Несудимая грамота

Как-то случайно в Интернете наткнулся на сообщение: «Криминальный авторитет, державший в страхе Питер в 90-е годы, стал священником». И не просто священником, а монахом, возрождающим монастырь, – причём тот самый, который в XVI веке основал тоже раскаявшийся разбойник, грабивший торговые суда на Ладожском озере. Интересный поворот истории. Начинаю разбираться…

В Интернете много мусора, приходится сопоставлять факты. Выясняется, что не Петербург он «держал в страхе», а петербургский криминальный мир, поскольку был вором в законе, коронованным в 1993 году. И разбоем, мокрыми делами не занимался, а был отмечен уголовниками за физическую силу и твёрдый характер ещё в молодости, когда первый раз попал на зону. Там сумел себя так поставить, что его выбрали смотрящим. А как стал священником? Описывают уж совсем сказочную историю. Будто в Карелии его, полуживого, находят в лесу монахи, выхаживают у себя в монастыре, после чего он возвращается в Петербург, собирает сходку уголовников и объявляет, что теперь он с Богом, а с преступным прошлым покончено. Часть блатных, опасаясь, что «законник» их сдаст полиции, предлагает убить отступника, но другие, «зная его железный характер, верят ему и дают ему вольную».

Так ли всё это было? Забегая вперёд, скажу, что было это не совсем так. Да и вообще – это уже моё личное впечатление после встречи с отцом Варлаамом – описанное произошло совсем с другим человеком. Ибо всё переменилось. Удивительно, но так случается с людьми после встречи с Богом, когда всё совершенно меняется.

Из того, что пишут в Интернете про отца Варлаама (Карабашева), несомненен лишь один эпизод – как его, уже монаха, правоохранители задержали в Петербурге и посадили «для разбирательства» в следственный изолятор «Кресты». Эту историю батюшка сам описал в книге «Мера и подобие», в рассказе «Тишина в “Крестах”», а также об этом можно найти свидетельство тюремного священника Александра Григорьева:

«Однажды на службу привели мужчину крепкого телосложения, подтянутого, в сапогах и брюках галифе. Мне мои помощники из хозобслуги шепчут: “Это Вася Питерский, бывший смотрящий по городу”. Он сказал, что все грехи свои уже исповедал в монастыре и его приняли в число братии, а попал он сюда по ошибке и что скоро его отпустят. Мне рассказали его сокамерники, что когда он вошёл в камеру, то потребовал, чтобы никто не курил, не ругался матом; сняли со стен фривольные фотографии и повесили иконы. Раздал всем свечи и стал учить их молиться, а потом всех привёл ко мне на службу».

Вот такое небольшое предисловие к нашей поездке в Киприано-Стороженский Никольский монастырь. Также надо сразу отметить, что монастырь находится в довольно удалённом месте – на самой оконечности Стороженского мыса, омываемого водами Ладожского озера.

Крест в монастыре на самом берегу Ладоги

На карте этот полуостров похож на длинный согнутый палец, в сгибе которого помещаются Загубская губа и устье реки Свирь – весьма судоходной в древние времена. Вот там шайка разбойников и орудовала, грабя купцов, пока её предводитель не обратился к Богу, став учеником преподобного Адриана Ондрусовского. Монашеский постриг разбойник принял с именем Киприан, и на месте логова разбойников образовалась Никольская пустынь, в которой сначала подвизались двадцать братьев, потом уже тридцать – когда в 1587 году царь Феодор Иоаннович пожертвовал отцу Киприану и его обители несудимую грамоту. По этой грамоте монахи, среди которых были бывшие разбойники, освобождались от суда боярского или наместнического и были отданы на Суд Божий и царский. И что ещё примечательно: ни в житии святого Киприана Стороженского, ни в исторических справках не нашёл я его мирского имени и вообще каких-либо сведений о его прошлом – словно жить он начал после пострига, а до этого был другой человек. «Ибо всё переменилось».

За высокой стеной

Признаки человеческого присутствия закончились после деревни Загубье. Со всех сторон обступил нас дремучий лес с высоченными елями. Лесная дорога была покрыта льдом, и оставшиеся тринадцать километров до Сторожно мы ехали по-черепашьи. Друг мой вцепился в руль, ведь одно неосторожное движение – и мы в кювете. Приехали поздно, под вечер. В деревеньке Сторожно на улице ни души, не у кого спросить, где находится монастырь. Проезжаем мимо крестьянских изб с сараями, возле которых сушатся рыбачьи сети, – народ продолжает кормиться с Ладоги, хотя здешний рыболовецкий совхоз, насколько знаю, давно уже распался. И народу-то осталось менее полусотни человек.

Подъезжаем к берегу озера, перед нами вырастает крепостная стена. Сразу вспомнился Трифоно-Печенгский монастырь в Заполярье, окружённый такими же стенами из добротных калиброванных брёвен. И строитель его, иеромонах Геронтий (Чудневич), с которым мы встречались («На зелёном берегу Ирапа», № 839, ноябрь 2019 г.), ведь тоже из «бывших», отсидел большой срок в колонии строгого режима. Может, такие глухие стены – попытка кардинально отгородиться от греховного мира?

Иду на разведку. Входные двери заперты. Обходя стену, нахожу проход на небольшое кладбище, за которым высится деревянная, явно недавно построенная церковь, а за ней – каменная, древняя, бледнеющая из темноты свежей побелкой. Слева от неё земля заканчивается, и чувствуется там что-то огромное и живое. Ладожское озеро. Иду дальше и вижу внушительный, также побелённый, братский корпус, на первом этаже которого горит свет. На веранде сталкиваюсь с монахом, прошу позвать игумена. Выходит седовласый иеромонах с внимательным, пронзительным взглядом. Подхожу под благословение, он удостоверяется:

– Это вы звонили Татьяне в гостиницу? Она мне тоже позвонила, сказала, что приедут журналисты.

– Да, вот думали у вас устроиться…

– Гостиницы здесь нет, она на другом конце посёлка. Вот что, зовите своего друга – сейчас у нас трапеза, а потом пойдём в храм на службу.

В трапезной собралось человек десять насельников, под чтение житий святых вкушаем простой монашеский ужин с рыбным блюдом. До службы ещё есть время, говорю:

– А я думал, у вас тут ветры с озера всё пронизывают. Монастырь же на самом мысу.

Настоятель скита о. Варлаам (Карабашев)

– Сегодня день тихий. А в плохую погоду бывают ураганы. Однажды, когда мы ещё только первую келью построили, прямо на наших глазах железный катерок волной подняло, перевернуло и на берег выбросило. И берёзу на берегу с корнем вырвало. Но в последние годы потише стало…

– В каком году вы первую келью устроили? И как сюда приехали?

– В 2013-м. Я был тогда в Важеозерском монастыре, и мы с его настоятелем, моим духовником отцом Иларионом, мечтали создать скит с Афонским уставом. Но не здесь, а в Карелии, на противоположной отсюда стороне Ладожского озера.

– Отец Иларион? – перебиваю игумена. – У нас было интервью с ним («Важеозерцы», № 866, декабрь 2020 г.). Он ведь недавно почил.

– Да, в 2021-м, от коронавируса. Мы близко с ним дружили. Наверное, он предчувствовал свой уход и позвал меня: «Приезжай, послужим вдвоём». И последнюю литургию в его жизни я сослужил ему. Считаю, это был человек святой жизни. А тогда, в 2010-м, задумали мы с ним скит открыть, но мешало то одно, то другое. Я уже и на Афон съездил, игумен Хиландарского монастыря помог мне изучить их монашеский устав, сложившийся у монахов-сербов за много веков на Святой Горе. И вот однажды, проезжая через Ленобласть, решил я заглянуть на место подвигов преподобного Киприана Стороженского – хотел помолиться ему, были на то личные причины. По пути остановился в деревне Надкопанье, где служит игумен Антоний и к храму которого была приписана здешняя Никольская церковь. Он и говорит: «Слушай, может, послужишь там? У меня-то броуновское движение, никто не задерживается в Сторожно». Поехал показывать.

Что здесь было тогда? Старинный Никольский храм снаружи побелили, а внутри оставалась полная разруха. Храм пытались ремонтировать, но неудачно, всё пришлось потом переделывать. Рядом отец Антоний построил деревянную церковку – с чёрным полом, без печки, с фанерными царскими вратами и бумажными иконками. Чтобы только приехать помолиться, а потом уехать. Смотрю на всё это и ловлю себя на том, что представляю, куда мы поместим хиландарскую икону Божией Матери «Троеручица», которую уже заказали иконописцам на Афоне.

Монастырский корпус, а чуть далее виден восстанавливаемый Николький храм. 2025 г.

Так выглядел Никольский храм в Сторожно до того, как здесь появился монастырь

– То есть до вас здесь постоянной молитвы не было? – уточняю у настоятеля.

– Отец Антоний подумывал создать скит, но приходские заботы не давали вплотную заняться. Поселил здесь трудников, мол, сторожите, рыбу ловите для прихода. Контроля за ними не было, а трудники, знаете, разные бывают – некоторые и с уголовным прошлым. Пьянки-гулянки, безобразия всякие. А местные, кто ещё остался в Сторожно, на чистом глазу принимали их за монахов. Думали: вот какие монахи-то! И когда мы стали устраивать здесь скит, отношение к нам было резко негативное.

– А сколько вас приехало?

– Сначала я был один. Сказал отцу Антонию: «Хорошо, возьмусь. Только у меня всё будет по Афонскому уставу». Поехали к владыке Мстиславу. Он благословил возрождать древнюю обитель. Из Важеозерского монастыря меня не сразу отпустили: был пост, службы постоянные, а у меня послушание уставщика, надо было помочь игумену. Наконец приехали сюда. Фактически на голое место. Где сейчас трапезная, были развалины ледника, в котором когда-то рыболовецкий колхоз рыбу хранил. На месте нынешних братских келий стоял барак с клетушками внутри и рельсами на бетонном полу – рыбоприёмник. Келья имелась одна – в бывшем сетехранилище, со страшными матрацами, мусором. Ну, такой бичёвник жёсткий. Людей никого. Как потом рассказали, одного трудника избили по-страшному и он попал в больницу, другой тоже где-то лечился от своих скорбей, а третий попросту сбежал.

Сначала я один молился, выдерживая полный богослужебный круг по Афонскому уставу. Потом приехал отец Василий, за ним отец Геннадий – он сегодня на вечерне на клиросе будет… Первым делом взялись мы кладбище вон за той церковью расчищать. Одних пустых бутылок мешков двадцать вынесли. Из местных пришли две бабушки помогать, больше никто не откликнулся. Как я уже сказал, приняли нас в штыки: «Знаем мы вас, монахов, вы уже полпосёлка обворовали». А тут ещё такой казус – на берегу здесь было место отдохновения. Приезжали рыбаки и рыбачки, расстилали «поляну»: водка, песни и так далее. Я им: «Вы что делаете, тут же церковь рядом!» Они в ответ матом. Как-то ночью приехали пьяные рыбаки с палками и битами, нашу машину побили. Пришлось даже знакомых спортсменов позвать, чтоб дежурили по ночам. А в летнюю пору здесь ещё и пляж был, дамы весом под 120 килограммов загорали со своими мужьями, с пивом и водкой, и в ответ на замечания отвечали: «Пошли вон, мы здесь хозяева!» И толпой к нам приходили, шум, крик. Милиция приехала, стала документы проверять – не у них, а у нас: «Вы кто такие?»

К тому времени мы начали сруб поднимать, чтобы нормальные кельи себе устроить. А жили в бывшем бичёвнике. Никаких удобств, конечно, не было – даже водопровода. Посуду я мыл на берегу озера. Взял себе такое послушание по скитской традиции – старший должен убирать за своими братьями. Ну, мыть-то было легко, посуда не жирная, рыбными консервами в масле мы только по воскресеньям питались. В общем, скудно жили. Мою, значит, как-то раз тарелки, и тут к берегу лодка пристаёт с каким-то парнем. Он говорит: «Я со Свирского маяка. Вот мама послала, мешок рыбы вам привёз». С тех пор стала появляться у нас свежая рыба. Своей лодки-то, чтобы рыбачить, у нас тогда не было.

– Далеко этот маяк?

– В шести километрах по побережью, а если на машине ехать, то в десяти километрах. Это Свирский маяк. А есть ещё Стороженский – он здесь рядом, в пятистах метрах от монастыря. И там семья смотрителя маяка живёт, от них потом тоже помощь была. Со временем с местными у нас наладились нормальные отношения. Их ведь можно пожалеть – ни работы, ничего здесь нет. Пенсионерам тоже тяжело. Однажды зимой иду на службу – а она у нас начинается в половине четвёртого утра – и вижу: по соседству в окошке свет горит. Монастырской стены тогда не было – все дома перед глазами. Знал, что там старушка живёт: и чего это она не спит? может, что случилось? Захожу. В доме холодина, печка не топлена, старушка закуталась в платки и на кровати сидит. Говорит, третий день уже встать не может, чтобы воды в дом принести, заболела. Телефона у неё не было, да и связь вообще отсутствовала – вышку-то здесь только недавно поставили. Помогли мы ей. Потом другим помогли. Ну и стороженские ещё видели, что мы всё время что-то строим, молимся, что у нас строгий сухой закон – уважение появилось.

В 2016 году наш скит приписали к Александро-Свирскому монастырю, и возрождение у нас ускорилось. Проблема была отапливать храм зимой, чтобы нормально служить круглые сутки по Афонскому уставу. Думали храм перестроить, но владыка сказал, чтобы строили новый, каменный. И благословил на выходные дни изменить наш устав, сделать позднюю литургию для прихожан – других-то церквей для них в округе нет. Потом появились благотворители: петербуржец Олег, Сан Саныч, ещё несколько человек – не буду называть фамилии. Помогли со строительством. Олег со знанием дела подошёл: перерыл все проекты русских северных храмов XVI века, чтобы новый Киприановский храм нормально смотрелся рядом со старым Никольским, который считается единственным сохранившимся на берегу Ладоги памятником древнего зодчества, поэтому ответственность была большая.

– Какой-то он очень простой, аскетичный.

– Таким его преподобный Киприан и строил – без алтарных апсид, без внешнего декора. Причём стены складывали из необработанного камня, валунов, а в раствор добавляли белок из яиц чаек – их у Ладоги много гнездится. Сан Саныч занимался строительством братских корпусов и тоже ответственно подошёл – три раза мы проект переделывали.

– Отгородить монастырь высокой стеной – ваша идея? – вспоминаю о первом своём впечатлении от монастыря.

– Она и раньше здесь была. Судя по архивным документам, такая крепостца с башнями-перерубами. Мы постарались её в точности повторить, только поверху не тёсом покрыли, а железом, для долговечности. В общем, молились, трудились – и видите, как тут всё изменилось.

На берегу бурного моря

Вечерню монахи служили в новом, Киприановском, храме над гробницей преподобного Киприана.

Молитва у мощей св. Киприана

Клирос пел необычно, как бы речитативом. Возглашение «Господу помолимся» звучало не напевно, а отрывисто, как армейская команда. Без красивостей служили. А кому они здесь нужны? Воины Христовы поминали и воинов Отечества нашего: «Господи Боже сил, Боже спасения нашего… услыши и помилуй нас: се бо брани хотящия ополчишася на Святую Русь, чающе разделити и погубити единый народ ея. Возстани, Боже, в помощь людем Твоим и подаждь нам силою Твоею победу».

После службы спросил я настоятеля о мощах преподобного, насколько они сохранились.

Икона над местом упокоения св. Киприана Стороженского

– После революции, слава Богу, могилу никто не вскрывал. Да и не могли, поскольку никто точное место не знал. Лежала могильная плита, но когда мы вызвали специалиста с георадаром, то обнаружилось, что сама могила чуть в стороне – вот над этим местом сейчас рака и стоит. Её поставили, когда перестраивали деревянный храмик над мощами, который в своё время построил отец Антоний с прихожанами. Он особенно-то не вникал в эту тему, у него и на приходе много забот.

– Вы сами родом из Петербурга?

– Нет, в Питере я некоторое время жил, а вырос в Петропавловске, есть такой город на севере Казахстана. Там меня бабушка в церковь водила, и до второго класса я в Бога верил. А потом снял крестик, когда учительница в классе меня высмеяла. Не подумал я тогда: чего же я чужую тётеньку слушаюсь, а не родную бабушку? Прошли годы, и Господь явно сказал мне: «Марш домой!» И я вернулся домой.

– Как это было?

– Отвечу словами Штирлица из фильма «Семнадцать мгновений весны»: «Чем честнее я отвечу, тем большим лжецом, право слово, могу вам показаться». Необычные были обстоятельства, после которых решил я поехать в Соловецкий монастырь. Приехал в Кемь, в посёлок Рабочеостровск, а Белое море штормит, корабли на Соловки не ходят. Сижу в гостинице там же, в Рабочеостровске, день, второй, третий. Читаю Евангелие, на улицу только в ресторан да в курилку выхожу – я тогда ещё продолжал курить. В ресторане постоянно одни и те же люди, целая толпа накопилась – тоже ждали у моря погоды. Как-то захожу: никого, только один старичок стоит с белой бородой. Он вдруг ко мне обращается: «А вы что здесь делаете?» Отвечаю: «Жду корабля на Соловки». Он: «Зачем? Вы уже на Соловках». Выходим на улицу, он показывает: «Вон видишь там за деревьями крест? Это и есть твои Соловки». Смотрю: точно крест! Поворачиваюсь к старику, а он…

– …растворился в воздухе, – догадываюсь я.

– Так скажем: я не заметил, как он ушёл. Направился я туда, куда он показал, а там красивая деревянная церковь с маковкой, покрытой лемехом. Это было подворье Соловецкого монастыря в Кеми. Зашёл я в храм. Тишина вверху, один только голос певчего витает, и в алтаре батюшка служит. Я встал, у меня как-то всё так спало. Я же скорбел, что не могу на Соловки попасть, а тут такое спокойствие на душе, словно домой вернулся. Достоял до конца службы, слышу вверху: «Тук-тук», – это с хоров певчий с палкой спускается. Он слепым оказался. Кстати сказать, спустя годы я с ним снова встретился – когда занимался помощью нашим бойцам на СВО. Потом из алтаря батюшка вышел, отец Антоний…

– Иеромонах Антоний (Плясов)? – вспоминаю. – Встречался я с ним в 1994 году, у нас выходил очерк «Остров памяти». В ту пору он принимал паломников в бараке с печкой-буржуйкой, люди в одежде спали. Строительство шло, и некоторым места не хватало, так они на верстаках постели устраивали.

– А при мне, в конце 90-х, там уже Троицкий храм стоял, службы велись. Остался я у отца Антония. Спустя время он отвёз меня в Соловецкий монастырь, а потом, в 2000-м, в Важеозерский – к отцу Илариону, с которым был дружен ещё с той поры, когда он на Соловках подвизался.

– Получается, из казахских степей вы попали сначала на Белое море, потом на озеро Важа, а теперь вот на Ладогу, которое тоже морем называют.

– Море и есть, тут такие штормы бывают, что корабли переворачивает. Но мой Петропавловск не совсем в степи, там и небольшие леса имеются, и озёра. Это вообще русский город, основанный в царствование императрицы Елизаветы Петровны. К тому же я ведь ещё и в Тульской епархии послужил по благословению старца Иоанна Миронова, а не только здесь, на Севере. Но образ ваш, красивый, я понял. Да, с принятием монашества не в тихую гавань попал, а, можно сказать, в бурное море. Это же непрестанная борьба с самим собой, с помыслами.

Знаете, я раньше думал, что могу преодолеть всё. Не боялся трудностей, даже смерть не пугала. Ещё думал, что знаю всё на свете, самый умный такой. А самого себя-то и не знал. Самое страшное, когда становишься на духовный путь, – оказаться с самим собой наедине. И тут без Бога никак – надо, чтобы Он рядом был. Потому что такие искушения… Но какая награда, когда их преодолеешь! Вот у нас говорят: «Если бы знал, как трудно в монастыре, то никогда бы в него не пошёл. А если бы знал, какую благодать монастырь даёт, то всё бы бросил и убежал в него смолоду». Понимаете? Если бы знал, какое здесь утешение Господь даёт, то мальчишкой бы ещё сбёг сюда и никогда бы в мир не возвращался!

Отец Антоний меня очень поддерживал, а потом его перевели в другую епархию. Он сказал, что останется моим духовником, но часто исповедовать уже не получится, мол, ищи себе старца. Поехал я в Петербург к отцу Иоанну Миронову. Так тяжело мне было! Подхожу к нему, на коленочки встал – он мою руку взял и к себе под епитрахиль убрал, она словно в пух провалилась. Говорит: «Что, трудно?» Тут я заплакал. Он обнял меня и держал долго-долго, пока у меня всё не прошло. С той поры он как бы всегда рядом, и ни одного монаха без его благословения я не постриг. Даже сейчас он помогает, будучи немощным, находясь на покое под Псковом.

В Тульской епархии пробыл я пять лет – учился в семинарии и находился под началом архимандрита Поликарпа. Это серьёзнейший старец, у него молитва шла непрестанно. А отец Иларион всё звал меня обратно на Важеозеро. И Господь так попустил, что у меня инфаркт случился – в летнюю жару, я ведь жару вообще не переношу. И отец Иоанн благословил возвращаться в Карелию. А игумен монастыря, где я был, не отпускал. Тут уж и старец Поликарп благословил, и старец Илий, и отец Антоний, первый мой духовник. Слава Богу, вернулся! Три года побыл с отцом Иларионом, а потом получил благословение здесь монашескую жизнь возрождать.

– Он вам помогает? – спрашиваю настоятеля, глядя на раку над мощами преподобного Киприана Стороженского.

– А вы как думаете?

– Примеры привести можете?

– Мы силу от него черпаем. А примеры… Ну вот, скажем, надо срочно купить доски. Стоят они 126 тысяч рублей. А у нас – ни копейки. Вдруг приезжает человек, предприниматель, жертвует деньги. Считаю купюры: 126 тысяч. Спрашиваю: «Почему именно столько?» Отвечает: «Сколько было с собой налички, столько и выложил». Совпадение? Нет, конечно.

– Каким святым вы ещё особо молитесь?

– Александру Невскому. У нас в новом деревянном храме внизу будет крестильня с храмом Архангела Михаила, а вверху – храм как раз во имя святого благоверного князя Александра. И это он к нам Сан Саныча привёл, без вариантов. И тот многое у нас построил – по молитвам к своему небесному покровителю.

У меня-то с детства много чего с Александром Невским связано, интересовался им. А в 2014 году Общество памяти игумении Таисии издало большую мою монографию «Нить Ариадны от времени святого князя Александра Невского». Шесть лет над ней работал, собирал исторические факты. Ну и другие ещё книги выходили, «Монастырские уроки» в том числе, – подарю их вам.

Прощаясь до завтра, дарю настоятелю свежий выпуск газеты «Вера», спрашиваю его, показывая на роспись в храме:

– Отче, а это у вас бес изображён, искушающий Христа в пустыне? Какой-то он весь чёрный, одно пятно, даже морды его не видно.

– Так и задумано было, иконописца я попросил его безликим изобразить. Это совершенная тьма, чёрная дыра. Вообще, во зле не стоит копаться, рассматривать его, тем более художественно его изображать. Надо лишь обходить его стороной.

– А вот у вас бес художественно прорисован, – показываю на икону. На ней изображён священник с нимбом, которого топором рубит некто в чёрной шляпе. Икона выполнена в древнем иконописном стиле, а шляпа – уж очень какая-то современная, дисгармонирует, от чего жутко становится.

– Так это не бес, – поясняет иеромонах. – На иконе запечатлён момент убийства священномученика архимандрита Филумена (Хасаписа) – Святогробца, настоятеля монастыря при Колодце Иакова в Самарии.

– Так у нас только что материал об этом вышел! – удивляюсь. – Вот в этом выпуске он, который подарил («Памяти Святогробца», № 961, декабрь 2024 г.). А правда, что убийство было ритуальным?

Икона убиения священномученика Филумена

– В Иерусалиме я встречался с учеником отца Филумена, он передал кусочек окровавленной одежды мученика, который мы в икону вложили. И вот, по его словам, там не обошлось без бесовщины этой. Священномученику отрубили пальцы правой руки, которыми крест на себя накладывают, и на лице оставили две крестообразные раны. Но, повторяю, лучше в это не вникать, а молиться Господу и нашим святым: «Невредимы от бесов, волхвов и от человек злых да пребудем».

В гостинице

Отец Варлаам объяснил, как найти гостиницу: «Она напротив большого колодца из брёвен и с красивой крышей». Едем смотрим. Вот целая усадьба из брёвен – точно таких же калиброванных, как монастырские стены. Во дворе амбары, мельница. И колодец имеется, только без крыши – колодец-журавель. Наконец доезжаем до гостиницы. Заходим – и нет слов! Обстановка стильная, по высшему разряду, на стенах не картины, а эскизы картин – такая тонкая, творческая нота отовсюду звучит.

Часовня-колодец на деревенской площади

Гостевой дом с иконой Божией Матери над входом и скульптурой Георгия Победоносца во дворе – редко такое встретишь

Спрашиваю администратора Татьяну по порядку об увиденном: сначала об усадьбе – кто в посёлке такую красоту построил.

– Это владельцы фирмы, – Татьяна говорит название известного в России холдинга, который занимается логистикой и перевозками, – они и монастырь помогли строить.

– А кто первее сюда приехал: они или монахи?

– Первой сюда приехала Татьяна Михайловна Камардина, которая вот эту гостиницу построила. Место здесь хорошее, озеро, рыбалка. Потом монахи, а за ними и вот эти хозяева фирмы появились. Их рабочие, которые усадьбу-то строили, в нашей гостинице жили. Хозяева, что меня удивило, совершенно молодые ребята. На открытие усадьбы гости приехали, все в русских косоворотках по посёлку ходили. А внутри усадьбы – даже в лаптях, – Татьяна смеётся. – Ну, у богатых свои причуды.

– Лапти, поди, из французской кожи? – подтрунивает мой друг.

– Нет, настоящие, лыковые. И детей много было. У хозяев-то фирмы пятеро детей, у их друзей тоже помногу. В общем, хорошие люди. Русские. Не только напоказ, но и по обхождению чувствуется. В монастырь ходили с детишками, молились, причащались.

– Может, с их появлением оживёт ваш посёлок?

– Так они только пару раз здесь и были. Усадьба пустая стоит. Думаю, у них много таких усадеб по России. А вот монастырь с нами навсегда теперь, и жить веселее стало, нет уж прежней безнадёги.

Монастырская звонница

– Экая у вас лепота, как в сказке, – говорю шутливо и вдруг вспоминаю увиденную в храме фреску беса без лица: – А вы знаете, что вокруг монастырей тёмные силы скапливаются? Внутрь им не попасть, вот и толпятся…

– Ой, не знаю, стоит ли рассказывать… – прерывает меня Татьяна. – Была тут история. Приехали трое на хорошей дорогой машине: пожилые муж с женой и красивая, черноокая дочка их. Удивило меня, что муж и жена поселились в отдельных номерах. Сказали, что приехали к отцу Варлааму. Пошли они в монастырь, спустя время звонит мне Татьяна Михайловна: «Танечка, если гости станут просить у тебя денег взаймы, то ты им не давай. Это отец Варлаам так предупредил». И что же вы думаете? Три дня они жили, уехали, за гостиницу не заплатив и забрав с собой 35 тысяч рублей наличкой, которые я дала им в долг. А потом ещё отправила 50 тысяч им на карту, когда они позвонили и попросили ещё раз выручить. До сих пор не могу понять, как так получилось.

Сын мой возмутился, а я давай их защищать: «Даня, так они же приятные люди, зачем ты их ругаешь?!» Сын в полицию обратился, и выяснилось, что мужчина тот, Виктор, был когда-то депутатом в Челябинской области, а молодая женщина в школе работала. Но вся троица – известные мошенники, которых ещё никто за руку не сумел ухватить. Как минимум, за ними числится четыре эпизода, в том числе и то, когда они сироту на квартиру развели. И руководит шайкой-лейкой та пожилая дама, которая представилась женой этого Виктора, бывшего депутата. Оперуполномоченный позвонил мне: «Знаете, мы не можем дело завести, вы же сами им деньги отдали. Но мы тут посовещались и решили взять их в разработку. Сообщите, если они снова проявятся».

И вот позавчера мне домой позвонила та молодая, бывшая учительница: «О, Татьян, привет. Мы приехали». А ночь на дворе, я не соображу, кто это. «Так это же мы! Ждём тебя у входа в гостиницу». Испугалась я, позвонила следователю, помолилась и пошла их поселять. Спрашиваю: «Вы приехали-то к кому? К отцу Варлааму?» «Нет, Танечка, к тебе. Раз ты нас уже выручила, то будешь с нами до конца». Тут с меня словно морок спал: «Слушайте, вы сейчас заплатите за проживание, долг вернёте, а потом я позвоню батюшке! Спрошу благословения, поселять ли вас». Они почему-то сами испугались: «Нет-нет, никому звонить не надо!» И уехали.

– Так долг и не вернули?

– Денег, конечно, жалко, пенсия-то у меня маленькая, а это на чёрный день скоплено было. Но, видно, чёрный день-то и наступил. Откупилась я от них. Легко ещё отделалась.

Подивившись, как бес умеет людьми крутить, устроились мы на ночёвку.

(Окончание в следующем номере)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска