Другие берега

(Продолжение. Начало в №№ 813–818)

Из записок И. Иванова:

Архангело

Направление от Сийского монастыря до Каргополя – юго-запад. Слышал, есть просёлок вдоль реки Емцы, выходит он прямиком на Плесецкий космодром под Мирным. Заманчиво, конечно, въехать в охраняемый (там пропускная система) город с «тылу», со стороны пусковых площадок космических кораблей в тайге. Но подозреваю, добром такая авантюра не кончится, да и знать надо на лесных развилках, куда поворачивать. И потому маршрут рисуем легальный: на север до Брин-Наволока, затем на запад до Обозерской и уже потом по карте вниз на юго-запад через Плесецк в Каргополь. Всего без малого 400 км. Однако в наши человеческие планы вмешивается не иначе как Господь… Впрочем, всё по порядку.

Самодед, Емца, Плесецк… Недавно через эти сёла и посёлки построили хорошую трассу – ехать по ней одно удовольствие. Наверно, каждое село заслуживает отдельного рассказа, но время ограничено, увы, из графика уже и так выбились. Успели побывать только в Обозерской, у отца Святослава, – об этом расскажем позднее, отдельно.

А пока катим вдоль Онеги, то удаляясь от реки, то приближаясь – словно серая лента дороги играет в танце с голубой лентой реки. И вот наконец кульминация: они пересекаются – впереди мост. За мостом деревня Шелоховская. От неё до Каргополя каких-то полсотни км, вмиг докатим. И тут видим: за крышами деревенских домов высятся два деревянных храма – старинных, сразу видать.

– Заедем, хоть одним глазом глянем?

Михаил кивает.

Михайло-Архангельский и Сретенский храмы в деревне Шелоховская

И вот мы подъезжаем к этим необычным деревянным строениям – Михайло-Архангельской и Сретенской церквям. Собственно, Сретенский храм более привычен взгляду, а вот храм в честь Архистратига Михаила – такой можно встретить только в здешних местах, на Онеге, с так называемой кубоватой крышей, из которой торчат пять главок.

Безлюдно вокруг. Пахнет скошенным сеном: ровно посредине между храмами на стерне расположился – словно специально для фотографов – крест, рядом зарод на пяти шестах. Михаил отправился по своему маршруту – всё-таки храм в честь его тезоименитого святого, а у меня руки сами тянутся к рюкзаку за сменными объективами.

Раньше это село называлось Архангело. Оцените, как звучит! – погост Архангело Архангельской губернии – как будто здесь самый пуп всего Поморья. Вдобавок храму исполнилось нынче триста лет и три года – как в сказке. Где-то тут рядом прежде стояла каменная колокольня, но теперь её и следа нет. Зато деревянные храмы уцелели чудом. Вот и думай, какой материал долговечнее. А ещё в деревне было ни много ни мало – десять! – часовен. Во народ какой был верующий! А уже в наше время, несколько лет назад, крест на куполе Сретенской церкви как повалился, так и висит понуро. Тридцать лет и три года, как храм начали реставрировать, да не то что завершить не могут, даже и начать толком. Состояние охраняемых памятников удручающее: окон нет, обшивка содрана, леса прогнили…

Я заглянул внутрь, под потолок, чтобы разглядеть «небо» – оно тут в 15 граней, целиком разрисовано Небесными Силами. Но внутри храма – запустение. Видно, что здесь ныне не служат: какие-то брошенные стройматериалы, пыль, необжитость.

В своё время, когда местные жители подняли вопрос о восстановлении этих храмов, им нащёлкали смету в 35 миллионов рублей: цифра для сельских жителей из области астрономии – и они поостыли.

Близ храмов наткнулся на стоящие в траве задние колёса первого советского трактора СТЗ-15/30 производства Сталинградского тракторного, с мощными треугольными шипами на ободах, теперь ржавые, покрытые лишайником. Что они тут делают? Как дожили до наших дней, не попав в руки предприимчивым сдатчикам металлолома? Ни трактора, ни Волгоградского тракторного уже нет… Одна эпоха оставляет храмы, другая – колёса, но и то и другое без любящего догляда человека превращается в тлен…

Задние колёса первого советского трактора СТЗ-15/30

Размышляя об этом, я брёл по селу и вскоре наткнулся на небольшую Сретенскую часовенку, а рядом, на высоком берегу Онеги, строящийся деревянный храм.

Как я позднее узнал, возводить церковку в честь преподобного Пахомия Кенского ещё в 2011 году взялся перебравшийся сюда на жительство из Подмосковья Александр Матюхин. Со своей плотницкой артелью «Архангело» решил сделать это без единого гвоздя, но, по-видимому, оказалось это делом небыстрым.

Возле храма лежит бунт досок, но сам храм уже готов, по крайней мере внешне. Внутри, вероятно, ещё не завершена отделка. Обхожу вокруг: красавец! Конечно, невелик, если сопоставить его с теми, что высятся неподалёку на погосте. Да ведь и мы сами теперь весьма мизерные духом в сравнении с предками – так что по вере и дано нам.

В здешних местах святого Пахомия почитают, хотя, как гласит летопись, «нам, возлюбленнии, неизвестно, откуду сей отец наш авво Пахомий Кенский, коего града или веси. А Пахомия преподобнаго житие огнём згорело…». Преподобный основал недалеко от здешних мест Спасо-Преображенскую обитель на реке Кене, но от неё ничего не осталось. Единственно – летопись приводит слова Пахомия о монастыре: «Скорбно место сие! братия здесь непрестанно труждаются: одни копают землю, другие секут лес, иные возделывают нивы, никто не остаётся праздным…» А ещё известно, что в 1508 г. к преподобному Пахомию в монастырь поступил 30-летний Андрей Никифорович, уроженец деревни Кехта Двинской волости. При постриге в мантию Пахомий нарёк его в честь Антония Великого и вскоре благословил на отшельничество – это был будущий основатель Антониево-Сийского монастыря прп. Антоний.

Сретенская часовенка и новый храм прп. Пахомия вместе смотрятся как усадьба

Надо же, ведь именно Антоний Сийский нас направил сегодня рано утром сюда к преподобному Пахомию!

Стою возле церковки, смотрю на планшете, что известно ещё о преподобном Пахомии… «Был учеником и сомолитвенником преподобного Александра Ошевенского и вышел из обители наставника вскоре после его смерти…» Я оторвался от планшета: в предзакатном небе повисла луна. Я услышал, как меня окликает Михаил. Или мне показалось? Точно, он: «Игорь, ты где?! Пора ехать!» Пора так пора. Сажусь в машину, а Михаил показывает мне карту в смартфоне:

– Смотри, на каком перекрёстке мы стоим – это дорога прямиком в Александро-Ошевенский монастырь!

Я и удивлён чудесному совпадению, и нет: если преподобный игумен Антоний Сийский привёл нас сюда, то почему бы его наставнику, игумену Пахомию, не передать нас по цепочке дальше из рук в руки – уже своему святому наставнику Александру Ошевенскому?

Из записок М. Сизова:

Солнце садится. Красивый закат. Игорь, прихватив свою торбу со сменными объективами для фотоаппарата, конечно, запропал надолго. Я трижды обошёл храм противопосолонь, затем посолонь, из уважения к старообрядцам, которые тут, возможно, жили. Или нет? Снова подхожу к табличке, прибитой гвоздями к почерневшему телу храма: «Церковь Михайловская. 1715 год». Что он в нашей истории? В том же году по указу императора Петра I в Санкт-Петербурге строится Аничков мост через Фонтанку – деревянный, пока что без скульптурных коней. В Англии выходит научный трактат, в котором впервые использовано слово «физика». Астроном Галлей выдвигает гипотезу, что туманности в космосе являются облаками межзвёздного газа. Можно сказать, мир несётся семимильными шагами прогресса, а здесь, в северном сельце, кроют крыши по проекту «царя Гороха» – ведь очень архаична с виду эта Михайловская церковь. Этакая народная кондовость – нахлобучили на храм огромную приплюснутую луковицу, а в неё понатыкали луковички поменьше. Но это не так, никакая она не архаичная. Это я понял, когда отошёл в сторону, чтобы ещё раз ею полюбоваться.

В домонгольской Руси храмы строили пропорциональные, по золотому сечению – это было ангельское песнопение, как в храме Покрова-на-Нерли или в более поздних деревянных церквах Севера. А здесь, в этих формах, отразилась Петровская эпоха, какая она есть. В столице – привозное европейское изящество, скульптуры и мишура, а в деревнях – культурное одичание, кто во что горазд…

Впрочем, что-то я раскритиковался. Солнце почти село, а нам с ночёвкой надо определяться. Иду в машину, пристёгиваюсь ремнём – готов ехать! Когда же Игорь появится?

Открываю в телефоне «Яндекс.Карты», ищу наше местоположение. Вот отворотка с трассы, вот деревушка… От нечего делать увеличиваю масштаб и замечаю ещё одну дорогу. Куда она ведёт? Листаю дальше и вижу название: «Мужской монастырь Александро-Ошевенский». Вот те раз! Посещение его изначально стояло у нас под вопросом – от Каргополя, куда мы едем, надо будет делать петлю туда и обратно в 90 километров. А тут какой-то просёлок ведёт прямиком в монастырь и далее в Каргополь – точно нам по пути!

Хлопает дверца, Игорь садится за руль. Показываю ему неожиданно открывшийся нам новый маршрут.

– Как думаешь, не застрянем? – тыкаю пальцем в просёлок на карте.

Он выглядит как будто озадаченным, говорит странную фразу: «Из рук в руки…» – и воодушевлённо так кивает:

– Едем!

Ошевенский монастырь

Ну вот, как в старые добрые времена: поляна, палатка, костёр… По пыльному просёлку мимо деревенек – умерших и ещё теплящих жизнь – мы быстро проехали 20 километров. Вот и стены Ошевенского монастыря. Темнеет. Монастырские ворота заперты. Отъезжаем недалеко, так, чтоб не терять монастырь из виду, и ищем, где развести вечерний костёр. Снова заглядываю в «Яндекс.Карты» (один раз уже выручили!) на предмет близости к воде. Вот хорошее местечко, рядом ручей… Иду к нему, подняв над головой котелки, – уж слишком высокие в его долинке заросли. Но… ручья нет. Высох. Придётся топать обратно по дороге к Чурьеге мимо Ошевенской обители. И память моя словно затворилась от сегодняшнего дня – живёт своей какой-то жизнью. Точно помню, что видел эти монастырские стены, эти башенки с круглыми окошками. Они были тогда в снегу – мы ведь зимой с отцом Виктором Пантиным, каргопольским священником, приезжали сюда двадцать лет назад… С поправкой на то, что Пантина к тому времени, к 1998 году, ещё не рукоположили во священника, да и вообще он жил в Петербурге. И не было меня здесь никогда. Но почему помню?

Спускаюсь к Чурьеге, черпаю котелком воду. Бревенчатый мост, тёмная журчащая вода, бледные в ночном сумраке монастырские стены. Всё это уже было со мной. Видно, есть на Руси места, в которых даже если не был, то… всё равно там был.

Из записок И. Иванова:

Проснувшись утром пораньше, я вылез из палатки и, прихватив фотоаппарат, сразу направился в сторону монастыря: утренний свет даёт тень и лепит форму, меняет мир вокруг, превращая его из синеватого холодного в тёплый жёлтый.

Я поторапливаюсь, но ещё стремительнее набегают тучи и загораживают солнце. Обхожу монастырь, держа его в прицеле объектива, и иду, иду по лугу, всё удаляясь от стен, – ищу кадр. Здесь когда-то, по-видимому, была пашня, земля неровная, всё время спотыкаюсь. Трава по грудь. Кое-где в ней прячутся огромные замшелые валуны.

Изначально целью себе я поставил добраться до Большого Халуя, чтобы поснимать там «провал» и одноимённую речку. Известна деревня эта легендой про преподобного Александра Ошевенского. Будто бы некогда пришёл он в эти места и решил обосноваться на берегу речки. Но местные жители, испугавшись, что впоследствии в монастырскую вотчину отойдут все земли окрест, выгнали монаха, даже не дав напиться воды. А преподобный будто бы проклял жителей деревни, сказав: «Будете жить у воды, но без воды». В эту же ночь река ушла под землю. Легенда на правду похожа мало: трудно представить, чтобы сугубый молитвенник вот так легко разбрасывался проклятьями. Этот народный фольклор не оригинален – подобные истории о проклятиях с языческими корнями есть, например, и в преданиях о Стефане Пермском, жившем за столетие до прп. Александра.

И всё же уходящая под землю река – это, да, хотелось бы посмотреть… Согласно легенде, река ушла под землю в начале деревни, возле холма-шипуна, и через полторы версты снова вышла наверх. В поисках её я отправился по наитию, не зная направления. Известно мне было только, что на горке возле места, где река заныривает под землю, стоит обетный крест «под навесом с привесами», ну то есть под крышей и обвешан платками. Такое на Севере встретить не диво – немало подобных крестов довелось нам увидеть во время экспедиции по Мезени.

И вот я уходил всё дальше и дальше, прикрывая глаза, потому что трава становилась в человеческий рост и всё сильнее хлестала по щекам. Наконец я спустился в какую-то низинку, продрался через ивняк и вышел к реке. Но то оказалась явно не речка Халуй, потому как была довольно полноводной и вполне себе спокойно текла напротив деревни, раскинувшейся на том берегу. За крышами виднелись очертания деревянной церкви. Как я потом узнал, это был Богоявленский храм деревни Погост Ошевенской слободы. Но и до храма – близок локоть, да не укусишь. Тут, на берегу, я понял, что поход на Халуй не удался, надо двигать обратно. И это, в общем, было благословением Божиим, потому как задержись я дольше, встреча с наместником монастыря могла не состояться.

Возле монастыря всё словно замерло. Исцарапанный и уставший, в репьях, я не спеша ковылял вдоль монастырской стены и думал, где искать живых. Добрёл до святых врат, в арке обнаружил с пяток прислонённых к стене велосипедов. Стало быть, где-то здесь и их хозяева! Отыскал глазами ближайшую дверь – крутая лестница за ней вела на второй этаж, откуда слышалось пение. Богослужение, оказывается, идёт! Небольшой, но стройный хор из пяти прихожанок учительского вида. Скромный иконостас с фотографическими иконами. Двое служащих священников – и лицо одного из них показалось мне знакомым.

Я встал, как и положено, справа, слушал пение и между прочим пытался через Царские да диаконские врата разглядеть старинные иконы в алтаре, но не получалось. Жаль. Об этих образах из местного ряда старинного иконостаса я прочитал несколько лет назад в интервью с одним из руководителей попечительского совета монастыря Еленой Кутуковой. Иконы случайно обнаружили в одном из домов, и хозяева решили продать их в частную коллекцию за полмиллиона рублей. Местные жители взялись «спасать» иконы – бросив клич, смогли собрать необходимую сумму. Кто-то жертвовал по 50 рублей, кто-то по несколько тысяч – в результате все иконы были возвращены в монастырь. А теперь вот спрятались в алтаре, не увидишь их.

Прямо из окна храма хорошо видна наша ночная стоянка вдалеке. То и дело поглядываю в ту сторону. Но никакого движения не заметно. «Миша-то и не знает, что здесь обедня идёт, небось ждёт меня…»

После отпуста я во весь дух припустил к стоянке. Я чувствовал себя всюду виноватым – ушёл на полчаса, а провалился на три. Михаил собирал вещи и только покачал головой, глядя на меня. Мы быстро собрали палатку, хлебнули оставшегося с вечера чая и поспешили в монастырь.

Народ всё ещё расходился со службы, по-сельски неторопливо разговаривая в притворе, долго прощаясь и крестясь. Игумен беседовал с кем-то, и тут я вспомнил: это же отец Феодосий (Курицын) из Сийского монастыря! Как он здесь оказался?!

В последний раз я видел его много лет назад как раз там, в Сие. За пару лет до этого Станислав (таково его мирское имя), художник-косторез по образованию, приехал в монастырь паломником. Первое впечатление от монастыря было, как он рассказывал, сильным: белый снег и отец настоятель весь в чёрном, скачущий на чёрном коне: «Это было как сказка, восхищению моему не было предела. Монахом или тем более священником становиться я даже не думал, но через месяц меня отец Трифон постриг, через полтора года я был уже в мантии, почти сразу меня рукоположили и в иеродьяконы. Так Господь всё промыслительно устроил, а по жизни кажется, будто само собой сложилось».

К тому времени, кстати, в монастыре уже был один выпускник Холмогорского косторезного училища – отец Феофил (Волик), он учился на курс старше.

Пока отец Феодосий был занят, мы разглядывали небольшой Никольский надвратный храм. Именно Никольская церковка стала первой, построенной в обители преподобным Александром. Но собственно этому каменному храму полтора столетия, он всего квадратов сорок, и, скорее всего, тут молилась только братия. Но ныне совершать литургию больше негде – этот храм единственный в монастырьке: Покровский сровнён с землёй, а на месте Успенского собора – руины, из которых поднимается только колокольня с гребешком-крышей, напомнившей мне такие же крыши в Сийском монастыре во времена, когда обитель только-только передали Церкви.

Наконец батюшка освободился.

– Я сразу не узнал Игоря, – улыбается отец Феодосий, показывая Михаилу на меня. – Когда он в Сийский монастырь приезжал, был молоденький, худенький…

– Да я и сейчас ещё не толстый, – возражаю, – а вот уже не молоденький, это да.

– Мне тоже говорят, мол, не толстый, а вот когда ты приезжал в Сийский монастырь, у меня было весу 65 килограммов, а сейчас 93…

Меня разбирает смех: диалог наш почти в точности повторяет встречу с игуменом Варлаамом на Сие.

– Абсолютный рост по всем показателям! – подтверждает Михаил.

Наконец не выдерживаю, все смеёмся. Потом расспрашиваем отца игумена о его дальнейшем пути.

В храме на подоконнике рядом с о. Феодосием герань – народное средство борьбы с мухами

– В Сийском монастыре я подвизался около четырёх лет. Потом меня рукоположили в иеромонахи. К этому времени у владыки Тихона скопилось уже несколько прошений от верующих деревни Казаково под Каргополем, чтоб дали им священника. Инициатором просьб был попечитель тамошнего храма местный механик Михаил Александрович Кудрин, впоследствии монах Кирилл – его, кстати, тоже отец Трифон постриг в мантию в 2006 году. В Большой Шалге было когда-то 28 деревень, но осталось только Казаково, и вот там ещё в 1990 году начали восстанавливать Покровский храм – сами, без спонсоров. Архиерей давал лишь уклончивые ответы, что, мол, милостью Божией священник вам будет, но при этом, конечно, понимал, что весьма расточительно назначать в деревеньку священника, тогда как и в городе-то, в Каргополе, единственный батюшка – пожилой отец Борис. Но я сам в Казаково попросился. Дело в том, что, будучи иеродьяконом, приезжал туда и буквально влюбился в те места, в храмы, деревянный и каменный, стоящие рядом. Мне, конечно, дали не один приход окормлять, а сразу несколько деревень по всему Каргополью.

– Ну вот, а два года назад меня поставили наместником в Александро-Ошевенский монастырь… – заключил свою историю отец Феодосий. – У меня в планах сюда попасть не было, но вот мы-то думаем, а Господь решает по-своему. Монастырь ещё в начале 2000-х стал восстанавливать иеромонах Феодосий – вы о нём писали, когда он служил в Яренске. Но недолго тут пробыл – заболел и уехал. Потом служил отец Киприан, но и он попросил его освободить из-за болезни. Отец Варлаам, наместник Сийский, поздравил меня по-братски с назначением, заметив полушутя: «И ты там своё здоровье оставишь…»

– Болезни здесь, на месте древнего языческого капища, похоже, ещё с преподобного начались – если б его не исцелил чудесным образом Кирилл Белоезерский, вообще неизвестно, прижился ли бы тут монастырь… Преподобный, между прочим, всего 52 года прожил…

По крутой лестнице за разговором мы потихоньку спускаемся из надвратного храма и выходим наружу.

– Я ехал наивным сюда, – рассказывает батюшка. – Прежде жил на приходе, всё делал с нуля и не нужно было никаких разрешений. Решили тут храм восстанавливать, да вдруг препоны. Вот эта монастырская стена, – отец Феодосий показал на стену, «прикрывающую» монастырь только по фасаду, местами выщербленную, словно в неё стреляли ядрами, – сама по себе памятник федерального значения. Надо много экспертиз, необходимо освидетельствование, что строительство не повредит другим храмам… Очень сложно добиться разрешения.

– Раз памятник под охраной, раз нужны экспертизы, то пусть государство памятник и восстанавливает, – предложил Михаил.

– Никто не восстанавливает и, кроме нас, не будет этого делать. Только на территории Архангельской области 1 700 памятников. Понятно, что даже выделяемые деньги пойдут на известные всем Соловки, Валаам…

– Успенский Ошевенский монастырь разве не известный? Он же всероссийского значения, – не соглашается Михаил. – Ведь он был духовным центром всего Севера, отсюда вышло столько святых!

– Известный, но разве что в узких кругах… – с сомнением говорит батюшка. – Даже в Архангельске не знают, не говоря уже про Москву и другие города. Бывает, даже со священником заговоришь, что из Ошевенского монастыря – а он и слыхом не слыхивал. Ваша-то редакция, скажем так, весь Север окормляет, поэтому и в курсе.

– «Окормляет…» – зацепляется за слово Михаил. – Хотя вот «рукополагал» нас на служение тоже отец Трифон. Сказал: берите газету и делайте…

– Не помню, добавлял ли он: «Там и здоровье оставите…»

Это мы всё шутим.

Спрашиваю отца Феодосия про деревню Халуй.

– Там постоянно сейчас только четыре семьи живут. Река Халуй уходит под землю, вдоль деревни идёт под землёй… – начинает батюшка пересказывать нам легенду, но тут выясняется, что его уже давненько поджидает машина и прямо сейчас от крыльца храма, даже не пообедав, он отправляется в Вологду:

– Надо ехать экзамены сдавать – поступаю в духовную семинарию. Так что помолитесь…

Дело понятное, игумену без образования никак, но неожиданно, что отец Феодосий не закончил семинарию уже много лет назад.

– Когда меня назначили в Казаково, я сразу бросил Свято-Тихоновский институт, в котором тогда учился. Потому что если бы я окончил его, то шансов остаться на приходе у меня оставалось очень мало – священников не хватало, тем более с образованием, меня бы сразу оттуда вытянули куда-нибудь в город. А я очень этого не хотел. В прошлом году обрадовался: дотянул-таки до 50 лет, предельный возраст приёма на заочное отделение. А вот 51 год исполнился – и учиться, оказалось, всё-таки придётся. Не в Свято-Тихоновском, так в семинарии, владыка благословил.

– …А вот и наш второй священник, отец Вениамин, – отец наместник передаёт нас из рук в руки. – Он вам тут всё покажет, чаем напоит. А я поеду…

Зароды и ноутбуки

Отец Вениамин (Юдин) – монастырский благочинный, ризничий и пр., иеромонах с большой рыжей бородой и улыбчивым голосом – спрашивает, мол, куда сначала пойдём: смотреть хозяйство или пить чай?

Конечно, хозяйство. И мы отправляемся на хоздвор.

Отец Вениамин рассказывает о монастырском хозяйстве

Территория монастыря представляет собой большой квадрат, сто на сто метров примерно, по углам которого две башни (ещё две утрачены), а посредине – луг в обрамлении высоких лиственниц. С колокольни рухнувшего Успенского храма (на неё я, конечно же, забрался потом) можно увидеть крестовое основание – фундамент разрушившейся уже в конце 1980-х Покровской деревянной церкви.

Руины Успенского собора

 

С колокольни разрушенного собора видны башенка монастырской ограды и село за рекой

Посередь монастырского двора – крест в память преподобного Александра. На месте колодца, вырытого им, прежде была часовенка, а теперь здесь просто навес с воротом.

Посередь монастырского двора – крест в память преподобного Александра

– Вон там два улья стоят, – показывает батюшка. – В прошлом году была одна семья пчелиная, сейчас она разроилась, стало две. В этом году мёд зеленоватый, на кипрее… Вон там баня… А эти катыши сена нам предприниматели из Каргополя пожертвовали. Их на весну оставляем. Ещё на полях у нас есть невывезенные стога. А на зиму нам вот эти…

Неподалёку стоят три стожка, на вид все разные. Решив блеснуть своими познаниями в крестьянском деле, спрашиваю:

– У вас что традиционно ставят – зароды или стога?

– Зароды тонкие, на них обычно кладут сырое сено. Например, когда лето дождливое, их ветер легко продувает, – обстоятельно поясняет монах. – А в стожки метаем сухое сено, его уплотняем, и они влаги уже не боятся.

– А этот стог что, коровы подъели? – показываю я на стог, напоминающий букву «О», сужающийся книзу.

– Нет, это специально такую форму яйца придаём, чтоб вода стекала.

Стога здесь ставят со смыслом – чтоб сено не мокло почём зря

Таких подробностей крестьянской жизни я не знал и потому тушуюсь, а Михаил уже язвительно поднял палец к небу:

– Во-от, учи матчасть!

Отец Вениамин продолжает экскурсию:

– Здесь мы загончик для коров сделали…

– То есть они у вас свободно не пасутся? – уточняю. – Прямо возле монастыря огромная луговина, травы столько – не продраться, жуй не хочу.

– Нет, если их выпустить, они туда не идут, а полезут на огороды за капустой.

Мы заходим в стайку, где нас громким кукареканьем встречает петух. В загородке дышит корова. Отец Вениамин открывает дверцу и презентует:

– Авара! Выходи!

Пока та неспешно разворачивается, мы успеваем узнать, что сейчас бурёнка даёт 8-9 литров молока – немного, но чтоб увеличивать надои, надо опыт иметь, сбалансировать питание. Но даже так корова себя окупает. Излишки в посты монастырь продаёт и на эти деньги покупает для неё же комбикорма.

Наконец из загона, важно качая боками, выходит холмогорка, тыкается носом в ладонь батюшки и, обиженно отвернувшись, уходит обратно.

– Ничего не взял, – виновато обращается к корове наш проводник и, уже повернувшись к нам, объясняет: – Не взял угощение… огурец надо было принести.

Идём дальше.

– Там годовалая тёлка Ночка. Там куры…

Как будто услышав нас, снова оглушительно кричит петух. Мы выходим из хлева.

– Некоторые монастыри в наше время сознательно не заводят этих куриц и картошку…

– Мы тоже поначалу обсуждали, надо ли нам это. Но просто если трудиться, не лениться, Господь на всё время даст: и помолиться, и книжки почитать – например, в праздники или ночью. С другой стороны, когда есть своё хозяйство – это же независимость монастыря. Да и свои-то овощи иметь ведь хорошо, это природное, а в магазине-то всё химическое. Когда питание хорошее, люди меньше болеют. Я вот из города два года назад приехал и оценил, что такое своё молоко, как оно оздоравливающе действует на организм: и сил прибавляется, и желудок не болит…

– А откуда вы? – уточняет Михаил.

– Сюда я приехал из Архангельска, ещё не был тогда монахом. До этого двадцать лет в Свято-Ильинском кафедральном соборе трудился на разных послушаниях. А ещё раньше заканчивал среднюю мореходку в Архангельске, потом Мурманскую высшую. Электромехаником ходил на рыболовецких судах.

– Мир удалось посмотреть?

– Бывал в Норвегии, Дании, заходили в Перу… Но что там успеешь за три дня посмотреть? Когда в море ходил, я ещё даже некрещёным был, жизненные ценности другие были.

– И как для городского жителя крестьянские мозоли? Если работать физически, для всего прочего просто сил может не хватить. У крестьян есть такое слово – «страда», корень его понятен. И какая уж тут молитва, один пот…

– Мне, наоборот, нравится. Поначалу не без трудностей было. Но у нас такого нету, чтобы до упаду работа. Отец Феодосий говорит, что всё надо в меру, что наша основная задача молиться, поэтому каких-то глобальных строительств у нас и нет. Если подошло время службы – всё оставляем и идём… Ну что, идём пить чай?

По дороге к братскому корпусу Михаил интересуется, как складываются отношения монахов с местными жителями:

– Вон в Халуе, по преданию, Александру воды не дали напиться…

– С Каргополя недавно приезжали люди – помогали сено ворошить… К нам люди, слава Богу, доброжелательно относятся. На клиросе поют учителя Ошевенской школы, глава местной администрации Александр Валентинович Плеханин читал «Апостол» за литургией в храме – ну, вы видели. Вокруг монастыря земля официально не наша, разделена по паям между местными жителями. Правда, паи есть, а межевания нет. Но косить нам разрешают.

– А как выстраиваются отношения: вы просите или люди сами жертвуют? Вот дрова, например, – пинаю я ногой одну из чурок, во множестве разбросанных во дворе в ожидании колки.

Весь задний двор монастыря завален чурками: сани к зиме готовь летом!

– Есть такое мнение, что дрова колоть монаху – это… – отец Вениамин спотыкается. – Но без физической нагрузки мне, например, трудно. Отец Феодосий говорит, что в идеале священник просить не должен… У нас народ с пониманием. Александр Валентинович, бывает, и намекнёт предпринимателям. А если они воцерковлённые, исповедуются и причащаются, то им можно сказать открытым текстом, что, мол, нам бы доски-некондицию на мостки – и обязательно привезут… А так-то просить особо и не у кого – нет «генерального спонсора».

Мы заходим в братский корпус, и пока кипятится чайник, батюшка берётся показать нам монастырскую библиотеку.

– У нас пока тут ещё всё в стадии обустройства, – произносит он с той знакомой интонацией, с какой хозяйка говорит, впуская гостей: «Вы не смотрите, у меня тут беспорядок!» – Кто любит читать, найдёт здесь для себя литературу на любую тему – богослужебную, жития, историю Церкви, толкования Священного Писания…

Я подхожу к полке со старопечатными фолиантами.

– Такие книги в старых храмах и домах находятся, люди приносят, – поясняет наш проводник. – Батюшка хочет музей создать.

Михаил идёт вдоль книжных стеллажей и громко читает по корешкам книг:

– «Современный справочник врача ветеринарной медицины», «Домашние заготовки и консервирование». Жизненно!

– Да, вот как раз сейчас огурцы закатываем на зиму, – соглашается отец Вениамин.

– «Общевоинские уставы»! – торжествующе произносит Михаил, вытаскивая с полки потёртый томик 60-х годов прошлого века. – Вот мудрая книга, у меня такая есть. Очень интересная стилистика, да и содержание.

– У нас, кстати, два послушника. Так вот одному прислали повестку в армию, сейчас он уехал на медкомиссию.

– Вот и будет по уставу готовиться, – авторитетно заявляет Михаил, вообще с большим пиитетом относящийся к армейской службе.

– О, исторические экземпляры! – восклицает он, обнаружив подборку газеты «Вера». – 2008 год!

– Не такие уж исторические, – возражаю, – всего-то десять лет назад.

– Да, почитываем иногда, – улыбается отец Вениамин. – Пойдёмте, чайник вскипел, наверно.

Мы переходим в трапезную. На аналое лежит заложенная книга «Жития святых» Димитрия Ростовского – видно, её здесь читают за трапезой. После произнесения тропаря Преображению рассаживаемся. Стол заставлен всякими вареньями-закусками.

– Это по-северному так называется: просто попить чаю?

– Вам чай с травой? – уточняет батюшка.

– Можно даже без чая, одну траву…

– Не стесняйтесь… А эту рыбу на Лёкшмозере называют ряпус.

– Похожа на шпроты…

– Это тоже по-нашему, по-северному: чай с солёной рыбой! – смеюсь.

– Вот возьмите яблочки – они освящены…

Разговор заходит о трудниках и гостях монастыря.

– Звонят отцу Феодосию: «Можно приехать?» Вот сейчас у нас из Оленегорска Мурманской области трудник Вадим. Он на пенсии, на несколько месяцев приехал. До этого были москвичи, архангелогородцы – на месяц-два приезжают. Есть гостевая келия на шесть человек, такая же келия для трудников. Вообще у нас монастырь многолюдным и в прежние времена не был. И сейчас больше десяти человек вместе с братией не бывает… А зимой здесь тихо, красиво, иногда по два месяца никого. Если заметёт, выходим все с лопатами, за два часа всё вычистим – и снова тишина…

Мы вздрагиваем: в трапезной бьют часы.

– Нет, физически работать надо! – неожиданно батюшка возвращается к вроде бы закрытой теме и встаёт из-за стола. – А то жиреть начинаешь.

После трапезы отправляемся в келию, где нас ждёт ноутбук, не желающий загружать фотографии в ленту монастырских новостей на сайте. Батюшка рассказывает о своём послушании:

– У нас был тут из Тулы трудник, сначала дрова колол, потом выяснилось, что он специалист-айтишник. Он и сделал нам этот сайт прямо здесь. Теперь его заполняем… Вот пишу: «Крестный ход прошёл на Святое озеро». Но не будешь ведь постоянно повторять выражение «крестный ход», думаешь, как заменить. И сидишь, а время уходит…

– Знакомо! – посмеиваемся. – Ну и как заменяете «крестный ход»?

– «Молитвенное шествие», «духовное событие»… А то и ничего в голову не идёт. Да и длинные предложения современному человеку читать несподручно… Дело, конечно, нужное – сайт. Это такая современная форма проповеди. Опять же: расписание богослужений, прихожане записки подают…

С удивлением обнаруживаю, что на ноутбуке батюшки до сих пор стоит Windows XP.

– Ну-у, батюшка, – развожу я руками, – старовата система, к ней теперь и драйверов нужных не сыщешь…

– У меня компьютер старенький, другую систему не потянет, – объясняет отец Вениамин. – Я и сам такой: ботинки носить буду до последнего, пока подошвы не отвалятся.

Выясняется, что и Интернет в монастыре не зело быстрый: дашь команду – и сиди жди, можно хоть снова идти чай заваривать. Михаил делится воспоминаниями о том, как в конце 90-х он подолгу загружал номера «Веры» в Интернет:

– Нажмёшь кнопку – и можно акафист прочитать, пока компьютер её выполнит: смирения и терпения требовался воз. А у вас в монастыре и поныне так…

– Люди в наших краях без интернета обходятся, телефон-то не везде берёт. Но дозваниваются как-то: «Когда приедете?» За монастырём ведь ещё несколько приходов закреплено. Молятся и без священников, но это тяжело – нужно, чтоб кто-то дух поднимал. Договариваемся, приезжаем, служим… А ещё лет двадцать назад на весь район была одна Софья Петровна – звонит в Архангельск, жалуется: люди умирают, а отпеть некому, молодёжь стреляется-вешается, потому что священников нет. В епархиальном центре – Плесецке – сейчас служит владыка, и у него два священника. А тогда отец Владимир Кузив был благочинным сразу трёх районов: Каргопольского, Няндомского, Плесецкого. Я как пономарь с ним ездил. Вот Бог судил ещё и как священнику послужить в этих местах…

С полчаса повозились мы с компьютером, но без результата. Значит, не судьба. Батюшка благословляет нас выезжать в Каргополь…

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий