(Продолжение. Начало в №№ 861–866, 868)

Воицкий падун

Из записок Михаила Сизова:

Это было, конечно, дерзко с нашей стороны – вот так, без предупреждения, с кондачка заявиться. А если их нет дома? Номер телефона матушки Надежды, который нам дали в Сегеже, я набрал, когда мы уже свернули на дорогу местного значения, ведущую в Надвоицы. Матушка ответила: «Очень жаль, но батюшка и я сейчас в отъезде».

Ну что же, не судьба, зато время сэкономим. Чувство обеспокоенности, что мы куда-то опаздываем, начало преследовать меня уже с середины нашей экспедиции. Когда ночевали в Сегеже, хотелось всё бросить и рвануть в соседний Беломорский район – до моего родного посёлка Золотец оставалось всего-то 120 километров. В мечтах было хотя бы три денька пожить на малой родине, искупаться в Выге, позагорать на камнях моего детства. Но куда там… Для очистки совести спрашиваю матушку, когда они вернутся в посёлок Надвоицы, хотя дожидаться их всё равно не получится.

– Так мы здесь недалеко, сразу за посёлком, – отвечает она. – Устанавливаем крест в старинной деревне Надвоицы. У нас дата знаменательная – двухсотлетие самостоятельной приходской жизни Надвоиц, и мы решили отметить это установкой креста на месте старинного храма, построенного соловецкими монахами. С него и начиналась церковная жизнь в нынешнем Сегежском районе. К самой дате сделать крест не подгадали, и вот устанавливаем только сейчас.

Событие знаменательное – и мы тут как тут! Опять совпадение? Сколько их было уже в пути… Говорю, мол, не спешите устанавливать – мы мигом! Игорь давит на педаль газа, я смотрю в Яндекс-карту. Знакомая картина: рабочий посёлок и старинная деревня стоят на разных берегах Выга, соединённые рукотворной дамбой. Точно так же, как мой Золотец и Выгостров. И история схожая: соловецкие монахи и строители Беломорканала… Только этот посёлок разительно отличается от моего Золотца – двухэтажные домики в Надвоицах свежепокрашенные, штукатурка со стен не отваливается. Как в пору моего детства, в советские времена. Миновав посёлок, переезжаем через мост над камерой 10-го шлюза Беломорканала, затем через дамбу – и там уже встречает нас отец Игорь Егоров, показывает дорогу ко кресту. Успели мы к самому завершению его установки.

Установка креста завершается, мы успели к самому концу

Батюшка пропел благодарственную молитву, после чего подступили мы с вопросами.

– На самом деле старинный храм стоял не здесь, а вон за тем домом, – отец Игорь показал на чей-то железный гараж. – Закрыли его в 1930 году, устроили клуб, и вскорости здание сгорело. Справедливости ради надо сказать, что этот храм во имя преподобных Зосимы и Савватия Соловецких и прежде горел. Построили его на средства монастыря ещё в 1630 году, а в 1852-м церковь вместе с шатровой колокольней пришлось отстраивать заново после пожара. Тогда уже в Надвоицах был независимый от монастыря приход, двухсотлетие которого мы и отметили установкой креста. Дату образования прихода мы узнали только в прошлом году. Из Москвы приехал к нам один человек, прапрапрадед которого служил в этой церкви, и в подарок нашему приходу он привёз икону и подборку исторических сведений о храме. Также мы узнали, что рядышком, в доме псаломщика, в 1890 году была открыта школа грамоты, которую содержали сами сельчане, и что настоятелем тогда служил священник Николай Диомидович Сампсонов, 55 лет от роду, который едва сводил концы с концами – приход-то был бедный.

– И с той поры мало что изменилось, – добавляет матушка Надежда. – Отцу Игорю приходится подрабатывать электромонтёром на заводе, потому что приход не может содержать священника.

– А здесь завод есть? – удивляюсь я.

– Небольшой, по производству алюминия. Электричество здесь дешёвое, поскольку ГЭС имеется, вот в 54-м году и поставили заводик, – объясняет батюшка. – Только уж больше года, как закрыли его. Вот что, давайте поедем в храм, там и поговорим, а по пути я вам нашу главную достопримечательность покажу.

Следуем за машиной батюшки. Дорога упирается в каменистую тропу, что тянется вдоль водной протоки, из-за деревьев доносится утробный гул. Подходим к скалистому обрыву. Ого! Вот так водопад!

– Он поменьше Кивача, куда все туристы едут, но намного живописней. И я считаю, это самый красивый водопад Карелии, – комментирует батюшка. – Здесь, можно сказать, заканчивается Выгозеро и начинается река Нижний Выг.

Отец Игорь привёз нас на водопад и показывает, где раньше располагался храм

Пенное кипение воды, отрешённость отвесных скал, и всё это созерцают прилепившиеся к ним белоствольные берёзки… Начало реки моего детства. И почему я раньше здесь не бывал?!

– Есть ещё один водопад, за Воицким озером, где 11-й шлюз канала, – рассказывает отец Игорь. – Почему озеро Воицкое? Потому что с обеих сторон два водопада воют, и это слышно на середине озера. И село так и назвали – Надвоицы, то есть над воем.

– Наверно, здесь удобно было сёмгу ловить, – предположил подошедший к нам Игорь. – Она же прыгает вверх через пороги, когда на нерест идёт. Только высоковат водопад-то.

– А раньше, когда не было шлюза с дамбой, вода ещё ниже стояла. Но сёмгу действительно ловили, поэтому соловецкие монахи здесь и обосновались.

– В таких местах их тони везде по Нижнему Выгу стояли, – говорю. – Рядом с моим посёлком, у водопада Шойрукша, тоже соловецкая тоня была, там преподобный Елисей Сумский сёмгу ловил. Только нет уже того водопада, плотиной запрудили.

– Да, знаю, – как бы посочувствовал батюшка, – зато теперь там сухое русло, красота неописуемая: дно обнажилось и видно, что у каждого камешка свой оттенок. Я люблю там бывать, гулять за Выгостровом.

– Так вы у нас бывали?

– А как же! Одно из красивейших мест Карелии. Но, как видите, и у нас тоже хоть картину пиши, только туристы об этом не знают. А ведь наши Надвоицы прекрасно описаны Пришвиным, который побывал здесь в 1906 году. И Гаврила Державин сюда приезжал: будучи губернатором Олонецкой губернии, инспектировал здешние медный и золотой рудники.

Позже я нашёл, что писал Пришвин о Надвоицах в очерке «В краю непуганых птиц». Оказывается, здесь ещё и серебро добывали: «Над всей местностью, прилегающей к северному углу Выгозера и Северному Выгу, Серебряная гора. Местные жители убеждены, что где-то здесь есть серебро. Рассказывают, будто даниловские скитники добывали руду и делали из неё серебряные рубли, и эти рубли ходили по всему Северу несколько дешевле правительственных». Уже после выхода этого очерка, накануне революции, серебро добывать взялся купец Красильников. Местные вспоминали, что он организовал артель из двадцати мужиков и что целое лето на лодках они возили серебряную руду в Повенец. Но потом почему-то работы прекратили. Их лодки много лет лежали на берегу, пока местные не распилили на дрова. Не пошло дело с серебром, а вот с золотом больше повезло.

Нашли здесь золото в 1744 году, и это было первое «рудное» золото в России, добываемое не просеиванием, а непосредственно из руды. Для этого была построена толчейно-промывальная фабрика. Толчеями называли тогда дробилки ударного действия, приводимые в действие падающей водой. Горные выработки постоянно заливало водой, поэтому в 1788 году последовало повеление императрицы Екатерины II о сооружении паровой («огненной») машины для отлива воды из рудника. Построили эту 54-тонную машину на Александровском пушечном заводе, что в ту пору было верхом технологий. Спустя десять лет рудник истощился и указом императрицы «огненную машину» перевезли в монетный двор для более «квалифицированной» работы – штамповать из добытого металла деньги. За всё время из рудника, что находился рядом с водопадом, было добыто, как пишут, около семидесяти трёх килограммов золота.

История эта перекликается с тем, почему мой родной посёлок назвали Золотцом. Будто бы это второе название водопада Шойрукша – люди видели, что за водным потоком что-то блестит как золото, но добраться туда не могли. Да и как в такое сунешься? Пришвин описывал водопад в Надвоицах такими красками: «Гул, хаос! Трудно сосредоточиться, немыслимо отдать себе отчёт, что же я вижу? Но тянет и тянет смотреть, словно эта масса сцепленных частиц хочет захватить и увлечь с собою в бездну, испытать вместе всё, что там случится…»

В другом очерке, «Осударева дорога», он описывает следующую историю:

«Когда в Смутное время какие-то паны, разбегаясь по Русской земле, попали тоже и на Выгозеро, то будто бы какой-то местный выгозерский Иван, подобный Ивану Сусанину, посадил панов в большой карбас и повёз их по озеру в Надвоицы.

Проезжая мимо Карельского острова, паны услыхали отдалённый гул падуна.

– Что это? – спросили паны.

– Наше счастье! – ответил Иван.

И повёз их дальше и дальше, и всё ближе и ближе к Надвоицам. Тут перед самым селом на реке есть Еловый островок, совсем маленький. Тут могучий Выг, разделяясь этим камнем, прямо и падает в бездну, образуя падун.

Незаметно устремляется вода могучего Выга к падению, и ловкая привычная рука опытного кормщика легко перевозит карбас через струю. Но Иван пустил карбас с панами по струе. Лодка понеслась стрелой к Еловому острову.

– Что это? – вскрикнули паны, догадываясь о беде своей только у самого острова.

– Наше счастье! – ответил Иван.

И бросил карбас в падун.

Кто мог видеть это и слышать последние слова северного Ивана Сусанина?

Говорят, будто в солнечный день, когда в мельчайших брызгах падуна появляется рай-дуга, хороший человек может видеть лицо Ивана и слышать, как явственно падун выговаривает эти слова:

– Наше счастье!

И правда, если пристально глядеть в падун, то брызги его складываются в то самое, о чём думаешь. И звуки падуна образуют те же слова, какие держатся у нас на кончике языка».

Кто теперь помнит о подвиге северного Сусанина? Есть сведения, что это был старик по прозвищу Койко. Русский? Карел? Никто уже не скажет. Не так быстро, как этот водный поток, но всё утекает в Лету…

– А ещё у нас был знаменитый фотограф Прокудин-Горский, – говорит матушка Надежда. – Сохранился снимок водопада, где на заднем фоне видны и Надвоицы с Зосимо-Савватиевской церковью. Такой вид издали. И это всё, что сохранилось от старого храма.

Фото С.М. Прокудина-Горского, 1916 г. Левое русло Выга – Толчея – перед водопадом. Теперь на его месте шлюз ББК. Вдали село Надвоицы с храмом Зосимы и Савватия

Церковь, школа и биткоины

Едем в посёлок, в новый храм, освящённый в честь Входа Господня в Иерусалим. Он небольшой, с шатровым куполом.

Входоиерусалимский храм пос. Надвоицы

– Освящён в 2002 году владыкой Мануилом, – рассказывает настоятель, – а построен был отцом Владимиром Глазуновым. Вы же в Муезерку заезжали? Одновременно здесь и там строил. Такая духовная связь у нас с муезерским храмом Божией Матери «Всецарица», Её икона у нас на почётном месте – с Афона прислали. А эта «Пресвятая Троица» со Святой Земли, с частичкой Мамврийского дуба. Ещё одна святыня – образ нашего святого Елисея Сумского с частицей мощей.

– А эти иконы кто писал? – спрашивает Игорь. – Необычный стиль, будто с фотографии перерисовано.

– Заключённые. Отец Владимир у нас в Надвоицах ещё один храм построил, в местной исправительной колонии № 1. Он мне тоже в наследство перешёл. Вообще же, получается, я ответственен за всех заключённых в округе – такое послушание в епархии дали. Езжу и в другие исправительные учреждения, в СИЗО, в колонию-поселение в Каменном Бору, где имеется домовая церковь. Ещё на мне храм Святого князя Владимира в посёлке Попов Порог.

– Как вы успеваете?! – удивляюсь. – Вы же ещё электриком работаете на заводе.

– Да я как крестился, так в таком ритме и живу, без выходных. Сам я родом из Сегежи, и крестил меня в Никольском храме на Гористой отец Григорий Кильганов. И он пригласил быть регентом хора, так что все выходные я уже тогда проводил в храме. Двадцать лет хором руководил – сначала на Гористой, потом в новом храме.

– Матушка ваша не была против?

– Так она человек глубоко верующий и деятельный, сама к делам православным подталкивала, и когда меня в 2015 году в иереи рукоположили, слова против не сказала, наоборот, поддержала. Хотя, конечно, трудно.

– У вас музыкальное образование?

– Учился в Петрозаводском училище культуры на хоровом отделении. Правда, не закончил: в 91-м стало тяжело финансово и пошёл я работать по специальности, полученной в ПТУ. Электроникой-то я ещё в детстве занимался, паял микросхемы. Работал на Сегежском ЦБК, потом был связистом, а с 93-го – здесь, на алюминиевом заводе. Я привык находиться в цейтноте, проблема лишь в том, что мало успеваю делать для храма. Отец Владимир планировал подключить к нему центральное отопление, трубы провёл и батареи поставил, а подключиться не удалось – администрация не захотела через проезжую дорогу трубы укладывать. Поставили тогда электрические конвертеры – и опять незадача: наши бабушки боятся их на ночь включёнными оставлять. Зимой в алтаре вода замерзала. Поставил я тогда электрический котёл. Вроде всё хорошо, но храм успел уже пообветшать, надо ремонт делать. Ладно, найду время, все силы на это брошу, но где средства искать? Приход у нас небольшой, на воскресной службе ещё до коронавируса по 20-30 человек стояло. А население всё меньше становится, люди стали целыми семьями уезжать, когда алюминиевый завод закрыли.

– А почему закрыли?

– Он Дерипаске принадлежит, и когда на активы «Русала» за рубежом наложили санкции, то руководство стало ликвидировать все нерентабельные объекты. Хотя один цех у нас вполне рентабельный был – тут же и электричество дешёвое, и железнодорожная станция «Надвоицы» рядышком… Но чего гадать, пойдёмте к столу, покушаете в дорогу.

Стол матушка накрыла в соседнем домике, где находится церковная трапезная.

– Здесь у нас и воскресная школа собирается. Мы два года бились, чтобы хоть кто-то пришёл. А теперь не можем отбиться от них, – смеётся матушка. – Занятия по воскресеньям длятся часа два-три, потом мы просим: «Идите, пожалуйста, по домам, нам закрывать надо». А им хорошо здесь – рисуют, поделки делают. Вон какие куклы замечательные, мы специально мастериц приглашали, чтобы научить их шить. И детишек не вытолкать на улицу. А что ещё в посёлке делать, особенно зимой?

– Камин недавно установили, ещё уютней стало, – вторит священник.

– За час до начала занятий, когда мы ещё общиной за столом сидим после службы, уже появляются детки: «Можно мы тут посидим, мы тихонечко». Каникулы наступили: «Всё, ребята, отдыхаем друг от друга». Они: «А можно мы ещё придём?»

– Школой вы занимаетесь?

– Я начинала только, а сейчас у нас есть очень хорошие педагоги, к тому же мастерицы по рукоделию.

– Приходят девочки в основном? – спрашиваю.

– И парней полно, мы не ожидали даже. И такой «горох» идёт, совсем маленькие. В этом году мы решили брать только с шести лет, но старшие тащат за собой мелких сестёр и братьев. У нас же семейная воскресная школа, приглашаем ещё родителей и бабушек с дедушками. Семейная обстановка очень важна. Замечено: если родители не ходят, то со временем и дети перестают ходить. Взрослым интересно то, что мы рассказываем детишкам о православии, особенно новоначальным. Если у них возникают сложные вопросы, то отвечаем на них отдельно, когда дети переходят к рисованию или поделкам. Закон Божий мы преподаём попроще, на детском уровне. Серьёзные знания они и позже смогут получить, а сейчас главное, чтобы в душу церковное вошло: что храм – это ещё и община, в которой молитва сочетается с братством, любовью к ближнему.

– Вы сказали, что после закрытия завода народ уезжает, – говорю. – Не жалко вам: вот учите детей, а потом они разъедутся?..

– Когда повзрослеют и станет тяжело, они придут в такой же храм. И неважно, в каком городе, мы всё равно будем вместе, Церковь же едина. А посёлок, да, вымирает. Раньше было около десяти тысяч человек, а ныне, дай Бог, пять тысяч. Много квартир выставлено на продажу.

– Работы совсем не осталось?

– Есть только на «зонах» и на ГЭС, да ещё на бывшем заводе остались вакансии, но немного. Когда его закрывали, то обещали построить вместо него промплощадку Территории опережающего развития, вкратце – ТОР. Насколько помню, там планировали открыть чулочно-носочную фабрику, производство стеновых плит и ещё что-то. Саму площадку-то построили, вбухав много денег, но поставили всего один ангарчик, установили в нём компьютеры и стали майнить криптовалюту. Всё то электричество, что было выделено на ТОР, употребили на майнинг.

– А криптовалюту кто качает-то?

– Так сам же «Русал». Это часть большого проекта. Со временем на площадке должен вырасти ЦОД – центр обработки данных. Думаю, это во исполнение закона Яровой, по которому телефонные компании должны хранить записи переговоров. Если интересно, посмотрите прессу, была такая статья «Родина карельского биткоина». Понятно, что проблему занятости ЦОД не решит, даже когда заработает в полную силу. Остаются надежды на «Русский радиатор» – на бывшем заводе открыли производство алюминиевых радиаторов. Долго там налаживалось, и теперь вроде выпускают качественный продукт. Но опять же – всех туда не устроить.

Под конец трапезы разговор перекинулся на рыбалку. Игорь удивился, что лещи здесь серебристые, на Вятке, например, они с золотистой чешуёй. Вода разная. Здесь она в реках не илистая, а совершенно прозрачная, с большим содержанием железа.

– Раньше мой папа трёхкилограммовых лещей на удочку тягал, – рассказывает матушка. – Рыбы было столько, что он их в мешки складывал и на лодке привозил.

– А вы, Надежда Николаевна, отсюда, коренная? – спрашиваю.

– Родилась в Надвоицах, а родители приезжие.

– Коренных здесь мало, – поясняет батюшка. – Из 140 тысяч трудармейцев, которые строили Беломорканал, 20 тысяч находились здесь, в Надвоицах. Уже тогда местные растворились в этом наплыве. А потом снова стройка – алюминиевого завода, и посёлки росли как грибы, по номерам их называли. Например, 20-й посёлок находится в черте самих Надвоиц, его у нас называют «20-й квартал». Опять же здесь железнодорожная станция, речной порт – и всё перемешалось. Ещё и «зоны» свою лепту внесли.

Пора ехать дальше… Помолились. Вышли на улицу. Батюшка показал ещё один домик на церковной территории, половину в нём займёт иконная лавка, а другую… траурный зал.

– Вот как вы придумали! – удивляюсь. – В Сегеже священник сетовал, что покойников в храм не везут, предпочитают отпевание в светском траурном зале, а вы решили совместить?

– Идея-то не моя, это дело предложил наш активный прихожанин и предприниматель Андрей Рудой, который, кстати, сегодня со своими ребятами и установил крест, изготовленный в ИК-1. Своего траурного зала в Надвоицах нет, покойников в Сегежу возят, а тут и гражданскую церемонию можно будет провести, и отпеть, если крещёный. В церкви-то всех отпевать мы не можем – только прихожан. А есть такие, кто крестился и в храм ни ногой…

– Да, необычно, – удивляется Игорь. – Отдельные крещальни я видел, а вот чтоб отпевальни – нет. Здесь, наверное, и Псалтирь над покойником родственники смогут читать.

– Сегодня должны привезти и оставить на ночь, но никто, как я понял, читать не останется. Не всё сразу. Пусть люди попривыкнут, может, и такая традиция в народе закрепится.

Батюшка провожает нас до калитки. Со стороны видны тёмные полоски на кровле храма – ржавчина. Как объяснил настоятель, протечки давно появились, но полмиллиона рублей, которые требуются на починку, у прихода нет. Собирают с миру по нитке на банковскую карточку 5336 6901 8159 4625, с пометкой: «На храм».

Назад в будущее

Из записок Игоря Иванова:

После Войского падуна вода, бешено бившая в каменистые берега, постепенно успокаивается, и только пена, белыми полотенцами плывущая по воде, напоминает о бурлящей стихии. Так и с историей посёлка.

Столетиями здесь жизнь катилась тихо-мирно: рыбу ловили, золотишко и медь добывали (рудники до сих пор близ посёлка сохранились), передавали из поколения в поколение былины… «Народа добрее, честнее и более одарённого природным умом и житейским смыслом я не видывал, он поражает путешественника столько же своим радушием и гостеприимством, сколько отсутствием корысти», – писал собиратель былин Александр Фёдорович Гильфердинг о здешних жителях. В Надвоицах он, кстати, у пяти сказателей записал 25 былин.

Ну а с наступлением ХХ века и укладкой тут железной дороги на Мурманск время Надвоиц понеслось вскачь. Сначала одна война в этих, казалось бы, глубинных русских местах прокатилась. О ней напоминает здесь памятник на братской могиле «бойцам Красной Армии, погибшим в боях с англо-американскими интервентами 19 февраля 1919 года». На самом деле интервентами в ту пору были финны, но не об этом сейчас речь; здесь похоронены два десятка китайских рабочих, трудившихся на строительстве железнодорожной магистрали и в 1918 году мобилизованных в Красную Армию. В те дни февраля в бой с войсками Северной области вступил отряд питерских рабочих и китайцев под руководством Син Ци Шана – с большими потерями они отступили. Вот так китайцы, которые и по-русски-то не понимали, разделили нашу трагическую судьбу, попав в мясорубку гражданской войны на другом конце земли… Продолжение истории китайского отряда, вырвавшегося в Надвоицах из окружения, кстати, печально: возле Медвежьей Горы их полк решил отступать не по заснеженному лесу, а по безлесной долине – вряд ли они предполагали, что весной лёд делается тонким и может провалиться… Весь полк утонул в озере, которое так теперь и называется – Китайским.

Потом было строительство Беломоро-Балтийского канала руками тысяч заключённых, согнанных со всей страны. Дубровская дамба в Надвоицах у истока реки Выг подняла глубину Выгозера с 2 до 6 метров. Где-то здесь работал в качестве заключённого и мой прадед. Он потом вернулся в родное селение с подорванным здоровьем, но ведь многие остались – мёртвые или живые.

Потом ещё один «замес» истории ХХ века здесь произошёл в годы Великой Отечественной. Об этом напоминает в Надвоицах мемориал над братским захоронением 174 воинов Карельского фронта. Там, рядом с большой звездой, над цифрами «1941–1945» размещён православный крест – выглядит это, кстати, гармонично, несмотря на такой разный исторический контекст. Наконец, послевоенное строительство здесь алюминиевого завода, закрытого в 2018-м… Можно представить, много ли после такой бурной истории осталось в Надвоицах корневого. А восстанавливать традиционный образ жизни хочешь не хочешь, но придётся, если, конечно, мы собираемся тут жить.

Выкрашенный серебрянкой Ленин – руки в карманах – стоит на поселковой площади в честь себя, спиной к озеру и деревне – как символ того, что в советское время не до неё было, индустриализация прежде всего. А теперь производства закрываются, и не только тут – повсеместно, и дальше будет только хуже. Не нужно столько людей современным производствам. «НАЗ – это наша с тобою судьба» – до сих пор красуется лозунг на проходной алюминиевого завода. Так что если завода нет, то и судьбы, получается, нет? А может, оно и к лучшему – люди будут меньше болеть, да и природа очистится. А чтоб не проваливались люди в бездонные мегаполисы в поисках работы, может, пора развернуться лицом к главному богатству этого края – бесконечно прекрасной природе? В этом, наверно, единственная возможность удержать здесь людей – за счёт развития туризма, на небольших фермерских хозяйствах (какие здесь травы – ого!). И вроде бы власти понимают это, но чтоб помочь людям – денег нет, и боюсь, к тому времени, когда появятся, люди разъедутся. Уже сейчас квартиру в Надвоицах можно купить по цене набора мебели.

…Едем вдоль жуткой высоченной стены колонии строгого режима, заслонившей свет (не знаю, можно ли тут фотографировать). А вот заброшенная городская баня, похожая больше на театр или замок. Ещё одну остановку делаем у выезда из посёлка, возле моста. Скоро десять вечера, а над Выгозером всё ещё полыхает потрясающей красоты закат. Безмолвие полное, аж уши закладывает. Вдруг что-то колыхнулось на дне памяти, и я говорю Михаилу шёпотом: «А зори здесь действительно тихие».

Стрелки судьбы

Из записок Михаила Сизова:

Мчимся дальше, уже по Мурманскому шоссе. Вот и Пушной, где отворотка с Мурманского шоссе, а дальше – ой-ё-ёй! – не гони, Игорь, так быстро! Сосновец, Матигора, Золотец, Выгостров, Беломорск… Остановились только на минутку у Золотца, возле церкви Великомученицы Варвары. Да на дамбе чуток снизили скорость, чтобы подивиться на причудливое сооружение, строящееся на месте прежнего облупленного павильона «Бесовы следки».

В храм в Беломорске мы успели – люди ещё не разошлись после вечерней службы. Правда, благочинного отца Вадима нет, но завтра, в праздник Преображения Господня, он будет обязательно служить. Приложившись к иконе на аналое, иду в «карельский уголок» – моё любимое место в храме Преподобных Зосимы и Савватия Соловецких. Здесь икона нашего святого Елисея Сумского с частицей мощей, иконы других северных святых и окно на улицу – живая картина: на ней клокочет на пороге, обвивает камни тугими струями батюшка Выг. Храм-то у самой реки стоит, на скале.

Храм Преподобных Зосимы и Савватия Соловецких у самой реки, на скале

«Карельский уголок» в храме

Икона Елисея Сумского с частицей мощей

– Матушка, вас как зовут? – спрашиваю женщину, протирающую подсвечник тряпочкой. – Лицо больно знакомое.

– Ирина Николаевна. А вы из газеты «Вера»? Я, можно сказать, верный ваш подписчик, читаю с той поры, как в храм пришла.

Староста Ирина Николаевна

– А давно пришли? Кажется, я видел вас ещё в старом, Никольском, храме.

– Так сразу и пришла, как отец Сергий приехал в Беломорск в 93-м и общину организовал. Сначала просто на службы ходила, потом стала помогать. Вот чищу всё, что блестит: кадила, паникадила… Нет-нет, отец Юлиан, надо большую выносную икону.

Ирина Николаевна перевела внимание на иерея, вышедшего из алтаря с иконой. Батюшка совершенно мне незнакомый. Спрашиваю старосту (собеседница моя, как оказалось, исполняет обязанности старосты храма), мол, неужели в Беломорске второй священник появился. Та отвечает, что вовсе нет: отец Вадим едва успевает ездить по другим приходам, поэтому сюда временно вызвали настоятеля храмов в Лоухах и Чупе. «Опять удачное совпадение! – радуюсь. – В Чупу нам никак не попасть, туда нет автомобильной дороги, а там ведь Варлаам Керетский подвизался – один из заполярных святых, кому посвящена наша экспедиция. А тут – пожалуйста, сам настоятель строящегося храма Преподобного Варлаама».

– Вы же местная? – продолжаю расспрашивать.

– Да, родилась в Беломорске. А папа из Белоруссии приехал после армии, в 1958-м, мама из-под Новгорода. Здесь её дядя работал на железной дороге начальником и позвал. И вот она в 22 года приехала сюда, ещё раньше папы, стала стрелочницей на станции Сорокская – станцию ведь вплоть до 1965 года называли не Беломорском, а по-дореволюционному.

– Да, знаю. Нам рассказывали в детстве, что село Сорока потому так называлось, что здесь сорок островов и сорок мостов. А на самом деле ещё в древности карелы один из рукавов Выга назвали Соарийоки, что означает «островная река».

– Да маме-то всё равно было, Сорока и Сорока. Всю жизнь стрелочницей и проработала – сначала на улице, на железных путях, а потом в помещении на кнопки нажимала. И я пошла по маминым стопам, тридцать лет за её пультом сидела.

– А в какой школе учились? Девичья ваша фамилия какая?

– Малевич, а по мужу Линник.

– Сашу Линника я знаю, мы с ним в 1-й школе учились.

– Это брат мужа. Видите, городок наш маленький, все где-то пересекаются. А я в железнодорожную школу ходила, в 1981 году окончила. Крестилась уже взрослой. И мама вместе со мной докрещивалась, потому что не была уверена, что в детстве над ней правильно обряд совершили. Священников же перед войной почти не осталось, миряне крестили. После этого я всё равно в храм редко ходила, а когда родители заболели, опомнилась. Стала молиться, помогать отцу Сергию и в Никольском, и когда он этот храм стал строить. Вышла не пенсию и сказала детям: «Вы как хотите, а я полностью посвящаю себя Богу». Сначала было сопротивление, но потом поняли, что меня не переубедить.

– А сколько детей у вас?

– Старший сын, средняя дочка, золотая серединка, да младший сынок. Ваня, младшенький, можно сказать, меня и привёл в храм насовсем. Было ему лет семь, стояли мы с ним на службе, он вдруг говорит: «Я хочу помогать батюшке в алтаре». Отвечаю: «Подойди тогда сам к нему». Стеснялась я, нецерковная ещё была. А он взял и подошёл. И до сих пор прислуживает здесь в алтаре, когда приезжает из Северодвинска. Он там работает сварщиком на «Звёздочке», атомные подводные лодки чинит. Если что случается, звонит: «Мамочка, помолись». И я вам скажу, что мне с ним было легко в воспитании, потому что он был при храме. Если была у нас какая нестыковка, например в компьютере долго сидит, я всегда ему говорила: «У тебя есть настоятель – благословит, значит, всё, я ничего против сказать не могу». Он смеялся: «Ты хитрая, мама, меня же не благословят!» И всё, вопрос исчерпан. Сам понимал, что дело-то это не благое.

С младшим сыном, слава Богу, я счастлива. Со старшими потруднее. Но они всё принимают. И Господь по молитвам помог дочке сдать экзамены, выучиться, и старшему сыну, чувствую, помогает.

– К какому святому обращаетесь?

– Лично мне помогает Спиридон Тримифунтский. Когда очень тяжело на душе, тоска или что, просто обращаюсь к нему, как к дедушке: «Спиридон, помоги мне». И чувствую даже тепло в ответ, слышит меня. Матронушка помогает с дочкой, с её проблемами. А за младшего обращаюсь к Богородице или Иоанну Кронштадтскому, его покровителю. Родился он на день памяти батюшки, и сейчас живёт на его родине, в Архангельской области. И на территории его «Звёздочки» есть огромный пятикупольный храм, оставшийся от древнего Корельского монастыря, там бывают службы, даже Патриарх там служил! Вот как всё устроилось.

– Вы много святых назвали и ни одного местного. Им-то молитесь?

– А как же! Они очень помогают нашему приходу. И наши Соловецкие Зосима с Савватием, и Елисей Сумский. Если бы не они… Ой, тут столько проблем было, с той же колокольней. Отец Сергий начал её строить, а дальше дело застопорилось – то архитектор препятствует, то из администрации какие-то не те бумаги присылают. Соборно помолились мы нашим святым, и всё разрешилось. И так постоянно. Лично тоже к ним обращаюсь, но лишь в особые моменты, когда придёшь и душа сама к ним тянется. А в прошлом году ой сколько я им молилась! Отец Вадим в качестве поощрения, как старосту и первую помощницу, отправил меня тогда на Соловки в паломничество. Там я тоже, конечно, не отдыхала – взяла послушание бельё гладить, но душой отдохнула у мощей преподобных.

Мы и раньше на Соловки каждый год ездили с отцом Сергием. Они ведь с игуменом Германом духовно близки были. Оба молитвенники. Когда этот храм ещё строился, отец Герман подарил нам пелену с мощей Соловецких преподобных – их ведь каждый год переоблачают. Это была первая у нас соловецкая святыня. А потом уже, при отце Вадиме, епископ попросил Патриарха, чтобы монастырь нам и частицы самих мощей передал. И сейчас они здесь! И паломники, кто в Соловки не попал из-за коронавируса, теперь у нас утешаются, прикладываясь к этим частицам. Едут обратно из Кеми и на нашей станции сходят, чтобы святыне поклониться.

– Так они через Кемь на Соловки? – уточняю. – Раньше ведь и отсюда, из Шижни, пароход ходил.

– Так в ремонте «Сапфир»-то наш. В прошлом году в отлив сел на мель и поломался… Виктор, погоди-ка!

Староста, оставив подсвечник, отправилась с работником решать какой-то вопрос, а я огляделся: Игоря нигде нет. Вышел на улицу, там тоже нет. Что ж, будет время в спокойном одиночестве посидеть за храмом, на берегу родного Выга, вслушиваясь в его неумолчный говор. Хорошо здесь. И совсем не одиноко – рядом могила отца Сергия, усыпанная цветами…

Детства острова

В Золотец на ночёвку мы приехали уже поздно вечером. Из года в год посёлок мой ветшает. Двухэтажные деревянные дома с оштукатуренными стенами потихоньку осыпаются, никто их не ремонтирует. Поставили эти дома в начале 50-х для рабочих, строивших Выгостровскую ГЭС и лет через двадцать-тридцать должны были заменить их новыми хоромами, для жизни в коммунизме. Иногда мне кажется, что этот посёлок построили специально для моего детства. Моё поколение было здесь счастливо. И когда после школы мы разъехались, то всё и начало валиться. Работы – никакой, полный ноль. Если в Надвоицах ещё какие-то эфемерные биткоины майнят, то здесь и того нет. Но золотецкие, что удивительно, не сдаются. Смотрю, новые хозяева квартиры, которую мы продали после смерти матери, в окна стеклопакеты вставили. А Лёша, смотри-ка, в своей двушке ремонт затеял…

Эту квартиру на первом этаже Лёша держал в надежде, что дом пойдёт под снос и ему дадут новое жильё. Но не выдержал, сломал перегородку, решил всё перепланировать. А потом бросил это дело и уехал в Якутию золотоискателем. А ключ у соседа для меня оставил, чтобы мог я перекантоваться. Затаскиваем рюкзаки, Игорь морщит нос: из-под пола тянет прелым. Дожди были, подвал залило. Идти на улицу ставить палатку? Абсурд! Это в родном-то посёлке ночевать в палатке? Дело решило наличие плитки на кухне и то, что из крана вода течёт.

Как ни мечтал я остаться в посёлке подольше, всё же решено было утром съездить в Беломорск на службу и оттуда сразу на Мурманск. Но я поставил условие: пока не побываю на Островах – в мире своего детства, где играл с друзьями «в индейцев», – с места не тронусь. И предлог для этого нашёл: там у меня на одном из островов, рядом со старым «стойбищем», стоит «дух леса», который надо бы «воцерковить». И это вполне соответствует смыслу нашей экспедиции.

И вот утречком высаживаюсь я на дамбе, а Игорь едет дальше, в Беломорск. По прикидкам, до «духа леса» по лесу мне бежать минут сорок, потом ещё минут двадцать выбираться на дорогу, где можно поймать попутку до города, – особо-то и не задержусь.

Конечно, никакого «духа» там нет, это была просто детская игра по мотивам произведения «Листы каменной книги», написанного учёным Александром Линевским. В 1926 году он в составе этнографической экспедиции открыл на островах близ Выгострова множество наскальных рисунков, выбитых примерно 4-5 тысяч лет назад. И вот в детской повести он описал приключения мальчика, который жил во времена первобытного строя, был охотником и шаманом и выбивал на скалах эти самые рисунки, чтобы задобрить духов и привлечь охотничью добычу для своего племени. Какой мальчишка не увлечётся этим? Конечно, мы с другом детства построили на островах своё стойбище, идола сделали из живой берёзы с большим капом, глаза над капом вырезали и назвали его Носатым. И «жертвы» приносили – хлебушка там положишь, хабарик в «рот» сунешь.

До какой-то поры об этом детском своём язычестве вспоминал я благодушно – ну, пацаны, что взять. А потом, приезжая в отпуск, наблюдал, как нынешние дети уже почти всерьёз, под руководством взрослых играют в «Листы каменной книги» на ежегодных фестивалях первобытной культуры. И чумы у них настоящие, со шкурами внутри – не как у нас, со мхом. И шаман с разрисованным «по науке» лицом. И камлает он тоже не абы как. Игры? Пока что да. А потом то ли в рамках фестиваля, то ли наособицу – солистом – пригласили настоящего шамана, практикующего в Москве и по всей стране. Площадку для камлания предоставили ему на крыше павильона с наскальными рисунками «Бесовы следки». И здесь уже не до шуток. Был незримый поединок. Напротив павильона, за водостоком ГЭС, в храме Великомученицы Варвары стояли отец Сергий с золотецкими прихожанами и молились. А по крыше павильона, залитой гудроном, туда-сюда вышагивал шаман, медля со своим камланием. Потом сел в свой микроавтобус и уехал. Это была победа.

Нет уже отца Сергия на этом свете. А «Бесовы следки», много лет закрытые из-за ветхости павильона, ныне возрождаются. Старые стены сломали, возвели новые, современные. Я стою на дамбе, смотрю, как споро работают монтажники, и понимаю, что скоро здесь будет мекка для туристов. За дело взялись всерьёз: неподалёку собираются построить ещё фешенебельную гостиницу, а на Залавругу (ещё одно место, испещрённое рисунками) провести асфальтовую дорогу. Там лес и болото, поэтому обойдётся это в копеечку. Да, дело хорошее – культура, наследие. Опять же, какая-то работа для наших появится. Но рано или поздно тут снова объявится шаман, вот в чём дело. Это неизбежно, такова логика «Листов каменной книги». Поэтому раз уж вы печётесь об историческом наследии, то почему бы рядом с павильоном «Бесовы следки» не поставить православный крест? В память о нашем родном беломорском святом Елисее Сумском. Ведь именно здесь, у этой скалы с петроглифами, где был падун Шойрукша, он рыбу ловил. Здесь он молился. И здесь была пря его с бесом, который закинул схимонашеский куколь на верхушку дерева. Разве это не достойно памяти?

Конечно, никому я ничего не докажу. Но в моих силах сделать малое – помолиться над «каменной книгой» своего детства, хотя бы «Отче наш» прочитать. Ведь Носатый ни разу не слышал Господней молитвы.

Внизу под дамбой ревёт поток, ГЭС спускает шандоры. Где то чудное сухое русло из вздыбленных камней, которым в Надвоицах восхищался отец Игорь Егоров? Нет его, сброшенная вода накрыла. Но с детства знаю я, как попасть на острова даже во время шандор – есть узкая протока с камнями, по которым можно перескочить. Пройдя по дамбе, захожу со стороны старого Выгостровского кладбища и вижу, что камней-то нет. То ли их со временем своротило, то ли вода слишком высокая. Раздеваюсь, узел с одеждой над головой – и ступаю в воду. Упругими холодными лапами обнял меня речной поток, потащил по руслу, но я ещё чувствую дно под ногами, иду поперёк…

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска