(Продолжение. Начало в №№ 957–962, 964–973)

На Ежемень и обратно

Из записок Игоря Иванова:

Хотя нам дважды объяснили, как добраться до церкви на Ежемени, всё же мы плутанули. Шли по лесной дорожке, усеянной шишками и хвоей, у развилки остановились и решали: налево пойти или направо? Направо – вглубь леса, там в пяти километрах деревенька Летопала, а налево – в сторону реки. Храм же, где некогда молния сразила отрока Артемия, как мы помнили ещё из путешествия тридцатилетней давности, находился в лугах, в трёхстах метрах от реки. Ну и свернули налево.

Кусты, трава по пояс, оводы, облепившие нас… Всё равно хорошо! Не потеряемся, чай к храму идём, не куда-нибудь. В дневнике той экспедиции, по завершении, я задумался над словами одного христианского писателя: «Если человек задумал что-то и ему не дозволено исполнить это – как может он огорчаться? – ему вообще не следует строить планы…» Но как можно жить, не строя планов? План должен быть обязательно. Размышлял я тогда так: «Вот мы с Мишей отправились в путь – вроде бы и карту взяли, и спланировали дни. Но правильно сделали – не твёрдо расписали всё, а скорее наметили – пунктиром. Будет так – хорошо, а будет несколько иначе – тоже хорошо… Думали 3-4 дня идти, а шли шесть – равно хорошо. Нужно пиджак иметь (хотя я пиджаки не ношу) всегда на два размера больше – чтоб не стеснял движений. И не только в походе, но и вообще по жизни. Поменьше сухой расчётливости, костяной жёсткости. Главное – направление держать, а до цели Бог доведёт».

В тайге тогда мы не раз и не два обнаруживали, что заплутали. Но отчаяния не было. Не потому, что молодые были и знали, что выберемся. А потому, что было какое-то внутреннее понимание: вот мы наметили один путь, а у Бога совсем другая, может быть, для нас проложена тропа. Главное – не сомневаться, что эта тропа есть, и держаться её.

С тех пор жизнь не раз подтверждала правильность таких мыслей. Вот и тут: вышли на какую-то луговину – в глазах аж засвербило от желтизны: одуванчики, лютики, да ещё откуда-то фонарики купаленок; идём то по колено, то по пояс в траве и мысленно ожидаем, когда вдалеке откроется взгляду храм. И вот он появился. И ради этого мгновения, быть может, Господь и повёл нас этим бездорожьем. Потому что сразу вскинулась в памяти такая же картинка из прежней нашей экспедиции и эти давно знакомые, родные запахи северного лугополья щемяще напомнили о молодости и тогдашнем безбрежном счастье. Тогда всё было точно так же, только луга были скошены – скотину народ ещё держал.

Видно, что храм сравнительно недавно обновлён, ещё обшивка не вся потемнела. Крыша из кровельного тёса, а купола покрыты осиновым лемехом. Табличка: «Церковь Артемиевская. 1876 год. Памятник градостроительства и архитектуры».

А в прошлый раз она была ещё не действующей, с покосившимся крыльцом – из неё только недавно убрали сусеки для хранения зерна. Молебны на день памяти убиения святого отрока тогда здесь совершались возле храма. Слава Богу, что сегодня мы взяли с собой ключ, а то нам пришлось бы, как встарь, возле храма, отмахиваясь от оводов и комаров, акафист читать. Не до молитвы тогда.

А внутри – чисто, прохладно, пахнет деревом. Скромный иконостас, справа печь, на стене икона праведного Артемия украшена кружевом, на подоконнике в вазочке сухие колоски – уютно, как в обжитой избе. Но первым делом тянет приложиться щекой к обетному кресту, приваленному к стене по правую руку от иконостаса: от него так и веет седой стариной. История явления этого четырёхметрового креста темна, есть легенда, что несколько веков назад он приплыл сюда по Пинеге против течения. Таких обетных крестов мы немало видели, путешествуя по Северу.

Старинный крест в Артемиевском храме на Ежемени

Читаем акафист «дивному предстателю пред Богом, пресветлому светильнику северныя страны нашея, боголюбивому и боголюбезному отроку Артемию»; я – первые шесть икосов, Михаил – последующие, а молитву – вместе. В ней Артемий величается «защитником всего северного края Российской страны». «Вот, – думаю, – неисповедимы же пути Божии! – дремучий край, суровые монахи-пустынножители, бородатые мужики-поморы, бабы с мозолистыми ладонями – все они уже который век покровительства просят у мальчугана…» Уже скоро, 6 июля, в день памяти св. Артемия, православный народ с окрестностей и издалека снова придёт сюда крестным ходом из монастыря помолиться святому.

Крыша храма – из кровельного тёса, а купола покрыты осиновым лемехом

Поднявшись на колокольню, мы осторожно ударили в самый большой из шести колоколов. Над луговиной звук разнёсся раскатисто – должно быть, услышали его и в монастыре, который отсюда в двух километрах. А вон, кстати, купола и кресты его видны за лесом. Невдалеке несколько изб, заросших травой, – всё, что осталось от деревеньки Ежемени. Чуть поодаль – Смутово, тоже заброшенная. Лёгкое веяние ветерка, невесомые плывут облачка в лазури… Долго мы стояли и любовались простором. Не хотелось уходить. Но пора.

Обратный путь – через духовитый сосновый бор, по правильной дороге. На пути встретилось кладбище. Пора бы, но, как горожанин, всё как-то не могу привыкнуть, что в этих краях оно может располагаться в лесу, среди вековых деревьев – никаких оград, холмики покрыты мхом, кресты высятся там и тут произвольно…

На подходе к монастырю – деревянная будка с трубой наверху. Озадачившись её предназначением, заглянул внутрь. Первое, что бросилось в глаза, – картинка волосатого бесоподобного существа с трубкой во рту и сообщение: «Курить – бесам кадить». Все стены оклеены наглядной агитацией против курения: чёрные гробы нарисованы, стрелки указывают на сигарету и сообщают: «Цианистый водород – яд смертников, аммиак – туалетный очиститель…». «Да это же курильня для трудников!» – догадался я. Но вот борьбы с курением в такой форме в «священном» для табачников месте я ещё не видывал.

Михаил отправился возвращать ключ, а я покуда решил погулять по монастырю. Посередь обширного двора стоит мраморный крест – видно, что недавно установлен. Похожие я видел где-то в Питере. Красиво в общем, но как-то не живо… То ли сказывается, что по-современному, машинным способом камень резали, то ли сама природа камня мне не сродни… Вспомнил старинный крест из Артемиевского храма: всё же дерево – оно тёплое. Тем не менее и это святыня! – перекрестился, прочитал молитву кресту.

Крест на монастырском дворе. На заднем плане – Успенский храм

Решил заглянуть в Успенский собор.

«Громадный и уютный. Иконостас новый, с большими, молодыми, но хорошо написанными иконами… В окнах – витражи (цветные стёкла). Иоанн Предтеча в косматой шкуре не внушает ужаса. Весёлые росписи (никакой строгости). Красиво. Чудно! Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма. Всё удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью. Любите жизнь! Она и есть рай настоящий – вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша» – так писал Фёдор Абрамов об этом храме в своих записных книжках.

Три десятилетия назад мы ходили по монастырским строениям вместе с Людмилой Владимировной Крутиковой, вдовой писателя. Написали потом в газете: «Почти каждое лето она приезжает из Петербурга на родину мужа, хотя ей уже 76 лет…» «Хотя»! Тогда, в июле 1994 года, эта возрастная ступень нам казалась какой-то запредельной, а теперь: подумаешь, 76 лет, возраст настоящей зрелости, самая сила! И картину монастыря я увидел тогда иначе: «Без крыши, без перекрытий, иконы из иконостаса выдраны, пол провалился в цокольный этаж, ступени крыльца сломаны…» В то время в монастыре располагалась школа и висел портрет вождя с его глубокомысленным: «Учиться, учиться и учиться». Преподаватели, ещё жившие в монастырских корпусах, жаловались, что сломался катер, перевозивший учеников из села, и как начинать учебный год – непонятно.

И всё равно было чувство под стать тому, что испытывал Фёдор Абрамов: жизнь хороша! Природа ли тут так воздействует на человека или место такое благодатное, намоленное… Вот и теперь – точно такое же чувство.

Проложенными путями

Из записок Михаила Сизова:

Когда мы возвращались в монастырь, я обернулся. Вновь охватило странное ощущение, которое пережил – вдруг вспомнилось – и тридцать лет назад. Небо. Поле. А посреди поля огромный цветок с двумя куполками-бутонами. И этот цветок не дикий, а посаженный человеком. Ведь это поле боронил отрок Артемий, когда его молнией ударило, – вот и выросло.

Всё вокруг живое. И храм – тоже.

В монастыре Андрея Петровича мы не нашли и ключ от храма передали монаху. Тот сообщил, что наместник у себя и готов нас принять. Архимандрит Иосиф (Волков) встретил радушно, предложил чаю, поставил на стол кувшин с монастырским молоком.

– Слушайте, а вы же совсем недавно обо мне писали в газете «Вера». Я точно помню, – сообщил батюшка, когда мы уселись за стол.

– Как же недавно? – не соглашаемся. – Два года прошло. И тогда наш корреспондент с вами в Архангельске встречался («Путь на Пинегу», № 891, январь 2022 г.), а теперь мы к вам заявились. На месте-то всё виднее. И есть что вспомнить. Мы же с Вашки на Пинегу пешком ходили.

– Серьёзно?

– Это в 1994 году было.

– А я подумал, сейчас.

– Тогда мы молодые были, – смеёмся с Игорем. – Но если надо будет, то и сейчас за нами не заржавеет.

Разговор зашёл об особенности православного возрождения на Пинеге. Получается, что здесь, как бывало в древние времена на Руси, церковность идёт от монастыря.

– Так уж сложилось, – подтвердил архимандрит. – Когда в 1991-м обитель открылась, в Пинежском районе не было ни одной действующей церкви. Да и сейчас наместник монастыря – благочинный всего Пинежья, а наши иеромонахи служат в храмах по деревням.

Архимандрит Иосиф с братией за богослужением

– За время поездки мы встретили и белых священников: отцов Сергия, Симеона и Илью.

– Ну, вы всех и перечислили! Ещё в селе Пинега, куда нам сложно добираться, есть белый священник и в Суре при женском монастыре. И слава Богу. Монахи на приходах – это не дело; крестить, венчать мирян должны приходские батюшки. Но постепенно-то замещение происходит. Вот мы построили монастырское подворье в райцентре с большим Петропавловским храмом. Этим наш иеромонах занимался. А теперь там вторым священником служит иерей Симеон Арнаутов. И храм фактически приходской.

– А когда первый белый священник появился у вас?

– Отец Илья Еремеев, ещё будучи мирянином, приехал сюда из Москвы в 2003-м. Сначала жил у нас в монастыре, мы ему келью выделили. Потом он в Верколу перевёз дом из деревни Смутово. Кстати сказать, она, ныне уже заброшенная, была у Фёдора Абрамова прообразом деревни в рассказе «Деревянные кони». Дома там стояли красивые. Вот собрал дом, привёз семью из Москвы, сейчас у него уже шестеро детей. Предложил я ему пойти в диаконы, потом и в священники рукоположили.

– А я с ним встречался, – говорит Игорь. – Как понял, у него в Москве была хорошая работа, связанная с электроникой.

– Да, он работал на оборонном предприятии, в «почтовом ящике».

– Интересно! – удивляюсь. – А я в Карпогорах встречался с отцом Симеоном, и он тоже в Подмосковье в «ящике» работал, занимался оборонкой.

– У него не только оборонка была, – поправил отец Иосиф. – Почему об этом знаю – я ведь там, во Фрязино, в НПО «Исток» тоже работал. Правда, на простой должности, на инженера только учился. А он уже был инженером и занимался приборами, в том числе для мирного космоса, для гражданских кораблей и так далее.

– Получается, московские «ящики» делегировали сразу трёх священников на Пинегу!

– Так совпало. Конечно, мы пришли сюда разными путями. Отца Симеона, когда он был ещё диаконом, в Архангельск направил владыка Варсонофий, и Господь определил его к нам в Верколу. А будущий отец Илья приехал на Пинегу по благословению своего духовника.

– А вас кто сюда направил?

– Да все мы под Богом. Вот хотел я стать инженером, учёным – после рабочих смен на заводе ходил заниматься на вечернем отделении Московского института радиоэлектроники и автоматики. Добился своего, диплом получил. Но понял, что есть вещи поважнее. Уволился с завода, и духовник направил меня на «курсы молодого бойца», чтобы к диаконству подготовить. В Троице-Сергиевой Лавре отец Наум поддержал моё стремление к монашеству, но благословил ещё посоветоваться со старицей, схимонахиней Сергией. Она тогда ещё не приняла схиму, а была матушкой Натальей – блаженной, прикованной к постели. Съездил к ней, она всё подтвердила. Потом нас вместе с будущим отцом Варнавой (Лосевым), который сейчас благочинный академического храма в Троице-Сергиевой Лавре, отец Наум отправил под город Котлас, в село Павловск, помочь иеромонаху Христофору храм восстановить. Там полная разруха была, пол земляной.

– Подождите, это в каком году? – вдруг вспоминаю. – В начале 2000-х мы ездили в Павловск к отцу Христофору. Необычный батюшка.

– Он, кстати, тоже прежде в «Истоке» работал, мы были с ним на одном производственном участке, но воцерковился он намного раньше меня. Храм в Павловске мы восстанавливали с 1996 по 1997 год. Потом я был в Антониево-Сийском монастыре, принял постриг и меня благословили сюда, в Верколу. Но отец Трифон восемь месяцев в Сие продержал, не хотел отпускать. А когда наместником Веркольского монастыря назначили игумена Варнаву, он приехал и забрал меня. После он перевёлся в другое место, обитель осиротела, и владыка наместником назначил меня. Так что каждому Господь пролагает свои пути.

Купола над Пинегой

Спросили мы благочинного о новых храмах. Удивительно, но их много строится на Пинеге. Мы уже видели прекрасные церкви в Карпогорах, в Пиринеми, в Шотовой Горе, в Явзоре. Это не считая старинных, восстановленных.

– Здесь уж как Господь управит. В деревне Явзора раба Божия Валентина нашла средства, вложила свои силы – и сейчас там приход в десять человек. То же самое в деревне Кушкополе – там тоже сам собой приходик образовался, к 2010 году они построили Сретенский храм. Конечно, им помогали. Но в целом-то такого храмостроительства, как в Центральной России, у нас нет. Нашли помещение, где можно молиться, – и уже радость. В самом селе Веркола вы же видели Никольский храм, довольно маленький. В Шардонеми храм в бывшем магазинчике, который предпринимательница передала общине. В Ваймуше тоже бывший магазинчик. А в Кулосеге, бывшем леспромхозном посёлке, церковь вообще привезённая. Прежде это был храм-часовня во имя Божией Матери «Взыскание погибших» на Жаровихинском кладбище в Архангельске. Когда там построили новую церковь, часовню разобрали, и мы перевезли её к себе на монастырское подворье в Архангельске. А затем отец Сергий Корельский перевёз её в Кулосегу на барже – 95 километров по Северной Двине и 430 по Пинеге. Помогла ему «Беломорская сплавная компания».

Проблема у нас не в храмах, а в пастырях. Священников не хватает. В карпогорской церкви, например, я настоятель, но часто туда ездить не могу, и служит один отец Симеон. И в округе на нём по деревням ещё пять приходов, где надо литургию совершать. Как минимум нужен третий священник. Но кто его с семьёй будет материально содержать?

А народ-то нуждается в духовном окормлении. Вот в бывшем леспромхозном посёлке Ясный никогда храма не было, а теперь появился – во имя Грузинской иконы Божией Матери. Посёлок за рекой от дороги, переправа не всегда надёжна, но надо и туда ездить.

– Мы туда так и не добрались, – посетовал я. – Смотрел Яндекс-карту и обнаружил, что от Ясного по лесам и болотам тянется дорога и через 45 километров там посёлок Сия. Одинёшенек посреди тайги. И на карте обозначено: «Свято-Троицкий мужской монастырь».

– Это они с Антониево-Сийским монастырём перепутали, который совсем в другой стороне. Топоним-то одинаковый.

– Ну и хорошо, – шутит Игорь, – этак мы врагов дезориентируем. Решат бесы на Сийский монастырь напасть – и навигатор их в самую глушь, в тайгу заведёт.

Батюшка смеётся, поправляет:

– Почему же глушь? В нашей Сие тоже православные живут и храм есть – во имя преподобного Серафима Саровского. Он небольшой, и община-то всего десять человек, но службы бывают. Туда ездит иерей Алексий Кривицкий.

– А он разве не в Сурском монастыре служит? – уточняю. – Насколько знаю, отец Алексий праправнучатый племянник Иоанна Кронштадтского, род его происходит из Суры, там мама его живёт, и когда он приехал из Петербурга, то стал служить в монастыре.

– Он настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы в деревне Земцово, что в пятнадцати километрах от Ясного. Там же рядом Русковера, Таёжный и другие посёлки, где ещё один храм будет строиться. И в Сию ему добираться ближе всего.

– А ещё мы жалеем, что до села Пинега не смогли доехать, – поддержал мои сетования Игорь. – Вот по Мезени мы когда-то путешествовали на лодке, смогли от верховья до истока проплыть, в каждой деревне побывали, а тут на машине…

– Так и я в Пинеге раз в году бываю, обычно по зимнику добираюсь. Нормальной дороги туда нет, а расстояние – как до Архангельска. А ещё дальше есть деревня Кулой. Карту вы помните? Река Пинега течёт на север, в сторону Белого моря, а перед возвышенностью, где стоит село Пинега, она резко поворачивает и течёт уже в обратную сторону, на юг и далее на запад, чтобы слиться с Северной Двиной. Так вот от этого поворота дальше на север несколько километров тянется канал Кулойский – он соединяет реку Пинегу с рекой Кулой, которая впадает в Белое море. Канал построили в 1928 году, чтобы сплавлять лес и морем доставлять его в Архангельск. Так вот, в тридцати километрах от Пинеги есть деревня Кулой, от неё уже до поморского села Долгощелье – а это больше ста километров – нет ни одной человеческой души…

– И там тоже есть храм? – удивляюсь.

– Часовня. Мы её с отцом Алексием Савушкиным, настоятелем прихода села Пинега, освящали три года назад. Построена она на средства пинежского врача частной практики Александра Николаевича Прохорова. И он попросил, чтобы освятили часовню в честь святой Людмилы Чешской – в память о его верующей бабушке Людмиле, которая жила и похоронена в Кулое. Сам Александр Николаевич вырезал для часовни деревянный образ Николы Чудотворца, а местная жительница подарила икону святой Людмилы.

– Неужели и там люди живут?

– И даже пытаются как-то развиваться. Устроили там лесной отель, приглашают отдыхающих. Разговаривал с директором этого отеля, женщиной верующей, обсуждали возможность создать часовенку над местным источником. Этот источник был обустроен лет сто или двести назад. Деревянные составные трубы закопаны вглубь на десятки метров, совершенно не сгнили. И оттуда прям фонтан бьёт с солёной водой. Врач Александр Николаевич брал её на анализ, утверждал, что она целебная.

Ещё одну часовню мы освятили в окрестностях самой Пинеги – над могилой последнего Оптинского старца Никона (Беляева), который умер там в ссылке. Её также построили на народные средства, местные мастера даже раку сделали, хотя мощи преподобного пока что под спудом.

– В селе Пинега ведь был знаменитый Красногорский монастырь. От него ничего не осталось?

– Он в пятнадцати километрах от села. Хорошо сохранился двухэтажный братский корпус, ещё один рядом. А собор Грузинской Божьей Матери, которому триста лет, стоит без крыши и разрушается. Но выглядит крепким, стены-то толстенные. Жалко его… И ведь в каком красивом месте! Там же верхушка водораздела, почему и река, как уже сказал, назад поворачивает, словно о стену разбившись, – и монастырь стоял на 30 метрах выше уровня реки и на 130 метрах выше уровня моря. И видно оттуда на 30 километров – как синяя тайга к горизонту расстилается.

– Монастырь восстановить можно?

– В принципе, можно. Вопрос в людях – кто там будет подвизаться? А место для монахов, да, хорошее.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска