, надо сказать: «Господи, помоги!» А я перестал держать Бога в памяти. Вот меня Он и наказал – потерял зрение. Вот тогда-то и понял, что долгое время без Бога жил. Думал, пойду к врачу и всё поправится, ведь все ходят и говорят, мол, что ты боишься, всё будет нормально. Я пошёл – а у меня не нормально. Один глаз так и перестал видеть. Но, слава Богу, другой пока ещё видит, мне одного хватит (смеётся). Как говорится в вашей газете: за всё Бога благодари!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска