Триста лет назад закончилась Северная война

Крещение русского флота

Двадцать один год сражался Пётр Великий со Швецией, а с ним вместе и вся страна, перенося немалые тяготы. Чтобы понять причины этой войны, которая вывела Россию в ряд великих мировых держав, нужно сказать, с чего всё началось.

Наш народ долго жил с северными соседями довольно мирно, хотя и помнил, как пришлось их урезонивать святому Александру, получившему за это имя Невский. При Иване Грозном свеи напали снова, но устье Невы осталось за русскими, а потом началась Смута. Позвали тогда шведов на помощь. Не даром, понятно, но аппетиты наёмников разгорелись, так что обратно их вытолкать не смогли, насилу вернув лишь Новгород. Потеряны оказались древние владения, в том числе выход к Балтике. Эту несправедливость и решил исправить первый российский император, да у него и выхода другого не было. Архангельск нормальной торговли обеспечить не мог. Это был узкий лаз далеко на Севере, а не врата в мир.

После Полтавской битвы король Швеции Карл Двенадцатый оправиться так и не смог, и дело, наверное, не только в потере экспедиционной армии – по разным землям разбросано было ещё немало свейских войск. Надорвался он морально, когда понял, как не повезло с соперниками: Пётр был невероятно упрям, русские – умны, а страна их столь просторна, что любая армия могла в ней пропасть, как ядро в болоте. В Европе дело могло решиться подчас одной победой. В России сколько ни побеждай, всё равно придётся удирать, не чуя под собой ног. Здесь бы и заключить мир, но шведы не спешили, требуя вернуть то одно, то другое, «нажитое непосильным трудом».

Так начался второй этап войны – принуждение к миру. Наши войска вошли в Финляндию, где с дорогами было так плохо, что снабжение осуществлялось обычно с моря. У Петра флота практически не было. У шведов был. Русские, кроме поморов, дел с морем, по сути, не имели. Свеи, потомки викингов, можно сказать, с младенчества знали вёсла и паруса. Ближе к концу войны за их спиной встала великая морская держава Англия, наши шансы одолеть эту силу приблизились к нулю. По уму следовало отступить, в Лондоне и Стокгольме всё рассчитали верно.

То, что случилось дальше, трудно воспринимать иначе, чем чудо. Точнее, два чуда, когда наш флот разгромил две шведские эскадры. Это, представьте, случилось в один день с разницей в шесть лет: 9 августа по новому стилю, 27 июля по старому, когда Церковь празднует память целителя Пантелеимона. Думается, именно эту дату можно назвать днём крещения русского флота.

Галерный флот

Как же это возможно: практически не имея флота, побеждать на море?

Здесь снова сказалось упорство императора Петра, нередко соединявшееся с практичностью. Со стапелей сошло множество недорогих галер – вёсельных кораблей с двумя-тремя парусами. Одни были покрупнее, типа «Преображенской» – до сорока трёх с половиной метров длиной. Другие вроде «Ласточки», придуманной лично Петром, поменьше. Она соединила в себе европейские особенности с чертами казацких стругов и чаек. Длиной эти судёнышки были тридцать с половиной метров и стоили совсем уж дёшево. Даже неквалифицированные рабочие могли построить такую галеру за несколько недель, рекорд – за шесть дней. В общем, что-то вроде танка Т-34 – дёшево и очень сердито.

Галера типа «Дон», 1697 г.

Строили из сырого леса, так что галеры были не слишком долговечны, в море их выпускать вообще было опасно, но недалеко от берегов эти кораблики стали ужасом для шведских моряков. Пушек на них было немного, зато сотня-другая солдат готова была идти на абордаж, врукопашную. Как заметил диакон Владимир Василик, буквально повторялись события далёкого прошлого, когда Рим столкнулся с Карфагеном. Рим был сильнее на суше, Карфаген – в море, так что это было чем-то вроде борьбы слона с китом. Перелом наступил благодаря изобретённому римским полководцем Гаем Марком Дуилием «ворону» – абордажному мостику. С того момента пехота стала грозной силой и на море.

Самым известным мастером, создававшим наши галеры, был грек Юрий Антонович Русинов. Бог весть как его звали до переселения в Россию, известно лишь, что он был потомственным кораблестроителем из Константинополя. Там, помогая французскому мастеру, и освоил строительство вёсельных кораблей, соединивших в себе европейские и турецкие традиции. В России быстро стал своим и дослужился до звания капитан-лейтенанта. Под его началом на Олонецкой и Воронежской верфях, на Галерном дворе в Санкт-Петербурге и в финских портах было построено свыше ста галер. Вот имена некоторых из них: малые, шестипушечные, именуемые скампавеями, – «Виктория», «Львица», «Орлица», «Солнце», «Тигра», «Триумфант»; 40-вёсельные – «Святая Анна», «Святой Александр», «Святой Фёдор Стратилат».

Прославился в те годы и ученик Русинова – Мокей Романович Черкасов, уроженец одной из приладожских деревень. Начинал как плотник и достиг замечательного мастерства, обратив на себя внимание царя. Увы, спустя несколько лет после окончания войны умер ещё нестарым человеком – от чахотки. Были и другие мастера, добавлявшие своё, дело ведь было невиданным и по масштабу, и по новизне, многое приходилось выдумывать на ходу. Не устаёшь удивляться их смекалке.

 Следом же приходил черёд воинов, мало искусных в морском деле, но бравших своё опять же размышлением и дерзостью.

Ханко три века назад

Гангутом звали в то время полуостров Ханко, оборона которого в 1941-м стала одной из самых героических страниц в истории нашей армии. Может, помогала и память о том, что учинили предки в здешних водах.

Вкратце скажем о событиях первой половины 1714 года. Генерал-лейтенант Михаил Голицын разгромил шведский корпус у финского Лапполы, потеряв втрое меньше солдат. К весне вся Финляндия, включая крупнейший её порт Або, оказалась в руках русских. Проблема была в том, что по суше до Або и летом-то проще добираться из Швеции, а осень и вовсе грозила большими опасностями для нашего гарнизона, как минимум голодом. Да и подкрепление не было лишним.

На помощь гарнизону и вышел наш галерный флот – 99 кораблей, разделённых на три отряда. С ним отправился и государь в чине шаутбенахта (контр-адмирала), вновь, как в молодости, взяв имя Петра Михайлова. Командовал же адмирал Матвей Фёдорович Апраксин, прославившийся созданием флотилии на Азовском море, а затем обороной Петербурга.

Матвей Фёдорович Апраксин

Флегматичный, медлительный, осторожный, он преображался, когда становилось по-настоящему горячо, не уступая полномочий даже царю. Автор «Истории российского флота в царствование Петра Великого» Джон Ден, лично знавший Апраксина, вспоминал: «Даже когда царь, как низший по званию флагман, не сходясь с ним во взглядах, старается умалить мнение генерал-адмирала, ссылаясь на неопытность последнего и на то, что он никогда не видел иностранных военных флотов, граф Апраксин, к великой досаде царя, немедленно резко отвергает такое нелестное для него обвинение: “Когда я, как адмирал, спорю с Вашим Величеством по званию флагмана, я никогда не могу уступить. Но коль скоро вы предстаёте царём, я знаю свой долг”».

Задача перед нашими моряками стояла нетривиальная, с учётом господства шведов на Балтике. Был, правда, и у России флот, состоявший из многопушечных полноценных кораблей, базировавшийся в Ревеле (Таллине). Но, созданный мучительно и за огромные деньги, он не имел практически никакого боевого опыта и мог быть потерян в первом же сражении. Царь не хотел рисковать. Большая надежда была на датчан, с которыми шли переговоры о соединении двух флотов. Но союзники выставили такой счёт за свои услуги, что оплатить его оказалось не по силам. Вот и пришлось делать ставку на галеры, старавшихся держаться берега.

Военные хитрости

Неприятель не заставил себя ждать, перегородив дорогу нашему флоту у Гангута, с его юго-восточной стороны. Противником командовал опытный флотоводец Густав Ватранг, и в его распоряжении было 15 линейных многопушечных кораблей, три фрегата, два бомбардирских корабля и девять галер. Чтобы было понятнее: стоимость линкора равнялась цене 20-30 галер, фрегата – 10-15, а превосходство врага в артиллерии было многократным, так что в лобовом столкновении наши едва вооружённые галеры были бы утоплены очень быстро.

О прорыве можно было и не помышлять, но тут первый удар по шведам нанёс Господь Бог: 25 июля начался штиль, паруса противника безвольно повисли, в то время как наши корабли могли двигаться с помощью вёсел совершенно свободно. До победы, однако, было всё ещё очень далеко, открылась лишь возможность для неё, которой русские воспользовались блестяще.

Пётр вместе с мастером Мокеем Черкасовым за одну ночь разработал конструкцию бревенчатого волока через сравнительно узкий, 2,5 километра, перешеек на Гангуте. Кроме настила, придумали приспособления для вытаскивания галер из воды и спуска на воду. Каждый полк выделил по сотне солдат – и закипела работа. Неизвестно, правда, собирался ли царь воспользоваться появившейся переволокой или это была военная хитрость, которая, нужно сказать, полностью удалась.

Неприятель, обнаружив строительство, занервничал и разделил флот надвое. Основные силы под командованием вице-адмирала Лиллье остались на месте, а флотилия контр-адмирала Нильса Эреншёльда отправилась блокировать Гангут с севера. Там они и ждали русских. Ждали, снова ждали, а те словно забыли про волок. Вместо этого, воспользовавшись ослаблением шведского флота, пошли вдруг на прорыв. 26 июля отряд черногорца на русской службе капитан-командора Матвея Христофоровича Змаевича благополучно проскочил мимо линейных кораблей Лиллье. Тот из-за безветрия вынужден был таскать свои корабли с помощью шлюпок и ботов. Пока дотащили, пока навели орудия, Змаевич с 35-ю галерами оказался вне досягаемости. Стрелять-то по ним стреляли, но без особого толку.

Противник на этом не успокоился и вечером совершил новую ошибку. Опасаясь нападения шестидесяти четырёх оставшихся русских галер, шведы отбуксировали свои корабли подальше от берега, где пролегал один из фарватеров. В четыре утра наши воспользовались появившимся проходом, дружно работая вёслами. Растерянные шведы снова начали таскать корабли, умоляя небеса, чтобы те послали им наконец ветер, опять открыли огонь, сделав 250 выстрелов, но вновь безрезультатно. Как вспоминал поручик Нижегородского полка де Колер, «с швецкаго карабля ядром в 24 фунта оторвало у меня каблуки и подошвы прочь у абеих ног». Других потерь от артиллерии противника наши отряды не понесли. К сожалению, одна из галер налетела на мель и не всех наших солдат успели вывезти на шлюпках, часть попала в плен.

Потери и приобретения

А где, собственно, битва, спросите вы? Здесь время вспомнить о злосчастном Нильсе Эреншёльде, который упорно ждал, когда русские воспользуются наконец своим настилом через Гангут. Это был прекрасный офицер, которого Господь не раз спасал в опаснейших передрягах, но 27 июля (9 августа) был не его день. Наши всё-таки появились, вот только совсем не с той стороны, откуда их ждали.

Это был отряд Змаевича, пробившийся накануне первым. Отдохнув от сумасшедшей гонки, он на следующий день обогнул полуостров, застав Эреншёльда врасплох. Кому принадлежал замысел атаки, неизвестно: дело в том, что утром, после прорыва наших основных сил, к Змаевичу присоединился царь Пётр. Из-за узости Рилакс-фьорда, где произошло сражение, в бой с русской стороны пошло лишь 24 галеры. Известны имена шести из них: «Костёр», «Ладога», «Мусельс», «Плотица», «Сом» и «Церапула». У шведов самым сильным кораблём был 18-пушечный «Элефант», а всего имелся десяток вымпелов. Артиллерии было примерно поровну – по 90-100 орудий, но шведские канониры профессиональные моряки, а русские привыкли стрелять с твёрдой почвы.

И всё равно победили, с вдвое меньшими потерями.

Сражение у Гангнута. 27 июля (9 августа) 1714 г.

По версии шведских историков, две атаки наших галер были отбиты и лишь третья оказалась успешной. При этом они каким-то образом насчитали 120 русских галер, принявших участие в бою, хотя даже вместе взятых их было 98, а в сражении участвовала лишь малая часть. Доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского университета Павел Александрович Кротов утверждает, опираясь на документы, что атака была лишь одна, с флангов, и вполне удалась.

Раненый, обгоревший Эреншёльд повсюду пытался организовать оборону. Получив две новые раны, упал за борт, но, запутавшись в оснастке, повис вниз головой. Флотилия его была пленена благодаря абордажу, в котором участвовал сам император. Как записано было в его походном журнале, после благодарности Всевышнему «воистину нельзя описать мужество наших, как начальных, так и рядовых, понеже абордированье так жестоко чинено, что от неприятельских пушек несколько солдат не ядрами и картечами, но духом пороховым от пушек разорваны».

Хотя часть шведского флота – эскадра под началом вице-адмирала Лиллье – не пострадала, фиаско было полнейшее. Сами шведы признают: «Победа на мысе Ханко стала первой крупной победой русского флота. Россия обеспечила свободу действий в Финском и Ботническом заливах». Наша армия в Або получила свежие силы и припасы, а в Петербурге состоялись пышные торжества. Кротов пишет: «По Неве провели захваченные шведские корабли. Победители и пленные шли под аркой, украшенной аллегорической картиной: орёл верхом на слоне с надписью: “Русский орёл мух не ловит” – намёк на название фрегата “Элефант” (“Слон”), захваченного русскими в битве при Гангуте».

Тогда же была заложена близ Фонтанки и часовня в память о помощи святого целителя Пантелеимона.

Гренгам

Швеция отказывалась от мира с русскими, несмотря на поражения, следовавшие одно за другим, и почти полное истощение страны. Брошены оказались тысячи домов, зарастали сорняками поля, закрывались рудники и мастерские. Некому было работать после потери в боях ста тысяч самых трудоспособных мужчин и мобилизации ещё нескольких десятков тысяч. Со многими противниками, правда, договорились, но уступать Петру не желали даже после гибели Карла Двенадцатого. Его сменила на троне сестра Ульрика-Элеонора, такая же воинственная. Не помогли бесчисленные предложения Петра о мире. Не помог и десант на территории противника: в 1719 году по свейскому побережью прошёлся Апраксин, уничтожая металлургические заводы и угрожая Стокгольму.

Что стояло за упорством шведов?

Незадолго до смерти шведского короля случились интересные события. Правая рука монарха премьер-министр Георг Генрих фон Гёрц, великолепный финансист немецкого происхождения, задумал союз между Швецией, Россией и Испанией. Самой интересной деталью плана была идея смены власти в Англии – должна была вернуться прежняя, католическая династия Стюартов. Всё это выяснилось после того, как британцам удалось перехватить письма шведского посла в Лондоне. Вскоре при загадочных обстоятельствах погиб Карл – до сих пор нет ответа на вопрос, откуда прилетела пуля, пробившая ему голову. Барон фон Гёрц был арестован, а вскоре и расстрелян. И хотя Пётр узнал о случившемся из английских газет, его заподозрили как минимум в сочувствии к замыслам Гёрца. Вспомнили, что царский лейб-медик был из шотландцев, поддерживающих Стюартов, и вообще много чего додумали на этой почве.

Шведов англичане после заговора практически подмяли под себя. Дали денег, запретив договариваться о мире, и заключили военный альянс, прислав свою эскадру, чтобы мешать русским овладеть Балтикой. Не забывали и о наших союзниках, подкупив Пруссию шведскими владениями в Померании, а польским панам отправив взятку в 60 тысяч злотых.

Не война, но сложилась предвоенная ситуация, которая в любой момент могла перейти в горячую фазу.

Ближе всего к этому подошли в мае 1720 года, когда объединённая британско-шведская эскадра появилась близ Ревеля. У британцев было 18 линейных кораблей, имевших от 50 до 90 орудий, у шведов было 7 плюс фрегаты – очень сильный флот, куда мощнее русского. Апраксин отправил английскому адмиралу Норрису письмо с вопросом: что, собственно, происходит? С удивлением прочитал ответ: оказывается, англичане прибыли для «посреднических» целей. Посредничество носило занятный характер. Британские моряки начали промеры глубин, а затем, высадив вместе со шведами отряд на безлюдный остров Нарген, торжественно сожгли там единственное строение – баню. Впоследствии такая тактика будет названа «дипломатией канонерок», а пока Апраксин вынужден был маяться, пытаясь дать определение происходящему.

Вдруг «посредников» словно ветром сдуло – их паруса растаяли вдали. Что-то случилось на Балтике, что их отвлекло.

Шведы в ловушке

А случился бригадный генерал русской армии Иоганн фон Менгден, десант которого сжёг два шведских города, Старое и Новое Умео, разорил десятки других селений, захватил несколько судов. Интересная фигура, кстати. Предок генерала и его полный тёзка возглавлял Тевтонский орден, одна из линий рода верно служила шведской короне, другая, со времён Ивана Грозного, – России, дав первого командира Преображенского полка. Именно к ней принадлежал и генерал, которого звали обычно Иваном Алексеевичем.

В общем, пока англичане со шведами «наводили ужас» на российское побережье, они упустили своё. Далее всё было только хуже: у Аландских островов появился галерный флот Михаила Михайловича Голицына, получивший царский приказ очистить архипелаг от неприятеля. В двенадцать лет Голицын был зачислен в Семёновский пол барабанщиком. За Азовские походы получил чин капитана, под Нарвой был ранен в руку и ногу, в Полтавской битве командовал гвардией, в Прутском походе – кавалерией, разгромил шведов в Финляндии, побывал в морском сражении при Гангуте, а в двадцатом году взялся непосредственно за Швецию.

Аланды – это около шести с половиной тысяч островов. Другого такого архипелага в мире больше нет. Ныне они именуются Яблочным Королевством – милейшее место, а в июле 1720-го Аланды стали ловушкой для шведского флота. Голицын обнаружил противника первым. Есть мнение, что хотел атаковать, но из-за сильного волнения на море вынужден был укрыться у острова Гренгам. Думается, однако, что, напади он в тот момент, наши потери оказались бы огромны. Галерный флот неслучайно именуют иногда шхерным. Шхеры, фьорды, проливы, которых предостаточно на Аландском архипелаге, – его стихия. Заманить туда сравнительно крупные корабли неприятеля, нуждающиеся в просторе, – половина победы. Так и сделали.

В истории сражения имеются пробелы, и хотя версии кардинально не разнятся, есть и отличия. Поэтому вновь обратимся к исследованиям доктора наук Павла Кротова, изучившего огромное число документов.

 В 4-5 часов дня эскадра шведов, которой командовал адмирал Карл Георг Шёблад, двинулась на охоту за русскими. Она имела 14-17 вымпелов, но ядро составляли 52-пушечный линкор «Поммерн» и четыре фрегата. Голицын имел под началом 52 галеры.

Двадцать из них Михаил Михайлович оставил у Гренгама, остальным дал приказ отступать. Шведы вникать в то, что задумал Голицын, судя по всему, не стали. Малый русский отряд проигнорировали, чем он немедленно воспользовался – отсёк большую часть шведских кораблей от «Поммерна» и фрегатов, погнавшихся за основными нашими силами и нагнав их между островами Брендё и Флисё. Лишь после того, как два фрегата сели на мель, стало ясно, что это было ошибкой. Впрочем, и судьба двух других была незавидна.

Когда их экипажи поняли, что дело труба, было уже поздно. Прикрываясь огнём артиллерии – картечь сметала всё живое с палуб шведских кораблей, – русские взяли на абордаж все четыре фрегата. Главное предназначение галер – перевозка пехоты, так что людей для штурма было с избытком, но и пушек у трёх десятков наших корабликов хватало. В узком проливе у лишённого манёвра неприятеля не было никаких шансов. Спасся лишь линкор, сумев сбежать под огнём наших пушек, с отлетающими в стороны досками.

Фердинанд Виктор Перро. «Сражение при Гренгаме 27 июля 1720 года»

Всё это, конечно, совершенно поразительно. Такое впечатление, что острова были русскими, а не шведскими: наши чувствовали себя там как рыба в воде, в то время как неприятель словно попал туда впервые. Итоги битве подвёл Голицын. Потери среди наших моряков и солдат: «Побито – 82, ранено – 203, опалено – 43, всего – 328». Среди кораблей: «Всего повреждены 43 галеры, в том числе одна галера “Вальфиш”, тридцативёсельная, потонула и при урочище Фрисбург сожжена».

А четыре фрегата противника отправились с нашими экипажами в Гельсингфорс. Виктория, и ещё какая! Англичане, кажется, первыми оценили её значение: просто развернулись и ушли с Балтики, махнув на шведов рукой.

В бой идут одни историки

Но на этом сражение не закончилось – в бой вступили историки. Процитирую шведскую статью в Википедии: «Русский флот также плохо использовался во время сражения: 43 галеры были потоплены или настолько сильно повреждены, что впоследствии их пришлось сжечь. Потери шведов составили 103 убитыми и 407 пленными, потери русских – более 2000 убитыми».

Это мнение шведской исторической школы, которая установила число погибших русских, пользуясь каким-то загадочным методом, умножив реальные потери в 25 раз.

А вот ошибка относительно сожжённых галер вообще кочует из книги в книгу с XIX века, в том числе и в российских изданиях. Это опровергается, во-первых, отчётом Голицына, во-вторых, письмом адмирала Апраксина, сообщавшим, что победа была достигнута «от нашей стороны без большого убытку», в-третьих, известна судьба повреждённых и якобы сожжённых галер. Например, на «Пасариме», внесённой в число пострадавших, был порван флаг, на «Кабеле» прострелен парус, «Паламида» лишилась двух вёсел, а на «Сепе», кроме флага, пострадала декоративная резьба по борту.

Так как других документов относительно русских потерь под Гренгамом не существует, попытки радикально их преувеличить проистекают либо из невнимательности, либо из тенденциозности.

* * *

Сражение при Гренгаме стало последней битвой Северной войны. Спустя год с небольшим шведы всё-таки подписали мир, а в 1914 году на фасаде Пантелеимоновской церкви были укреплены мраморные мемориальные доски с перечнем полков, сражавшихся при Гангуте и Гренгаме.

В советское время к храму относились с определённым пиететом, по сути превратив в морской музей. В 1994-м там снова начались богослужения, но музейная работа продолжилась.

Зададимся вопросом: почему именно святой Пантелеимон взялся помочь русским морякам? Быть может, по молитвам раненых, которым не было конца в этой долгой войне. Люди начинают войны, а Бог их заканчивает.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска