Храм свв. бесср. Космы и Дамиана, д. Гвоздно Гдовского р-на

По лесным дорогам

Об этой нашей русской загадке мы с Игорем заговорили, ещё когда подъезжали к Спицино, где потом встретились со священником Григорием Ивасенко («Не в брёвнах, а в рёбрах», № 929, август 2023 г.). Загадка-то в чём. Вот едем мы по лесной дороге – слева от нас дикая чаща, а справа за деревьями серебрится пустынная гладь Чудского озера. Такое чувство, что люди здесь никогда не жили. А ведь это Псковщина! Древняя земля Руси изначальной – это ведь здешние кривичи вместе с новгородскими словенами, чудью, племенами меря и весь пригласили Рюриковичей и основали Русское государство, в котором мы сейчас живём. Случись такое в Европе, то ехали бы мы сейчас не по тайге, а по густонаселённым городишкам с распаханной землёй между ними и небольшими рощицами, чудом сохранившимся от вырубки. Там исторические центры – средоточие жизни. А здесь как было при равноапостольной Ольге, супруге Игоря, сына Рюрика, так вроде бы и осталось. Более того, что-то даже исчезло, например нет уже Выбутово – родового села княгини Ольги. На его месте стоит лишь красивый древний храм и дачный посёлок. Как такое может быть?

После Спицино, что на берегу Чудского озера, поехали мы в Гвоздно – это на восток от озера, вглубь лесного массива. Впереди по главной дороге село Ямм и деревня Глушь, но сворачиваем с неё в сторону деревни Партизанской. Навигатор начинает шалить, достаю бумажную карту…

– Знаешь, Игорь, – вдруг вспомнив, возвращаюсь к нашим дорожным раздумьям, – недавно наткнулся я на старую топографическую карту окрестностей Новгорода и такие названия увидел: урочище Чёртово Болото и озеро Ящерово, деревеньки Холынья, Хохуль, Замленье, Чертовщина-Вейско. Будто там ящеры и лешие водились.

– Это что, рядом с городом?

– Да прям под его стенами! Представь, вот стоит Господин Великий Новгород с его древними крепостными стенами – центр цивилизации, а под боком за рекой начинается дикая хлябь, болотина, протоплазма, которую невозможно осушить, – даже на карте пугает, когда смотришь. С этой протоплазмой бороться бесполезно, остаётся только рядом жить. В Европе такого нет, а у нас есть. Может, поэтому мы с самого начала так настроились: не подчинять себе природу, а жить с тем, что Бог дал. И нет здесь аккуратных городков, потому что и цели такой не было – наводить везде ordnung, немецкий порядок.

– Так-то оно так, – отвечает Игорь, – но им же пойти некуда, тесно в Европе, поэтому и окультурили каждый клочок земли. А у нас пространства – где хочешь, там и живи. Та же Псковская область – по площади больше соседней Эстонии, а народу меньше.

Конечно, и здесь люди жили, строились. Большие были сёла до перестройки и реформ 90-х годов. Вот то же Гвоздно, куда мы едем. Готовясь к этой поездке, нашёл я в Интернете снимок 1912 года – освящение местного храма во имя Космы и Дамиана.

Освящение храма в Гвоздно 8 октября 1912 г.

Сколько народа там собралось! А храм какой огромный! И выстроен в древнерусском стиле приглашённым из столицы архитектором. Значит, богатое село было, со своей историей. А мы просто не знаем эту историю. Да и откуда? В Интернете, помимо этой фотографии и странички в «ВКонтакте», которую ведёт нынешний староста храма Тимофей Ксенев, почти ничего о Гвоздно я не нашёл. Впечатлил комментарий на страничке Гдовского музея истории края:

«Это довольно длинная и большая деревня в глухомани бывшего Полновского уезда, ныне Полновской волости. Приходилось ездить на картошку в 80-е годы. Ночевали в двухэтажном барском доме (детский дом). Вид из окна был как раз на храм. Ночью на погнутом кресте купола всегда сидел филин и ухал. Жутковато, но привыкли. А ещё вместо картошки бегали за грибами. Видели медведей, сосущих овёс, и старинные лесные погосты-кладбища с погрызанными человеческими костями. Дикие животные, вероятно, пировали. И кресты замшелые с деревянными крышами».

То есть ещё в 80-е годы это была «большая деревня». Позже мы узнаем, почему на храме крест был погнут и что тот двухэтажный дом был вовсе не «барский». А пока трясёмся по лесной дороге: проехали Партизанскую (здесь у нас уже и телефонная связь пропала), затем Атрубашку (деревенька так и называется – Атрубашка) и, не доезжая Заборовки, съехали на совсем уж узкую дорогу, где за деревней Замежничье и находится Гвоздно. «Там, за бором, за межой гвоздь забит – нам не чужой», – приходит на ум топонимическая считалочка. Въезжаем в деревню. Надо бы позвонить старосте храма по номеру телефона, который дал нам в Спицино отец Григорий, но ни МТС, ни Теле2 здесь не ловят. Останавливаемся. Ищу живых людей. Во дворике на огороде вижу женщину. Зовут её Любовь Николаевна.

– Тимофей Ксенев? Так его дом в Теребе, – отвечает она. – Это в километре за нашей деревней, там уж почти никого не осталось. И за Теребом в двух деревнях только пара человек живёт, дальше лесной тупик.

– А у вас – цивилизация, – шучу.

– Магазин в прошлом году закрыли, но приезжает автолавка. Жить-то можно, если бы не перебои со светом. Ближайшая к нам электроподстанция в лесу стоит, и просека с линией электропередачи заросла уже, деревья на провода падают. А лесхоз не даёт рубить, мол, разрешение сверху надо. Ну, я туда, наверх, письма пишу, но что толку. Говорят, обновлять линию надо, 15 километров проводов на это требуется, а бригаде в Ямме на сезон только 20 километров дают, им вообще не до нас. И люди здесь привыкли, что они брошенные.

– А как вы без электричества огород поливаете? Вижу, вон у вас скважина с насосом.

– Да как придётся. А вообще если засуха будет – ни грибов, ни ягод не уродится. И нечего людям будет сдать, чтобы денежный запас на зиму себе сформировать. Молодые, кто остался, наверное, воровать станут. А в целом народ здесь сложный, хуторской. До революции нормально жили, и никто в колхоз не хотел вступать, а заставили. Вот обида в людях и сидит.

– В храм вы ходите?

– Когда там мероприятия, то хожу. Раньше храм раз в году открывали, а теперь там Тимофей вкалывает, восстанавливает. И молебны бывают. Возможно, он и сейчас в храме.

Как понял, церковь находится в самом конце села, на выезде в Тереб. Чуть мимо не проехали, хотя она прям у дороги, – так обочина деревьями заросла. Там же, напротив, стоит двухэтажный дом с пустыми глазницами – тот самый, «барский», о котором в «ВК» прочитал. Ещё домик поменьше, тоже пустой, с полустёртой вывеской: «Гвоздненский медпункт». У каменной лестницы, ведущей наверх, к храму, приткнут мотоцикл. Повезло! Кто-то там есть.

Погнутый крест

Седобородый мужчина в серой курточке с надписью: «СПЕЦ. Для настоящих спецов» возился с болгаркой, шлифовальный диск менял. Знакомимся, говорю, что никак до него не дозвониться было.

Тимофей Викторович Ксенев

– А вы как думали! У нас тут как в русской сказке, – шутит Тимофей Викторович. – Надо было вам по Вотсапу звонить. Я же в храм вай-фай прокинул, вон на колокольне антенна белеется. Пришлось два дерева спилить, а то мешали прямой связи с моим домом, где роутер стоит. У меня простая, слабенькая сеть – «точка-точка».

– Со временем у вас как? Можем поговорить?

– Времени – море. Это вы в командировке, спешите, а мне-то уже спешить некуда. Хотя свои дела тоже есть, дома дочку оставил. Она сейчас спит, а я тут за ней подглядываю. Через видеокамеру.

– Ах вот зачем вам в храме Интернет! – понимаю наконец.

– Да, чтобы мог здесь работать и знать, как там у Катюши. Ей 24 года, но она недееспособная, инвалид, нужен постоянный контроль. А младшая дочка с моей сестрой в Анапу уехали, так что я теперь один.

– С вай-фаем вы здорово придумали. Техническое образование имеете? Или гуманитарий?

– И то и другое. Тридцать лет занимался театром – был там звукорежиссёром, потом техническим директором концертного зала. Это моя специфика: связь, звук, свет, постановочные технологии.

– А можно с самого начала? Вы родом откуда?

– Из Санкт-Петербурга. Родился на столетие Ленина – в 1970 году. А в 76-м родители в Теребе купили дом, поскольку у моего отчима жили здесь родственники. Он художником был и ещё раньше, в начале 50-х, приезжал сюда на этюды. В ту пору в храме службы велись. Закрыли его при Хрущёве, в 1961-м. Но ещё некоторое время здесь оставался диакон – он жил вон в том домике, где потом был медпункт. В храме сделали склад, затем ремонтную мастерскую для тракторов…

Запиликал телефон – кто-то позвонил Тимофею по Вотсапу. Переговорив, он глянул и в программу видеонаблюдения: на экранчике, укутанная белоснежным одеялом, спала девушка.

– Это Александр из Петербурга звонил, он иногда приезжает, помогает мне и акафисты читает… Так вот, рассказывали, что здесь, посреди храма в мраморном полу, была глубокая крещальная купель. А когда здесь стала мастерская, то трактористы приспособили её под ремонтную яму. Я помню её. В 76-м, когда мне было шесть лет, мастерскую уже тоже забросили, и я здесь лазил. В алтаре валялись всякие интересные механизмы, шестерни и стёкла от тракторов. И я эти стёкла там бил, в алтаре. Развлекался. Приезжали мы сюда с семьёй каждое лето. Когда стал постарше, дружил со студентами, которые были здесь на картошке, – они жили вон в том бывшем доме священника, двухэтажном.

– А я читал воспоминание одного из тех студентов, – говорю. – Он пишет, что на куполе храма был крест кривой и на нём по ночам сидел филин.

– Нет, крест не кривой был, он просто покривился в основании, причём не от времени… Пойдёмте его покажу.

У двери на лестницу, что ведёт на колокольню, стоит металлический крест. Целёхонький, только внизу крепёжные пластины погнуты.

У двери на лестницу, что ведёт на колокольню, стоит металлический крест

– В 60-е годы местные коммунисты зацепили крест на куполе тросом и трактором стали его стаскивать. И ничего у них не получилось, крест на месте остался. А сами они, как это и бывают, сгинули. Причём произошло это быстро, в течение нескольких лет. Одного задавило трактором, другой по пьяни в лесу уснул, и его загрызли волки. И так далее. В живых остался лишь один из участников свержения креста – он был самым молодым, просто помогал, трос тащил. Я его, Семёныча, хорошо помню. Он кинщиком работал, фильмы в клубе крутил, потому что в колхозе уже ни на что не годился: ногу сломал, в неё железный штифт вставили и она совсем не гнулась. Умудрялся как-то на велосипеде ездить, этак смешно подпрыгивая.

Что уж о них говорить, я и сам храм за святыню не считал. В восемнадцать лет со сверстниками пировал на колокольне, пили мы там ликёр «Vana Tallinn». Водку в гвоздненском сельпо почему-то не продавали, а этот сладкий бальзам из Эстонии ящиками привозили. В 89-м я женился, уже и с женой сюда на лето приезжал, но такая простая мысль – зайти в этот заброшенный храм и помолиться – даже в голову не приходила.

Крестили меня в 90-м году. Это была идея моего дяди, Георгия Алексеевича Корольчyка. Он народный артист России, много лет работает в театре Комиссаржевской и преподаёт в театральной академии. Смотрели фильм-сказку «Снежная королева» 1966-го года? Он там принца Клауса играл, который помогал Герде в поисках Кая. А известность получил после роли дьякона Победова в фильме «Плохой хороший человек». Снимался дядя в трёх десятках фильмов и, что интересно, в четырёх из них играл священнослужителя, а в фильме «Раскол» – иконописца Софония. И в церковь он ходил, знал ленинградских священников. И так устроил, что батюшка крестил меня на дому. Это ж ещё советское время было, и он опасался, как бы это не повредило моей карьере. Уже в наше время подошёл я в Спицино к отцу Григорию: «Батюшка, а меня ведь на дому крестили, в алтарь не заводили. Может, я недокрещённый?» Он посмеялся: «Тимофей, ты что, по алтарю не ходил у меня в храме?»

Ну, крестили тогда. И что? Только сейчас, задним умом, начинаю понимать, что Господь стучался ко мне, а я не слышал.

Только сейчас понимаю, что Господь стучался ко мне…

В 91-м устроился я работать в Александринский театр, в звукоцех. Осенью возвращаюсь с первых своих гастролей – и тут умирает бабушка по материнской линии, Елена Карловна Корольчук. Она наполовину немка, во время блокады Ленинграда её выслали в Заполярье, очень тяжёлая судьба у неё. Мне тогда и в голову не пришло, что надо бы помолиться за неё. И вот на сороковой день снится мне сон, который не сон – всё как в реальности.

Храм. Посередине стоит гроб. В нём лежит бабушка. Совершается отпевание. Я к тому времени на службах ни разу не бывал – меня ж дома крестили! – и ничего не знал. А тут отчётливо вижу: иконы кругом, всё убранство в деталях. И пение стихир при отпевании. Откуда, ничего этого я не знал! Мы пришли туда с мамой, она берёт цветы и начинает выкладывать их в гробу, в ногах. А я стою немножко в отдалении – и так всё красиво: иконы, свечи горят. Вдруг бабушка встаёт из гроба, вылезает из него, и на меня смотрит. А мама продолжает выкладывать цветы. Думаю: «Зачем цветы, бабушка-то живая». Она глянула на меня и ушла. А мама продолжает выкладывать цветы. После этого сна я очень долго сомневался, умерла ли бабушка. И ещё были моменты, которые тогда не принял на себя.

Знамения Господни

– А какие моменты? – прошу продолжить рассказ.

– Да разные. Поначалу мы с женой жили у моего родного отца на улице Металлистов, а потом переехали к маме на Петроградскую сторону, в художественную мастерскую, которая была на седьмом этаже шестиэтажного дома, то есть на чердаке. Однажды поднимаюсь туда, дверь открываю и вижу: на стене огромный, на всю стену, паук. В мастерской этой. Я как открыл, так и закрыл дверь – волосы дыбом поднялись! Открываю снова – огромный паук всё ещё там. Потом третий раз открыл дверь – его уже не было. Вот такие вещи происходили.

Разные знаки были, но всё шло, как говорится, мимо кассы – жизнь-то кипучая была, всё по гастролям разъезжал. И денег постоянно не хватало, об этом только и думал. У меня ведь как сложилось. После школы я поступал в Ленинградский институт точной механики и оптики, где мой дедушка, Алексей Георгиевич Корольчук, был профессором. Профильные предметы сдал на отлично, а на сочинении срезался. Дедушке ничего не сказал, пошёл работать слесарем в Радиевый институт имени Хлопина, который занимался радиоактивными материалами. Там за три года сделали из меня такого универсального слесаря – с металлом, пластиком, деревом могу делать практически всё. Сварщиком стал неплохим и мог машины ремонтировать, чем потом и подрабатывал в 90-е годы.

Сейчас на ремонте храма это всё пригодилось, а тогда досадовал: «И зачем мне рабочие навыки?» Очень хотелось в театр. Я ведь в творческой атмосфере рос. И вот с зарплаты слесаря в 220-250 рублей ушёл я в Александринский театр, который тогда назывался Пушкинским, на 40 рублей. Супругу свою Елену ещё раньше предупредил, когда женились: «У меня денег нет и не будет». Она, бедная, смирилась с этим и никогда меня не попрекала. Сама она окончила Технологический институт по специальности «снаряжение боеприпасов», но работала потом не по профилю – замдиректора магазина стройматериалов. Когда дочка родилась, сказал ей, чтобы уходила с работы, дома сидела. И ничего, прожили.

Катя родилась в 1999 году, с родовой травмой. С самого младенчества судороги и так далее – органическое поражение головного мозга, ДЦП. Весь прекрасный набор. Это был ещё один знак от Господа: «Ты это чего?! У тебя какое имя? Тимофей. То есть почитающий Бога. И что не почитаешь?» Но Тимофей – дурачок, ни фига не понял. Хотя уже возопил: «Господи, помоги!» Пытались дочку вылечить, и это дало какой-то результат, но незначительный. А надо было в церковь идти, бухнуться на колени и вымаливать.

Каждый год мы сюда приезжали, уже с дочкой. Как раз, в 99-м году, здесь организовалась община: полы в храме настелили, всё прибрали. Был энтузиазм, подъём. Но мы в этом участия не принимали.

Господь ждал. Целых десять лет. И понял, видимо, что с этим тупым, то есть со мной, надо что-то делать, потому что он вообще ничего не понимает. В 2009 году моя мама заболела онкологией и очень быстро, через год, ушла. Это тоже был знак, но я не смог его воспринять: супруга была беременна – и будущее рождение ребёнка всё заслонило. Даша родилась в 2010 году. Здоровый, милый ребёнок. Это было вторым рождением нашей семьи. И тогда же я стал интересоваться православием: стал читать Игнатия (Брянчанинова), прослушал все лекции профессора Осипова и так далее. Но в храм не ходил, потому что «всё знал». Пальчиком всем грозил, какой я умный, начитанный. Иногда, правда, возникал страх – я ведь знал уже, что без исповеди, причастия нет христианской жизни. Но дальше никуда не двигался.

В магию чисел я не верю, но вот интересное совпадение. День рождения у жены – 14 марта. Даша родилась 14 апреля. Зачата была 14 июля – очень хорошо помню тот день здесь, в Гвоздно. Почему-то проснулся рано утром, хотя я сова, поздно ложусь и встаю. Вышел на веранду – и вдруг раздалось: «Бам-м, бам-м». Колокол звонит. Думаю: «Надо пойти в храм». Почему? Не знаю. А я ещё спать хочу, встал-то случайно. И были сомнения, идти или нет. Решился. Прихожу сюда, вот здесь, около печки, встал. А рань ранняя. Мужчина с женщиной пол подметают. Как потом узнал, это был староста храма Костя со своей супругой. Он почему в колокол-то надумал звонить? – чтобы народ подошёл, помог храм к службе приготовить. Оказывается, в этот день, 14 июля, здесь престольный праздник, память святых бессребреников, врачевателей и чудотворцев Космы и Дамиана. А я продолжаю стоять, не зная, что делать. На церковной службе ведь до этого ни разу не бывал.

Приехал батюшка – кажется, тогда был отец Евгений. Началась исповедь, но я на неё не пошёл. Всю службу простоял около печки. Потом пошли все крест целовать, думаю: «Ну, это я же смогу». Подошёл к кресту, и батюшка мне говорит: «Вот Николай Угодник тоже приходил самый первый на богослужение». Потом трапеза была на хорах. Там и я был, о чём-то говорил. Потом вернулся домой. И в этот день была зачата Даша, это я точно знаю.

Это ведь тоже знак был, а я, деревянный, ничего не понимал. Родилась Дашенька, здоровая девочка, всё замечательно. Началось возрождение нашей семьи. А у меня театр, гастроли, реконструкция, новая сцена. Ещё, окончив колледж телевидения, преподавать там начал – весь в делах. Супруга же всё время с дочкой-инвалидом и с младенцем, очень тяжело ей было. Господь смотрел на меня и понял, наверное, что этого только кувалдой можно в чувство привести.

В 2017 году моя супруга заболела онкологией и в 2018-м умерла у меня на руках. Всё произошло быстро, в течение четырёх месяцев. Это был конец моей жизни, я тоже умер. Потому что мы с женой вместе были фактически всю жизнь: подружились, когда ей было 16, а мне 17 лет. И я из маминых тёплых рук плавно перешёл в руки супруги. И вообще не думал, что такое в принципе возможно – чтобы я один остался.

Но один, да не один – у меня двое детей на руках. Надо было жить. Ещё перед смертью жены, в марте, я вдруг почувствовал, что надо исповедаться. Ну всё, невмоготу уже, иначе случится что-то совсем уж страшное. А кому исповедоваться? Я же в храм не ходил. Хорошо, что моя сестра благодаря нашей маме была более воцерковлена. Звоню ей: «Сашка, мне надо!» И она даёт телефон отца Бориса Куприянова, который служил в посёлке Александровская под Петербургом. Он говорит: «Так срочно?» У него там подготовка к Пасхе, а тут какой-то незнакомец. «Да, срочно!» И там была первая моя исповедь: слёзы, сопли, ничего сказать не мог – он всё за меня говорил.

Знал, что надо причаститься и супруге. Она тоже была нецерковная – я же не привёл свою жену в храм, как должен был! Но вот как ей сказать, что перед смертью надо исповедаться? Это сейчас я могу кому-нибудь ляпнуть: «Ну что, скоро смерть». – «Какая смерть?!» – «Да обычная, все ведь умрём». А тогда для меня это было страшно, надо было выдавливать из себя. И вдруг супруга моя согласилась: «Да». Батюшку на дом помог пригласить мой дядя, который ходил в храм Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Оттуда, с другого конца города, приехал отец Виктор, исповедовал и причастил, сказал, что завтра приедет пособоровать. Но соборование не понадобилось: Господь словно ждал этого и в ту же ночь взял к Себе рабу Божью Елену. В мае мы её похоронили, а летом я с дочками приехал сюда, познакомился с отцом Григорием – и началось то, что должно было совершиться за двадцать лет до этого.

Акафист бессребреникам

Тимофей достал телефон и посмотрел, как там его дочь Катя. Она уже проснулась. Но время для продолжения его рассказа у нас ещё было.

– Родные вам помогают? – спрашиваю его.

– Мама и отчим умерли, родной отец ушёл два года назад. С тёщей отношения не заладились. Остались сестра и дядя. Но ему уже за семьдесят, а у сестры своя семья, дочь малая. Ничего, справляюсь. Тогда, в 2018-м, отец Григорий как-то подхватил нас, возил с Катей по святым местам. Потом назначил меня старостой. Прежде храм открывали только на престольный праздник – из деревни Безьва приезжал Костя с женой и детьми, косил вокруг, готовил храм к службе. А я, поскольку живу здесь всё лето, могу теперь потихоньку всё восстанавливать и, главное, молиться в храме.

Исповедь в храме Свв. Космы и Дамиана

Отец Григорий причащает в храме с. Гвоздно

Честно скажу, не сразу к молитве пришёл. Осенью в 2018-м вернулись мы в Петербург, и осень, зима, весна – всё это в страшной борьбе. Вечернее правило не мог читать, корчился прямо на полу – всего ломало, как наркомана. Но знал, что без этого не будет мне жизни, пропаду. Наступает суббота, внутри радость – вот завтра пойду на литургию! Встаю утром – и такая мысль: «Ну зачем в храм идти, что за бред?!» Но я приспособился. Вечером в субботу говорил себе: «На литургии буду, но причащаться и исповедоваться не стану. Просто в храм схожу». И чувствую – стало мне легко, спокойно сплю. Утром встаю – и опять: «Нет, не буду причащаться, так схожу просто, постою». Иду – и легко так, не камни ворочаю, свободно мне. Прихожу – и раз! – в очередь на исповедь. Опаньки! Поздняк им метаться! Так целый месяц бесов за нос водил, и они, глупые, на это велись. А потом отстали.

В итоге я понял, что Господь сюда меня поставил. Что Косма и Дамиан давно на меня глаз положили – когда я ещё мелким бил стёкла в алтаре. Ждали меня, как-то подталкивали.

Перед сороковым днём после кончины супруга пришла во сне – было так же, как с бабушкой, реальный такой сон. Сидим на кухне, она напротив меня, говорит: «Я тебя прощаю». А потом: «Запомни, что Даше нельзя есть вяленое мясо». Не понял я почему, но Даше потом сказал, и она вяленого не ест. Ещё сказала: «Молитесь». Что, собственно, я и делаю.

Помню, в 19-м году открываю я храм, чтобы подготовить его к 14 июля, престольному празднику. Захожу в алтарь и вижу… Там у нас стоял сваренный из труб семисвечник, грубоватый такой, но другой-то утвари не было. И вижу, что три лампады на нём стоят, а четыре на полу валяются. Окна закрыты, и храм был закрыт. Сами упасть не могли. Всё прибрал, звоню отцу Григорию, рассказываю, говорю: «Наверное, крысы завелись». Он: «Ну конечно! Знаем, что за крысы такие». «Ну, – думаю, – что делать?» Молиться надо.

Скачал на телефон акафист Косме и Дамиану, пришёл в храм с Дашей, а сестра дома осталась с Катей. И это был первый раз, когда читал здесь акафист нашим святым. Даше скучно стало, ушла. Читаю и на четвёртом кондаке чувствую, что надо закрыть дверь храмовую – вот должен пойти и закрыть! «Нет, не пойду, я же акафист читаю». Еле переборол это желание. Дочитал и пошёл домой. Сестра встречает, волосы дыбом, рассказывает. Когда я читал акафист, она в сенях мыла посуду и вдруг услышала, что за спиной начинают ходить мужики, что-то говорят, какое-то непонятное движение. Оглядывается – никого нет. Потом снова и снова. Я так понял, что чтением акафиста прогнал из храма тех, кто кидал лампадки. И они куда пришли? Ко мне домой. Звоню отцу Григорию: «Батюшка, надо срочно дом освящать!»

После этого я стал акафисты постоянно в храме читать. И знаете, всё как-то начало налаживаться. Митрополит Тихон (Шевкунов), когда стал нашим владыкой, пришёл в Псково-Печерский монастырь и увидел, что в гостинице для паломников на каждом этаже устроены церкви – с иконостасами, с дорогой утварью. Он приказал всё это разобрать и раздать нуждающимся храмам в епархии. Так у нас появились два маленьких иконостаса, из которого мы собрали один большой. Потом моя сестра Александра, художник, вырезала орнамент для Царских врат. Местные сделали резные киоты. Вот так всё стало благоукрашаться. С иконостасом очень помог зять бывшего старосты, Александр, – у него небольшой бизнес в Петербурге и приезжает иногда, помогает. Его брат Алексей храмовую дверь перевесил, люди помогают и крышу латать. Зимой здесь молиться невозможно было, а теперь с тепловой пушкой терпимо стало, по температуре в плюс пошли.

Перекрестившись, заходим в алтарь, Тимофей показывает на горнее место, где стоит архиерейский трон:

– Его я из Александринского театра привёз, он участвовал в одном из спектаклей режиссёра Воробьёва. Режиссёр уже покойный, и спектакль давно списан, а трон пригодился для дела. Вот так отовсюду собираем. Престол – нам его отец Григорий отдал, когда себе новый приобрёл. Под это дело решил я украсить алтарь, стены его покрасить. С детства помню, что своды в алтаре были нежно-голубого цвета. Говорю, мол, давайте весь алтарь таким выкрасим и ещё звёзды на сводах нарисуем. Всё из алтаря вынесли, подготовили стены. А Даша моя как раз купила синюю краску, чтобы покрасить себе качели. Беру её, начинаю красить и вижу, что слишком синяя. На глазок развожу белой краской. И вот она высохла, заносим в алтарь утварь и видим: цвет фона на выносной иконе Богородицы и выносном кресте в точности совпадает с цветом стен. Сами посмотрите…

Гляжу на выносную икону, прислонённую к стене, – да, будто одной краской покрашены.

– Вероятность такого совпадения по тону цвета просто мизерная, много нолей после запятой, – продолжает Тимофей. – Но это случилось! И вот из таких маленьких чудес вся моя жизнь теперь и состоит здесь, в Гвоздно. А когда на зиму в Петербург уезжаю, то словно жизнь останавливается – никаких значимых событий, бессмысленное всё.

– Вы один в храме молитесь или уже община собралась?

– Народ потихонечку подтягивается. С прошлого года два раза в неделю обязательно читаем акафист. Вчера был акафист Иоанну Кронштадтскому – и нас стояло пять человек. На Рождество было человек десять. На Крещение, на водосвятном молебне, побольше. А больше всего приходят на Троицкую родительскую субботу. Здесь же рядом большое кладбище. В один год я за день десять раз литию прочёл – люди же постоянно заходят. Говорю им писать записки с именами своих усопших сродственников и возглашать имена по ходу литии. Им так это понравилось! Некоторые просят и саму литию, и акафисты самолично читать. Особенно активна Галина, ей лет 60, здесь неподалёку живёт.

А в 2020 году здесь было целое столпотворение – когда впервые с 60-х годов в храме совершалась Пасхальная служба. Везде из-за пандемии были ограничения, а у нас – пожалуйста, власти далеко, только мы тут с Богом.

Возрождение

Выходим из храма на паперть, Тимофей показывает на икону святых Космы и Дамиана, которую он встроил в нишу на фасаде. А выше там висит баннер: «Христос Воскресе!».

Лестница к храму и баннер «Христос воскресе!» над входом

– С ним такая история была. Заказал я сразу два баннера – к Рождеству и к Пасхе. Приехали мы сюда на зимние каникулы, сварил я раму, повесил баннер, электрогирляндой украсил с фотоэлементом – когда вечереет, то зажигается, огоньками переливается, красиво так. Потом мы приехали на весенние каникулы. Звоню батюшке: «Каникулы заканчиваются, надо возвращаться. Можно я раньше времени пасхальный баннер повешу?» Он благословил. Повесил я пасхальный поверх рождественского, прихожу домой, а около крыльца меня встречает… сейчас покажу.

Тимофей находит в телефоне видеозапись, на экранчике – снегирь с ярко-красной грудкой, цвета Пасхи. «У тебя что-то болит или ты просто прилетел засвидетельствовать своё почтение?» – слышится ласковый голос Тимофея за кадром. Снегирь смотрит, не улетает. Тимофей погладил его по головке, а он даже не испугался. «Ах ты, хорошая птица!» Слышится голос Даши: «Мне кажется, сейчас улетит, пап». Нет, не улетает, забрался на руку и сидит. Собака прибежала, стала лаять. «Ой, какая ты у меня красивая птица. Ой, там Дик лает, а ты не боишься». Дочка протянула руку, захотела погладить, и снегирь вспорхнул – присоединился к стайке других снегирей. И они улетели. А чего прилетали? «Христос воскресе» засвидетельствовать.

К нам подошёл Игорь, который всё это время фотографировал окрестности. Он тоже видео посмотрел, сказал:

– А знаете, у вас тут птичье царство. Лежал я на траве, слушал пение птиц и насчитал не меньше пятнадцати разных голосов. Симфония!

– Здесь и зимой хорошо, – отвечает староста. – Я бы отсюда в город совсем не уезжал. Но дочка в школе учится.

– Земля здесь древняя, а народа мало живёт.

– Это сейчас мало, а раньше жизнь кипела. Вы, когда ехали, заметили, что под песком на дороге брусчатка лежит? Здесь, в Гвоздно, как в Петербурге, улицы мощёные были.

– И люди богатые жили? – спрашивает Игорь. – Ходил я у вас по кладбищу и видел могилу 1877 года, разобрал слова на старом надгробии: «Голенищева-Кутузова».

– Да, мы над ним новый крест поставили. А похоронена там баронесса Мария Павловна Корф, дочь военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга графа Голенищева-Кутузова. Его, боевого генерала, героя войны 1812 года, кстати сказать, на этот пост поставили после убийства декабристами генерал-губернатора Милорадовича, он же и расследовал тот заговор.

Крест и камень над могилой баронессы Корф

А вообще Кутузовы – это древний новгородский и псковский род, они произошли от выехавшего в XIII веке из Пруссии Гавриила, от которого потом появились потомки с прозвищами Кутуз и Голенище. А в наших краях было имение у Марии Павловны. От него, правда, и следа не осталось. А храм почти сохранился, на постройку которого она средства свои пожертвовала. Почему «почти»? Он сгорел, но стены не порушились, и архитектор Аплаксин пристроил к ним другие стены, расширив постройку. Деньги на это выделил сам император Николай II, когда местные крестьяне обратились к царю за помощью. А прежде на этом месте стояла деревянная церковь, деревня-то очень старинная.

Бывший дом священника напротив храма в Гвоздно

– А вы не пытались найти деньги, чтобы всё отреставрировать?

– Ещё до меня пробовали это дело монетизировать: заказали в городе кружки и магнитики на холодильники с изображением храма. Он же красивый, да и архитектор известный – Андрей Петрович Аплаксин. В Петербурге на Большом Сампсониевском проспекте, наверное, видели подворье Кашинского Сретенского монастыря с церковью Святой Анны Кашинской, в таком древнерусском стиле, – так это один из немногих храмов Аплаксина, которые до наших дней сохранились.

Архитектор Андрей Петрович Аплаксин

И вообще на имени самого Аплаксина – интересного русского архитектора, инженера, художника, археолога, историка русской архитектуры и литератора – можно было бы неплохо заработать. Но дело не пошло. И я понимаю почему – храм-то во имя Космы и Дамиана, а они бессребреники. Тут другой подход нужен. Молиться надо.

– Как думаете, деревня ваша возродится?

– Знаете, как только местные присоединились и мы начали вместе акафисты читать, всё пошло к лучшему. Народу здесь мало осталось – в трёх наших деревнях, Замежничье, Гвоздно и Тереб, зимой только тридцать домов обитаемы. Но много дачников наехало. И работа для местных появилась – организовали тут крестьянскую артель, всех мужиков трудоустроили, покупают линию по выращиванию бройлеров, чтобы тут же в вакуумные упаковки закатывать и в город поставлять. Магазин, который Гдовское райпо закрыло, они выкупили, чтобы заново открыть.

И у меня тоже планы – собираюсь в нынешнем году вон тот домик, сторожку дьякона, в которой медпункт располагался, к храму приписать. Его вполне по силам отремонтировать, там и печка целая стоит, хорошая. В этом доме можно будет поселить рабочих, когда реставрация храма начнётся. В нём и батюшка может ночевать – и тогда удобно будет у нас вечерню служить. А может, мечтаю, к нам захочет какой-нибудь иеромонах приехать и спасаться. Или, может, приедет престарелый батюшка, у которого матушка скончалась, а дети выросли. Здесь хорошо молиться, и жильё вам – вот, пожалуйста.

– Да, несправедливо, что такой красивый храм где-то в глуши стоит, без священника, – соглашаюсь.

– А здесь не будет никакой глуши! Вот вы сейчас ехали по дороге и свернули направо, на Гвоздно. Так вот эту дорогу до поворота ещё в советское время собирались асфальтировать, потому что там стратегическое направление, на Струги Красные. И в наше время к этому плану вернулись, уже тендер на строительные работы проведён, за деревней Безьва большой мост построили, этим летом должны начать класть асфальт. То есть до нас останется только восемь километров грунтовки. И я там, на повороте, собираюсь повесить указатель на храм в Гвоздно – с его красивым изображением. Транспортный трафик увеличится, и к нам станут заезжать. А потом, возможно, и через нас главная дорога пройдёт.

– Так у вас же лесной тупик, – говорю. – Мне сказали, что за Теребом никто почти не живёт.

– А старая-то дорога там осталась, и по ней можно сэкономить в пути, выезжая на трассу в Санкт-Петербург. Будут дороги – и древняя эта земля получит вторую жизнь.

Прощаемся с Тимофеем – нам надо ехать дальше. Крещусь на храм с большим баннером: «Христос воскресе!». Когда мы с Ним, то всё во благо и смерти нет.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска