Предыдущий выпуск “Новороссийского дневника”

Из путевых заметок Михаила Сизова:

Дорога к «Вратарнице»

– Я в этом монастыре ни разу и не был, – говорит Дмитрий Трибушный.

– Даже до войны?

– В Донецке более полусотни православных храмов, – развёл руками псаломщик, – всё не охватишь. А Иверская обитель к тому же на окраине города, у кладбища. Туда ездили в основном помянуть покойных и – в особых случаях – помолиться перед афонской чудотворной иконой Божией Матери «Иверская», именуемой «Вратарница». А сейчас вообще туда не ездят. Это же близ аэропорта, фактически на линии фронта.

– Может, удастся найти проводника, который там всё знает? – просим Дмитрия.

– Да я бы сам хотел съездить… попытаюсь.

* * *

К нашей съёмной квартире Дмитрий приехал на чьей-то машине. За рулём – крепкий мужчина средних лет. «Шахтёр?» – догадываюсь по виду. Так и есть – горный инженер.

– Андрей Андреевич Матвеев, – представляет его Дмитрий. – Он один из немногих, кто постоянно ездит в Иверский монастырь, восстанавливает разрушенное вместе с матушкой игуменьей. По её благословению мы и поедем туда.

– «Восстанавливает» – слишком громко сказано, – уточняет Андрей, крепко пожав нам руки. – Убираем битый кирпич, крышу заново перекрываем. Всерьёз заняться стройкой пока не удаётся, там же до сих пор стреляют.

– На двух машинах поедем? – спрашивает Игорь.

– Нет, на моей, она там примелькалась. Монастырь находится в двух сотнях метров от взлётной полосы аэропорта, за ней уже украинские позиции. Снайпер, может, и не достанет, а из миномёта могут лупануть, завидев в бинокль российский номер. Кто знает, что им в голову взбредёт… Это какой у вас регион? – инженер показывает на цифру 11 на номере.

Отвечаем, что Республика Коми.

– Тем более! Там у этих «киборгов» большой зуб на «Моторолу», а он ведь из Коми. Подумают, что это к нему гости заявились.

Надо сказать, Арсений Павлов («Моторола») был тогда ещё жив. Убьют его через три дня.

Устраиваемся в машине Андрея – и начинается наш путь в иную реальность. Чем дальше от центра города, тем больше разрушений. Вскоре мы оказались на бесконечной улице, где одни развалины. Через окошко успеваю заснять весь ужас, благо Андрей ведёт машину медленно, непринуждённо беседуя с Игорем, – сам-то он привык к этим картинам.

– Как у вас сейчас ГАИ работает? – спрашивает Игорь.

– Хорошо работает. Меня уже штрафовали и чуть права не отобрали. Раньше-то было проще: заплатил – и езжай дальше.

– То есть взятки сейчас не берут?

– Когда как. Обычно же говорят: «Нам это не надо – на пять лет садиться». Сейчас только уличили в коррупции – сразу под суд.

– По какому кодексу правила дорожного движения?

– По российскому. Можно скорость на 20 километров превышать, это не нарушение теперь.

Дмитрий включился в разговор:

– У меня жена нарушила, остановили, посмотрели на неё и отпустили – жалко стало. И никаких намёков на деньги. Вещь невиданная по украинским нормам.

– Этот район города как называется? – спрашиваю.

– Привокзальный, – отвечает Дмитрий. – Это северная оконечность города, ей больше всего досталось. А сегодня ночью по трудовским стреляли, это на западе. Знакомый позвонил, говорит, осколок в его квартиру залетел. Район там густонаселённый, и раньше их часто долбили. Некоторые до сих пор в подвалах живут, а дети по ночам писаются от страха.

А вон видите вокзал и храм на привокзальной площади? Туда тоже прилетало. Храм не пострадал, сгорели только торговые ряды и троллейбус. Чудо, что из него успели люди выскочить. Вокзал раньше был как на картинке, его перед чемпионатом Европы по футболу 2012 года отремонтировали. А сейчас почти пустой стоит. Ехать-то некуда. Только одна электричка ходит, в Ясиноватую – это на север. А на юг, в сторону Мариуполя, только до Еленовки можно доехать, за ней уже линия фронта.

Троллейбус, сгоревший на Привокзальной площади

– А почему Мариуполь к ДНР не присоединили? Вроде рядом уже были.

– Мне один ополченец рассказывал, что они уже в Мариуполе пиво пили, когда пришёл приказ отступать. Приказ не поняли – ведь вот он, город, и украинские власти из него уже сбежали. Но пришлось выполнять.

– Видимо, договорились, чтобы мариупольские предприятия Ахметова на Украине остались, – предполагаю.

– Тёмная история. Но про Ахметова я вам же рассказывал: если бы не его гумпомощь Донецку, многие бы люди не выжили, особенно пенсионеры.

– Даже в начале 2015-го в наших магазинах ещё ничего не было, – подтверждает Андрей. – Только потом из России стали поступать товары, по первости с Кубани и из Адыгеи. И необычно было видеть компот из фруктов, произведённый в какой-то адыгейской деревне. За трёхлитровую банку – сто рублей. Цены шокировали. Но постепенно всё наладилось.

Углубляемся всё дальше в мертвенное царство развалин. Взгляд упирается в многоэтажный дом с зияющими дырами.

– Это «дом Павлова», прозвали его так по примеру сталинградского. Он самый высокий в округе, в нём располагался опорный пункт ополченцев, поэтому били по нему из всех орудий.

– А там что за кучи песка? От взрывов?

– Нет, это газовики заново трубу кладут. Прежде была наружная, а теперь в землю закапывают, чтобы осколками не секло.

После этих слов стал я внимательней приглядываться и замечать тут и там свежую штукатурку, чистые новенькие стёкла, цельный полиэтилен на приусадебных теплицах.

– Это же сколько стекла надо, чтобы окна восстановить! – говорю. – У вас хоть стекольный завод есть или надо из России привозить?

– Привозят, – отвечает Андрей. – А завод в Константиновке был, мирового уровня. В советское время делали стёкла для бронеавтомобилей, самолётов. А после развала Союза завод зачах.

– Бронестёкла бы здесь пригодились, – горько шутит Дмитрий. – Вообще, район здесь престижным считался – свежий воздух, сады. Домики недешёвые… А там вон больница, которая в войну не закрывалась, помогали людям прямо под обстрелами.

Вскоре за окошком начали мелькать кресты кладбища, за ними проглянул голый металлический каркас в форме луковицы.

– Ну, приехали, – сообщает Андрей. – Видите купол храма? Так и не удалось его восстановить. Бывало, заберёшься наверх, а пули над головой «чик-чик». Это ещё ничего, а вот когда настоящая перестрелка, в том числе из пулемётов и автоматических малокалиберных ЗАУ, то на крыше вообще делать нечего. Да и в тихие дни опасно: залезешь на кровлю, а на той стороне подумают, что ты корректировщик огня, – и жди подарка… Здесь вообще в любой момент может что-то начаться. Монастырь-то находится в стратегически важном месте, здесь как бы ворота в Донецк.

Свято-Иверский храм

У взлётной полосы

Сворачиваем на подъездную дорожку – и Свято-Иверский храм предстаёт во весь рост. Побитый, но несломленный. За ним виднеется знакомая по телевизору картина – разрушенный аэропорт. У храма уже припаркована чья-то машина. Снимаю аэропорт на видео и слышу голос:

– Вы же православный, верующий? Пожалуйста, сотрите запись, очень вас прошу.

Передо мной стоит молодой мужчина. Пономарь прихода, приехавший ремонтировать кровлю. Отвечаю, мол, я вас и не снимал. Да, обстановочка здесь нервозная… Тем временем Андрей показывает Игорю, где шли бои:

– Вон гору битого бетона видите? Это была диспетчерская вышка, на ней украинский флаг висел. А с той стороны танки украинские наступали. Вообще этот район считается танкоопасным. 17 января 2015 года дело было. В самом монастыре стоял отряд «Суть времени», и тут же неподалёку позиции занимала «Спарта» во главе с «Моторолой». Неожиданно в атаку пошли сразу восемь танков и восемь БМП. Ситуация возникла столь опасная, что взорвали дорожную развязку на въезде в город, чтобы танки задержать. Помните, когда сюда ехали, большой крюк делали? Вот из-за моста, его до сих пор не восстановили. Но наступавшие не смогли прорваться, фактически все там полегли. Считалось, что убитых с той стороны было 50 человек, а потом попал в плен участник того прорыва и сказал, что он один выжил. Ох, что тут творилось…

– Собственно, серьёзная война отсюда началась, – добавляет Дмитрий. – Да, был ещё Славянск, но первые большие жертвы пошли отсюда. 26 мая 2014 года мне звонят: «Помолитесь о сёстрах Иверской обители, туда пришли люди с оружием». Это были первые ополченцы, приехавшие с Украины и из России. А потом с той стороны стали доноситься разрывы снарядов, ракет, грохот стрельбы и гул самолётов-штурмовиков. Я сидел ночью и следил за сообщениями из социальной сети – у меня же маленький ребёнок, что-то надо решать. Тут приходит сообщение, что со стороны аэропорта в город едут два грузовика с «правым сектором» и что они во все стороны стреляют. Ну, думаю, прорвались, Донецк падёт. Навстречу им выехал один грузовик с ополченцами. Завязался бой, били друг по другу из гранатомётов, очень много людей полегло. Потом оказалось, что в тех двух грузовиках тоже были ополченцы – они раненых вывозили из аэропорта. Никто ещё не умел воевать, боевой слаженности не было, нормальной связи тоже. Это сейчас армия, а тогда были просто гражданские, взявшие в руки оружие. Тут же в Интернете разместили фотографии убитых ополченцев, лежавших в разных позах. Не знаю, зачем это сделали, это сильно ударило по духу горожан. Между тем на донорских пунктах выстроились длинные очереди, люди сдавали кровь, чтобы спасти раненых.

А началось-то как-то буднично. Ну появился над городом штурмовик, кругами летает, нас пугает, а мы не боимся. Было даже забавно. В соцсети мне из Украины пишут: «Какие самолёты? Вы что придумываете?!» А я сижу, это читаю и слышу гул над крышей своего дома. И тут он как жахнул по городу… После того боя в аэропорту у одного ополченца, совсем юного, взяли интервью. До сих пор не могу забыть его глаза. В них – шок. Наверное, тогда ещё была надежда у людей, что будет как на майдане: оружием потрясут, чуток постреляют, заявят о своих правах и от них отстанут. Никому же в голову не приходило, что ВСУ станет стрелять ракетами и фугасами по городу.

– Да, началось неожиданно, – подтверждает Андрей. – Представьте, в ночь с 25-го на 26-е мая пассажирские самолёты ещё летали, аэропорт работал. Я тогда как раз улетел в Крым и заранее взял обратный авиабилет из Крыма в Питер, а оттуда – в Донецк. То есть и не думал, что такое начнётся. Если бы киевские власти пошли на компромисс, то ничего бы и не было. Из-за чего в аэропорту полыхнуло? Ходаковский, лидер из местных, со своими ополченцами и с отрядом донецкого спецназа «Альфа» приехал туда, без боя занял здание нового терминала и стал вести переговоры с украинским спецназом, прибывшим из Кировограда, чтобы те не препятствовали взять под контроль «вышку» и взлётную полосу, для того чтобы Киев прекратил перебрасывать по воздуху свои войска в Донецк. Сам он рассказывал, что ни в кого стрелять не собирался, и вроде всё решилось миром – охранять аэропорт договорились совместно. После этого он с «Альфой» уехал, оставив около сотни добровольцев. Днём штурмовики Су-25 и вертолёты Ми-24 нанесли ракетный удар по новому терминалу. Многие, кто находился на крыше, погибли. У Ходаковского имелись зенитные «Иглы», но в аэропорт он их не привёз, уверенный, что сбивать самолёты – это уже край, такого быть не может. И самолёты стали расстреливать беззащитных людей. Потом по ним стали бить зенитные пушки, гранатомёты. Чудом ополченцы сумели выскочить из ловушки. Вот это и были те два грузовика, которые у нас приняли за «Правый сектор». Так война и началась.

Смотрим на некогда роскошный, построенный по евростандартам аэропорт. Всё, что там было, перемолото в прах. Пусть Киеву не жалко было людей, которых они обозвали «террористами», но неужели не жалко было вложенных в него бюджетных денег? Или они уже тогда отказались от Донецка?

Слёзы Богородицы

Крестимся, входим в храм. Описывать увиденное нету сил. Дыры в потолке, обезображенные ангелы на фресках. Изнутри железная входная дверь светится дырочками. Штурмом, что ли, брали?

– Как монахини восприняли происходившее? – спрашиваю Андрея, который уже несколько лет помогает игуменье Михаиле (Шевченко) с сёстрами.

– Постоянно молились. Когда 26 мая в аэропорту начался бой и с самолётов ракеты на землю летели, они собрались у Иверской иконы. 27-го было отдание Пасхи, и сёстры всерьёз приготовились к смерти, простились друг с другом. Матушка говорит, что как-то не очень они переживали – то ли пасхальное настроение сохранялось, то ли солнечная весна веселила. Затем начались чуть не ежедневные обстрелы. Сёстры продолжали молиться, оставаясь в обители. Даже когда снаряд попал в сестринский корпус и тот сгорел, всё равно не хотели уходить. Только в июле мать игуменья решила разослать сестёр по разным монастырям епархии, сама же осталась. 30 сентября снаряд попал в кровлю храма, пожар начался, и мы с матушкой забрали Иверскую икону и увезли. Сейчас она в Свято-Николаевском кафедральном соборе Донецка.

– Сильный был пожар?

– Да, тут всё выгорело: и кельи, и комната батюшки, и кабинет матери игуменьи, и пекарня с просфорней. Стены-то остались, это потом их стали расстреливать, когда началась активная фаза. Но даже в это время матушка сюда приезжала, молилась, занималась расчисткой завалов. У неё ведь материнское отношение к монастырю. Ну и я с ней, за рулём, не бросать же одну.

Игуменья Михаила

– А как вы вдвоём? Матушка хоть и молодая, но слабенькая, наверное.

– Ну как… она лопатой сыпет, а я вёдра таскаю. Здесь же страх что было, всё кирпичными обломками засыпано. Потом ещё люди подключились, стало нас четверо. Всерьёз за уборку принялись, когда объявили перемирие, с 15 февраля 2015 года. И где-то через неделю отсюда ушли ополченцы. Сейчас матушка сюда никого не зовёт, чтобы не подвергать опасности, поэтому нас мало. В любой момент с той стороны на прорыв могут пойти – чего ж людей риску подвергать?

– Да, убежать отсюда не получится, дорога однозначно пристреляна, – говорю. – Но вы-то сами не боитесь?

– Ну, у меня так получилось, что в критической ситуации оказался, на острие немножко.

– Что имеете в виду?

– Жена заболела, и мы сюда приехали в 2012 году помолиться перед чудотворной Иверской иконой. Жена в духовном плане укрепилась, легче стала всё переносить. Потом всё же умерла. Ну а я к монастырю как бы прилепился. И когда началась война… Что терять? Жены уже нет, дети взрослые. В том же 2012 году брат умер. Он лежит с нашей мамой здесь, на Иверском кладбище. Никакое попечение меня не держит. Так что ничего героического нет, просто всё сошлось в одну точку. И слава Богу за всё… А вот здесь чудотворная Иверская была.

Андрей показывает на голую, в выщерблинах стену.

– Когда мы её увезли, в монастыре осталась бумажная копия. Так её осколками так посекло, словно из ока слёзы катятся, ровненькой струйкой вниз. Необычно это, осколки ведь хаотично разлетаются. А тут выстроились в слёзную дорожку.

Простреленная бумажная Иверская икона Божьей Матери

– В храме продолжается молитва?

– Конечно! Акафисты Богоматери читали каждое воскресенье и обходили с иконой вокруг монастыря. А в нынешнем году на престольный праздник отслужили первую после перерыва литургию.

Помолившись, выходим на улицу. Андрей показывает, где находился монастырский фруктовый сад и ягодник. Рассказывает, что часть растений сёстрам пожертвовал Донецкий ботанический сад. Вместо ягод и яблок сейчас растут красные розы – игуменья их сама посадила на расчищенной территории. Хочу попросить Игоря, чтобы их сфотографировал, но он куда-то исчез с фотоаппаратом.

– Вот здесь стоял деревянный сруб под воскресную школу, – говорит Андрей. – Сгорел от фосфорной бомбы. Это оружие запрещено международной конвенцией, но никто из ОБСЕ не приехал сюда, чтобы экспертизу провести. Мол, слишком опасно.

Белую голову Игоря я заметил на кладбище. Ходит там, что-то фотографирует.

– Люди на кладбище приезжают? – спрашиваю нашего проводника.

– Очень редко. И правильно делают, ведь всё кладбище было усыпано неразорвавшимися боеприпасами. Однажды перед Радоницей сюда приезжал МЧС, сделал разведку, потом сапёры появились, человек тридцать ополченцев. Они целый день фугасы выносили, но всё равно ещё осталось. Я когда к матери и брату на могилу хожу, то иногда натыкаюсь. В могилу брата вообще мина попала и не разорвалась.

– И-и-го-орь, – машу рукой, – уходи оттуда!

Ну как в фильме: «Верещагин, уходи с баркаса!» Вскоре является Игорь с какой-то железякой в руке:

– А памятники-то на могилах все побиты…

Железякой оказался стабилизатор 82-миллимитровой мины. Ребристое хвостовое оперение покрылось ржавчиной, но выглядело хищно, смертельно.

– Это не сувенир, – зачем-то оправдывается Игорь, – а для нашего редакционного музея, который даст Бог, когда-нибудь создадим. Будем людям показывать и рассказывать.

Самое дорогостоящее захоронение на главной аллее – у донецкого прокурора (вид до войны). Уважали прокуроров на Украине.

А вот мины и осколки мемориал не пощадили

Взгляд из окна

Ещё раз перекрестившись на устоявший в пекле храм, трогаемся в обратный путь. Уже другой дорогой – через посёлок Октябрьский. Едем в молчании, по сторонам – снова разрушения.

– А вон татарская мечеть, её тоже слегка побило, – замечает Дмитрий и, чтобы развеселить нас, продолжает: – У нас и синагога есть. Помню, знакомые священники вызвали такси, садятся, а таксист не спрашивает, куда им. Говорит: «Да я знаю, куда везти, узнал вас». Ну, хорошо. Расслабились, сидят. А он их к синагоге привёз. Бороды попутал.

Улыбаемся. Андрей кивает:

– Да, евреев немало в городе осталось, не сбежали. Знаю нескольких, продолжают свой бизнес. Наверное, это у них в генетической памяти – войны, гонения, как фон жизни.

Дмитрий показывает в окошко:

– А вот здесь была воинская часть. Ополченцы штурмовали её с большим шумом, прям эпическая битва. Мы это слышали и думали, что всё, ВСУ в город ворвались. А солдаты Украины просто демонстрировали, как «врагу не сдаётся наш гордый “Варяг”». Боезапасы высадили и сдались местным. И слава Богу, даже раненых не было… А вот место, не здесь ли наших милиционеров расстреляли?

– Да, здесь, – лаконично отвечает Андрей. – Совсем молодые ребята были, жалко.

– То есть как расстреляли? – не понимаю.

– Вышли из машины и в упор из автоматов. Отморозки из «Правого сектора». В 14-м году, весной.

– То есть слухи о том, что «“Правый сектор” в Донецк едет», не на пустом месте появились? И если бы захватили город, то устроили чистку?

– За примером далеко ходить не надо, – говорит Дмитрий. – Помните, украинские добровольцы райотдел милиции в Мариуполе штурмовали? Из гранатомётов по нему били. А спустя время памятник открыли тем, кого сами же расстреляли, чтоб вину на «сепаратистов» перевалить. Такой цинизм. Это у киевской власти какое-то безумие необычное. И не только у власти. Люди, которые никогда не интересовались политикой, вдруг стали столь агрессивны, что готовы убивать.

– И откуда это взялось? – спрашивает Игорь.

– Не знаю.

Андрей попытался объяснить:

– Это шизофреническое что-то: здесь вижу, а здесь – не вижу. Таких не переубедить, даже если факты перед глазами их выставишь.

– Игорь, а помнишь ту странную атмосферу, когда в дни майдана мы были во Львове и в Киеве? – напоминаю. – В воздухе что-то пьянящее было разлито. Так, наверное, и у нас в России революции замутились. Через массовое помутнение.

– Одержимость это, – отрубил Андрей.

– Спаси и помилуй, – Дмитрий крестится. – Да, не только в политике тут дело. Я знаю борцов за неделимую Украину, которые, когда война началась, сразу сникли, куда-то исчезли. А на их месте появились непонятные люди без определённых взглядов. И впрямь чем-то тёмным одержимые.

– И наоборот, – кивает наш проводник, – в самых разных людях вдруг свет пробивается. Меня больше всего удивили наши работяги, которые без мата мысль выразить не могли: водители маршруток, электромонтёры, слесари-водопроводчики, ассенизаторы, мусорщики. Сколько их на улицах погибло… А они всё равно шли работать, восстанавливать порушенное, прямо под обстрелами. И никто ведь их не заставлял, да и не мог заставить. Сами шли… Вот здесь, например, вся улица была залита водой. Она бежала из соседних пятиэтажек, на которых наросли сосульки в пять метров толщиной. Каково всё это ремонтировать, когда земля от взрывов дрожит? А вот дом – в него было одиннадцать попаданий. И ведь даже лифт в нём починили!

– Вы как в блокадном Ленинграде, – говорю.

– Нет, там пострашней было, – не соглашается Андрей. – Но что-то схожее есть. У нас ведь тоже во время войны все университеты, филармония работали. Люди идут в театр, и слышно: бум-бум-бум. Вообще, наш народ показал высокую степень самоорганизованности и дисциплины. И всё мы заново отстроим, и монастырь Иверский будет краше прежнего. Донецкие строить любят и умеют.

Игорь просит остановиться у памятника погибшим в посёлке Октябрьский. Рядом с доской с именами взрослых устроен отдельный детский мемориал, уставленный мягкими игрушками. Таких мемориалов по городу много, и мы там уже не будем останавливаться, чтобы молиться за упокой, иначе никуда не успеем.

Выезжаем из посёлка, и Дмитрий показывает в окошко:

– Обратили внимание, как иконы ставят сейчас? Необычная традиция появилась. Иконы снимают со стен и ставят в окна, чтобы они на улицу смотрели, на внешний мир, откуда может прийти беда.

Машина быстро едет, и мы едва успеваем перекреститься на святой образ в окне дома. Оборачиваюсь – он продолжает смотреть нам в спины.

* * *

Слова Андрея о том, что Иверский монастырь станет краше прежнего, пока не сбылись. Война продолжается. В нынешнем году 25 февраля, в престольный праздник Иверского храма, там служил епископ Новоазовский Варсонофий, викарий Донецкой епархии. Ему сослужило духовенство города. В это время украинская сторона начала миномётный и артиллерийский обстрел территории бывшего аэропорта. В видеофильме, снятом донецким журналистом, отчётливо слышны взрывы в минуты, когда епископ совершает водосвятный молебен. Несмотря на обстрел, православные прошли крестным ходом вокруг обители. А нынче в Светлый вторник – в день Иверской иконы Божьей Матери – владыка вновь там служил, причащал приехавших из города прихожан. Обстрела не было. Но на Иверское кладбище, чтобы помянуть своих родственников в пасхальную неделю, горожане так и не смогли попасть.

Из путевых заметок Игоря Иванова:

Поездка в Иверский монастырь произвела, конечно, сильное впечатление на меня. Особенно поразило разбитое вдребезги кладбище вокруг. Война не жалеет, оказывается, не только живых, но и умерших, убивает их заново. И если на скромных могилах где-то посечена осколками мины надгробная плита, то это не очень заметно. А вот когда разбито умопомрачительное по стоимости захоронение донецкого прокурора, занимающее место двадцати обычных могил, – отломанная расколотая голова от бюста, валяющаяся на земле, побитые плиты и вазы из полированного гранита… Выглядит страшновато. В один из обелисков воткнулась неразорвавшаяся мина – так и торчит там, выглядывая наружу хвостовым опереньем, не разминировать, да и, по-видимому, до неё руки ещё не скоро дойдут.
Жутко выглядят руины аэропорта, вокруг которого шли кровопролитные сражения. В храме исполосованы фрески, написанные на полотнищах, продырявлены пулями двери. Мародёры украли богатое паникадило, висевшее здесь некогда. Все эти впечатления словно бы в одном сером цвете. А второй цвет – красный. Это розы вдоль аллеи, ведущей к храму. Они – как залог будущего возрождения обители. Люди вернутся сюда и снова обустроят здесь мирную жизнь.

Покров

Сегодня Покров. С утра едем на службу в храм Святителя Игнатия Мариупольского на Донецком металлургическом заводе. Час пик, но на улицах пробок нет. А прежде были, и уже начинали строить большие транспортные развязки. Теперь в них нужды нет. Пока.
По дороге забираем нашего постоянного гида в Донецке Дмитрия – что бы мы без него делали! Он привычно показывает за окном: вот дом, сюда в 2014-м прилетело, стёкла повылетали, кто-то погиб…
У проходной завода лежат мешки с песком, защищающие проходную. Заходим на территорию. Там тоже стенка из мешков. Возле самой проходной мемориал в память тех, кто погиб здесь от взрыва. Вот и объяснение этим мешкам…
И вдруг вместо ожидаемых заводских корпусов – детский парк, пруд, зоопарк: «Добро пожаловать». То есть и трубы, и домны, и гигантские корпуса никуда не делись – вон они, дальше. А здесь – «Городок улыбок», по аллеям которого я решил побродить, пока есть время до начала богослужения. Как выяснилось, ещё 15 лет назад на этих полутора гектарах был лишь грязный ручей, продирающийся в овраге через свалку. Теперь любо-дорого посмотреть.
Тут и детская железная дорога с паровозиком, и кафе, кругом забавные скульп­туры, спортивная площадка, качели-карусели… Ничего подобного я никогда не видел на предприятиях. Прошёл в зоопарк. Именно парк, а не уголок какой-нибудь. Погода хмурая, народу нет, только дворник сметает с дорожек опавшие листья. И животные попрятались, одни страусы неподвижно стоят, да дикобраз забился в угол. Остаётся читать таблички на клетках: енот-полоскун, муфлон, лама, зебра… Но увы, умение непосредственно радоваться увиденному у меня, как у любого взрослого, сменяется работой мозгового калькулятора: это же каких денег всё стоит – покупка, кормёжка, обслуживание! И все эти радости для посетителей совершенно бесплатно! Убеждаю себя, что удивляться нечему – завод это, по сути, многотысячный город… Но всё равно удивляюсь.
Однако пора в храм.

Не приходилось нам видеть такого, чтобы проходную завода украшала икона. И рядом мешки с песком на случай обстрела…

В детском Городке улыбок стоит множество забавных фигурок

Едешь по детской железной дороге и за поворотом открывается храм и огромная домна…

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска