Маленький скверик в Слободском, старинном городе Вятской земли.

– Парк примыкает к некрополю храма Святой Троицы на улице Советской, – говорит Андрей. – Там похоронены монахи, изгнанные из обители после революции… Рассказать вам, как я оказался в Слободском?

История жизни Андрея Тимонова полна событий. Ещё в пору студенчества он едва не заработал состояние – они рождались в середине девяностых как мыльные пузыри. Но вместо этого оказался на фермерском хозяйстве, где долгие годы провёл в окружении коров, пчёл, картошки. Как Илья Муромец, Андрей на многие годы оказался связан болезнью, а в мир вернулся в том же возрасте, что и богатырь, – в тридцать три года. Ни о чём не жалеет – считает, что болезнь спасла его от искушений той эпохи, а может, и от гибели.

Андрей Тимонов

«Молодцу плыть недалёчко»

Славное море – священный Байкал,
Славный корабль – омулёвая бочка.
Эй, Баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалёчко.

– Помню раннее утро начала восьмидесятых, – начинает он свой рассказ. – О чём-то говорит радио, и, наверное, откликаясь на услышанное, я горжусь, что живу в Сибири. Сибиряк я совершенно типичнейший. Отец работал в охране леса, тушил пожары. Их маленький отряд выбрасывали с парашютами в тайгу, и начиналось сражение с огнём. Помню его рассказы о пожарах. Тайга кажется символом покоя, но это обманчивое впечатление – в любой момент она может заполыхать. И самое страшное – когда идёт верховой пожар: огонь с огромной скоростью движется по верхушкам деревьев, преодолевая сотни километров, если совпадут сухая погода и ветер. А отец был мастером-парашютистом и мастером-взрывником. Закладывал на пути огня взрывчатку, с помощью которой останавливал пожары.

Пожарные Иркутска. Отец Андрея – второй слева

Отец готовит взрыв, который помешает пожару распространяться

С отцом я летал, случалось, хотя и не на пожары. Да и по тайге походить довелось. Тайга, знаете, она везде разная. Даже на севере Иркутской области она одна, а на юге – другая. У вас в Коми вообще третья – кедров нет, цветов и трав поменьше. В Сибири лес интереснее.

Другое огромное впечатление – Байкал, с которым, казалось, меня ничто и никогда не разлучит. Есть такой остров посреди Байкала – Ольхон, где около трёхсот двадцати солнечных дней в году. Сейчас там много туристов, а в детстве, помню, приезжих на острове не было вовсе, как и электричества. Там стояли две деревушки: в одной – рыбацкая артель, которая ловила омуля, в другой – заводик, где эту рыбу перерабатывали. Половину острова занимал лес, где мы собирали бруснику. Помню, лежишь, смотришь на ночное небо – а звёзды так близко, словно ты плывёшь среди них. Иначе как море Байкал не воспринимается, потому что не видишь берегов. Вот есть, скажем, Галилейское море. Знаете, сколько таких может поместиться в Байкале? Сто девяносто.

Так я и рос между самым прекрасным озером на земле и бескрайним сибирским лесом.

Сибиряки Тимоновы: отец, Андрей, сестра Анна, мама

* * *

– Моего отца, родившегося в 1943 году, – продолжает рассказывать Андрей, – бабушка назвала Валерием, в честь знаменитого лётчика Чкалова. Она была учительницей, комсомолкой, а вот прабабушка в Бога верила и тайно окрестила внука с именем Владимир. Так я его в молитвах и поминаю.

Прадедушка Василий – крайний слева в верхнем ряду. Прабабушка Евдокия – третья слева в верхнем ряду

На границе Красноярского края и Иркутской области есть река Бирюса, на берегу которой родился отец, но деревня его называлась почему-то Енисейка. Дед Пётр вернулся с войны с искалеченной рукой, став в колхозе пчеловодом. А отцу пришлось стать добытчиком – ещё мальчишкой он промышлял охотой и рыбалкой, так что в тайге мог выжить в одиночку посреди зимы. Во главе стола у нас всегда была дичь, которую мы с отцом добывали в лесу. Охотились на диких коз и изюбров – благородных оленей. Я был, понятно, лишь подмастерьем, но однажды отец повредил колено и мне пришлось двадцать километров тащить на себе оружие и припасы. Охотились не ради удовольствия – другого мяса в то время было не найти.

Перед смертью отец сильно болел – был диабет в острой форме. Так и не воцерковился, хотя мы много говорили с ним о вере – я к тому времени уже пришёл в Церковь. Говорил отцу, что такой сложный механизм, как мироздание, не мог сам себя создать, ведь даже часы не могут появиться без часовщика. Ещё приводил примеры из истории, которую очень любил, даже в школьных олимпиадах участвовал. История – одна из самых доказывающих существование Бога наук. Возьмём Римскую империю: каким образом маленькая закваска, немногочисленные и гонимые христиане, смогли заквасить такое огромное тесто, противопоставляя логической культуре культуру совершенно парадоксальную? И ведь победили не силой, а исключительно убеждением, поступая вопреки самосохранению, жертвуя жизнями. Отец слушал и соглашался – хотя у нас был диалог верующего и атеиста, он не мог не признать моей правоты. Помню отцовские слова, которые меня особенно поразили: «Сын, жизнь прошла как один день».

Пару раз я предлагал позвать священника, но наталкивался на стену, которую не смог преодолеть. А однажды отец шёл куда-то и упал с инсультом – его не стало. Это был 2013-й. Он ушёл, а вскоре родился мой первенец – Иннокентий.

Удивительно, что, будучи неверующим, отец особо почитал Петров день – это был единственный православный праздник, который он признавал. Вспоминал, что даже в советское время, хотя и приходился этот день на сенокос, в деревне не работали. Его не стало в день Петра и Павла. Как вы думаете, это что-то значит?

– Думаю, да.

* * *

– Мама пришла в Церковь в шестидесятые годы благодаря русской литературе. Через неё она ощутила присутствие Бога. В Листвянке на Байкале снимался фильм «Звезда пленительного счастья» про декабристов. Деревянная церковка в этом фильме была как раз той, где мама была прихожанкой.

Мама на работе в Научно-исследовательском противочумном институте

Работала она в Научно-исследовательском противочумном институте, ездила в командировки в Монголию и по всему Дальнему Востоку. Хотя чуму, как считается, победили, очаги периодически возникают по сей день, когда от тушканчиков и мышей заражаются люди. Время от времени её вызывали в КГБ, говорили: «Вы работаете в отделе особо опасных инфекций, а ходите в храм. Это несовместимо». Но она стояла на своём, многих воцерковила вокруг себя. Меня водила в церковь всё моё детство – большая редкость для советского ребёнка. Соблюдала пост очень строго, хотя нас не неволила. Но Пасха была праздником для всей семьи, пир стоял горой, а готовила мама прекрасно. Проращивалась пшеница – этой зеленью потом украшались куличи на Пасху.

Мама происходила из необычной семьи, точнее непростой. Прабабушка была из казачьей семьи – дочерью хорунжего Сибирского казачьего войска. Замуж вышла в 1915-м, согласно семейному преданию, за князя, приехавшего из Подмосковья навестить сестру – жену помощника губернатора. Человеком прабабушка была образованным, знала французский. Потом революция. Прадед умер от испанки, а вся родня бежала в Харбин, кроме прабабушки – молодой вдовы с двумя детьми на руках. Ей помогли получить поддельные документы, выдав за крестьянку.

Вот вкратце история моей семьи.

Болезнь и исцеление

– В начале 1990-х я отдалился от Церкви – появились другие интересы. Хотелось быть модным, современным, стремился занять хорошие позиции в бизнесе, и предпосылки для этого имелись. Благодаря друзьям-приятелям я попал в круг золотой молодёжи. Поступил в Институт народного хозяйства, на экономический факультет. Владел компьютером, так что мог даже программировать. Параллельно работал в коммерческой компании, закончив курсы при Министерстве финансов на право работы с ценными бумагами. Это давало мне возможность заверять сделки по приватизации – специализация по тем временам довольно редкая.

Андрею 17 лет, первый курс института: «Были все предпосылки успешной жизни»

Вскоре она пригодилась. В середине девяностых меня включили в группу по приватизации Ангарской нефтехимической компании, где всем заправлял отец моего друга, в прошлом – крупный чин в КГБ. Это должно было стать началом моей карьеры, богатства – перспективы открывались самые ошеломительные.

* * *

– Всё рухнуло на Пасху. В Страстную Субботу мы отправились покутить с компанией, взяв с собой изрядно алкоголя. Ночью пили, а утром я нашёл бутылку пива и начал искать закуску. На подоконнике лежала красная рыба, и я её съел, не зная, что она валялась там уже полгода. Был я сильным, спортивным парнем, который верил, что всё в его руках, что я один из хозяев жизни, ну или скоро им стану. Однако уже через несколько часов появились симптомы тяжёлой интоксикации – и никто не понимал, что со мной.

Диагноз поставили только через три месяца – ботулизм. Так-то это почти верная смерть – летальность больше девяноста процентов. Но я наизусть знал девяностый псалом и, когда стало совсем худо, читал его раз за разом: «…ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнёшься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона».

В тот момент ещё не понимал, что болезнь эта на долгие-долгие годы. У выживших она проявляется по-разному. Всего перечислять не стану, но была постоянная слабость, так что не мог вздохнуть полной грудью. Но главное – проблемы с давлением, точнее с нервами. Любой, даже небольшой, стресс выбивал из себя, поэтому в городе мне жить было нельзя, не говоря об учёбе и работе.

К счастью, отец к тому времени ушёл со службы, создав фермерское хозяйство в очень красивом месте, в сорока километрах от Иркутска. Имелось две коровы, с десяток свиней, полтора-два десятка ульев, ну и овощи выращивали, благо участок приличный. Работы мне там хватало, главное – она была спокойной.

Друзья тем временем куда-то запропастились, в том числе самый близкий – тот, у которого отец из чекиста превратился в крупного бизнесмена. Не сразу я узнал, что с ним случилось после того, как потерял его из виду. Та сделка, в которой я должен был участвовать, прошла успешно. Друг заработал на этом огромные деньги. Дальше были ночные клубы, разгульная жизнь, БМВ прямо из салона. Не знаю, как он подсел на наркотики – сначала лёгкие, потом дошло до героина. Не стало его в тридцать лет – передозировка. А я в это время доил коров, таскал навоз, но сознавал, что всё это от Бога.

– Долго приходили к этой мысли?

– То, что беда случилась на Пасху, многое может сказать человеку, которого с детства водили в храм, знавшему наизусть несколько псалмов. Не было вопроса: за что? Но была надежда, что это не навсегда. Отец стал возить меня в церковь – ждал в машине, пока я стоял на службе и причащался. Год за годом я вёл монашескую, можно сказать, жизнь. Много молился, читал акафисты.

А вот по родителям всё это ударило очень сильно. Мы хорошо жили до 96-го года, когда я заболел. Супруга вспоминает, как её семье было тяжело в то время, но нас обошло стороной. А потом обрыв. Моя болезнь подкосила здоровье матери, у отца началась депрессия, он стал выпивать. А я всё надеялся на лучшее, уповая на Бога.

* * *

– Исцеление было таким же неожиданным, как болезнь. Меня возили к лучшим специалистам в этой области, но они лишь разводили руками – мой случай, похоже, не был описан в учебниках. Тогда я стал донимать троюродного брата – медика, работавшего вместе с мамой в противочумном институте. Не раз его просил подумать о том, что же мне делать, а он отнекивался, мол, что можно сказать после профессоров, которые меня обследовали. Тем не менее именно он в конце концов смог мне помочь, предложив авантюрный вариант: «Раз у тебя ботулизм, обратись в клинику, но не так, как обычно делаешь. Это ставит врачей в тупик. Сделай по-другому. Скажи, что отравился несколько дней назад, опиши симптомы. Тебя обследуют, может, что-то придумают». Я отправился в Иркутск, где поступил так, как посоветовал брат. Перечислил симптомы: в глазах двоение и так далее.

В результате меня отправили в реанимацию, где ввели двойную дозу сыворотки – антидот. Как я уже говорил, ботулизм у меня диагностировали лишь через три месяца после отравления и посчитали, что сыворотку вводить уже поздно. Оказалось, это было ошибкой, потому что даже спустя двенадцать лет она сработала на все сто. Выздоровление шло стремительно, а спустя какое-то время – мне как раз исполнилось тридцать три года – я понял, что могу вернуться в город. Родителей, конечно, не оставил – приезжал, ухаживал. И с этого момента моя жизнь совершила очередной поворот.

Снова Иркутск

Признаюсь, что заочно мы с Андреем были знакомы несколько лет. В августе 2019-го наша газета рассказала о судьбе его жены – иконописицы Полины Сибиряковой. Первое её замужество, в котором родилась дочка Саша, – печальная история. С юности верующий человек, Полина держалась сколько могла, но сохранить брак не удалось. С Андреем они познакомились по переписке на сайте православных знакомств.

– Первое, что я полюбил в ней, – рассказывает он, – это её любовь к Богу. То, что мне пришлось пережить, научило меня доверять Ему, и это нас с Полиной сблизило. То, что у неё есть дочка Сашенька, меня только обрадовало. После болезни не был уверен, что смогу иметь детей. К счастью, ошибся.

Полина, Андрей и их дети

Это я, конечно, забегаю вперёд. Договорились мы увидеться в первый раз на историческом балу, который готовился провести приход храма Сергия Радонежского. Но так получилось, что встретились раньше: не сговариваясь, пришли в один храм на Рождественскую службу.

Вскоре узнал, что Полина вместе с родителями трудится в семейной художественной артели. Мир стал для меня очень ярким, разноцветным. Даже не верилось, что всё это происходит со мной.

Поначалу мечтал вернуться на ферму, но Полина совершенно городской человек, и на хуторе ей было делать нечего. Стал искать себя на новом поприще. Познакомился с православными людьми, вместе с которыми организовали кафе. Отучился, став поваром 6-го разряда, затем шеф-поваром, освоил калькуляцию. Это всё вытекло из моей фермерской жизни, когда я доил коров, сепарировал молоко, делал сыры. А так как мамины кулинарные способности передались и мне, связал жизнь с пищевым производством. Доставляли пироги, пекли пиццу, делали торты. Купили микроавтобус, превратив её в пиццемобиль, установив сверху большую светящуюся пиццу. Ездили на ней по мероприятиям.

* * *

– Вместе с Полиной молились у мощей святого Иннокентия Иркутского, читали акафисты. И дали обет, что, если родится мальчик, назовём его Иннокентием. Вообще-то Иркутск славен тремя святыми Иннокентиями.

Первый – Иннокентий (Кульчицкий), он с Украины, из-под Полтавы. Был главным флотским капелланом у Петра Первого. Однажды его отправили с миссией в Китай, но китайцы владыку не приняли. Так он оказался в Иркутске, где стал апостолом, крестившим местные народы. С тех пор там живёт немало православных бурятов, из родов которых выходят очень ревностные священники – нескольких я знал лично.

Второй Иннокентий – Вениаминов, митрополит Московский, родился в селе Анга Качинского района Иркутской области. Много лет прожил на Аляске, воцерковив её. Там по сей день есть приходы православных алеутов, такой была сила благословения владыки.

Третьим был Иннокентий Михайлович Сибиряков. Имя своё он получил, как и святитель Иннокентий (Вениаминов), в честь святителя Иннокентия Иркутского. Две самые богатые купеческие семьи Иркутска породнились, а он с братом Александром унаследовал их состояние. «Помогите мне, я страшно богат» – эту знаменитую фразу приписывают ему. Человек глубокой веры, Сибиряков с молодости был преследуем болезнями, а свою жизнь закончил на Афоне. На его пожертвования, думается, можно было построить «Титаник», но он использовал деньги с большей пользой. В юности, будучи гимназистом, помогал соученикам. Учредил огромный пенсионный фонд для своих рабочих, очень много передал Церкви – миллионы. На Афоне построил храм в честь Иннокентия Иркутского и собор Андрея Первозванного, который называют «Кремлём Востока».

Полина так его почитает, что даже взяла фамилию Сибирякова в качестве псевдонима, под которым её знают у нас на Вятке. А наш сын Иннокентий получил в память о святых Иркутских своё имя.

* * *

– Кафе действовало, было много общения с другими православными предпринимателями. Крёстным отцом Иннокентия стал строитель, очень масштабный человек Александр Фереферов, потомок иконописцев. Вместе с ним мы состояли в приходе иркутского Успенского храма, это было единственное здание, сохранившееся от Вознесенского монастыря.

Александр был там старостой, а его большая баня стала у нас, можно сказать, приходской. Собирались там православные по четвергам, а кто хотел, друзей приводил. Заглядывали и батюшки. Особенно запомнился отец Владимир, который любил нас парить. Иной возопит: «Не надо так сильно!» «Не бойся, – отвечал отец Владимир, – нас тут трое священников, если что, соборно отпоём». Это был такой православный мужской клуб, где начинали с молитвы, много беседовали. С теплотой об этом вспоминаю.

Среди интересных людей, которые заходили к нам в гости, был Александр Ляховчук – владелец нефтяного бизнеса, состоятельный даже по российским меркам. Человек не особо церковный, но слушал нас внимательно. На Байкале у него была яхта океанского класса, человек на пятьдесят. Однажды Фереферов попросил меня подумать над подарком от нас всех ко дню рождения Ляховчука. И я попросил Полину написать икону, на которой Святитель Николай должен был держать кораблик на ладони. Подарили. Александр Арсентьевич поставил её в рубку, а примерно через месяц прогремела история: «Ракета» на подводных крыльях с пассажирами шла по Байкалу в бухту Песчаную и случился пожар, радиосвязь отключилась, спасательные лодки и капитанская рубка запылали – жуткое дело! Но напротив этого места стояла церковка в честь Святителя Николая, ну и наша иконка Чудотворца находилась в рубке Ляховчука, так что мы не сомневались, чьими молитвами пришло спасение. По милости Божией яхта Александра Арсентьевича оказалась рядом. Он не побоялся подойти к горящему катеру и снять людей.

* * *

– Так мы и жили, пока я не ввязался в одну историю. У моих знакомых был участок – сорок гектаров, который был выделен когда-то под фермерское хозяйство. Решили его продать, выведя из сельхозугодий, чтобы можно было строить там дачи. Надеялись, что всё будет легко, я даже кредит взял, чтобы оплатить некоторые долги. Думал, могу горы свернуть. Но оказалось, что перешёл дорогу одному из руководителей области. А Иркутск не Вятка, там всё жёстче: «Прокурор – медведь, закон – тайга». Проиграв два суда, я разорился. Долю в кафе пришлось продать, чтобы погасить хотя бы часть кредитов, а так как Полина была сопоручительницей, ударило и по ней. Она – в отчаянии, я – не в лучшем состоянии. Такая сложилась ситуация. Слава Богу, постепенно выкарабкались, но обида на Иркутск была в тот момент очень сильной.

Слободской

– Стал присматривать себе место поближе к Москве, чтобы найти работу, – дальше рассказывает Андрей. – И узнал про мегаферму, созданную Джоном Каписки – англичанином с польскими корнями. Он в 1990-м приехал в Россию и женился на архангелогородке, принял православие – благодаря Владимирскому владыке Евлогию, ставшему его духовником. В 1993-м Ельцин лично вручил Джону российский паспорт, и стал он заниматься самыми разными проектами, в том числе агробизнесом и сельским туризмом. Началось с помощи Покровскому монастырю в Петушках, место понравилось, и теперь там у Джона две с половиной тысячи коров и туристический комплекс.

Я поделился с Каписки некоторыми идеями и услышал: «Приезжайте, нам это интересно». Полине говорю: «Давай менять свою жизнь!» Она с радостью откликнулась, и отправился я на разведку.

По пути заехал в Киров к другу, тоже сибиряку. Это было Великим постом. Друг уже три года жил в Кирове и рассказывал, как там здорово. Остановился я у него на несколько дней и познакомился с протоиереем Сергием Пентиным из Слободского – отцом восьмерых детей, которого я крепко зауважал (о нём наша газета рассказывала в публикации «Свыше сил Господь не даёт», № 540, май 2007 г.). Когда исповедовался ему, батюшка говорит: «Слушай, не езжай ты пока дальше, всё-таки Великий пост. У меня тут недалеко есть домик над Вяткой у одной прихожанки. Он пустует, хочешь – поживи. Поможешь дрова для храма колоть, помолишься, попостишься».

Это был самый запомнившийся пост в моей жизни. Но совсем уж отшельником не стал, познакомился с православным предпринимателем Алексеем, моим ровесником. Перед Пасхой, на Страстной, его осенило – решил сделать подарок уроженке Слободского, в прошлом настоятельнице одного из нижегородских монастырей. На старости лет матушка вернулась на родину, ребята ей помогали, а так как она скучала по монастырю, Алексей задумал её туда свозить. Мне предложил составить компанию, в такой поездке второй водитель не лишний.

Всё это было немного неожиданно, я даже благословение взять не успел. Поехали утром в Страстную Пятницу. А когда подъезжали к Нижнему, матушка игумения вдруг говорит: «Нет, слушайте, навестить монастырь – это моё опрометчивое решение. Разворачиваемся, едем обратно». Ничего не поделаешь – разворачиваемся и часа через два добираемся до Шахуньи. Едем быстро, я задремал, но в какой-то момент глаза открываю – и тут удар: морда лося входит в салон! Я на переднем сиденье был, так что все осколки – мои. Но это самое невинное, что со мной могло случиться. Алексей выворачивает руль влево, и лось вместо того, чтобы влететь в салон, перекатывается по крыше. Удивила матушка. Всю дорогу нервничала, а тут вдруг успокоилась. Зато меня начало трясти. Спустя несколько лет на этой дороге случилась похожая история, но с другими последствиями…

Слободской, возможно, единственный город в России, где переименовали улицу Ленина. Я тоже имел к этому отношение, но основную работу проделали благочинный Слободского отец Евгений Смирнов, совет города и другие его уроженцы. Раньше на этой улице стоял Христорождественский монастырь, и мы добивались, чтобы улица стала Рождественской. Самым серьёзным противником этого начинания стал один из депутатов – жаловался на нас в прокуратуру и ещё куда-то. Распалился, похулил на каком-то собрании Царскую Семью, и на этом иссяк, видно, над ним покров Божий. Поехал в Нижний покупать машину, а на обратном пути его машина врезалась в лося и депутат погиб.

* * *

Закончился пост, встретил Пасху и сразу после этого добрался я наконец до Джона Каписки, в крещении Ивана. Поучительная история, как человек приехал в Россию и влюбился в неё. Теперь Иван стал русским поболее многих, хотя говорит по-прежнему с акцентом.

Встретились мы в пабе, пили эль, который варил знакомый Джона, американец, тоже переехавший в Петушки и открывший там пивоварню. Из коровника сделали большой ресторан – семьсот квадратных метров, есть сыроварня и много ещё чего. Мне понравился рассказ Джона, как они восстанавливают традиции, в том числе традицию многодетных семей – детей у самого Ивана с супругой Ниной Валерьевной пятеро.

Сразу включился в работу: переделал меню в ресторане и даже успел дать интервью для Владимирского экономического форума, став лицом агрохозяйства. С владыкой Евлогием познакомились, когда он заехал, хорошо пообщались. Было, однако, одно «но». После Слободского на новом месте оказалось слишком шумно и суетно: жизнь кипит, гастарбайтеры, корпоративы в ресторане, ну и так далее. Представил, что жить в этой атмосфере придётся не недели, а годы, и понял: это всё не моё.

У дочки как раз заканчивался учебный год, нужно было что-то решать. Созвонился с Полиной, и она меня сразу поддержала. Приняли решение: Вятка – вот место, где мы будем на своём месте. Знаете, мне приходилось бывать во многих местах в России, но нигде люди так не удивляли меня своей простотой и добротой, как на Вятке. Когда Полина приехала, она тоже влюбилась в этот край. Мне тогда пришлось на несколько месяцев вернуться в Иркутск – нужно было позаботиться о маме, и Полине в это время помогало множество людей – абсолютно бескорыстно.

* * *

В Кирове у нас родились Фёдор и Вера. Квартира была в историческом центре, но небольшая, и мы решили переехать в Слободской. Работать я устроился в консалтинговую фирму, подготовил несколько проектов, например по молокопереработке в Уржумском районе, под которые мы получили гранты.

Позанимался немного политикой. Была такая мысль, не только у меня, но и у некоторых деятельных священников и мирян: а почему бы людям, которым дорога историческая Россия, не объединиться? Идея, как это сделать, пришла из Москвы, уровень был весьма солидный, и я очень рад, что побывал по этой линии на Всемирном Русском Соборе, познакомился с интересными людьми. Но в какой-то момент стало ясно: нет на то, что мы делаем, благословения Божия. Стремление к власти меняет людей, да и любой серьёзный проект сразу вызывает внимание разного рода политиканов, так что не успеешь оглянуться – как тебя взвесили и измерили не в самых добрых целях. В итоге ещё одна страница в моей жизни оказалась перевёрнута.

Шоколадных дел мастер

Если залезть в Интернет в поисках производителей шоколада, то непременно наткнёшься на фамилию Тимонова. Его «СвитБин» довольно популярен в России.

– Когда Полина приехала в Вятку, – вспоминает он, – ей почти сразу предложили хорошее дело – расписывать храм Иоанна Предтечи на Пятницкой. А я, вздохнув, понял, что и здесь мне не удастся поработать на земле. После стольких лет, проведённых на ферме, мне это кажется спасительным, да и просто нравится. Но приходится постоянно откладывать.

При этом я старался двигаться в этом направлении. Изучил молочное производство. Однажды знакомый предложил пройти технологический курс по выпуску шоколада, с погружением на пять дней в производство. Я охотно согласился, благо у меня начался отпуск. Домой вернулся с идеями, которые тут же начал воплощать.

Изучив рынок, понял, что есть запрос на здоровое питание – эта ниша даже сейчас занята далеко не полностью, а несколько лет назад была ещё просторней. Знакомым из банковской сферы дал попробовать шоколад «СвитБин», сделанный своими руками. Им понравилось, и они согласились помочь мне.

– Получается, Андрей, что вы его на своей кухне сделали в первый раз?

– В общем, да.

– И что сказала Полина, ей понравилось?

– Необычно, мол.

Андрей смеётся:

– Не сказать, чтобы ей сильно понравилось. Она вообще не поклонница шоколада. Бывают люди, которые к шоколаду равнодушны. Но восьмерым из десяти человек нравится. Переводится «СвитБин» как «сладкий боб», поэтому понятно, что в нём присутствуют какао-бобы. Но основа, которая придаёт оригинальный вкус, – топинамбур, то есть земляная груша, лучший из натуральных заменителей сахара. Ещё добавляются семечки тыквы, сухофрукты, финик, чернослив, курага, ягоды. Полезный шоколад, который можно есть диабетикам, да кому угодно.

Поначалу им занимались два человека, потом стало двенадцать на производстве и шесть в офисе. Придумали обёртку получше, договорились о распространении. Сейчас создаётся новый шоколад, который нравится практически всем, – с молочным вкусом. Называться он будет «Тиберри». «Ти» – это «Тимонов», «берри» – «ягоды». Мы делаем его в том числе и для Китая, добавляя экстракт чаги, кедровое и миндальное молоко.

– Что сказала Полина, когда попробовала «Тиберри»?

– Вкусненько.

– Совсем другой разговор.

– Ещё мечтаю создать сыроварню. В Кировской области я знаком со многими фермерами. Что интересно, почти все они православные. Это Вятка. Помню, какое огромное впечатление на меня произвёл Великорецкий крестный ход. Это было счастье – идти рядом с теми людьми, что мне там встретились.

Недавно, во время эпидемии, вспомнил про свою болезнь, на долгие годы скрывшую меня от мира. Я тогда и помыслить не мог, что у меня будет любящая семья, масса идей и проектов. Была безнадёга, с одной стороны, и молитва, упование на Бога – с другой. И Господь, как расслабленного, меня исцелил. Слава Богу за всё!

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска