Я опять в своей родной больнице – Республиканском кардиоцентре. Мне здесь всё хорошо знакомо, кругом медсёстры и санитарочки, которых давно знаю. Они заботятся обо мне, словно феи. На этот раз попал сюда после того, как стало совсем плохо с ногами. Они приобрели ужасный вид, не хотели ходить, и я даже испугался, что потеряю их. Врачи быстренько уложили, стали делать капельницы, потом провели операцию на одной ноге. Оперировал главный врач Дмитрий Александрович Коротков. Вторую ногу лечат пока терапевтическими методами, а там посмотрят, как быть дальше. Во время операции вокруг меня было семь медиков, не считая тех, кто привёз меня из палаты. Дорогое оборудование, всё на высоте. Не понимаю тех, кто ругает нашу медицину. Надо Бога благодарить за этих людей.

Рядом со мной в палате лежит дальнобойщик Анатолий. Он хоть и моложе меня на четырнадцать лет, но всё равно немолод. Весь изрезан: и сердце, и ноги. Говорить нам не о чем. По-доброму молчим. Когда включаю песнопения, выходит, а из соседней палаты, наоборот, приходят – говорят, нельзя ли потише. Удивлению моему нет предела, ведь оттуда регулярно доносится громкий мат: я-то могу их потерпеть, а они меня нет.

Потом привозят на инвалидной коляске и кладут на соседнюю кровать человека – седого, старше меня, но весёлого, разговорчивого и очень дружелюбного. Присматриваюсь – а это бывший министр лесного хозяйства Вячеслав Дмитриевич Пручкин. Напомню, что на рубеже девяностых я работал директором лес-промхоза. Мы лес заготавливали, а лесной министр растил и охранял, так что накоротке мы друг друга не знали, но пересекались. Познакомились, можно сказать, заново.

В Бога верит, хотя и невоцерковлён. Любуюсь им: мне приятны его манера говорить, его характер. Веру в Бога ему привила его бабушка – Анна Ивановна. Водила в храм, где он причащался. Отец был до войны директором школы, а потом ушёл на фронт и не вернулся. Директором стала его мама – Мария Степановна. Она была депутатом, общественным деятелем, поэтому воспитанием мальчика занималась по большей части бабушка. Семья была родом из Тамбова, из раскулаченных. Привыкли много работать, научили работать и Вячеслава Дмитриевича. После школы он поступил в Архангельский лесной институт, а как отучился, бабушка подыскала ему невесту. Пригляделся: девушка хорошая. Женился. Поехал по распределению лесником в Троицко-Печорский район, где его заметили, начали повышать в должности.

Неделю лежим по соседству. Я ему желаю спокойной ночи, а он говорит: «Пока не до сна. У меня ещё много работы». Что-то пишет, читает. В отличие от меня аккуратно заправляет постель и своим примером как бы учит меня. Морали никому не читает, а учит. Я привык других поучать, а тут с удовольствием сам учусь. Включаю для него песню «Как хочется жить» ансамбля «Рождество», беседы Николая Евграфовича Пестова о вере. С интересом слушает. Буду молить Господа, чтобы он нас не разлучил. Думаю о воспитании. Вячеслава Дмитриевича воспитала бабушка, её, наверное, мама или её бабушка. Век за веком тянется эта нить.

Много у нас хороших людей, и почти у всех такие бабушки, как Анна Ивановна. Был у меня один знакомый – водитель лесовоза Родион, очень порядочный человек, которого любили односельчане. Заболел онкологией. Я ему говорю: «Приходи в храм». Отказывается: я, мол, в Бога не верю. Через два года боли стали нестерпимыми, лекарства уже не помогали, но в больницу его не брали. Дочь уговаривала: «Папа, давай позовём священника». «Нет», – говорит. Потом в сердцах согласился: «Зовите хоть тысячу священников, толку от них всё равно не будет». Дочь позвонила мне, и мы с иеромонахом Герасимом поехали в это село. Помолились о болящем, не торопясь пособоровали, причастили, благодарственный молебен отслужили. Родион затих, боль его оставила. Через неделю, в Великую Пятницу, поехали его отпевать. Я попросил вынести гроб на улицу – в старом домике полы могли не выдержать, если на них встанет много людей. А собралось их половина села. Родион лежал среди цветов, напоминая о другом событии – положении Христа во гроб. Его родили, крестили, причащали. Потом комсомольская жизнь, разные собрания отвели его от веры, привитой в детстве, но Господь вернул праведника на добрый путь.

На днях помянули на сороковой день моего друга Николая Васильевича Кашина, директора Южных электрических сетей. Человек известный, многие удивились, что он и его семья – христиане, исповедовались, причащались.

А в воскресенье умерла Руфина, которую я помню с восьмидесятых годов, – одна из самых деятельных сыктывкарских христианок. Всегда живая, весёлая, немножко с ехидцей, но необидно. Причастилась в Ульяновском монастыре, поехали оттуда в Усть-Кулом на молебен, где ей стало плохо. Вызвали врачей, но помочь они не смогли.

Начинаю проверять телефонную книгу, кому можно позвонить, спросить. И вижу, что четверти тех, кто в ней записан, уже нет в живых. Некого спрашивать. Наша Церковь рубежа 80–90-х уходит.

Я никого из телефонной книги не вычёркиваю, просто она постепенно превращается в синодик, помянник: Надежда Хаботина из Усть-Цильмы, Мария из Мордино, Надежда из Максаковки, Марья Афанасьева – почти сто лет ей было, монахиня Мария (Георгиади), Анимаиса – моя землячка из Троицко-Печорского района, пела в краснозатонском храме, Фаина и Серафима тоже из Максаковки, а вот и погибшие воины, знал их ещё детьми: братья Александр и Филипп из Аджерома, Игорь из Усть-Цильмы, Аркадий – сын нашей певчей, маленьким ходил в наш храм.

Есть такой доктор – Вячеслав Боровских, известный психотерапевт, православный человек. Однажды он согласился провести экскурсию в Боголюбово. Там была икона чудотворная, и несколько столетий назад шёл с нею крестный ход. И вот, рассказывает он, когда переходили мост, он рухнул – погибло больше ста шестидесяти человек. Доктора спрашивают: «Куда же Бог смотрел, они ведь в крестный ход шли?» А он ответил: «Вся Россия у нас на крестном ходе. А идёт он в Царствие Небесное».

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска