Городской и сельский

В деревню Спицино, что на берегу Чудского озера в Псковской области, мы с коллегой Игорем Ивановым ехали со стороны Петербурга. Дорога становилась всё хуже и хуже, так что машину сильно покачивало. Минуем деревню Замогилье. Как ни странно, сотовая связь здесь ещё действует, и справляюсь в Интернете, что за название такое. Оказывается, здесь где-то есть курганный могильник XI века, а с какой стороны – не сказано. Но понятно, что древние переселенцы двигались не со стороны Петербурга, которого тогда не было, а с юга – от Пскова.

Древняя и благословенная земля. За окошком проплывают бесконечные боры. Выйдешь из машины – и такой здоровый сосновый дух, прям хочется напитаться этим живительным благоуханием. А за бором – песчаные пляжи огромного, как море, Чудского озера. Живи и радуйся. Да только в Замогилье этом, судя по справке, живут всего 53 человека. Не намного больше и в волостном центре, в деревне Спицино, – около сотни постоянных жителей. Въезжаем в Спицино. Деревянные избы растянулись на километр вдоль озёрного берега. Напротив здания администрации – огромное кладбище, именуемое здесь погостом Рудница, по названию прежней деревни, которая слилась со Спицино. Посреди кладбища – чудо из чудес: храм с белоснежными стенами. Он словно бы живой: вот расправляет плечи и поворачивается к нам звонницей с двумя глазницами. Как-то естественно сочетаются в нём симметрия и асимметрия, чего не бывает в неорганической природе. И вправду живой!

– Хорошо отреставрировали, будто новый, – говорю вслух. Храм-то явно древний, такие в Пскове стоят, век примерно пятнадцатый. Хотя что-то в нём видится необычное… Неужели новострой?

Звоним местному батюшке, номер телефона которого дал нам давний подписчик «Веры», мол, обязательно познакомьтесь с отцом Григорием Ивасенко, не пожалеете. Мы его не знаем, и он нас не знает, а вот приехали, нежданные гости. Батюшка ответил, подсказал, как найти его дом в деревне.

– Так вы из «Веры»? – встретил он нас у калитки. – Знаю вашу газету, да и в ваших краях бывал. Служил срочку на Печоре, зэков охранял.

– Тяжёлая, видно, служба была? – говорю.

– Да, мрачноватая. Тем и спасался, что письма писал.

– Могли бы писателем стать, – шучу. – Вот Довлатов тоже в Коми на зоне служил и, как говорил о нём поэт Бродский, вернулся оттуда «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде».

Смеёмся. Батюшка отнекивается:

– Да какие уж рассказы. Тут проза жизни, я ведь с этими заключёнными всю жизнь вожусь. Здесь тоже есть колония строгого режима, постоянно туда езжу, исповедую, помогаю чем могу после освобождения.

– И как на ваш взгляд, что-то изменилось в системе ИТУ с советских времён?

– Конечно. У нас в ИК-4 заключённым разрешили храм построить. И Особого отдела уже нет. А в 1987-м, когда я служил, интересные вещи происходили. Особист переписку мою перлюстрировал и выговаривал, почему мой отец из Евангелия цитирует. И даже к цитате из романа Бунина «Жизнь Арсеньева» привязался – антисоветчину там нашёл. А уж какой скандал был, когда моя сестра Елена из Москвы посылкой Евангелие прислала!

– После армии вы и решили стать священником?

– Время было такое – тысячелетие Крещения Руси, духовный подъём. Но пройдёмте, что в дверях-то стоять…

Чаёвничать нам накрыла столик под навесом батюшкина сестра Елена – та самая, что присылала ему Евангелие в армию. Как позже узнал, она художник и деньги от проданных картин жертвовала на строительство Петропавловского храма, который мы видели на кладбище. Как ни удивительно, но он и вправду не древний, а только-только построен и готов к освящению. В семье батюшки почти все художники, реставраторы, искусствоведы: и вторая его сестра, Александра, и мама, и отец. Все они, кроме отца, собрались нынче в Спицино, приехав из Москвы да Петербурга. И дедушка с бабушкой тоже здесь, лежат на погосте у храма.

– Вот вы за писательство стали говорить, – напомнил отец Григорий. – Членом Союза писателей был мой дед – Сергей Алексеевич Воронин. И у меня такая метафора сложилась: дед оставил о себе память в слове, отец – в красках, ну а я – в камне. Но этот камень всё-таки живой, не просто здание. Вот некоторые спрашивают, почему мы так долго новый храм строили. А за это время, за двадцать два года, пока я служил в старом деревянном здании, перестроенном в церковь, у нас приход родился. На первом месте люди, а потом уж стены. Известно же: храм не в брёвнах, а рёбрах. Начиналось с трёх бабушек, а теперь актив у нас в полсотни человек. И что радует, мужчин на приходе не меньше, чем женщин.

– Все местные?

– Нет, большинство из Пскова и Питера. У кого-то здесь родовой дом, а кто-то купил дом под дачу. Некоторые поселяются на постоянку. Хотя всякое бывает. Один человек, будучи в заключении, планы строил: вот вый­ду на свободу, найду себе батюшку в деревне, поселюсь рядом и спасаться буду. Вышел, приехал с женой, поселился. Потом не выдержал, уехал, а жена здесь осталась. Мечтатель оказался. Там, в заключении, много таких, которые письма пишут прям апостольские: «Благодать и мир да будут с вами». А как освободятся – всё на круги своя.

– А вы здесь с какого времени?

– С 1998 года. До этого шесть лет служил в нашем райцентре, в Гдове. Это удивительный город, Татищев писал о нём: «Гдов, ныне Вдов, город весьма древний, мнят, яко и Изборск, до построения Плескова (Пскова. – Ред.) был, мнят, якобы оной во вдовстве дан был княгине великой Ольге, отчего он Вдов, или Вдовий, назван». Там была знаменитая крепость, которая стояла на пути немецких, шведских и польских завоевателей, а в крепости стоял храм. Вот на его месте отец Михаил Жиночин ещё в советское время, к 1988 году, построил первый храм в честь Державной иконы Божией Матери. Ну а я был у него вторым священником. К сожалению, в 2009-м он почил, но я продолжаю дружить с его вдовой, матушкой Мариной.

– У нас была большая публикация об отце Михаиле («Наша вера радостная!», № 637, июнь 2011 г.), – вспоминаю. – Написал её давний друг редакции Валерий Фатеев. И ещё была публикация в 2007 году, как он ездил с отцом Михаилом на остров Залит. Примечательно, что Валерий Александрович, петербуржец, всё лето проводил в ваших краях, в Гдовском районе, купив здесь домик. Эта земля всё-таки притягивает людей?

– Наверное. Я тоже питерский, но мне-то было предопределено здесь поселиться. Эти места очень любил мой отец, ещё в 1973 году он выбрал место для домика в Спицино, и мы с сёстрами каждые каникулы проводили здесь.

– То есть вы всё-таки местный? А деревенские признали своим?

– Деревенским батюшкой, с пирогами и пчёлами, я не стал. Фактически у нас городской приход в сельской местности.

– Но огородик-то у вас есть?

– Да смешной. Поначалу всё было: и парники, и куры, но в какой-то момент стал не успевать. Надо быть очень привязанным к земле, чтобы сочетать. И что значит «признать своим»? Священник должен быть прозрачен для прихожан – в том смысле, что не к нему едут, а к Богу. А так-то, конечно, «свой», хотя бы через деда. В Спицино библиотека носит его имя и есть музей писателя Воронина – там рукописи, пишущая машинка, его портреты, написанные моим отцом. Так что мы не с Луны сюда упали, это наша земля.

Связь времён

Позже я поинтересовался творчеством Сергея Воронина. Уроженец Ярославской губернии, он много писал о крестьянах. Один его роман называется «На своей земле» – о том, как на Карельском перешейке русские люди поднимали колхоз. Есть повести и рассказы и о рабочих, учителях, геологах. Сам он в юности, с 1937 года, участвовал в изыскательских партиях на Дальнем Востоке, Урале и Кавказе. После войны работал в ленинградской газете «Смена», затем возглавлял журнал «Нева». В 90-м подписал «Письмо 74-х», обращённое к Верховному Совету СССР и делегатам XXVIII съезда КПСС, с требованием остановить русофобскую политику в СМИ и переписывание истории России в угоду западным «друзьям». Патриот своей Родины, он видел, что душа народа – в русской деревне. И типичный сюжет: в фильме «До будущей весны», снятом по его сценарию, в котором играл Иннокентий Смоктуновский, девушка из города едет в деревню, чтобы на время забыть городские невзгоды, да так там и остаётся, осознав, что здесь она «своя». Сценарий был написан ещё до того, как сам писатель фактически поселился в деревне Спицино.

Дело было уже к ночи, и отец Григорий предложил нам переночевать неподалёку, на базе отдыха «Тридевятое царство»:

– Меня там знают, поэтому поселитесь бесплатно. Как-то знакомого протоиерея туда устраивал, и он пошутил: «Что за царство такое тридевятое? Лучше бы в Царство Небесное». Но там неплохо, сами увидите.

Действительно, устроились мы хорошо – в домике на берегу Чудского озера. Настоящий курорт в сосновом бору, с шезлонгами на песчаном пляже. И чего люди едут в Турцию, когда у нас самих есть такие замечательные места?

Следующим утром батюшка был занят на требах.

– Я ведь накануне уезжал в город, – посетовал он, когда мы вновь встретились, – вот возвращаюсь, и два отпевания в один день. И всегда так, будто люди специально ждут. Так что здесь я на своём месте.

– У вас же не один приход?

– Ещё храм в колонии, о котором я говорил, а также в деревнях Гвоздно и Ямм, где нам с барского плеча дали в пользование пришедшую в негодность бывшую столовую, построенную ещё в 1960-х. Но сейчас её не узнать, полностью в храм перестроили.

– А здесь церковь раньше была?

– Да, Первоверховных апостолов Петра и Павла. Пётр ведь был рыбаком, поэтому так и освятили, на берегу Чудского озера. Как пишут историки, она стояла здесь ещё в XV веке, а может, и раньше. На её месте в 1887 году протоиерей Пётр Волоко­славский возвёл каменный храм. Он был из священнической семьи, история которой уходит в глубь времён. Был такой погост Волокославский на территории нынешнего Бокситогорского района, который в древности назывался Погост Никольский Волок Готслав, и о нём в писцовой книге за 1495 год записано: «На погосте церковь Велики Никола, поп Федот да его дети Платонко да Филатко, сеют ржы 3 коробьи, сена косят 20 копен». Возможно, от этого попа Федота и пошёл его род. Сам он родился в Вытегре, а братья его – в Пудожском уезде. Трое стали священниками, а четвёртый служил дьяконом. В 37-м их забрали чекисты и расстреляли, в том числе и отца Петра. Остался жив только один из братьев – он как служил в Шувалово-Озерки в храме Спаса Нерукотворного, который в советское время не закрывали, так и продолжал служить до самой старости, и похоронен там же, на церковном погосте.

– Тесен наш Русский Север! – удивляюсь. – Я ведь бродил по тому кладбищу, искал могилу своего земляка, полярного исследователя капитана Воронина, памятник которому в Беломорске стоит. Получается, этот Волокославский служил в те времена, когда поэт Блок приходил к Спасскому храму на берег озера и написал:

Лишь озеро молчит, влача туманы,
Но явственно на нём отражены
И я, и все союзники мои:
Ночь белая, и Бог, и твердь, и сосны…

– Об этом священнике известно немного. Да и об отце Петре я мало что знал, пока случайно под Петербургом, в Левашово, не встретил его внучку. Как вы знаете, в лесу в Левашово было место расстрелов, и предполагается, что братья Волокославские похоронены там. Внучка Людмила Ивановна Чернявская хорошо помнит, как её, семилетнюю девочку, возили к деду в Спицино: сначала на поезде до станции Ямм, потом на телеге. В середине 30-х она прожила здесь почти год. Рассказывает, что быт её деда, потомственного священника, был очень скромным, прямо-таки аскетическим. Его семья снимала в Спицино часть одноэтажного дома, где все спали на лавках и на полу. Когда приезжали гости, то отмыкали дверь за печкой в ещё одну комнату, а когда те уезжали, комнату закрывали, и она стояла пустая. Стол был простой, без скатерти. Постоянно со своими заботами в дом заходили прихожане, и священник их принимал. В 1935-м отца Петра с матушкой из дома выселили, сославшись на нужды колхоза, и пришлось им жить в соседней деревне, а на службы ходить за три километра. Отцу Петру было уже тогда под 70 лет. Когда чекисты за ним пришли в декабре 37-го, он болел воспалением лёгких, но батюшку, полуживого, всё равно увезли на санях. Его прихожанка написала потом в письме, что в тот день на дворе стоял мороз, мела позёмка. И Людмила Ивановна всю жизнь думала, что дедушка умер в пути. Только в 2010 году из Мартиролога узнала, что его расстреляли.

– Людмила Ивановна на освящение нового храма приедет?

– Надеюсь, здоровье ей позволит. Но у нас в деревне ещё одна внучка есть – старосты храма, которого забрали тогда вместе с отцом Петром. Слава Богу, жива-здорова, ходит к нам на службы.

– А что с храмом потом произошло?

– Во время войны здесь были бои, и частично его разрушили. Тогда вся деревня была сожжена, и после понадобились кирпичи, чтобы печи хотя бы сложить. Так что церковь разобрали, и здесь у многих русские печи до сих пор целы – из крепких старинных кирпичей, с клеймом гдовских мастеров. А на месте храма остался только холмик, поросший кустарником. Поначалу-то я не собирался его восстанавливать – служил в бывшем приходском доме, затем, после пожара, в другом здании. Поехал за советом на остров Залит к отцу Николаю, он и говорит: «Строй храм на старом камушке». Что за камушек такой? Пригласил я команду археологов, которая ещё в Гдове у отца Михаила Жиночина работала. Стали мы этот холмик раскапывать и нашли фундамент храма. Копнули в сторону – а там каменная кладка. Оказалось, что фундамент стоит на огромной платформе из булыжников, так что тут вообще небоскрёб можно строить. Как понимаю, отец Пётр учёл, что место рядом с озером, почва песчаная, и решил перестраховаться – чтобы храм сотни лет стоял и вода его не подмыла. Вот на этом основании мы и начали строить. Правда, наш храм поменьше будет – тот вмещал 500 человек, а сейчас только 200.

– Ещё что-нибудь археологи нашли?

– Полурасплавленные фрагменты красивых подсвечников и полкопейки 1914 года. Всё остальное вынесли до нас. Говорили, что там есть подвал и в нём церковные ценности. Но никакого подвала не оказалось.

От самого сердца

– Гдовская земля имеет своих святых? – спрашиваю батюшку.

– Вы имеете в виду древних, не новомучеников? У нас очень почитается святой Иларион Гдовский. Он был учеником преподобного Евфросина Псковского, основателя Трёхсвятительского Елеазарова монастыря. В 1460 году он удалился в дремучий Сороковый бор близ Чудского озера. Как написано в житии, питался травами и кореньями, очищая ум духовным созерцанием и пребывая в неустанной борьбе с невидимыми духами. В дупле дерева устроил себе часовенку, где можно было молиться, только согнувшись, в постоянном поклоне, и там проводил целые дни. Кусок этой сосны с дуплом сохранился до наших дней – он выставлен в часовне у Покровской церкви, на месте основанного им Княже-Озерского Покровского монастыря. Там же под спудом его мощи.

Ну и другие псковские святые особо чтимы, в том числе равноапостольная Ольга, которая была родом из Плескова, то есть нынешнего Пскова. Позже в храме я покажу вам удивительную икону. История такая. В Москве умерла одна женщина по имени Ольга. Было ей 32 года, и ничем она не болела. Родители православные, и каким-то образом они вышли на меня: «Хотим через вас почтить память дочки – заказать икону её небесной покровительницы, святой княгини Ольги». Я обрадовался, но думаю: «Как святая благоверная княгиня связана с нашим Спицино?» Да никак. Звоню отцу Олегу в Ильинский храм на погосте Выбуты, где княгиня родилась, мол, вот хотят икону заказать и поместить в храм. Отвечают: «У нас икон много, куда ещё больше». «Ну, – думаю, – мой час настал!»

Родители покойной передали деньги, и стал я искать иконописца. И через свою тётку, художницу, нахожу его. Оказалось, что иконописец – женщина и зовут её Ольга. А мужа её, который доску для иконы сделал, зовут Игорь, как и мужа святой княгини. И вот на помин души Ольги другая Ольга пишет икону Ольги. И получилась она замечательно, светлый такой образ, наши прихожане часто перед ним молятся.

Икона св. Ольги, написанная Ольгой

– Вы говорили, что ваш приход создавался одновременно с постройкой храма, – напоминаю отцу Григорию. – Общее дело, да, объединяет людей. А ещё что? Священническая проповедь в наше время что-то значит?

– Думаю, да. Если она не по писаному, а от сердца. Помните у Пушкина: «Глаголом жги сердца людей». Но тут, во-первых, надо иметь огниво, чтобы жечь. А во-вторых, уметь эти глаголы находить. Вопрос с проповедью очень многосторонний и сложный на самом деле. Какие-то цитаты на листочки я записываю, но всегда говорю от себя и стараюсь связать с нашим временем, с этим местом, с этими людьми. Надо смотреть, какая аудитория. Страшно, когда человек с академическим образованием, а у него бабушки там. Вот это беда. Мне-то проще, в академиях не учился, до принятия сана музыкантом был, играл на фортепиано – знаю, что такое отклик слушателей. Всё должно строиться на диалоге – не в буквальном смысле, а когда видишь глаза слушателя и отвечаешь им. Так же и со службой в современных приходах. Литургия – это ведь тоже диалог. А люди стоят наособицу, ничего не понимают. Как сделать, чтобы они жили богослужением вместе с клиром? Сейчас это сложно. Вот пытаюсь сделать службу доходчивее: какие-то части Минеи или Октоиха как бы наружу вытаскиваю, чётче их проговариваю.

– Идею перевести службу на русский язык вы не поддерживаете?

– Нет. По-русски прочитывать, думаю, можно апостольские послания или какие-то ветхозаветные тексты – то, что в огласительной части службы. А литургию верных, сакральную часть, трогать нельзя.

– А ещё как ваш приход объединялся? Общие трапезы проводите?

– После службы – обязательно. Ездим и в паломничества, да и просто на природу с детьми. Беседы у костра, солдатская каша, игры разные. Ещё спортивные соревнования проводим.

– Наверное, есть предел такому общению, чтобы священник не стал запанибрата?

– Однажды на пикнике дети прихожан меня к дереву верёвками привязали: они были индейцами, а я – «бледнолицым». Но от этого, знаете, уважительное отношение к священническому сану никак не страдает. Напротив, только укрепляется – на контрасте: вот есть человеческое, а есть церковное. Представьте, если бы я постоянно ходил этаким недосягаемым левитом, облачённым в святость сана, и при этом все бы видели, что человеческого-то вовсе не чужд – люди же не ангелы. Что бы получилось? Дискредитация сана. А надо разделять: здесь ты священник, а здесь такой же, как и все. Это как раз в православной традиции. Помните, про попа Федота с детьми я цитировал: «сеют ржы 3 коробьи, сена косят 20 копен». В старину священники трудились наравне с другими крестьянами, и от этого никак не страдала святость сана.

Живая церковь

От дома священника идём в новопостроенный храм. Отец Григорий рассказывает:

– Вот после благословения старца Николая Гурьянова всё и началось. Сначала появился простенький проект – его предложил нам человек из местной администрации, который давно уже хотел храм построить. Но человек он далёкий от искусства, просто честный труженик, в зодчестве мало что понимал – и проект я не принял. Тут моя сестра Елена познакомилась с преподавателем МГУ Алексеем Расторгуевым, влюблённым во Псковщину. На тот момент у него были какие-то средства, картины старинные, и он был готов заплатить за хороший проект «в псковском ключе». Вышли мы на псковского архитектора Андрея Лебедева, и маховик закрутился.

– Решили новый проект делать, а не восстанавливать в прежнем виде?

– Прежний Петропавловский храм, построенный в XIX веке, ничем особо не отличался – функциональный был, в духе той синодальной поры. Надо сказать, что древние новгородские и псковские храмы были тоже функциональны, всё в них до мелочей продумано, но имеется и своя изю­минка. Во-первых, это живая такая асимметрия. Вот смотрите, – батюшка показывает на звонницу храма, к которому мы уже вплотную подошли, – звонница не прямая, а сужается кверху. И переходы, закуточки всякие – всё это псковское. И ещё обмазка…

– Обмазка?

– Посмотрите, стены у храма не ровные, а слегка бугристые. Мы их не штукатурили, как обычно делается, и шпателем не ровняли, а просто набрасывали известь и руками разглаживали – как в древности. От этого стены кажутся такими природными, живыми.

– Брали за образец какой-то древний храм?

– Некоторые элементы, например, у нас отсылают к церкви Воскресения Христова со Стадища, что стоит во Пскове с XVI века. Но храм наш – единственный в своём роде. Когда строили, то постоянно правки вносили, почему так стройка и затянулась. Вот трапезная – первоначально в проекте её не было, но вдруг увидели, что чего-то не хватает, какой-то завершённости, и она появилась. Внутри тоже много своего, современного. Металлические стяжки, обычные для псковских храмов, мы в стенах скрыли, и они не тянутся через внутренний объём. И полы у нас тёплые, по современной технологии. Между тем известный искусствовед Тамара Васильевна Шулакова ввела наш храм в ряд, так сказать, памятников псковского зодчества. То есть мы ничем не погрешили против устоявшегося стиля.

– Сейчас многие строят в русском стиле, – замечаю.

– Тут надо различать неорусский и псевдорусский стили. Бывает, такого налепят, да ещё с использованием бетона! В 90-е годы это было как-то оправдано, требовалось быстро строить. А мы не спешили и по старинке кирпичи клали – не с цементным раствором, а с известью. От этого в храме всегда сухо.

– И во сколько он обошёлся?

– Всего-то миллионов в сто. Сэкономили на том, что не стали нанимать официального подрядчика. Возводили сами, постепенно – вот как дерево растёт, так и храм двадцать лет вырастал, как живой. Никаких спонсоров не было, всё сами. Пока строили, я и сердцем, и всем существом постиг, что всё на земле свершается чудом Божиим.

Батюшка показал нам часть той самой платформы из булыжников, на которой прежний храм стоял и нынешний зиждется, – специально расчищено в земле, чтобы все видели. У входа в храм словно выросли из земли каменные кресты.

– Они древние. Вот этот, маленький, местный, а тот, большой, примерно XV века, я на окраине Псковской области нашёл. Видите, он семиконечный, Т-образный – это чисто псковская традиция. Тяжёлый, впятером еле в машину погрузили. На нём есть надпись: «Крест поставлен бысть…» – а дальше я пока не разобрал.

Такие кресты то и дело поднимают из земли на древней Псковской земле. Один такой крест о. Григорий установил возле своего, только что освящённого храма.

Входим в храм. Внутри он просторен.

– Расписывать будете? – интересуюсь.

– Росписи будет чуть-чуть, по принципу синкоп – это такие акценты в музыке, смещения сильных долей такта. Хочу сохранить белые стены, они придают воздушность. Раньше-то почему расписывали? Не только для иллюстрации Священного Писания, но и чтобы скрыть на белых стенах копоть от свечей. А сейчас новые технологии… Хотя, надо признать, роспись традиционна в псковских храмах. Вот знаменитый Мирожский монастырь – какие там фрески! Греки расписывали. А в Мелётово в Успенском храме уже наши русские мастера работали, в 1465 году, – и тоже признан мировым шедевром.

– А снаружи украсить иконами или барельефами нет идеи?

– В Пскове такого не было, в отличие от храмов Владимиро-Суздальского княжества. У нас по-северному лаконично, сурово и просто. Сейчас меня не украшательство заботит, а иконостас. Думаю сделать его также в древнем стиле, одноярусным – чтобы были видны четыре алтарные колонны, которые символизируют четырёх апостолов. В поздние времена у нас стали ставить роскошные пятиярусные иконостасы, и вот это храмовое пространство-то и закрыли. А самое главное – отгородили от паствы священника в алтаре. Вот я вам про диалогичность литургии говорил. И какой же тут будет диалог, если клирики от народа отделены?

– Похоже, акустика здесь замечательная, – замечаю я, как чётко звучат под сводами слова отца Григория.

– А почему? В стены мы вмуровали около двухсот голосников – это такие керамические кувшины, которые очищают звуки. Тоже по древней технологии. И всё работает! Мы старались, чтобы всё было настоящим. Например, вы заметили на барабане купола пояс с храмозданной надписью? Такая же есть на храме во Гдове, но там она краской написана. А у нас, как и положено, пояс керамический, в Петербурге на фарфором заводе заказывал. Директор там азербайджанец, но русский в душе – приезжал к нам, храмом восхищался и всё сделал как надо. Или вот подсвечники – не абы какие, а в древнем стиле, псковские кузнецы нам ковали. И узоры на скамейках, и многое другое.

– А вот медная купель, похоже, тоже древняя?

– Её я выменял у мужиков на сорок литров бензина. Они нашли купель во время раскопок одного из псковских храмов. Позже мужики опомнились, пришли обмен аннулировать, мол, мы больше заработаем, если сдадим как цветной металл. Но уж нетушки! Теперь это купель всегда со мной на требах…

                         Удачно выменянная купель

А вот посмотрите наверх: вместо паникадила у нас хорос, какой и был в древних храмах. Или вот обратите внимание, над каким местом у нас своды купола. Если от четырёх стен провести прямые линии, то в перекрестии он и будет. Это та самая точка, где народ должен принимать причастие – такая традиция была. И мы этому следуем: у нас купол как раз расположен над местом в двух шагах от солеи, куда священник выходит с Чашей. А в синодальное время эту традицию, к сожалению, забыли…

Внутри храма: хоры и хорос

Батюшка говорил увлечённо, с жаром. И было видно, что храм для него – живой организм, в котором всё должно быть прекрасно.

Приходские истории

Показал отец Григорий нам и два как бы музейных уголка. В одном собраны иконы, образы которых выложены на бересте из соломы, так что они сияют как маленькие солнца. Тут же лежат брачные венцы, сделанные из бересты. Автор – одна из прихожанок, петербургская художница, украсила их иконками из тех же соломинок.

Отец Григорий демонстрирует нам венец из бересты

– Это не макеты и не экспонаты, – поясняет батюшка, – а действующий инструмент, я в них пары венчаю. Например, в них венчался – угадайте кто? – народный артист РСФСР Пётр Вельяминов, который в многосерийной ленте «Тени исчезают в полдень» был в роли председателя колхоза Захара Большакова. Такой действительно народный характер, хотя сам Пётр Сергеевич из очень древнего дворянского рода Вельяминовых. Его предок, Симон Африканович, приехал на Русь из варяжской земли аж в 1027 году. Отец Петра Сергеевича был царским офицером, за что в юности пострадал: был арестован в 16 лет и девять лет провёл в лагере – только в 1952-м его освободили.

– А как вы с ним познакомились? – прерываю рассказ.

– Странная история. Ехал он на машине со своей невестой и на заправке спросил гаишников, где тут можно обвенчаться. А гаишники хорошо меня знали, я с ними на Крещение в проруби купался. И указали на наш храм. А потом у этой истории было продолжение. Видно, от Вельяминова о нашем храме узнала известная певица Ваенга и приехала крестить сына, я стал его крёстным. За это она внесла свой вклад в храм, икону Божией Матери «Знамение». Выбрала именно её в антикварном магазине, поскольку день памяти её совпадает с моим днём рождения. Такая вот чудная цепочка событий. А всё с гаишников началось.

Батюшка показывает эту икону. Сзади она чёрная как головешка – в пожаре побывала, а образ не пострадал.

– А вот редкая икона Ангела Хранителя, ещё до революции написанная по заказу полковника с немецкой фамилией, – продолжает показывать отец Григорий. – Каким-то образом она оказалась в Иерусалиме, в Горненском монастыре. Там три года электриком работал мой знакомый, его благословили этой иконой, и он сюда привёз.

У нас тут у каждой иконы своя история. Вот точный список с Мирожского образа Божией Матери, даже по размеру совпадает – 144 на 112. Оригинал находится в Псковском музее. А как у нас появился? Одна из наших бабулечек-прихожанок вдруг заявляет: «Я бы хотела Мирожскую икону». Будучи маленькой девочкой, она ходила с мамой в храм – а там была эта икона – и молилась перед ней. И наступил однажды такой жизненный момент: муж умер, потом сын, осталась, бедная, совсем одна. Тут-то и вспомнила об этом образе из детства. «Ладно, – говорю, – будет тебе Мирожская». Нашёл иконку напечатанную, подаю бабуле. А она в благодарность протягивает кулёк – что-то завёрнуто в газету и резинкой перетянуто. Разворачиваю, а там… 200 тысяч рублей. Ну, тогда я большую икону заказал, вот она висит. И бабуля приходит, молится перед ней.

Подходим ко второму «музейному уголку». Здесь выставлены фото мироточивой иконы Царя-мученика Николая, дореволюционные документы, женский платок, подаренный кому-то на 300-летие Дома Романовых. И благодарственная грамота от… командования 155-м отдельным разведывательным батальоном Псковской дивизии ВДВ.

– У нас бригадир строителей Андрей в этой дивизии служил, Афган прошёл, – поясняет батюшка, – и сейчас поддерживает связь с ребятами, которые в СВО участвуют. Мы для них гумпомощь собираем. Война, конечно, дело не церковное, но мы не снаряды и не патроны им посылаем, а то, что поддержит ребят в тяжёлых условиях: электрогенератор купили, пилы, разное оборудование для устройства быта. Приезжал к нам начальник штаба батальона, благодарил, перед детьми в школе выступал. Мы же русские люди, как своих-то бросишь.

В завершение поднялись на звонницу, опробовали новые колокола. Наверное, этот дивный звон был слышен и на эстонском берегу Чудского озера – над водой звуки далеко разносятся.

– Как вы поняли, здесь огромная нива, – сказал батюшка перед прощанием. – Трудов ещё много предстоит.

Храм: вид со стороны ворот

* * *

Уже после нашего отъезда, 12 июля, в день памяти апостолов Петра и Павла, митрополит Псковский и Порховский Тихон совершил чин великого освящения Петропавловского храма деревни Спицино. Отец Григорий прислал нам фотографии с этого праздника. Какие светлые на них лица прихожан! Поистине всё в этом храме прекрасно – и стены, и люди. Стоит ещё упомянуть, что в Спицино мы общались не только со священником, но и с его мамой, которая, будучи искусствоведом, пишет ещё и рассказы – но об этом поведаем в другой раз.

Фото Игоря Иванова

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска