У Бога мелочей не бывает

Протоиерей Михаил Резин

Холодный май, солнце, юная листва яблонь в церковном саду. Сижу на скамейке и жду, когда привезут забытую мной скуфейку: отпевал в маленькой сельской церкви пожилого мужчину и оставил её на аналое. Сижу и думаю, что на Светлой седмице исполнилось тридцать лет моего священства. Чего только не случилось, не отзвенело, не промчалось сквозь меня и мимо меня за это время! Сколько номеров телефонных уже никогда не отзовётся!

…Апрель и май 92-го года были заполнены освоением крохотной планеты под названием Ардатов, куда я высадился со своей многочисленной ребятнёй и растерянной матушкой. А тем временем продолжали осыпаться конструкции великой страны, народ искал способы выживания, а Церковь была окном, в которое дул свежий ветер надежды. Я старался, насколько мог, эту надежду оправдать. Я был идеалистом и новичком в церковной работе, а потому неизбежно совершал административные ошибки, впадал в крайности, ожидая от людей кристальной честности и порядочности лишь потому, что они называли себя православными.

Сегодняшнее отпевание чудным образом вернуло меня к первоначальным годам моего служения в Ардатове.

Везёт меня по светлой асфальтовой дороге в Чуварлей-Майдан – так называется село – задумчивый водитель. Звать его Дмитрием.

– Как имя усопшего? – спрашиваю.

– Степан.

– Болел?

– Да, болел. И годы уже… Тяжело переживал смерть дочери. Кстати, вот памятник на обочине, поворот на деревню Сиязьма. На этом повороте она разбилась с женихом в 1996 году. Ехали венчаться…

Молча провожаю глазами остающийся сзади, утопающий в полевых цветах металлический скошенный прямоугольник с двумя портретами.

– А число, Дима, не помните, когда это случилось? И как их звали?

– Как же! Восьмого сентября. Я её двоюродный брат, ехал следом. Она – Татьяна. Он – Андрей. Ей было 20, ему – 22. На селе все помнят этот случай. Они ехали на дорогой иномарке. Какой-то родственник из Москвы на свадьбу пожаловал, а дороги не знал. Тут тогда насыпь была от недостроенной дороги. Он на скорости и выскочил. А дальше – кювет. Я сильно отстал на своём «жигулёнке», а когда подъехал, машина их лежала на боку. Водитель и молодожёны погибли на месте. Слышали, наверное, эту историю?

Я не только слышал эту историю, но и сам был её участником. До сих пор, как мне кажется, звенит во времени эта лопнувшая трагическая струна. В тот день в храме я ждал пару на венчание. Как положено, разложил на тумбочке венцы, свечи, корец с вином. Сижу жду. Нет и нет! Телефонов сотовых тогда ещё не было. И вот вбегает человек, задыхается и никак не может слова вымолвить. Подхожу. Не лицо, а какой-то комок вымоченных в слезах фрагментов носа, глаз, губ. «Они разбились!» – говорит прибежавший и прислоняется к двери. Помню, что все, кто приехал на свадьбу, остались на похороны. Похороны – всегда дело невесёлое, а тут купол вселенской трагедии накрыл всё село.

– Дима, а ведь это я должен был их венчать, а потом пришлось ехать отпевать. До сих пор в ушах вой, который можно было услышать уже на подъезде к селу.

– Простите, не узнал вас! Вы изменились. Седая борода, лицо похудело. Ведь это я приехал тогда в храм и сказал, что они погибли.

– Да и я, Дима, вас не узнал. Прошло ни много ни мало 26 лет.

– Как вы думаете, почему это случилось? – спрашивает Дмитрий. – Ведь ехали в храм всё-таки, а не куда-то. Венчаться!

– Я думаю, что они у Бога в небесной славе как муж и жена, ведь Господь принимает и намерение как дело случившееся. Почему так произошло, вам никто не скажет. Это тайна. Таких тайн множество вокруг.

…Когда отпевал Степана, у гроба сидела в инвалидном кресле его жена вся в чёрном и тихо плакала. В напутственном слове сказал и о том трагическом случае. Конечно, все помнили его.

Увлечённый воспоминаниями, переживаниями, я забыл скуфейку и вот жду, когда Дмитрий привезёт её. И в эту минуту мне приходит на память, что в тот трагический, тёмный день общей скорби о гибели молодожёнов во время отпевания Татьяны на дому я заметил висевший в углу крест. Тёмный и крепко прижатый к бревну большими гвоздями.

После отпевания обращаюсь к родственникам и говорю, что этот крест церковный, напрестольный и если, мол, они пожелают, то могут пожертвовать его в наш храм – в память о новопреставленной. Через день кто-то его привёз. Он оказался серебряным и лёгким, пустотелым, собранным из тонких серебряных пластин. Удивило то, что он весь был как бы прокуренным, засаленным. Дьякон взялся его чистить, а потом рассказал, что когда разобрал крест, то внутри была какая-то зловонная смола. Склонный к гиперболам и сравнениям, дьякон предположил: «Такое впечатление, что внутри собрались многолетняя матерная брань, курево и пары самогона».

Спорить я не стал. Возможно, так и было. Возможно, случилось всё ради того, чтобы вызволить из тягостного плена крест. С тех пор он у нас на престоле в Никольском приделе. Все водосвятные молебны совершаем с ним.

…А вот и Дмитрий! Бежит через двор к храму со скуфейкой, не видит меня. Окликаю его:

– Дима, пойдёмте со мной! Кое-что покажу.

Захожу в алтарь, беру крест:

– Этот крест из дома Степана и Татьяны. Тогда, после отпевания, я попросил его пожертвовать нам.

Я рассказываю о кресте, о дьяконе, о том, как чистили крест и как он верой и правдой служит в храме с тех пор.

– Можно я подержу его?

Даю крест Дмитрию, он берёт его, целует и прижимает к груди. Проходит минута, вторая.

– Что с вами, Дима?

– Этот крест я нашёл, когда был ещё пацаном. В нашем разрушенном храме, который потом восстановили и где вы сегодня отпевали Степана. Мне было лет 13-14. Копались с друзьями среди мусора, штукатурки – искали клад. Я сразу понял, что крест можно задорого продать. В Ардатове тогда открылась скупка, называлась «Раритет». Но бабушка Настёна, как только увидела крест, вцепилась в него: «Внучок, я дам тебе денег. Только крест не продавай!» Помялся я, подумал и говорю: «Так забирай!» Вот она его большими гвоздями, чтобы не утащили, и прибила в углу. А потом я уже и не вспомнил про него.

Забираю крест, целую его и говорю:

– Удивительны судьбы и пути Божии! Кстати, церковь ваша, в развалинах которой вы когда-то нашли крест, названа в честь Николая Чудотворца. И наш придел, где мы сейчас стоим и где на престоле покоится крест, – Никольский. Возможно, в этом и кроется ответ на ваш вопрос, почему тогда произошла эта трагедия. Да и трагедия ли?!

Провожаю Дмитрия до ворот. В песочнице играют малыши и матерятся. Поворачиваюсь: «Не говорите матерных слов!» – «Не будем!»

Дмитрий протягивает мне руку:

– Хорошо было с вами пообщаться! Но только видите, все случаи-то какие! А по поводу мата – теперь это повсеместно.

– И это очень плохо, Димитрий! Мат – это антимолитва, это вольное или невольное призывание демонов. Хотим мы этого или нет. Идёт война за человека как создание Божие. Война реальная, когда гибнут люди, и война духовная. Кто знает, может быть, молитва ребёнка отведёт пулю от отца или, наоборот, грязное слово сделает эту пулю неотвратимой. У Бога мелочей не бывает!

– Не буду спорить, отец Михаил! Ведь когда за так отдал крест бабуле Настёне, дня через три купался с пацанами в пруду. А родники там ледовые. Ноги свело до бёдер так, что выплыть не было никакой надежды. Захлёбываюсь! Кричу пацанам, а они перепугались и… бежать. И тут чувствую, что вода стала как бы плотнее и держит меня, не даёт погрузиться. На руках до берега дотянул, выбрался. Вы правы, мелочей у Бога не бывает. И слово, и дело – в зачёт!

 

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий