«А больше-то деваться некуда»

«Алюшка, Богушко-то тебя накажет, если будешь плохо себя вести», – предупреждает дедушка. «Я на печке от Него спрячусь», – отвечает девочка трёх или четырёх годков. «Он тебя там найдёт». – «А я на голбец залезу».

– Это посадочка между стеной и печью. Может, в других местах иначе называлась, а у нас так – голбец, – объясняет мне Алевтина Захаровна восемь десятков лет спустя после этой сценки.

Алевтина Захаровна Шмакова

«Он тебя и там найдёт», – говорит дедушка. «Я тогда в подпол залезу».

– Так-то я подпола очень боялась, темно там, – поясняет мне собеседница.

«Он тебя и там найдёт».

– А больше деваться-то некуда, – улыбается Алевтина Захаровна. – Так у меня сначала появился страх Божий, а потом и вера. Дедушка умер, когда мне десятый год пошёл. В школе вступила в пионеры, в комсомол. И началось время безбожия.

Бабушки не стало в первый год войны. Отец на фронте, мать на лесозаготовках, куда её отправляли, пока не потеряла здоровье. Приезжала взять сухарей и выжарить вшей в бане, а потом обратно. Так дедушка стал всей семьёй Алюшки – Алевтины Захаровны Шмаковой.

* * *

Наше знакомство было неожиданным для нас обоих. Мне представили её как старосту храма в вятском городе Орлове, но оказалось, что она там не бывала уже лет двадцать, да и должность казначея в Ильинском приходе села Колково оставила довольно давно. Недавно сломала ногу, из-за чего пришлось переехать к дочери в соседнюю с Колково деревню Кузнецы. Но все мысли – об Ильинском храме. Сурово, со многими подробностями рассказала Алевтина Захаровна про тополь, который угрожает стене, а про крест, который двенадцать лет не могут поставить, потому что для этого нужно укреплять купол, говорила с болью без конца. Человек лежит со сломанной ногой, про которую, похоже, и думать не думает, что не слишком характерно для немолодых людей, а душа и мысли её лишь с родным храмом. Мельком сказала про больницы, в которых лежала в последние годы.

Уже перестал надеяться свернуть её с этой одной темы – про храм. Лишь позже понял, что, не рассчитывая на долгий разговор со мной, она хотела успеть сказать самое важное.

Вдруг оказалось, что Алевтина Захаровна – одна из старейших читателей нашей газеты, выписывает её около тридцати лет. Не просто верный читатель – вернейший.

– В вашей газете мне нравится всё, – говорит. – Даже муж, Царствие ему Небесное, и то читал от начала до конца. У нас в деревне службы редко идут, проповеди нет, мы ничего не видим и не слышим, а у вас всё ново и интересно. Телевизор я не люблю смотреть, даже «Спас», только читать люблю. И вот начну то с первой странички, то с последней – и всё подряд. Как гостя дорогого ждёшь газету, в ящик заглядываешь, пришла ли. Потом как гостя дорогого встречаешь матушку «Веру», и всё там интересно, всё полезно. Начинаю читать тут же, у почтового ящика, «Цветок духовный» – не могу дождаться, когда вернусь в квартиру. Запомнилось про пуговку, которая спасла человека от ада. Елену Григорян очень люблю читать, про детей, и детям читаю. Поклон ей, Игорю Иванову, Михаилу Сизову. Дай Бог вам всем здоровья и сил!

В один день со Святителем

– Пока не забыла, расскажу, – продолжает Алевтина Захаровна. – Говорят, что чудес не бывает, а для меня бывают. Читаю в «Вере», что день рождения Святителя Николая 11 августа. Да что такое-то? Ошибка, может? Давай снова по буквам: «11 августа». А у меня тоже 11 августа! Сколько было удивления, сколько радости! Это случилось зимой, после Крещения, когда прочла. Дожила до 10 августа и на попутках поехала в Великорецкое. Там свой день рождения вместе со Святителем отметила в церкви. А года четыре последних в Горохово в этот день служба проходит. Там такой памятник стоит Святителю Николаю! Место благодатное, теперь туда езжу. Дорогу сделали, а то было не проехать, только пешком. Приезжают туда батюшка Иоанн Милюшин из Загарья, батюшка Андрей Дудин из Медян, батюшка Евгений Смирнов из Слободского и другие. Много лет на попутках езжу по святым вятским местам. Автобусы-то не везде ходят, да и не угадаешь – то рано, то поздно идут. Но попутки выручают. Все удивляются: «Как тебя садят?» Не знаю, с Божьей помощью.

Алевтина Захаровна появилась на свет в 1939 году. Было это в деревне Селезениха Зуевского района Кировской области. Вспоминает:

– Как война началась, мне было два года. Мужчин всех забрали, остались лишь женщины, которые работали в колхозе весь день, а ночью на станцию Ардаши возили хлеб. Когда окончила десять классов, хотела выучиться на учительницу, но вернулась в родную деревню по комсомольской путёвке – поднимать сельское хозяйство. Мне выделили подъёмные – пятьдесят килограммов зерна, но я их не стала получать, потому что как можно взять то, что не заработал. Работала дояркой, учётчиком, бригадиром. Не со всеми ладила. Вскопал механизатор пять гектаров, говорит: «Запиши семь». Но я так не могла делать, прости меня, Господи. Люди обижались, но я не могла. Была депутатом, секретарём сельсовета, потом назначали председателем профкома. Сильно отказывалась, но никто меня не слушал, что не могу. Нарушителей дисциплины осуждали на профкомах, но как я могла осуждать кого-то, если свой муж лежит дома пьяный. Тогда я и приняла решение сбежать из колхоза и от мужа. Если бы не эта работа, может, и осталась бы, терпела.

Убежать хотела давно – жизнь нормально не складывалась. А уйти-то некуда – пятеро детей. Муж говорил: «Уйдёшь – где найду, там и прихлопну». И убежала я подальше. В Кирове работы полно, а жилья нет. Но Господь вёл, вразумлял и наставлял. Моя соседка устроилась в селе Колково, и я в трудоустройстве спрашиваю: «Можно туда?» «Да, – отвечают, – там нужны рабочие и жильё предлагают».

Старший в то время школу окончил, в армию должны были забрать, второй сын в десятый класс пошёл, третий в Орлов поехал на механизатора учиться. Только дочка была ещё несамостоятельной, но я хотела устроиться и к себе её забрать.

Приехала в Колково, пришла к знакомой. Она посмеялась: «Аля, вы снова помиритесь и ты уедешь к мужу». «Нет, – говорю. – Ушла – значит, ушла». И моё слово твёрдым оказалось, не вернулась я в Селезениху. Забрала дочку, как устроилась, а потом и муж ко мне переехал. И мы с ним, знаете, прожили пятьдесят восемь лет. Пять лет, как его не стало.

– А зачем в Колково от него убегали, если снова вместе?

– Убежала, потому что невозможно было жить. Но он приехал и попросил прощения. Простила, приняла, и стали лучше жить, чем прежде. Бывало всякое, но сильно утихомирился. Господь вразумил.

«Дети мне сказали, что он Андрей»

– Вы сказали, что у вас было пятеро детей. А перечислили только четверых.

– Владимир, Алексей, Александр, Елена, Андрей. Андрей последним родился, в 1970 году, но Господь его первым призвал. Первых четверых я сама назвала, а кто младшего – не помню. Дети мне сказали, что он – Андрей. Родила его 13 декабря, в день Андрея Первозванного, но не знала этого, а дети тем более, но почему-то так получилось.

Стал он болеть, врачи сказали, что печень увеличена, потом в гематологии лечили. Но скончался он не из-за этого. Его хотели в больницу на месяц положить, и мы поехали 2 января в Киров. Но такая холодина была в электричке, что и сама замёрзла, а ребёнок ещё больше, началось двустороннее воспаление лёгких. Только врачи не сразу это поняли – кашляет и кашляет.

В ближайшее воскресенье приехала к нему на день, а он спрашивает: «Мама, ты можешь ко мне приехать на пять денёчков?» – «Андрей, нет. Если я на пять денёчков приеду, у нас денежек не будет. Как будем жить?» Он голову наклонил, сколько-то помолчал, потом говорит: «А на два денёчка можешь приехать?» Говорю: «Да, могу». Приехала с пятницы на субботу, весь день была с ним, а вечером ему стало плохо и его перевели в отделение лёгочной ткани, но было уже поздно. Тут же вечером, в Крещенский сочельник, он скончался.

Благодарна Господу Богу, что на глазах у меня умер. Если бы приехала, как обычно, в воскресенье, я бы его уже не застала и, наверное, не вынесла бы. Сердце бы не выдержало. Всю жизнь жалко всех: и своих, и чужих, и злых, и добрых. А тут свой ребёнок. Но то, что он был не один – до последних его минут я была рядом, разговаривали, – это принесло большое облегчение и меня спасло. Спасибо Господу и за это, и за то, что вразумил Он меня сына крестить. Меня-то саму какие-то бабушки в детстве крестили. И я в первый год, как Андрей стал болеть, решила, что его тоже надо. Пришла в Серафимовский храм, где меня спросили: «А ты сама крещёная?» – «Бабушки крестили». – «Это неполное крещение, вам нужно тоже креститься». И мы крестились с Андреем вместе. Там же, в Серафимовском, его и отпели.

– В моей жизни было много трудных моментов, – заплакала Алевтина Захаровна, – которые я пережила с Божьей помощью, в слезах и молитвах.

Начало воцерковления

Квартиру ей дали в деревянном доме, а на работу взяли дояркой. Не было ни вещей, ни трудовой книжки – удалось её получить позже, когда приехала дочка, а следом и муж. Старший сын ушёл в армию, второго уговорили окончить десятилетку в прежней школе – не дело было менять учителей перед выпуском. Когда в Колково узнали, кем она была прежде: не только председателем профкома, но и депутатом, поразились, конечно. Начали, как и на прежнем месте жительства, повышать: работала то учётчиком, то бригадиром.

Потом отправили в Вороново, что в Подольском районе под Москвой, учиться уходу за крупным рогатым скотом. Училась вместе с девушками-киргизками – там были люди со всей страны. Намечали съездить посмотреть мавзолей Ленина, но так и не съездили. Алевтина Захаровна удивляется:

– Была районным депутатом, дважды местным, но никто ни разу не предложил ни всерьёз, ни в шутку: «Вступай в партию». Ну и слава Богу. Последняя работа – принимала на складе и на пилораме заготовленный лес.

Называет это она «моей светской биографией», подразумевая, что была и церковная. По приезде в Колково как узнала, что километрах в двадцати, в Орлове, есть храм, обрадовалась:

– Стала ездить. Стою в храме, смотрю – все молятся, кланяются. Тогда поклоны какие были? Бабушки, Царствие им Небесное, на каждый возглас поклоны земные делали. Вижу, идёт к причастию много народу. А я всё понять не могла, что там батюшка даёт всем на ложечке. Никто ничего не говорит, а мне тоже хотелось, но я стеснялась спросить. Не знала, что делать. Как-то иду по левой стороне храма к алтарю, а женщина, что прислуживала, Анна, как меня схватит за левую руку, выше локтя, и говорит: «Стой! Куда идёшь? Херувимскую поют!» А я и не знала, что нельзя так делать, когда Херувимскую поют. Очень благодарна была Анне, что вразумила.

В другой раз иду по церкви, к иконам прикладываюсь, свечки ставлю. А один мужчина – Анатолием звали – сказал: «Сестра, подойди сюда». Потом: «Уже началась служба, читают часы. Нельзя ходить по храму, прикладываться к иконам и ставить свечи в это время. Надо стоять и слушать». «Как-то не получается», – говорю. А он: «Смотри, за тобой идут люди и то же самое делают. Но ты на чужие грехи не смотри – свои не твори». Сказал как отрубил, Царствие ему Небесное. С тех пор, как на службу приду, стою и молюсь со всеми. У Анатолия и его жены, которая в церкви прислуживала, мы с одной бабушкой-подружкой потом несколько раз ночевали – потому что если хочешь на вечернюю, а утром на литургию, то в Колково не успеваешь вернуться. Уже тогда я стала причащаться.

«Она у нас живая»

Так продолжалось не один год. Только смущало Алевтину Захаровну, что поговорить не с кем. Из орловского храма в другой перешла она вот почему. На Крещение воды ей не налили, сказали, мол, в полторашки – пластиковые бутылки – нельзя, только в стеклянные можно. А она и не знала. И домой не сбегать – до Колково путь неближний. Приехала домой, а там по телевизору показывают, как в Москве наливают в пластиковые бутылки. Разревелась – так обидно было. А потом стыдно стало: что же так расстроилась-то! Поехала в Чудиново, исповедалась, покаялась, утешилась, а в следующее воскресенье – снова в свой храм в Орлове. Но там её отругали, сказав, что в чудиновской церкви её видели.

– И горько мне стало, сердце больше не лежало ездить в Орлов, – говорит моя собеседница. Ни слова осуждения, почти виноватость, растерянность.

– В Чудиново с ночевом ездили, – вспоминает. – Познакомились с людьми. Вечером сидим, поговорим о вере. Там узнала про паломничества. Побывала в Дивеево, в Оптиной, у Преподобного Сергия и дважды у Матронушки.

У Матронушки вот какая история вышла. Приехала она из вятских краёв на автобусе с женщинами из Омутнинска, и пошли все вместе цветы покупать. А сколько цветков-то брать? По-народному, по-деревенскому – два цветка надо усопшему. И купили по два цветка. Очередь отстояли большую, а одна женщина Алевтине Захаровне говорит: «Вас что, двое?» – «Почему двое? Одна». – «А почему у вас два цветка?» – «Так усопшей. Матронушке». А женщина: «Она у нас не усопшая, она у нас живая». И так стыдно стало Алевтине Захаровне. «Что же делать?» – спрашивает. «Один цветок к иконе положи, а другой к раке». Так она и сделала.

Стала Алевтина Захаровна, как и все вятские воцерковлённые люди, в Великорецкий ход ходить.

– И там получила понятие, что дороже всего – литургия. Придёшь на утреннюю, которая служится у реки, и – стыд-то какой! – задом поворачиваешься к алтарю, чтобы в святом источнике воды набрать. Не знала, что важнее. Прости меня, Господи, грешную, – обидно и стыдно. На Великую один раз только прошла туда и назад полностью, а то всё по половине.

Половина – это около ста километров, трое суток по бездорожью, порой по колено в грязи, в холоде. Не всякий молодой осилит. Про ход вспоминает:

– Одна женщина сфотографировала закат – верхушки ёлок. А оказались куполами, и всем нам показывала на телефоне. Другая с иконкой пошла из дома почерневшей. А когда я её увидела, половина иконы освятилась – очистилась. Такие чудеса! А может, и не чудеса, просто так у Господа устроено. На Великой стояли однажды на службе под открытым небом. Небо голубое-голубое, ни облачка, а капельки сверху капают и капают, то одна, то другая. Люди лица поднимают – радуются.

«Как человека болящего, погибающего»

Лет двенадцать назад в Колково Николай Кузьмич Югатов задумал восстановить Ильинский храм, некогда огромный и прекрасный. Нашлись люди, которые его поддержали. Приехал из Чудиново благочинный отец Никодим (Полушкин), благословил. Сказал, что епархия помочь не сможет, нужно самим побеспокоиться, средства собрать. А значит, нужен казначей.

Церковь Ильи Пророка в Колково. Такой она была когда-то… (фото: sobory.ru)

…а так выглядит ныне (фото: Яндекс Карты)

Николай Кузьмич отказался, сказав, что недостаточно воцерковлённый человек, и тогда народ назвал одно имя – Алевтины Захаровны. Она отказывалась, но уговорили. «Чтобы разжечь костёр, – подбадривал их с Николаем Кузьмичом батюшка, – нужен опытный человек. А когда он разгорится, любой может подбрасывать хворост».

Опыта колковским, надо сказать, сильно не доставало, но что смогли – сделали. Поштукатурили – человек из заключения пришёл, помог, он был штукатуром-каменщиком. Пол настлали деревянный, окна поменяли. Иконы приобрели, алтарь обустроили. Думали с креста начать, деньги на который с трудом, но собрали. Заказали в Кирове мастеру. Но тут-то и растерялись, не зная, как быть дальше. Для креста нужен крепкий купол. Югатов, пока был помоложе, что сумел, сделал наверху, лесенку отремонтировал и кое-что другое. Но их огорошили, назвав сумму, – всему приходу год без пенсий нужно жить, чтобы столько собрать. До сих пор стоит храм незаконченный.

О болезнях своих Алевтина Захаровна только то и сказала, что сама виновата:

– Господь меня, наверное, вразумил тем, что я болеть начала, а потом ногу сломала. Помню, мама, когда я в школе училась, приехала из Кирова, где лежала в больнице, и рассказывала, как лечили, чем кормили: давали кашу манную, масло и яичко. А я ей: «Ой, мам, мне бы тоже полежать». Она: «Аля, дура ты, дура».

Мы тогда жили плохо. Хоть корову и держали, но молоко и масло отдавали государству. Как люди ели травяные лепёшки с примесью картошки и свёклы, я не застала. Или не помню. Но всё равно было небогато. Даже в школу меня отдали поздно – не в чем было ходить. Да и у всех так было. Муж мой три года в первый класс ходил, потому что пока можно босым бегать, бегал, а как снег пойдёт, ему и не в чем, дома сидел.

Оттого и сказала я глупые слова, что хочу поболеть. И видно, Господь семьдесят лет ждал моего покаяния, но не дождался, а потом исполнил мою необдуманную просьбу. Трижды лежала в больнице – наелась и каши манной, и масла, и яичек. Слава Богу за вразумление! Господь всё слышит, всё видит, всё знает, вразумляет, укрепляет и всё делает для моего покаяния и спасения.

Когда сломала ногу, уезжать из Колково не хотелось – от квартиры до храма 450 шагов, я измерила. Врач сказал: режим лежачий, но можно сидеть. А как печку топить, готовить, за домом присматривать? Пришлось уехать к дочке с зятем.

А по храму нашему, Ильинскому, душа болит и болит.

Вот что ещё расскажу. Была у дедушки книга не книга, а белые листы, сшитые дратвой, где на картинке была церковь нарисована. И так она мне нравилась, так любила её маленькой смотреть – не оторвёшься. И почему-то с тех пор всякую церкву люблю, до слёз жалко эти порушенные храмы, как человека болящего, погибающего, никому не нужного.

Хоть одной-то помочь мечтаю, нашей, Ильинской. Вокруг неё пройду то утром пораньше, когда никого нет, то вечером. Смотрю – рушится. Везде восстанавливают, только к нам никто не может приехать, чтобы помочь. Крышу бы сделать, крест поставить – и такой храм был бы! Эта церковь была освящена в тысячу восьмисотом году, и кто проезжает мимо, говорит: «Ой, какая у вас церковь красивая, хорошая!» Но нет помощи. Вы, может, нашли бы, поискали, чтобы кто помог восстановить: сам приехал или хотя бы каких средств отправил нанять мастера.

Вздыхает:

– Если что сможете, так ради Христа, с Божьей помощью, побеспокойтесь о нашем храме.

* * *

– Не допустил Господь совсем пасть грешной, – благодарит Алевтина Захаровна. – Слава Богу за скорбь и за радость, слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков, аминь. За всё благодарна, за свою судьбу. Вкратце я рассказала, да и всего не расскажешь, тут всей «Веры» не хватит. Но я чувствую, всегда Господь был со мной. Он вёл меня, испытывал, помогал. И за всё Ему спасибо!

– Спасибо за разговор!

– Ради Христа! – ясно и выстраданно отвечает Алевтина Захаровна.

Есть ли что лучшее на Русской земле, чем те женщины, кроткие, добрые, трудолюбивые, чьи души раскрываются перед Богом столь же доверчиво, как цветы перед солнечным светом?

Исполняя просьбу Алевтины Захаровны, созвонился с приходом в Колково и спросил, что делать, если кто-то захочет помочь. Вот два телефона Николая Кузьмича Югатова: +7 953 949-50-25 и +7 919 515-89-03.

А это номер карты для пожертвований – 2202 2019 7394 2226. Получатель – Исупова Елена Борисовна, ещё одна восстановительница Ильинского храма.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска