(Продолжение. Начало в №№ 813–818, 820)

 Из записок И. Иванова:

Ошевенск – Каргополь

 От Ошевенского монастыря до Каргополя нам предстоит преодолеть 46 километров по тому самому тракту, которым пойдёт крестный ход буквально через несколько дней, 26 августа.

– От каргопольского храма Рождества Иоанна Предтечи они выходят после молебна, – рассказывал нам в монастыре отец Вениамин, – и идут до Полуборья, на карте эта деревня обозначается как Петровская. Там ночёвка. Вторая остановка в Реке на реке…

Я глянул на батюшку недоумённо, он тут же пояснил:

– Река – такое название опять же не найти на карте, эта деревня обозначена как Погост Наволочный и находится на реке Чурьеге. Вот и получается: Река на реке… А в монастыре мы уже их встречаем на третий день. Крестный ход был возобновлён в 2013 году, а нынче порядок будет маленько изменён: будем встречать людей перед всенощной, а не как раньше – перед литургией. Ужин, ночёвка, а потом уже архиерейская литургия. Люди здорово устают, хотя часть пути и едем на автобусе…

Истории этого крестного хода уже три с половиной столетия. Одному крестьянину явились преподобный Александр Ошевенский и святитель Иоанн Златоуст и сказали, что избавят здешние места от змей, если верующие будут совершать этот ход. Забыл спросить у ошевенского настоятеля, как сейчас тут со змеями, но традиция ходов прервалась ещё до Первой мировой, в 1912-м. В тот год с молитвенным шествием в монастырь отправился колоритный русский архиерей епископ Каргопольский Варнава (Накропин), единственный представитель простонародья, из крестьян, среди духовных властей, друг Григория Распутина, назвавший Ленина «вторым Моисеем, выведшим народ ко спасению» и через Дзержинского в 1919 году передававший вождю мирового пролетариата икону. Так вот, в 1912-м, как вспоминали, он треть пути прошёл в полном архиерейском облачении, «не выказывая ни малейшего утомления, подпевая своим тенорком священные песнопения», совершал молебны, и к крестному ходу присоединялись всё новые люди, так что в монастырь входила процессия длиной восемь вёрст. Теперь ходит человек по 20-30 – и то слава Богу. Дорога неблизкая, пыльная грунтовка, а прежде, до того как её отсыпали, был труднопроходимый просёлок, особенно после дождей.

Кстати, о дожде. В дороге мы то и дело поглядывали через окно машины в небо – за нами грозно ползла чёрная туча в полнеба. Поэтому решили уже не тормозить. Вот деревня Погост Наволочный – здесь родники преподобного Александра Ошевенского, крестный ход обязательно останавливается в этом месте. Дальше – деревня Поздышево: почти возле дороги в траве лежит камень-следовик с отпечатком следа прп. Александра и с непременными монетками на нём. Но до источника Александра Ошевенского с купелью на Святом озере отсюда надо уже идти метров 400 – а это время. Так что едем дальше. Жаль. Вроде бы находишься в паломничестве, специально чтобы поклониться святыням, рассказать о них – ан нет, мест для поклонения здесь так много, что просто не успеешь никуда, если поставишь цель посетить все.

Вообще Каргополье – уникальное место на карте Севера: здесь окрестности древнего города ничуть не менее интересны и богаты святынями, нежели сам город. С XII века тут обретаются русские люди, вытеснив в сторону моря воинственную чудь белоглазую. Земля обжитая, невероятно красивая, но за последний век беспрестанно теряющая людей, храмы, пашни. Деревни вымирают, оставшиеся люди кучкуются в сёла – всё-таки на Севере жить на отшибе, в какой-нибудь деревеньке в три дома, трудно даже крепким мужикам, не говоря про стариков. Хотя по-прежнему ещё живут кое-где люди…

– В маленьком уездном Каргополе я раз пять бывал, симпатичный городок. Наверно, если бы Каргополь стал городом областного значения, столицей Поонежья, совсем другая судьба была бы у этих мест, – рассуждаю я в разговоре с Михаилом. – Чем-то он мне напоминает Великий Устюг, хотя и в три раза меньше по населению. Некогда опорные пункты Русской державы на пути из центральных земель к Белому морю, в новые времена ни тот ни другой не вписались – оба города в XIX веке обошла железная дорога, не возвели поэтому в них крупных предприятий, не появился пролетариат, а стало быть, и не так зверствовали и разрушали здесь храмы партийцы-большевики. Вот и сохранили неповторимое лицо эти города…

– Всё-таки Устюг успел побыть несколько лет областной столицей Северо-Двинской губернии, – поправляет меня Михаил…

– А Каргополь – столицей Каргопольлага, правда всего три года перед войной, и, кстати, центральная лагерная контора размещалась в стенах Успенского женского монастыря. Помнится, именно в Каргопольлаге отбывал заключение старец Иоанн (Крестьянкин)…

Дальше до первых городских строений мы ехали молча.

 Из записок М. Сизова:

Иных уж нет…

Дождевой фронт, двигавшийся за нами от самого Ошевенска, основательно поотстал от нас. Въезжаем в старинный городок – солнечно, радостно, небо над ним чистое. Как позже нам расскажут, есть такая аномалия: везде в районе дожди, а на Каргополь хоть бы капля упала.

Двадцать лет назад был я здесь поздней осенью. Сначала приехал на поезде на станцию Няндома, где шёл дождь со снегом. Затем 80 километров ехал в пустом автобусе, в котором, кроме меня, были только две дочки шофёра, решившие прокатиться с папой. Помню чувство одиночества. Куда я еду? Придумал себе «Китеж-град», а ведь никого там не знаю. Всё, что было мне известно о Каргополе, – там самый большой по площади храм и самый старый по хиротонии священник в Архангельской епархии. Храм я тогда не сразу нашёл – много их в Каргополе, музейных, и все большие. Наконец указали на действующую церковь Рождества Богородицы. Внутри никого, только дедушка в иконной лавке стоит, объясняет забредшему мальчишке, что не может дать ему иконки Руслана, нет такого святого. Это и был старейший батюшка, протоиерей Борис Коробейник.

Зрительно я уж и не вспомню, где находится тот храм. Едем в самый центр, к Соборной Горке. Там, на берегу Онеги, на зелёной лужайке уместились рядом высоченная соборная колокольня и три древние церкви. Одна из них, Рождества Иоанна Предтечи, похоже, уже действующая.

На зелёной лужайке уместились рядом высоченная соборная колокольня и три древние церкви

Трогательные ангелы на соборной колокольне

Не здесь ли кафедральный собор открытой год назад Плесецкой и Каргопольской епархии? Поднимаемся по древним ступеням в гулкое храмовое пространство. Службы нет, и мы единственные посетители. Откуда-то из глубины появляется служительница, объясняет, что настоятеля отца Андрея нет, мол, он на Соловках.

– Не подскажете, как проехать к резиденции вашего епископа? – спрашиваю. – Епархия у вас давно открылась, а мы с владыкой ещё не знакомы.

Женщина смотрит удивлённо:

– Резиденция-то у нас есть, только владыка не здесь живёт.

– В Плесецке?

– В Мирном, где космодромы. Но его и там сейчас нет, он на Соловках, куда прилетел Святейший Патриарх. Даже не знаю, с кем вам здесь поговорить, все уехали Святейшего встречать. Остался только отец Феофил, но он прикомандированный, неместный. Да и то собирается уже возвращаться в свою епархию.

– А отец Борис Коробейник? – хватаюсь за соломинку.

– Давно на покое. Болеет…

Приложившись к храмовой иконе, выходим на улицу. Вот так оборот! Помнится, и двадцать лет назад от отца Бориса выходил я без «паролей и явок». Он о многих хороших людях рассказал тогда. Но как теперь с ними встретишься? Отец Борис вспомнил архимандрита Модеста (о нём нам в 90-е годы рассказывали в Лальске Кировской области, куда ездили на велосипедах) и вынес из алтаря покровец с надписью: «Игумен Модест. 1967 год». Оказывается, он служил и здесь. Рассказал о монахине Агнии, последней насельнице Каргопольского женского Успенского монастыря. После закрытия монастыря она в Рождественском храме хором руководила. Но уже тогда, как батюшка начал служить здесь, ей за 90 лет было.

– Из прежних, почитай, одна Варвара осталась, – говорил отец Борис. – Она в Ошевенском монастыре в хоре пела. Сейчас в доме престарелых, 95 лет ей. Ослепла. Когда прихожу причащать, только по голосу и признаёт. А раньше, бывало, ковыляет, выйдет из палаты на улицу и стоит смотрит в сторону Каргополя, на кресты храмовые. Санитары вслед выбегают и обратно её ведут. Я им объяснял: «Не надо её запирать, она в разуме». Да она и сейчас в разуме. Слепая, а молитвы, Псалтирь читает – по памяти… А больше и не припомню. Все уж умерли.

Когда прощались, выйдя из храма, батюшка благословил: «Бог тебе поможет». И укатил на велосипеде, бородой вперёд. Что было делать? Пошёл я тогда в редакцию местной газеты.

– Может, до редакции скатаемся? – говорю Игорю. – Расспросим там…

Вот и знакомый одноэтажный дом, где размещаются газета и типография. Сразу иду в кабинет ответсека – к Стукову.

Плутни «лешего»

В тот приезд, 20 лет назад, Александр Евгеньевич Стуков очень мне помог, подсказав, к кому обратиться в Каргополе. Да и сам о многом поведал. Правда, рассказ его ни в какие православные рамки не укладывался – про барабашек и йети, которых он пытался изловить.

Вкратце история про йети такова. В 90-е годы в семи километрах от Каргополя стояла стройбатовская в/ч, бойцы которой строили дорогу на Пудож. Оттуда позвонил Стукову знакомый офицер: «Слушай, Сань, у нас снежный человек объявился. Ты охотник бывалый, что скажешь? Дежурный по автопарку видел, как в окно заглядывает физиономия, вся в белой шерсти». Сначала журналист принял это за шутку, но спустя время страхолюдину вроде орангутанга высотой два с половиной метра снова там увидели несколько человек. А когда спустя месяц позвонил начальник милиции, Александр схватил фотоаппарат и вместе с оперативником выехал в часть. Нашли 55-сантиметровые следы на снегу, а на чердаке казармы – лёжку необычного гостя с его помётом и магнит с прилипшими проволочками – видно, с ними играл детёныш. Солдаты, с которых сняли показания, видели это чудо-юдо как раз с детёнышем. «Я так думаю, что мать того детёныша погибла в лесу и самец приносил ребёнка в казарму, чтобы покормить. Там на помойку солдатскую кашу и консервы выкидывали, – объяснял мне Александр Евгеньевич. – А может, ребёнок болел и требовалась помощь».

Эта история прогремела на всю страну, в «Комсомолке» вышла статья с шутливым заголовком «Пусть считается пока сын полка». Сенсация вскоре забылась, а Стуков не успокоился – отправил найденную шерсть криминалистам на анализ, продолжил поиски. Нашёл пятнадцать очевидцев, некоторые видели этого «зверя» ещё в 30-е годы. Организовал две экспедиции, в том числе с главой администрации дальнего таёжного сельсовета. В тех местах люди непонятным образом заблуждались, будто их водил кто-то по лесу. «Потому его и трудно обнаружить, что он телепатически воздействует, в сторону уводит или страх нагоняет, так что бегут оттуда со всех ног, – сетовал журналист. – Сказки-то про леших не напрасно придумали. Я это на себе испытал, когда мы нашли огромные следы на одном островке среди болот. Такой страх напал! Племянник главы, который с нами был, просто взял и убежал».

А ещё Стуков рассказал случай, который меня, честно говоря, напугал. Бывалый охотник-промысловик Борис Дмитриевич Брянцев однажды вернулся из леса к себе домой, в деревню Лёкшма, сам не свой. Сказал жене: «Всё, бабка, выживать меня из леса стали… Зверя ещё такого не видывал. Лохматый и большой. Шёл так, что болото кулькало и зыбилось». Сказал и спустя некоторое время наложил на себя руки. Всё это Стукову вдова охотника поведала.

Спросил я тогда Александра Евгеньевича, верит ли он в Бога. Ответил, что крещёный и что Бог ему помогает. Однажды, мол, здесь по весне пошёл по льду через Онегу – на середине реки обнаружил, что, кроме горбатой тропинки-наледи, кругом льда-то и нет, каша одна. «Взмолился Богу: “Господи! Не оставь!” – рассказывал, – и побежал… Тропинка под ногами обламывается – и тут, удивительно чётко это помню, какая-то сила подхватила меня и по воздуху понесла. Я только ногами перебираю, но чувствую, что под ногами уже ничего нет. А рядом со мной Кто-то невидимый. Незнамо как, но оказался я на другом берегу…» Как потом выяснилось, по реке уже месяц никто не ходил – лёд растаял.

Один раз Господь помог. А потом? Углубляться в тему я тогда не стал, вера – дело личное. И вообще, все охотники чуть-чуть да язычники.

Вхожу в кабинет Стукова. Прежде над столом его висели рядышком фотографии Ельцина, Зюганова и Патриарха Алексия II. И ещё плакат с атомным ракетоносцем на стапелях. Теперь как-то всё официально. И за столом ответсека сидит девушка. Про Стукова она ничего не знает, новенькая. Другие фамилии – тех, с кем встречался 20 лет назад – называть уж не стал, пошёл сразу в кабинет главного редактора. Алексей Александрович Рябов тоже новый здесь человек, всего три года в газете, но городскую жизнь знает.

– Стуков? Погиб он. В лесном озере утонул.

– Давно? – спрашиваю машинально, никак не принимая услышанное.

– Году в двухтысячном.

«То есть спустя два года, как он мне всё это рассказывал», – соображаю. И говорю, всё ещё не веря:

– Он бывалый охотник и рыболов. Как мог утонуть?

– Да, история странная, – соглашается редактор. – Говорят, что трезвый был.

– А что ещё народ говорит?

– Да разные слухи ходили. Будто это из-за снежного человека, о котором он писал. Лично я не берусь судить. Журналист он был толковый, делал своё дело, собирал свидетельства. А их много со всего района – охотников, рыбаков. И что там, на озере, произошло, Бог знает.

– Да, только Он и знает, – соглашаюсь.

Велосипедная смена

Стал расспрашивать главного редактора о судьбе тех, с кем ещё я встречался в Каргополе – ведь тогда пять очерков о каргопольцах написал: «Каргопольский узор», «Таёжный человек», «Жених в дверях», «Тут была жизнь» и «Тризна по последнему священнику» («Вера», №№ 322, 323, 325, 331, 334). Понятно, что Параскевы Батуниной, чья жизнь как древняя былина, уже нет в живых – ей тогда было 92 года. Помнила она и дореволюционных священников, и как монастыри в Каргополе закрывали… Вряд ли жив и краевед Николай Фёдорович Анин – искатель каргопольских подземелий. Всю жизнь проработавший киномехаником, жил он на тихой улочке в деревянном домике, внутри которого было как в музее. Кругом иконы – в горнице, на кухне, даже за печкой. Заглянул я туда и под иконами увидел… радиопередатчик. «Я, как Иванушка-дурачок, из-за печки с Москвой разговариваю. Запросто!» – рассмеялся тогда радиолюбитель. Ох, сколько же он интересного рассказал!

Спросил я про Дружинина, который в Каргополе увлёк ребят богатырскими игрищами. Сами делали себе латы и шлемы, вооружение, бились до первой крови. Ходили с ушибами, но довольные. Всей дружиной бросили курить, поскольку «предки не знали о табаке», в храм стали захаживать.

– Александр Валерьевич-то? Да, он занимался исторической реконструкцией, когда в нашем педучилище преподавал. Но он давно оттуда ушёл, одно время работал в районной администрации по линии спорта и туризма, а затем перебрался в Вологду, там тоже поработал в администрации и занялся бизнесом, наружной рекламой. Сейчас не знаю.

– Вот куда хороших людей административная работа уводит, в бизнес, – говорю. – А богатырские игрища здесь продолжаются?

– Нет. По большому счёту, всё на нём и держалось. Но недавно при общине храма Иоанна Предтечи появился исторический клуб, там заправляет наш благочинный отец Андрей Усачёв. Он, кстати, коренной каргополец. В клубе ребята занимаются некоторой реконструкцией – старинную одежду шьют, проводят мероприятия по истории города и по другим темам. Взяли время финно-угорских племён и начали с этого момента.

Редактор стал рассказывать о священнике – видно, что хорошо знаком с ним. Дедушка Андрея Усачёва работал в райкоме партии, поэтому крестили внука лишь после выхода его на пенсию, в 1988 году. Спустя некоторое время мальчик стал алтарником у отца Бориса. Вообще Каргополь трудно было представить без этого батюшки, и летом и зимой ездившего на службу на стареньком велосипеде. Когда Андрею исполнилось 17, он уехал учиться в Рязанскую семинарию – в столичные не приняли его по возрасту. Закончив её, женился на девушке с необычной профессией – реставратор. Служил и преподавал в Рязани, заочно выучился на психолога. И вот с таким багажом вернулся в Каргополь.

Сразу ему дали четыре прихода, в том числе в дальних деревнях. За год в деревне Усачёво построил храм, причём без проекта, по своим карандашным наброскам. Пытался со своей матушкой-реставратором восстановить старинную церковь в Архангело, но денег не хватило. Дешевле оказалось строить там новый храм. Когда верующим передали огромный Иоанно-Предтеченский храм, то было подвигом привести его в порядок. При этом самому батюшке с семьёй от родителей досталась ветхая квартира, и шесть лет он делал ремонт – денег и времени не хватало. Все силы были отданы храму. Одно время ездил на бэушной «Ниве», подаренной знакомыми москвичами, а когда та вконец сломалась, остался «безлошадным». Впору было сесть на велосипед – в продолжение традиции, так сказать.

– В общем, был у нас хороший батюшка Борис, – закончил редактор, – и добрая замена ему пришла.

Ливень

– Ну как? – спросил Игорь, когда я вернулся в машину.

– Стуков умер. Адресов нет, – отвечаю. Прежние-то адреса у меня в блокнот записаны были, а блокнот, конечно, потерялся за 20 лет.

– Куда отправимся?

– Может, к резиденции епископа? Вдруг там кто-нибудь да есть?

Двухэтажный домик с сельскими сараями на заднем дворе ничем особым не выделялся на улочке. Толкнулись в одну дверь, в другую – заперто. Сели обратно в машину. По крыше забарабанил дождь. Вот ведь и в Каргополь прорвалось… Сидим. Чего-то ждём. Вдруг смартфон Игоря тренькнул. Эсэмэска пришла – от священника из Обозерского, где мы перед этим были. Заглядываю через плечо, что там… Цифры. И пояснение: «Это номер телефона о. Феофила». Того самого, что временно приехал служить сюда в Каргополь.

– Вот те раз! – Игорь изумился. – Этот прикомандированный священник, которого нам представили как «неместного», Волик по фамилии. Он же наш, сийский!

Игорь набирает присланный номер, отец Феофил отвечает. Тоже изумляется, что мы в Каргополе, да ещё в двух шагах – сам-то он сидит в запертой изнутри резиденции. Открывается дверь, бежим туда под проливным уже дождём. После христосования и приветствий иеромонах всё ещё удивляется:

– Так вы на машине? Ну, Господь послал! Думал, что в ливень придётся на велосипеде ехать. На автостанцию. Мне там должны флешку с данными передать.

Отец Феофил – наш коллега, главный редактор монастырской газеты «Духовный сеятель», которой он занимался и здесь, в командировке. И разве не чудо, что именно он явился на нашем журналистском распутье, когда оказались мы «без паролей и явок»?

Образы города

Из записок И. Иванова:

В уютной кухоньке «резиденции» пьём чай, согреваемся, расспрашиваем отца Феофила о жизни Каргополя. Оказывается, именно ему поручено через несколько дней возглавить крестный ход из Каргополя в Ошевенское. До вечернего богослужения ещё есть время – идём посмотреть город, но главным образом поглядеть храмы.

Храм Рождества Иоанна Предтечи

Оказывается, действующих приходов в городе всего два. Храм Рождества Иоанна Предтечи на соборной площади был передан Церкви в середине 90-х, и обустройство его, по-видимому, ещё продолжается: кой-где в храме лежат стройматериалы, привалены к стене деревянные рамы, даже небольшой купол-луковка с крестом лежит возле окна. В иной церкви это создавало бы ощущение захламлённости, но только не тут – настолько огромно это помещение. Вообще храм самый высокий в городе (35 метров), и если смотреть на него снаружи, думаешь, что в нём традиционно есть нижний придел и верхний. Ничего подобного! Единое пространство. Две мощные колонны, как лапы невиданного библейского индрика-зверя удерживают своды, а купол светится десятью глазами. Пространство храма и высота стен не давят, потому что очень светло. Иконостас здесь ещё только строится, вырос пока на один ряд, из писаных только один образ на стене под стеклом – Иоанна Крестителя, Ангела пустыни.

Вечером вместе с отцом Феофилом идём в другой действующий храм – Рождества Богородицы. «Он не закрывался!» – эту фразу я уже пару раз услышал от батюшки, и предстоит мне её услышать здесь ещё не раз – то многозначительным полушёпотом, то громогласно-восхищённо.

Храм Рождества Богородицы не закрывался и в годы гонений на веру

И вот мы заходим в него… Уж насколько он красив снаружи – просто игрушка! А зайдёшь и… ахнешь – такой стариной на тебя дохнёт! Тёмными ликами увешаны в несколько ярусов все стены храма. Во время службы не могу надышаться этой святостью, а после богослужения делюсь с отцом Феофилом нахлынувшими чувствами.

Расспрашиваю служительницу церкви, представившуюся Валентиной Васильевной, какая из икон почитается чудотворной или просто особо благодатной.

– Все почитаемые, все чудотворные, – отвечает она. – У нас есть из чего выбрать себе самую-самую. Каждый подходит молиться к «своей».

– Хорошо, – решаю я подступиться с другой стороны, – а вам какая нравится?

– Мне все нравятся, я никого не обижаю…

Рассказывает мне о происшествии, случившемся в храме лет десять назад: тогда среди бела дня похитили икону Божией Матери «Живоносный Источник».

– Наши люди в это время дрова убирали, и вдруг зашли парни в чёрных масках, телефонный провод перерезали, а к горлу нож подставили. Потом схватили икону и бежать, укатили на машине. Накануне заходили в храм какие-то незнакомые люди, что-то всё ходили-разглядывали, и вот… Так и не нашли наш «Живоносный Источник»…

– Одна из любимых икон Серафима Саровского… М-да… – я вспоминаю сразу нередкие случаи краж икон в здешних краях, порой воруют их десятками, а тут одна, но это не воровство, а чисто грабёж. – Так это к вам с ножом к горлу?

– Нет, до меня ещё женщина работала.

Рядом стоит и слушает наш разговор отец Феофил. С озабоченным лицом он обращается к женщине:

– Надо обязательно произвести здесь опись всех икон. Как у нас в Сийском монастыре это было сделано: фотография, название, размер. И в случае если украдут, можно сразу написать заявление и показать что именно.

Матушка с испугом крестится:

– Не дай Бог!

Окна каргопольских храмов

Из записок М. Сизова:

Закончилась вечерняя служба в храме Рождества Божией Матери, иеромонах Феофил ещё в алтаре, и я подхожу к пожилым певчим:

– Извините, матушки, я тут всех опрашиваю. Вы знали Николая Фёдоровича Анина? Бывший киномеханик, дом его как музей и вроде он верующий был.

– Да, в последние годы он на все службы приходил, – припомнила одна из матушек. – Здесь в храме его и отпели, лет десять назад.

Жаль. Не застал. Интересно, дописал Анин свою книгу, за которую взялся в год нашего знакомства? Начиналась она так: «Апрель 1998 год. Начинаю с Божьей помощью печатать на компьютере книгу о крестьянах Каргополья, об удивительно практичных северных людях, об их труде и быте, былом и настоящем, о мастерах, праздниках и обрядах, о шедеврах крестьянского рукоделия, с топора избах, домах, как могучий корабль…» Матушки говорят, что у него остались два сына. Может, никуда и не пропала книга-то.

Ещё называю имена Параскевы Батуниной, внучек священника Валентины и Зинаиды Трениных. Отвечают: «Что-то знакомое… Нет, не знаем».

Вспомнилось хлебосольство названных мной каргопольских женщин, которых никогда уже не увижу. Они не просто отвечали на мои вопросы, а гостя привечали, угощая чем Бог послал. «Поговорю» так, за столом, и хозяйка предлагает к знакомой зайти: «Она больше моего знает». Иду по указанному адресу, там тоже стол и наводка на другой адрес. Этак ходил целый день, под конец попал к Валентине Михайловне, которая направила к своей сестре Зинаиде. Прихожу, а там горница полна народу – все те, с кем уже встречался, и ещё новые люди. Праздничный стол с онежской рыбой под разными видами, разносолы. Люди всё прибывают, звонит телефон, меня приглашают к трубке: «Извините, что не смогла прийти, я дальняя родственница Георгия Васильевича Ордомского, который служил в селе Архангело, потом в Тихманьге, оттуда его забрали и расстреляли…» Вот ведь, уже проводы мои, а тут ещё одна тема, так бы и не уезжал! Зовут к столу, задушевный общий разговор…

Двадцать лет прошло. Нельзя дважды ступить в одну и ту же воду, но общий разговор, своего рода коллоквиум, у нас всё же состоялся.

За общим столом

Прихожанка в храме подсказала, что неплохо бы нам встретиться с хорошим православным человеком Сергеем Сергеевичем Рягузовым, который, занявшись историей родного края, в 65 лет защитил кандидатскую диссертацию. Пойти к нему вызвался и отец Феофил. Звоним. Сергей Сергеевич на встречу согласился, но предложил позвать ещё одного человека: «Три головы хорошо, а четыре лучше». Живёт он недалеко от храма, но дождь всё не прекращался, и мы отправились на машине.

Встретив нас, хозяин сразу взялся за телефон: «Они приехали. Ждём». На вопрос, кого он пригласил, отвечает:

– Нелли Ивановну Неустроеву. Она раньше у нас в педучилище философию преподавала, в таком сократовском стиле. Была редактором газеты, сейчас ведёт там страничку «Благовест», работает в воскресной школе. Очень деятельная, искренняя, любящая Бога. Её брат на машине привезёт, из-за дождя, а так она всюду на велосипеде ездит.

Дожидаться не стали, помолившись, сели за стол. Игорь спрашивает историка, как он объясняет название «Каргополь», толкования-то разные встречаются. Тот соглашается:

– Никто перевести не может. Лично мне в этом слове слышится аромат Византии. «Полис» по-гречески – «город».

– Да уж далековато Заонежье от Византии и черноморских городов, таких как Севастополь, Мариуполь, – сомневается Игорь.

– Согласен, – улыбается историк. – Но некоторые вам будут доказывать, что Каргополь – это город, где грузят товар. «Карго» ведь переводится с испанского и позднелатинского как «погрузка судна».

– У нас тоже Холмогоры некоторые производят от скандинавского «хольм гард», – замечает отец Феофил. – Мол, холмов и гор в округе-то нет. Но что-то других скандинавских следов нету.

– Чаще всего в таких случаях обнаруживаются финно-угорские корни. Греческая версия красивая, она мне нравится, но похоже, что произошло от «каргун-пуоли» – «медвежья сторона». А может, и из разных языков. В переписи XVI века наш город отмечен как «Каргино поле».

– …То есть «воронье поле»? Карга ведь ворона. А когда первый раз Каргополь упоминается?

– Упоминаний множество. Была у нас конференция, там называли 1447 год, когда Каргополь официально упоминается в связи с войной между Василием Тёмным и Дмитрием Шемякой. Но есть и более ранняя дата – 1380 год, поскольку в «Сказании о Мамаевом побоище» фигурирует Глеб Каргопольский. Историк Карамзин также называет его среди князей Белозерских, но почему бы Каргополю не быть центром удельного княжества? Здешний край был размером со среднее европейское государство – 70 тысяч квадратных километров, от Белого моря, всё Поонежье.

Судя по археологическим раскопкам, новгородцы утвердились здесь ещё в XI веке. А в XII веке они уже прочно сидели по Онеге и Двине, это видно по Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича от 1137 года. О существовании возле озера Лаче славянских поселений говорит и памятник древнерусской литературы конца XII – начала XIII веков «Моление Даниила Заточника». Рукопись памятника, кстати, была обнаружена Гавриилом Романовичем Державиным у нас в Каргополе среди монастырских бумаг, когда он приезжал сюда, будучи правителем Олонецкой губернии. В рукописи говорится, что Каргополь был заложен князем Вячеславом, который совершил поход против чуди, чтобы прекратить её набеги на белозерские земли. Возвращаясь назад, «нашед поле, удобное для отдохновения… и учредил на оном свой стол… Россияне сделали на поле том острог». Это было в 1146 году – и отсюда можно отсчитывать историю Каргополя. Но рукопись не официальный документ, она была без даты и подписи.

Разговор наш продолжался, а я с сомнением подумал: стоит ли так углубляться в древности? Но в конце нашей встречи всё встало на свои места, когда Нелли Ивановна заговорила о планах некоторых чиновников в Москве признать здешнюю жизнь экономически нецелесообразной. Предки наши почти тысячу лет осваивали эти земли – и теперь кому-то они не нужны?

Храм на горе

Пришла Нелли Ивановна, и сразу стало тесно в квартире историка, столько энергии привнесла.

Уже группа по меркам Каргополя…

– Уф-ф, ну и дождь! Это вы из Коми нам привезли? У нас тут жара стояла, всё засохло… Батюшка, благословите.

Сели вновь за стол, шучу:

– А кто-то хвастался, что Каргополь дожди обходят.

– Так и есть. Брат мой ехал вчера из Плесецка, и была стена дождя. Приезжает сюда – сухо.

– То же самое в Кенозерском парке, ливни по три-четыре часа, – подтверждает Сергей Сергеевич. – Возвращаюсь домой – солнышко в небе.

– А вы на Кенозерье на рыбалку ездили? – спрашиваю.

– Я строю там дом, на Хижгоре, где служил отец Алипий.

– А кто это?

– Последний настоятель Александро-Свирского монастыря. Он был в ссылке у нас и служил настоятелем в храме Преподобного Александра Свирского.

– В природном заповеднике храмы были? – удивляюсь. – Думал, там одна тайга да озёра.

– В Кенозерском парке сейчас под охраной 11 церквей и колоколен, из 18 прежде там стоявших. Также 35 деревянных часовен из прежних 65, более тридцати поклонных крестов. Обязательно побывайте там.

– И что же, последний настоятель Свирского монастыря приехал и построил храм в честь своего святого?

– Нет, так совпало, храм-то уж 60 лет как там стоял. Хижгора – эта самая высокая точка Кенозерья, вид оттуда открывается удивительный. По всей видимости, до прихода новгородцев там стояло языческое капище. Затем было несколько попыток возвести на «священной горе» православную церковь. Есть предание, что неизвестная монахиня пыталась основать там скит, но ей запретили. Старообрядцы построили часовню, её разобрали, а они снова построили. Наконец в 1861 году крестьянам из Масельги и Гужово разрешили на свои средства построить храм во имя преподобного Александра Свирского, узревшего Пресвятую Троицу. Строили пять лет. Завершив дело, местный мастер Шилов поклонился на все четыре стороны и забросил топор в озеро.

– Как мастер Нестор, – замечаю, – который построил собор на Кижах и бросил топор в озеро «в знак того, что подобной красоты никто и никогда создать больше не сможет».

– Думаю, эту легенду придумали. На самом деле была традиция избавляться от инструментов, чтобы после храма ни к чему мирскому они не прикасались. Священника своего в храме не было, он был приписан к Лекшмозерскому приходу. Но вот в 1922-м сюда ссылают отца Алипия. Первый батюшка Александро-Свирского храма – игумен Александро-Свирского монастыря! И какой батюшка! Местные в нём души не чаяли, говорили, что «дорожку гладили, по которой батюшка ходил». В 1925-м ссылка закончилась, позже его снова арестовывали, одно время он был духовником Пюхтицкого монастыря, откуда писал духовные письма крестьянам Лекшмозерья. В 1949-м снова попал под арест и через год скончался в лагере в Новосибирской области.

– Больше священников на Хижгоре не было?

– Он успел подготовить замену себе, Осипа Солодягина из деревни Масельга. Тот принял постриг с именем Варсонофий, стал иеромонахом и служил в храме до 32-го года, пока не арестовали. Его родственник Макар Солодягин стал хранителем храма и передал это сыну Василию, который в 1987 году был организатором реставрации церкви. В двухтысячные годы реставрация продолжалась, восстановили иконостас.

– И теперь вы там будете жить?

– Надеюсь проводить хотя бы лето. Место святое. У меня, кстати, дома и портрет архимандрита Алипия висит, могу показать.

– Вы по образованию историк?

– Нет, музыкант, пианист. В педучилище преподавал аккордеон. Но любил историю, в советское время читал лекции о международном положении. Такой лектор-пропагандист – и по музыке, и заодно по истории. Затем всерьёз взялся, сидел в архивах, в 2009-м защитился.

– А какая тема диссертации?

– «Общественно-политическая деятельность пра-вославного приходского духовенства европейского Севера конца XIX начала XX веков». Я охватил три епархии – Архангельскую, Вологодскую и Олонецкую, поскольку наша земля, Каргополье, простиралась как раз на территории этих епархий. Руководителем у меня был…

– Атеист! – смеётся Нелли Ивановна. – Он ни в чём не разбирался.

– Он мне говорил, пиши «Бог» с маленькой буквы.

– В Церковь вы через историю пришли?

– Не только. Помню, ещё с Нелли беседовали в 80-е годы, что коммунистический атеизм тупой, ограничивает человека идеологическими догмами. А в 90-е годы книги Шмемана конспектировал. И переворот произошёл, когда узнал о мученичестве православных, как их преследовали. Потрясла одна публикация, как детей заставляли от отца-священника отказаться. Внучка об этом рассказывала. Не в вашей ли газете?

– А фамилию священника помните?

– Она примечательная – Челмогоров, как Челмогорская пустынь.

– Да, в нашей! А внучка – это Зинаида Тренина из Каргополя. Вы её не знали?

– Нет, к сожалению.

– У нас в городе проблема, что интеллигенция никак не объединена, – вздыхает Нелли Ивановна. – Каждый своим занимается. Вот мы с Сергеем Сергеевичем два единомышленника – и это уже группа по нашим-то меркам.

– Получается, всё-таки через историю, через жизненные примеры к вере пришли? – повторяю вопрос историку.

– Да как сказать… Не умом это постигается. Однажды увидел я сон. Я ведь давно экскурсии вожу, в том числе по нашим красивым церквям. И вот привёл я в Рождественский собор туристов, сказал, чтобы тихо себя вели, цыкнул на них. И вдруг, значит, я полетел. Левитация такая во сне. Лечу перед иконостасом: «Господи, я верую в Тебя!..» Удивительное такое ощущение полёта. Делаю круг и второй раз лечу перед иконостасом: «Господи, я верую в Тебя!» И таких сновидений духовного плана было несколько. Недавно тоже, я в храме и кричу: «Господи, я люблю Тебя!»

Помолчали. Отец Феофил перекрестился.

– Давайте, я ещё чая заварю, – предлагает хозяин, – разговор-то долгий.

Смотрю на Игоря. Он кивает. Да, в Кенозерский парк мы непременно съездим. Вот нам и первый адрес подсказан.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска