Среди православных в России очень много людей образованных. Но вот чтобы среди образованных львиная доля была воцерковлена – это добро пожаловать на Вятку. Одна из причин, как мне кажется, лежит на поверхности. Там не было великих строек, куда съезжался народ со всей страны, не захлестнула эти места и волна ссыльных в тридцатые, разве что на севере области, обошли стороной и прочие перемещения. Поэтому почти у каждого предки живут в этих краях с незапамятных времён, из века в век отправляясь на реку Великую с образом Святителя Николая. Николая Угодника на Руси почитают все православные христиане, но там, на Вятке, его удел, там его Миры Ликийские.

Отец Владимир Васильевых

Я говорю об этом не просто так, конечно. Отец Владимир Васильевых был воплощением вятского духа: выходец из деревни, стал врачом, потом священником, двадцать девять раз побывавшим на Великой. Был молитвенником, человеком, который многим помог, многих спас. Но отличался молчаливостью, так что, может, поэтому наша встреча и не состоялась. А расспросить о нём я смог двух его духовных чад, Елену и Константина, и сына Никиту.

Рассказ Елены, предпринимателя

– С отцом Владимиром мы познакомились странно. У нас в Кирове захотели на месте сквера – того, что рядом с драмтеатром, – построить колесо обозрения. И стали мы собирать подписи, чтобы избежать этой напасти. Как-то на службе в храме Иоанна Предтечи стою, а гнев праведный кипит. Когда служба закончилась, выходит отец Владимир, уже переодевшись, – большой такой, в футболке и мешковатых брюках. Я – к нему за советом, зная, что он краевед и любит свой город. Догоняю, говорю: «Что же это такое творится?!» Отец Владимир шёл в диспансер, где лечился от диабета, а я – рядом, сумбурно пытаясь ему объяснить, что меня волнует. «Мало молитесь», – коротко отвечает он и дальше идёт. Я не успокаиваюсь. Тогда батюшка разворачивается ко мне и произносит: «Не переживай. Ничего они не построят». Спросила потом у знакомых прихожан, что за батюшка. Мне объяснили.

Лишь позже я поняла его дар прозорливости – всегда получалось так, как он говорил. Я христианка плохая, поэтому мне всё чудеса подавай, а рядом с ним они случались. У меня был знакомый, у которого в разгаре был роман с девушкой. А батюшка ему: «Это пустое, не твоя она». Так и вышло – не сошлись. А другому сказал: «В крестный ход на Великую сходи, там найдёшь свою судьбу». И действительно, этот человек во время хода помогал какой-то девушке ставить палатку, и они познакомились, сейчас семья у них.

Со мной на Великую как-то шёл брат. На привале видим – сидит батюшка. Подходим, о чём-то разговариваем, чай пьём. А отец Владимир, покопавшись в рюкзаке, протягивает брату пластиковый контейнер со словами: «Возьми, это тебе понадобится для клеща». Брат ничего не понял, но он действительно оказался единственным среди нас, кого укусил клещ, и, стало быть, ему нужно было, вытащив этого клеща, поместить его в коробку и отвезти в клинику на проверку, не энцефалитный ли. «Отец Владимир, если вы знали, так бы и сказали!» – высказал он тогда батюшке. А батюшка: «Я же тебе русским языком сказал, для чего тебе понадобится контейнер».

Или вот ещё случай. Стоит человек на крыльце за городом. Звонит отец Владимир, спрашивает: «Ты что делаешь?» Тот: «В гости заехал». – «М-м, хорошо, а ты мне коры привези, я тут орхидеи собираюсь пересаживать». «Какой ещё коры? – недоумевает человек. – Где я возьму? Может, на лесопилку заехать?» Оборачивается и… видит, что все клумбы рядом засыпаны корой, он буквально стоит среди неё. Но это не всё. Дело в том, что этот человек боролся с грехом пьянства. Так-то бросил, но тут в гости приехал, предложили выпить, он не смог отказаться, но даже пригубить не успел – в тот момент батюшка позвонил. «У меня, – говорил, – такое ощущение, что я как на ладони». Набрал пакетик коры и поехал домой. Знал ли батюшка, что происходит с чадом? Мне кажется, он сам удивлялся тому, что говорит или делает, а потом оказывается – смог предвидеть. Но Господь, видно, через него вершил Свою волю.

Каким он был? Жизнерадостным. А ещё любящим. О себе рассказывал мало, но кое-что говорил, когда я донимала его расспросами. Вспоминал о своём детстве, что у него мама большая труженица. Служил пограничником на Дальнем Востоке.

Армейский портрет

Владимир Васильевых: годы, полные надежд

Учился в медицинском институте в Перми, где преподавали замечательные педагоги. Сразу после мед­института его, как и многих других выпускников, отправили дежурить в фельдшерско-акушерские пункты. Месяц-два в каком-нибудь селе проводили осмотры, потом ехали в следующее. «Ко мне прибежал однажды запыхавшийся мальчик, – рассказывал он. – Я его знал, это был местный хулиган, который держал в напряжении всю округу, ввязываясь в разные неприятные истории. А тут прибегает испуганный: “Бабушке очень плохо!” Был канун Рождества, холод минус тридцать пять. А ехать нужно далеко, в деревню, стоящую наособицу, куда добраться можно только на лыжах. Что делать? Собрался, взял чемоданчик. Встали на лыжи и пошли».

Дальше перескажу сама. Около четырёх часов пополудни солнце уже начинает садиться. Мальчик впереди бежит, отец Владимир – сзади. Вдруг волки, целая стая. А мы, деревенские, знаем, что если волки просто бегут в стороне, это ещё ничего, но если разделятся и начинают окружать, значит, по твою душу – увидели в тебе жертву. Хулиган начал реветь, слёзы катятся по лицу, ведь смерть мучительная ждёт впереди. А у отца Владимира мысли о каких-то глупостях: «Вот сейчас меня здесь волки съедят, чемоданчик мой упадёт, а ведь там лекарства. Их и так не хватает (такое время было), а в такой мороз ампулы скоро замёрзнут и полопаются». «Что нам делать?» – спрашивает мальчишка. «Молитву знаешь какую-нибудь?» – интересуется врач. «Нет». – «Тогда повторяй: “Господи, помилуй!”». А сам думает: «А как нам Бог может помочь в такой ситуации?» Но всё-таки начинает читать «Отче наш» и другие молитвы, известные с детства.

И как только стали молиться, из леса картинно, медленно, словно актёр на сцену, выходит лось. Волчья стая его видит – эта добыча нравится им куда больше людей – и срывается с места, бежит за лосем, а тот, понятно, ждать не стал и обратно в лес. Добрались до места благополучно, бабушке удалось помочь. А мальчишка потом всё оставшееся время, что батюшка был в селе, ходил за ним как привязанный. Много лет спустя отец Владимир его встретил. Вспомнили, конечно, случай в лесу, а старый знакомец просит под конец разговора: «Только не говорите никому, что я так сильно испугался и ревел».

Побывал отец Владимир и в Афганистане. Приказали – поехал. Там утвердился в мысли, что Бог есть. Подробностей не знаю, ему было тяжело вспоминать про эти годы – больная тема. Говорил, что ребят погибло больше, чем сообщалось, и что именно там он заболел диабетом.

Я всё спрашивала его, как он, хирург, стал батюшкой, и однажды отец Владимир вспомнил ещё один случай из своей жизни:

«Я работал тогда в Юрье. А у меня бабушка молитвенницей была, иконы у неё были, и я так привык к этому, что у меня в кабинете тоже висел образ Христа. Привезли к нам однажды мальчика, который разбился, катаясь на мотоцикле. Повреждения были тяжелейшими. Сначала обнаружился разрыв селезёнки. Но когда вскрыл полость, вижу, что главная беда в другом – разрыв печени, она расползлась, смертельный случай. Но я думаю: “Какой молодой, какое горе родителям!” Не зная, что делать, взял печень в руки, накрыв её салфеткой, вымоченной в физрастворе. Смотрю на икону и говорю: “Господи, помоги мне. Я не могу смотреть, как умирает этот мальчик. Что я должен сделать?” Поднимаю салфетку – а печень целая! И тогда я понял, как близок Бог».

Когда он стал священником, его не раз переводили с прихода на приход, где случались порой разные казусы. В Кикнуре, скажем, до сих пор сохраняются следы язычества, особенно среди марийцев. Как-то позвали на отпевание, а прихожане предупредили: «Ты, главное, блины не ешь, как бы ни предлагали». Отпевание закончилось – извольте, батюшка, блинов отведать. «Что-то не хочется», – говорит он, а родня усопшего напирает: ешь блины, и точка! Насилу отбился. Потом узнал, что там принято было блины на лица покойникам класть, прежде чем людей угощать. Другой случай был куда неприятнее. Ноябрьским днём батюшка шёл по дороге вдали от села. Проезжавший мимо мотоциклист ударил его чем-то тяжёлым по голове, так что отец Владимир упал в кювет. Лежит, замерзает. Уже недолго ему осталось, и тут вдруг другому проезжавшему мимо парню – а движение там редкое – приспичило по нужде. Остановился, видит: в кювете человек. Благодаря этому батюшка и выжил. А было дело – дом подожгли… Непростая жизнь у сельского священника.

Так-то он больше смеялся, чем рассказывал. Обладал своеобразным чувством юмора, ироничным. С каждым годом ему всё труднее было ходить в Великорецкий ход – он ведь большой, полный. Мой брат рассказывал, что как-то дошли до Великой, люди уже размещаться начали, а отца Владимира всё нет. Он тех, кто его сопровождал, вперёд отправил, не хотел задерживать. Брат пошёл обратно, на дороге уже нет никого, и тут выходит из леса последний человек – батюшка, одинокий-одинокий такой. Это было за несколько лет до кончины. Но всё равно ходил до Великорецкого и обратно, это было что-то невероятное.

Месяца за три до смерти загрустил. Очень сильно сокрушался, что умирают деревни, исчезает русский дух, да и в городах всё неблагообразно, приходит в состояние негармонии. Как-то сфотографировал какой-то на редкость некрасивый рекламный щит, занявший всю стену пятиэтажки, а потом говорил: «Посмотрите, как страшно стало вокруг. Как мы до такого дожили?» Грусть эта всё усиливалась. Вот одно из последних его стихо­творений:

Не унять биение сердца,
Глядя в эти бескрайние дали.
Там полёт нашей жизни прерван,
Где когда-то деревни стояли.

Сухоты, Возжея, Слеповцы –
Как они поэтично звучали!
По-отечески, по-отцовски –
Что б сейчас что-то так назвали!
Кондаки, Даньки, Братухи –
Лёгким словом всегда вспоминались.
Уходить в мир иной не хотели,
Тополями за землю держались.

Сардык, Палкино и Кузёнки –
Сколько горя они испытали!
Не хватило только силёнки:
Дух и силы у вас отобрали.

Нет Рябиновцев, нет Деришей,
Ни Кулигинцев нет, ни Злобинцев.
Не видать в ночных окнах огней.
Всё покинуть всегда торопимся.

Голос лился здесь деревенский,
Вятский, мягкий, похожий на песню.
Мелодичный, будто вальс венский,
а сейчас всё исчезло, как в бездну.

Петухи над деревнею смолкли,
И не слышно собачьего лая,
Не звучит в лугах колокольчик,
Своим звоном стада охраняя.

Заросли деревни бурьяном,
Затянуло берёзами поле,
Будто кто-то в угаре пьяном
Бушевал, проклинал свою долю.

Он перечислил здесь деревни и сёла малой родины, в том числе родные Сухоты. Мы ездили как-то в мае в это село и поразились, какая там была огромная церковь – двухэтажная. Сейчас в совершенно заброшенном состоянии, никому не нужная, и дождевая вода внутрь бежит.

Состояние храма в родном селе о. Владимира

Хотели отыскать могилу батюшки – здесь, в храме, его проводили, а вот на кладбище не были. Нашли могилы его родственников: отца, брата, ещё кого-то. А отца Владимира нет нигде! Вдоль и поперёк исходили кладбище, не можем найти. Я сына прошу: «Вы с отцом Владимиром хорошо общались, спроси у него, где же он». «А что, так можно?» – удивляется сын. «А что нам остаётся?» Сын говорит: «Отец Владимир, ну сколько можно, где же ты?» И только произносит это, как мы оказываемся перед простым маленьким памятником дорогого батюшки.

Никита Васильевых – об отце

– Отец родился в 57-м году и жил в деревне Сухоты – это рядом с селом Сардык. Там и я проводил в детстве почти все выходные. Мы с отцом ходили на утиную охоту, рыбалку, за грибами. Всё это он делал хорошо, как и любое дело, за которое брался.

Рассказывал, что во время учёбы в мединституте был такой тест для студентов – нужно было попасть иглой в вену мыши. И ему это всегда удавалось. В Унях, нашем райцентре, где отец работал врачом, люди помнят его до сих пор, рассказывают истории про то, как он, спасая руки, ноги, вылечил многих. Он был там не только хирургом, но и окулистом, потому что медиков не хватало. Ещё работал в Юрье, там я и родился.

Доработал врачом до пенсии и устроился в музей, писал о краеведении, брал интервью для унинской газеты «Сельский труженик» у старожилов, которых сейчас уже нет. Склонность к тому, чтобы запечатлеть мгновение, у него была всегда. Помню, в девяностые, когда подолгу не платили зарплату, её иногда выдавали вещами или продуктами. И отец выбрал видео­камеру. Потом ходил и снимал, в том числе операцию у себя в больнице. Объяснял мне дома перед экраном: вот медсестра – она то-то подаёт, вот хирург – он то-то делает.

После Вятского духовного училища он служил в Нолинске, Шапте, Кикнуре, Истобенске. Это если коротко о его жизненном пути. Характер у отца был сложный, но добрый и отзывчивый. В этом отношении они были похожи с мамой и со всем их поколением: нужно всё делать правильно – жить, работать, учиться. «Правильно» – любимое его слово. У него всё было структурировано, разложено по полочкам. Очень он переживал за Россию, за Вятку. С его понятиями о правильности для него многое было не так: там недоделали, здесь недосмотрели. Пока не пришёл ко Христу, в доме были шумные посиделки со светскими песнями. Но и когда стал священником, люди продолжали собираться вокруг него, только теперь пели уже что-то христианское.

Сначала я был маленький, а он был очень занят, потом я учиться уехал, да и проблемы, изложенные в тургеневских «Отцах и детях», присутствовали. Но в последний год его жизни мы много общались, стали друзьями. Не осталось чувства, будто недоговорили, недосказали что-то друг другу. В моих редких снах мы всё ещё продолжаем гулять по лесу, по лугам.

Вспоминает Константин, студент духовного училища

– Как сейчас помню, выпал первый снежок, когда его не стало. Это был конец октября 2021-го. Мы много общались, он мне поэму по телефону читал, я делал какие-то замечания, и он что-то правил. В тот день, когда его не стало, я, как обычно, отправился навестить батюшку и нашёл его на диванчике уже остывшим. Разрыв аорты, вызванный диабетом. Я лишь незадолго до этого узнал, что у него тяжелейший диабет, он скрывал свои болячки.

 А познакомились мы возле храма Иоанна Предтечи в Кирове. Отец Владимир тогда уже вышел за штат и просто сидел на лавочке, а к нему подходили люди за благословением. Мы с супругой тоже подошли, спросили, нужно ли его подвезти. Так и повелось с тех пор. Иногда отец Владимир соглашался, чтобы я помог ему добраться домой или, наоборот, в церковь.

Не любитель он был обременять людей, даже гнал меня от себя. Батюшка боялся, что мне будет тяжело пережить его смерть, что я уж слишком сильно привязался к нему. Так потом и вышло – до сих пор не могу прийти в себя. Мне говорили: «Ты не его, а себя жалеешь, он-то с Гос­подом». Может, и так, но больно. Жалею, что так мало перенял. Он, скажем, убеждал меня завести пчёл. Сам держал их, когда жил в Унях и Истобенске, и мне говорил: «Заводи скорее пчёл. Я тебя научу и расскажу, как Господь Бог вложил в них всё, что нужно. Насколько они трудолюбивы, насколько правильны!» Но я не успел, как и многое другое. Учусь сейчас в духовном училище, пытаюсь восполнить пробелы.

Не я один был такой. Не хотел отец Владимир, чтобы люди слишком сильно от него зависели, но они тянулись к нему. Была в нём сила духа, но главное – добрый был. К себе строгий, даже суровый, а другими интересовался, помогал, спасал. Людей очень любил, а себя ругал. Духовные чада у него были по всей стране. А чего стоил «кунгурский спецназ»! Из Кунгура на Великорецкий ход приезжало около ста человек. И однажды батюшка увидел среди них старого знакомого, вместе учились в Пермском мединституте. Кунгурцы очень полюбили его, стали приглашать в ход на Белую Гору, звонить, навещать. Ещё один ход, в котором участвовал батюшка, был не посуху, а по Вятке – доплывали на пароходике до Волги с образом Святителя Николая, потом обратно.

Но Великорецкий был важнее всего. Он начал ходить как медик, сопровождая крестоходцев. Медицинская биография у него, конечно, интересная, кем он только не был. Последнее время – урологом. Дочке моей советовал, когда она оканчивала медицинскую академию: «Иди на уролога. Самая безобидная специальность. Дал таблеточку – и тебе человек так благодарен». Но это было позже, а в то время, когда он впервые как врач попал в крестный ход, работал заведующим поликлиникой в Юрье. Случались разные истории. Например, как-то пришлось в лесу принимать преждевременные роды у паломницы, на седьмом месяце беременности…

Потом ходил на Великую как священник, а в 2020-м батюшке идти на Великую запретили из-за пандемии. Отец Владимир отправился тогда к митрополиту Марку, говорит: «Что же делать? Я двадцать семь раз был в ходу, неужели не пойду в двадцать восьмой?» «Я идти запретил, но не ехать», – ответил владыка. И отправились мы в путь на моей машине с прицепом, обшитым фанерой и тканью. Положили там матрас, и он сказал: «Это моя келья передвижная». В ней он спал, а бодрствуя, ехал рядом со мной, именуя келейником. Так мы и следовали весь путь за иконой Святителя Николая, которую тоже везли в тот год на машине, а не несли, как обычно. Людей шло много, служили молебны, но всё было скромнее, чем обычно.

В том же году, на Казанскую, мы пошли в ещё один крестный ход, и оба заболели ковидом – очень сильно. Лежали месяц в тубдиспансере: я на пятом этаже, он – на третьем. Батюшка не думал, что выживет, у него было поражено 80 процентов одного лёгкого и 85 другого. Я ходил его кормить трижды в день, и, слава Богу, Гос­подь дал отцу Владимиру ещё один год жизни. Там, в больнице, он мне исповедовался мирским чином. Как мирянин, я не могу отпускать грехи, но вправе быть свидетелем покаяния.

Тогда я узнал о случае, который стал, возможно, переломным на его пути к Богу. Дело было в Афганистане, где батюшка оказался спустя какое-то время после мединститута, став военным врачом. Однажды вертолёт, на котором он сопровождал раненых бойцов, врезался в скалу и развалился на части. Сколько погибло, не знаю, вроде кто-то из экипажа, а раненых, пострадавших при падении, отец Владимир оперировал прямо там, в горах, тем инструментом, что оказался под рукой. Потом их спасли, и не было никакого сомнения, что большинство выжило по милости Божией. Вспоминая Афганистан, он плакал. Говорил: «На дню меняли на мне пять-шесть халатов. Я был весь в крови, парней несли, несли, несли без остановок, а я делал операции, пока мог стоять на ногах».

В 2021-м он отправился на Великую в последний раз. К этому времени запрет был снят, но батюшка сам идти уже не мог, так что снова поехал со мной, и «келью» мы тоже взяли. Иногда отец Владимир выходил и шёл пешком. Перед Гороховым поднялся на горку и ждал, когда ход подойдёт. Люди радовались, увидев его, – многие батюшку знали.

Он обычный человек был. За сына волновался, говорил: «Я знаю, что у него всё будет хорошо». Но всё равно переживал. Обычный человек, только молился за нас очень сильно, поэтому молитва его до Господа доходила. Нам с супругой всегда говорил: «Просто держитесь вместе, Гос­подь всё устроит». У нас была тяжелейшая жизненная ситуация, незаслуженное уголовное преследование, но батюшка молился, и Господь всё отвёл. И сколько было таких, как мы, по всей стране! У одной пары двадцать лет не было детей, но отец Владимир вымолил. Буквально дождался рождения ребёнка и только после этого ушёл. Не любил оставлять незаконченных дел.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска