170 лет назад началась Севастопольская оборона

Вырванная страница

В 1911 году на экраны вышел первый полнометражный российский фильм, снятый Василием Гончаровым и Александром Ханжонковым. Назывался он «Оборона Севастополя» и длился сто минут – настоящая эпопея по тем временам.

Соременная афиша. Фото: vk.com/cultureyalta

К сожалению, сохранилась лишь советская версия после так называемой реставрации. Вырезали всё, напоминающее, что Россия была православной, в том числе кадры со священниками на бастионах. То, что объединяло, вдохновляло, укрепляло народ, постарались изгладить из памяти. Вместе с верой страна теряла источники своей силы. Случилось то, о чём предупреждал в своё время архиепископ Херсонский Иннокентий. Как только человек разуверится в том, что он вечен, что смерти нет, всё, что ему останется – борьба за собственное существование.

Не стоило убирать священников с севастопольских бастионов, предавать забвению их подвиг. Вместе с моряками и солдатами они сражались не только за свой город, но и за веру. Как с воодушевлением рассказывал один из участников обороны, «нет у нас и маленькой батареи, где бы не было знамени веры! Едва успели где насыпать вал небольшой, ставятся орудия, ставится тут же в нише икона святая и теплится лампада».

Севастополь сражался 349 дней против трёх империй – Британской, Французской и Османской. Четвёртая – Австро-Венгерская – фактически тоже участвовала, отвлекая русские войска на Балканах угрозой вступления в войну. Враг был многочисленнее и богаче, имел отличное снабжение по морю, в то время как русским приходилось тащить обозы посуху с черепашьей скоростью. Тем не менее мы дрались как надо, превратив превосходство противника во что-то сомнительное и непрезентабельное, с учётом его громадных потерь и чудовищных расходов.

Захватив южную часть города, враг пытался понять, зачем были нужны все эти жертвы: только при осаде Севастополя им было потеряно около 130 тысяч человек. Чего, собственно, добились? Из северной части (напомню, что Севастополь разделён бухтой на северную и южную части) продолжали лететь ядра защитников, так что невозможно было даже провести парад, рискованно было вводить войска. Да, русских удалось проучить, показав всю мощь мирового сообщества. Но если в чём и убедили, то лишь в том, что нужно лучше готовиться к встрече незваных гостей.

Три Иоанникия

Их было трое в Севастополе, отцов-иеромонахов Иоанникиев, любимых армией и флотом. Чтобы различать, Иоанникия (Добротворского) назвали Иоанникием первым или старым, Иоанникия (Ровинского) – вторым, а Иоанникия (Савинова) – третьим или младшим. Меньше всего известно про Иоанникия второго. Он был участником Синопского сражения, где заботился о раненых, за что получил в награду Синопский крест. А вот двое других вошли в севастопольские легенды. Именно они стали героями фильма «Оборона Севастополя».

* * *

Иоанникий (Добротворский) был, наверное, самым колоритным. На беду свою, он страдал грехом винопития. Лет за десять до описываемых событий каким-то образом оскорбил в пьяном виде купца 2-й гильдии Гущина с семейством, за что подвергся епитимии. Но, судя по мягкости наказания, ничего серьёзного не произошло.

Войну Иоанникий-старый встретил в Балаклавском Георгиевском монастыре, к которому и был приписан. Обитель была воссоздана как раз для того, чтобы насельники его окормляли флот, так что редко кто из иеромонахов жил там подолгу, пребывали они всё больше в походах на кораблях. Синопское сражение, в котором Нахимов разбил турок, отец Иоанникий (Добротворский) встретил на палубе фрегата «Кулевчи».

Но по-настоящему он проявил себя в Севастополе, когда началась осада. Сохранилось объяснение, которое благочинный отец Арсений Лебединцев отправил владыке Херсонскому Иннокентию (Борисову). Там говорилось, что да, отец Иоанникий вместе с товарищем отцом Пахомием опять слегка пригубили, но нетрезвость их «можно было только приметить, не соблазняясь ею». Предприняли они, однако, некие действия, которые благочинный сурово осудил как «невежество». Что натворили, история умалчивает, может, песни пели или вразумляли штатских, не ведавших морского дела.

Протоиерей Арсений Лебединцев

Был ещё случай, когда отец Арсений заметил старого монаха в тот момент, когда тот был трезв как стёклышко, весьма серьёзен и даже торжественен. Выглядел прекрасно – в епитрахили, с крестом в руке. Отец Иоанникий собирал, с согласия командования, добровольцев для вылазки на позиции врага. Притихший иеромонах смиренно выслушал вразумление, кротко снял епитрахиль, в которую завернул крест, и продолжил сбор добровольцев в одном лишь подряснике – так вроде можно было.

Удалить его из Севастополя, отправив в Одессу, не представляется возможным, пояснял отец Арсений архиепископу, так как отец Иоанникий горячо любим моряками, в том числе самим адмиралом Истоминым. Он был рядом с ними у орудий, ходил в бой, за что был «представлен к награде – кажется, к ордену».

«Между препятствиями есть и сие, – развивает свою мысль отец Арсений, – к удалению неблагонадёжного Иоанникия; в ночь с 2-го на 3-е марта он опять был героем в деле, ходил с крестом впереди солдат и заставил броситься в штыки, когда они не решались на то, когда нужно; впотьмах между неприятельскими трупами открыл одного врага-офицера живого, а только притворившегося, за что военным начальством рекомендуется с отличной стороны».

Здесь пропущено, что вражеского офицера отец Иоанникий взял в плен, когда обходил раненых на поле боя, чтобы причастить перед отправкой в лазарет. За свои подвиги он тогда же, в 1855 году, был награждён золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте и орденом Святой Анны 3-й степени. Отправлять его в Одессу стало, конечно, совершенно неуместно.

* * *

«Вашему Высокопреосвященству приятно будет услышать о другом Иоанникии (что был иеродиаконом в скиту)», – продолжает отец Арсений. Речь об Иоанникии (Савинове) – Иоанникии-младшем.

Иеромонах Иоанникий (Савинов)

Он стал четвёртым священником в истории Русской Церкви, награждённым за исключительную храбрость офицерским орденом Святого Георгия Победоносца. Орден этот, между прочим, в основном получали дворяне, в то время как отец Иоанникий родился крепостным. Тоже был флотским священником, окормляя 45-й экипаж. Когда моряки отправились на укрепления, последовал за ними.

В ночь с 10-е на 11-е несколько наших полков – Камчатский, Днепровский, Волынский, Угличский, а также моряки, которых окормлял отец Иоанникий, пошли в атаку, захватив вражеские позиции. Французы вскоре пришли в себя, ответили контрударом и начали одолевать. Ещё немного – и русские солдаты побегут. Но вдруг кто-то запел красивым могучим голосом: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному Императору нашему на сопротивныя даруя!..»

Это был иеромонах Иоанникий-младший, которого воины с любовью звали Аникой. В епитрахили, с крестом, поднятым над головой, сей Аника-воин сильно воодушевил наши батальоны. Один из французов, сумевших понять значение пастыря, бросился к нему, чтобы ударить штыком, но Бог миловал. Юнкер Камчатского полка Негребецкий успел перехватить врага, так что пострадали лишь епитрахиль отца Иоанникия и левый рукав рясы. Наши не только устояли, но и захватили ещё две траншеи.

Чудом избежав гибели, батюшка не стал погружаться в переживания – некогда было. Помогал раненым, отправляя в лазарет, напутствовал умирающих. Не сумев достать его штыком, французы стали соревноваться, кто первым его застрелит. Одна из пуль попала в крест, так что нижняя его часть отломилась, отлетев в сторону, а священник из-за сильной контузии потерял сознание.

Всё это так разгорячило солдат, что они проигнорировали сигналы к отступлению, решив, что их подаёт противник. Убедить их было невозможно, сам генерал Хрулёв отчаялся это сделать. Тогда он потребовал, чтобы к нему подвели отца Иоанникия, успевшего к тому времени очнуться. Священник, едва державшийся на ногах, выслушал просьбу генерала и, покачиваясь, побрёл обратно к солдатам. «Всё, братцы, возвращаемся», – сказал бойцам батюшка. Как он смог выполнить просьбу генерала спускаться в траншеи в таком состоянии, ведает один Бог.

Узнав о подвиге, император Александр распорядился вручить священнику высшую воинскую награду. Это произошло 15 мая, а спустя девять дней отец Иоанникий был ранен при обороне редутов и скончался. Узнав о его гибели, граф Дмитрий Шереметев даровал вольную матери батюшки и трём его братьям с семьями.

Балаклавский монастырь

Георгиевская обитель, к которой были приписаны все флотские священники, находилась в Балаклаве и являлась древнейшей в России. Основана она была греческими купцами за сто с лишним лет до крещения Руси, в 891 году. По молитвам к Георгию Победоносцу греки спаслись: прекратилась буря и на скале близ мыса Фиолент они увидели стоявшего в сиянии святого.

…Несколько лет назад я побывал в этом месте. Вплавь преодолев небольшой пролив, поднялся на скалу Явления, где стоит большой крест в память об этом чуде. Ныне он металлический, а прежний – каменный – был установлен в 1891 году к тысячелетию основания Свято-Георгиевского монастыря. Только на моих глазах к кресту приложилось ещё несколько человек – цепочка поднимающихся вверх прерывается в летние месяцы только на ночь.

Скала с крестом в память о чуде явления св. Георгия Победоносца

Скалы ещё большей высоты окружают бухту с пляжем. На вершине одной из них стоит Георгиевский монастырь. Чтобы подняться туда, нужно преодолеть 785 ступенек. Признаюсь, это весьма утомительно, там даже спускаться трудно. Монахи когда-то часто проделывали этот путь, а вот французам, захватившим обитель в 1854 году и устроившим в ней госпиталь и секретную телеграфную станцию, пришлось несладко.

Балаклавский Георгиевский монастырь

Они в обители особо не безобразничали, иные даже начали ходить на службы и молиться. Правда, когда монахи возглашали на ектении прошение «о победе на супостаты», старались покинуть церковь. Турок в обитель не пускали, монахов не выпускали. Когда пришло время покинуть Крым, французы прихватили с собой несколько древних икон, оставив взамен пару десятков изнурённых лошадей, которых не было смысла брать с собой.

* * *

Служили монахи монастыря не только на кораблях, но и в укреплениях кавказского побережья. Именно там при нападении османов на пост Святого Креста в Грузии принял мученическую смерть один из балаклавских отцов – отец Серафим (Гуглинский). Пять тысяч турок, высадившихся на берег, атаковали русское укрепление, которое защищали около пятисот солдат. Бой был страшный. Лишь немногие наши вырвались из окружения, остальные погибли при сражении или были зверски убиты. Как сообщалось, турки «…распяли таможенного чиновника и потом стреляли в него в цель; у одной беременной женщины вырезали уже живого ребёнка; священнику отпилили голову». Честную главу отца Серафима башибузуки подняли на копьё и, хвастаясь, «показывали турецкому толпищу».

Ответом на это стал разгром Нахимовым османского флота при Синопе. Эта победа послужила толчком к вступлению в войну Англии и Франции при полной поддержке остальной Европы.

Касперовская чудотворная

В середине 1854-го жители Одессы отправили к владыке Херсонскому Иннокентию целую депутацию с просьбой «принести Касперовскую икону Богоматери в соборный храм наш на всё время блокады нашего города».

Незадолго до этого, в апреле, враг обстрелял город, намереваясь высадить десант. Противнику удалось разрушить порт и соседние с ним кварталы, но русские артиллеристы смогли отбиться. Враг ушёл, однако все понимали, что это была лишь разведка боем.

Владыка откликнулся на просьбу одесситов о перенесении образа – он и сам был горячим почитателем Касперовской иконы Божией Матери. Каждую пятницу перед литургией читал он перед иконой акафист Покрову Пресвятой Богородицы, который сам же и составил. Когда 8 сентября 1854 года русская армия потерпела поражение под Альмой в Крыму, архиепископ Иннокентий поспешил туда, дабы приободрить войска. Затем ещё раз навестил полуостров, добравшись до Севастополя в 1855-м.

Рассказывают, что главнокомандующему князю Александру Меншикову он отправил письмо с просьбой допустить его в Севастополь, помолиться с войсками и передать им список с Касперовской иконы. Пётр Иванович Кислинский, встретивший осаду Севастополя каперангом, а закончивший контр-адмиралом, вспоминал:

«Как-то раз я был у светлейшего… Адъютант докладывает, что явился гонец от архиепископа Херсонского Иннокентия.

– Владыка, – сказал он, – прислал доложить вашей светлости, что он прибыл к Севастополю с чудотворной иконой Касперовской Божией Матери и велел просить встретить её как подобает, у врат Севастопольских. Владыка велел сказать: се Царица Небесная грядёт спасти Севастополь.

– Что, что? Как ты сказал? Повтори!

– Се Царица Небесная грядёт спасти Севастополь!

– А! Так передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную – мы и без Нея обойдёмся!»

Кислинский не уточнил, когда именно произошло это событие. Вероятнее всего, в 1855-м. Насколько точно передал Кислинский слова главнокомандующего, мы не знаем, но случай этот вполне отражает характер Меншикова – скептика и остроумца. Он мало верил и в людей, и в Бога, а в ответ мало кто доверял ему самому. Несмотря на ум и организаторские способности, князь был крайне непопулярен в войсках, не воодушевлял их, а, скорее, навевал уныние.

Сестра

Вот выдержка из письма православной сестры милосердия, трудившейся в осаждённом городе, – одной из тех, кто с радостью принял бы образ Божией Матери. Оно датировано 29 августа 1855 года:

«Вы уже знаете, что Севастополь был превращён в огненное море и пороховые взрывы на всех бастионах и батареях. Это был ужас! Это был хаос! Это было страшнее ада! Вот всё, что я могу сказать. Я до сих пор не могу отдать себе отчёта в том, чему я была свидетельницей, и как могли мы перенести весь этот ужас и пережить такое горе! Я не в состоянии писать к вам, у меня перемешались мысли, но, по милости Божией, сила воли ещё не поколебалась».

Чтобы лучше понять, что стоит за этим «не поколебалась», опишем несколько дней из жизни этой бесстрашной девушки, оставшейся безымянной. Вполне вероятно, что это была легендарная Екатерина Бакунина, дочь петербургского генерал-губернатора, но полной уверенности нет. Эти письма стали памятником всем сёстрам-крестовоздвиженкам.

Сёстры милосердия в Крымскую войну (источник изобажения: oldvladivostok.ru)

26-го в четыре вечера сестра отправилась на Михайловскую батарею. Перевезли её туда на ялике через бухту, при этом ядра падали так близко, что осыпали лодку тучами брызг. На батарее она взялась помогать раненым, а как только уселась пить чай, бомба упала на крышу порохового погреба. К счастью, на крыше было наложено много мешков – порох не взорвался. На обратном пути к пристани два ядра упали совсем рядом, чудом её не убив. Всего за несколько часов смерть трижды прошелестела где-то рядом.

27 августа был очень долгий день, событий которого хватило бы на иную жизнь. Наша героиня отправилась в горный госпиталь, откуда можно было видеть начавшийся штурм наших позиций на Малаховом кургане. Оттуда поехала в северную часть города проверить бараки с ранеными. Узнала, что на Николаевской батарее (это южная часть), за которую шло сражение, ранена одна из сестёр. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь наплавной мост через бухту, по которому шли, точнее, бежали под огнём противника наши подкрепления. Сестра перекрестилась и побежала рядом с солдатами. Мост захлёстывали волны, и платье девушки промокло до пояса. Некоторые ядра, выпущенные противником, пролетали так низко, что приходилось наклонять голову. Добралась до Николаевской батареи, где ей стало плохо – пришлось пить лекарство. Ноги в мокром платье мёрзли отчаянно. Спросила, что с раненой медсестрой, но ранение, к счастью, оказалось лёгким.

Кто-то сказал сестре, что на Малаховом кургане поднято вражеское знамя. «Страшно душа заболела, – откликнулась она на это известие, – я без слёз плакала, не помню, как сошла с лестницы. Добежала до сестёр и просила их оставить всё и идти немедленно на Михайловскую батарею».

В это время пришла радостная весть – вражеское знамя удалось сбить, но сестра не стала отменять распоряжения. Взяли икону, перекрестились и пошли к мосту, по которому снова пришлось бежать, только теперь уже навстречу нашим войскам. В это время несколько ядер упало так близко, что сестру едва не сбросило с моста, однако она удержалась. Оглянувшись, чтобы проверить, не отстают ли другие девушки, обнаружила иеромонаха Вениамина. «Увидевши его, я остановилась, – вспоминала сестра, – и мы пошли рядом. Он очень умный и благочестивый монах, очень храбрый и спокойный духом. В это время ядро так близко упало, что сестре Б. сделалось дурно, она не могла идти. Отец Вениамин взял её под руку, с другой стороны поддерживал наш солдат, и её почти тащили; я намочила платок в бухте, чтобы её освежить. С Божией помощью мы благополучно дошли до Михайловской батареи, где я и оставила сестёр».

О каком именно Вениамине идёт речь, сестра, к сожалению, не пояснила, а жаль, ведь, как и Иоанникиев, Вениаминов было трое и все они имели отношение к Крестовоздвиженской общине, так что пришлось нумеровать – 1-й, 2-й, 3-й. Один из них – отец Вениамин (Лукьянов), прибывший с Афона, – был духовником Крестовоздвиженской общины. Два других Вениамина – Ершов и Поздняков – были очень похожи. Один – сын священника, другой – купца, оба имели неплохое образование, были любимы и сёстрами, и ранеными, у постелей которых подолгу дежурили.

Вениамин (Ершов), не страшась ядер, поддерживал раненых и умирающих в Синопском сражении. Когда его корабль «Три святителя» решено было затопить в Севастопольской бухте, сошёл с него последним, словно провожая друга в какой-то его корабельный рай. Про отца Вениамина (Позднякова) князь Голицын вспоминал впоследствии: «Во время Крымской войны, будучи служащим иеромонахом на Черноморском флоте, он находился при осаде Севастополя, под огнём неприятеля напутствовал раненых адмиралов, генералов, офицеров и солдат наших, даже выносил раненых из-под выстрелов».

В общем, понять, кто из этих героических батюшек встретился с сестрой на мосту, положительно невозможно.

Но продолжим повествование. Сумев довести девушек живыми до Михайловской батареи, сестра вышла на площадь в поисках своего тарантаса, в который были запряжены лошади. Она пользовалась им, лишь когда смертельно уставала. Один из воинов, увидев дрожащую от холода девицу, сжалился и вызвался помочь в поисках. Нашёл эту злополучную повозку, подогнал. В этот момент над головами взорвалось ядро, осколок которого раздробил доброму солдату голову, забрызгав шинель мозгом.

Бесконечный день! Неужели он никогда не закончится? Когда вернулась на Михайловскую батарею, купив на рынке хлеба для раненых, ядра всё так же продолжали падать, а сёстры бегали к подопечным всякий раз, когда казалось, что обстрел начал стихать.

Приехал офицер, попросив направить кого-нибудь для ухода за немолодым уже генералом М., тяжелораненым. Сестра с двумя другими девушками поехала к нему. Сильный ветер засыпал глаза пылью, так что кучер не видел дороги. Насилу добрались до места, где у неё начали отниматься ноги – на холоде прошла за день немалый путь. У генерала было раздроблено плечо. Страдал он ужасно, но был очень терпелив и вежлив, делая вид, что принимает милых девиц у себя дома, за тысячи вёрст от войны. В одиннадцать вечера добралась сестра до госпиталя. Дежурил отец Вениамин, не собиравшийся спать. Кругом стоны, крики…

Прошло тринадцать дней. Ничего не изменилось. 9 сентября заря застала сестру в палатке – её разбудили нескончаемые стоны раненого. Оказалось, рядом с нею положили командира роты М-ко, смертельно раненного штуцерной пулей. Сестра быстро оделась, уступив ему место. Она не могла позволить, чтобы этот человек провёл последние часы своей земной жизни, валяясь на земле. Напомнила ему, что хорошо бы причаститься. Офицер согласился и потерял сознание. В это время к нему пришли попрощаться солдаты из его роты. Встали на колени перед кроватью и заплакали – видно, умирающий был хорошим командиром. От этих рыданий он и очнулся. Положив руку на голову одного из своих бойцов, попросил передать благословение всей роте. Потом тихо произнёс: «Отрадно мне умирать за Русь Святую; завещаю вам, друзья мои, защищать всеми силами Отчизну нашу». Это сцена могла бы показаться слишком пафосной, невозможной, прочти мы о ней в романе. Но сестра наблюдала её лично. Когда командир скончался, девушки похоронили его неподалёку.

Владыка Иннокентий (Борисов)

Святой Иннокентий Херсонский был правящим архиереем и в сражающемся Крыму, и в претерпевающей Одессе. Многие, знающие владыку как церковного писателя, «русского Златоуста», даже не догадываются об этой странице в его биографии. Живой, сильный ум, прекрасная память, чуткая душа этого человека воплотились в его сочинениях, переведённых на многие европейские языки. В двадцать три года он стал профессором Санкт-Петербургской духовной семинарии и ректором Александро-Невского духовного училища. Впоследствии был ректором Киевской духовной академии, епископом в Вологде и Харькове, а в 1848 году стал архиепископом Херсонским. Там родилась его мечта о создании Русского Афона. Средоточием его должен был стать монастырь в Херсонесе, где принял крещение святой равноапостольный князь Владимир. Требовалось воссоздать также древние скиты в Бахчисарае и Инкермане. Замысел этот владыка воплотил лишь отчасти – помешали Крымская война и ранняя смерть.

Владыка Иннокентий Херсонский

Другой его мечтой было освобождение христиан, страдающих под Османским игом. В Одессе для беженцев он устроил Болгарское настоятельство, где помогал ему будущий болгарский просветитель и писатель Николай Палаузов. Когда русская армия начала строить планы освобождения Болгарии, владыка поручил Палаузову отправиться с войсками, а также составить для них наставление. «Напиши так, – просил владыка Иннокентий, – чтобы показать нашим генералам, что такое Болгария и болгары», ибо они «собираются воевать и не знают народа, за который хотят сражаться».

* * *

Нападение на русское Причерноморье святой Иннокентий предвидел заранее. «К нам скоро, вероятно, пожалуют заморские гости», – сказал он одному из военных священников. Потом была бомбардировка Одессы в 1854 году.

«Когда вошёл в церковь, – вспоминал после первых ударов один из очевидцев, – глазам моим представилась следующая картина. Преосвященный Иннокентий, смиренный и покойный, стоит на амвоне посреди церкви в полном облачении, готовый приступить к священнодействию. Коль скоро он проследовал в алтарь, в ту минуту раздаётся треск от лопнувшей вблизи неприятельской бомбы; осколок попадает в купол собора; всё потрясается; стёкла сыплются из верхних окон, и масса людская как-то заколебалась. Преосвященный выходит из Царских врат со светильниками и благословляет всех. Лицо этого великого витии представляло в тот момент поистине апостольский вид: никакого смущения или возбуждения, одна лишь скорбь просвечивалась в нём. В утешение присутствующих он сказал слово по поводу тогдашних обстоятельств; а затем служение продолжалось так, как бы ничего особенного и не произошло».

Главное, к чему призывал архиепископ одесситов, – «не унывать и не смущаться безотрадно», «Господь с нами», ведь мы «сражаемся не за наши какие-либо выгоды, а за веру православную, за Гроб Господень и за угнетённых собратий наших по вере». Поясним: одной из причин войны стала передача турками латинянам ключей от храма Гроба Господня.

На всё время войны владыка становится первейшим по значимости святителем России, к нему были устремлены взгляды всей Церкви. Приближалась Пасха, и он поделился надеждами на «воскресение всего православного Востока из гроба четырёхвекового рабства мусульманского».

Увы, нас тогда остановили – на сторону турок встала фактически вся Европа. Что привело в будущем к резне миллионов христиан: армян, греков, болгар, сербов, ассирийцев, палестинцев и других. Не случись этого, можно было бы избежать двух мировых войн. Что трагично – не магометане, а иноверные христиане, мировое сообщество стали этому виной. Им казалось под Севастополем, что они стреляют в русских, а на самом деле убивали без счёта своих ещё не родившихся потомков.

В сентябре 1854-го владыка отправился в Крым, где сложилась самая грозная обстановка. Очень хотел попасть в Севастополь, но даже император Николай Павлович усомнился, что получится, написав: «Похвально, но вряд ли доедет свободно». Так и вышло. Удалось, однако, посетить другие крымские селения. В каждом святитель утешал и приободрял, а помимо этого, занимался помощью в обустройстве госпиталей, отдавая под них церковные здания, как это было, например, в Корсунском монастыре. Вдобавок владыка убедил монастырское начальство принять на себя обеспечение раненых питанием.

Летом 1855-го архиепископ вновь отправился в Крым, посещая прежде всего лазареты и госпитали. Священники, работавшие там, получили от владыки материальную помощь, что было очень кстати, ведь доходов они, помогая раненым, не имели, так что порой не на что было справить рясу. Встречался с сёстрами-крестовоздвиженками. В Севастополе владыку почему-то не встретили как положено, прислав, правда, флотского иеромонаха в качестве сопровождающего. Архиерей нашёл старого знакомого генерала Тетеревникова, сказав ему, что хочет пройтись по траншеям. Тот, поражённый, насилу сумел архиепископа отговорить, отметив, что в этом нет никакого смысла: не получится ни пообщаться с солдатами, ни прочесть проповеди, так как говорить можно лишь шёпотом – противник внимательно наблюдает и, заметив скопление людей, открывает бешеный огонь.

Тогда владыка отправился на катере к Николаевской батарее, чтобы встретиться с генералом Остен-Сакеном, и попал под обстрел. Две бомбы упали совсем близко, но архиепископ не изменился в лице, словно с первого дня был участником обороны, – этот человек трепетал лишь перед Богом.

Были совершены две литургии – одна в соборе, другая в походной церкви. «Нет ни одного верного в России, кто душой не был бы с вами», – говорил архиепископ. Здесь «решается судьба Востока и Запада, а может быть, и всего света». Огонь войны неслучайно разгорелся в колыбели русского православия, где принял крещение святой Владимир. «Тем самым Россия поставлена, можно сказать, в необходимость – стоять за это место, как за святыню… Стойте же, возлюбленные, стойте непоколебимо на той святой высоте, на которую возвёл и поставил вас Сам Господь!»

Он всю войну внимательно следил за происходящим, был обложен картами и планами, смахивая больше на отставного командира, чем на архиерея. Вёл переписку не только со священниками, но и с офицерами, тем же генералом Остен-Сакеном, показывая при этом хорошее знание военного дела. «В продолжение осени и зимы был ли одет наш солдат, – вдруг спрашивал он, – и дошло ли до него множество тулупов и других вещей, купленных в империи?» Это можно счесть неважным, но мы потеряли тысячи солдат в русско-турецкую войну, не позаботившись о тулупах при переходе через горы.

О том, что владыка мог бы стать прекрасным командующим, выбери он военную карьеру, свидетельствует такая история. В начале апреля 1854-го, незадолго до бомбардировки Одессы, архиепископ указал командующему обороной, что в предместье Пересыпь, прилегающем к морю, нужно поставить несколько батарей, которые не дали бы противнику приблизиться. Командующий отмахнулся, сказав, что там мелко, на что архиепископ заметил, что у врага могут оказаться плоскодонные пароходы. Его не послушали, а между тем оказалось, что такие пароходы у противника действительно были. Их подогнали к Пересыпи, устроив жестокий обстрел ничем не прикрытой части города.

Опасаясь нового нападения, владыка распорядился эвакуировать ценности, но прежде всего – воспитанниц сиротского приюта при Михайловском монастыре. Когда враг подошёл, архиепископ шесть дней молился со всем народом – и вымолил спасение городу. Ещё просил он людей в эти тревожные дни, когда решалась судьба Одессы, отложить страх, сдерживать воображение, совершать привычные дела, не прерывать взаимных отношений, ободрять малодушных и, даже если начнётся бой, сохранять спокойствие духа.

Как же не хватало нам людей, подобных святителю Иннокентию, во время недавней пандемии!

…Цели Россией в войне не были достигнуты, одно хорошо – султан хотя бы на бумаге уравнял христиан в правах с мусульманами. Но было больно за погибших и тревожно за будущее. Третий раз святой Иннокентий отправился в Крым в апреле 1857 года. Там совершил панихиду на братской могиле, заповедав делать это каждый день на святого великомученика Георгия. Это была последняя служба, последняя проповедь 57-летнего архиерея. Он словно не мог надолго пережить тех, о ком горевал. В мае его не стало. Ушёл к своим.

* * *

В Севастополе мне довелось несколько дней прожить рядом с братским кладбищем, где лежат герои обороны. Там, наверное, можно ходить днём за днём – впечатления не ослабеют. Памятен и храм-памятник во имя святителя Николая Чудотворца. Очень необычный, в виде пирамиды. Церковь сильно пострадала во время второй обороны в 1941–42-м, когда вражеский снаряд сбил с неё крест, но некоторое время назад его восстановили. Главной святыней храма после его освящения стал образ Христа Спасителя, который не имел особой художественной ценности и не был чудотворным. Но у него была своя история, о которой рассказывала надпись на иконе: «1855 года, июня 10-го, разорвавшегося в доме неприятельского снаряда, все украшения, риза, рама уничтожены в прах, а изображение Спасителя осталось невредимо».

То же случилось с Севастополем и Россией в Крымскую войну. Несмотря на все страдания и потери, сохранили главное.

* * *

Святые имена военных священников, души за други свои положивших в Крымскую войну:

• иерей Иоанн Еланский – Минский пехотный полк, погиб в бою, 1854 г.,
• иерей Василий Дубневич – Минский пехотный полк, погиб в бою, 1854 г.,
• иерей Виктор Грачев – Московский пехотный полк, погиб в бою, 1855 г.,
• иерей Михаил Розанов – Низовский пехотный полк, погиб в бою, 1855 г.,
• иерей Афанасий Никольский – Углицкий егерский полк, погиб в бою, 1855 г.,
• иерей Григорий Судковский – Белостокский пехотный полк, погиб в бою, 1855 г.,
• иерей Илья Терлецкий – Смоленский пехотный полк, погиб в бою, 1855 г.,
• протоиерей Михаил Стратонович – Модлинский пехотный полк, умер в госпитале, 1855 г.,
• иеромонах Анастасий – Модлинский пехотный полк, умер в госпитале, 1855 г.,
• протоиерей Василий Смирнов – Брянский егерский генерал-адъютанта князя Горчакова полк,  умер от контузии, 1855 год.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска