Сидим с Ириной Борисовной Мариевой на кухне, где меня угощают борщом. Она – преподавательница воскресной школы в городе Няндоме Архангельской области. Читательница нашей газеты, как и её мама, Берта Георгиевна. Это и привело меня к ним.

«Как тебя зовут?»

– В детстве я была атаманшей, – рассказывает Ирина Борисовна, – командовала октябрятами, пионерами. К тому же очень рано научилась читать, так что в садике мне разрешали сидеть с книжкой, чтобы не мешала спать другим детям. А когда я училась в первом классе, учительница поняла, что «мама мыла раму» – это для меня пройденный этап, и, взяв за руку, отвела в библиотеку, где я взяла «Приключения Тома Сойера».

Ирина в школьные годы

И всё время я что-то придумывала. Скажем, иду мимо памятника Ленину, а вокруг не ухожено, не прибрано, старые пожухлые цветы – жалкое зрелище. Тогда выступила в классе, взяли мы дома лопаты, веники и привели в порядок всё. В общем, учителя сошлись во мнении, что быть мне педагогом. Выучилась, какое-то время, в 70-е годы, преподавала в начальных классах, но долго в школе не задержалась. Перешла на работу в воинскую часть – нужно было что-то решать с жильём, а с мужем случилась беда, он стал инвалидом.

Храма у нас при воинской части не было. Но куда бы я ни приехала в отпуск, шла первым делом в церковь: хотелось посмотреть, послушать, побыть в этой атмосфере. Почему-то тянуло. Зайдёшь в сарафане – бабушки платочек дадут… В Киеве не раз бывала и там тоже через день-два ходила во Владимирский собор на вечернюю службу. Но перелом произошёл позже, после встречи с владыкой Питиримом. Сейчас он архиепископ Сыктывкарский и Коми-Зырянский, а тогда был простым солдатом – Пашей Волочковым.

Секретарь епархии архимандрит Филипп любит эту историю, и монахи, которым я её рассказывала, очень смеялись. А случилось всё вот как. Когда я работала в воинской части, знакомые ребята-срочники сказали, что перевели к нам солдатика, который всё про Бога говорит. Подумала, что сектант: их тогда много было. «Сколько ему лет?» – спрашиваю. «Наш ровесник». «Надо пойти, – думаю, – посмотреть на это чудо. Он же не бабка какая-то, кто же в таком возрасте верит?» Узнала, что парень оформляет ленинскую комнату, – всё интереснее и интереснее.

Захожу в ленинскую комнату, «здрасьте» не говорю: кто солдаты, а кто – я! Солдатик, который там рисовал какие-то самолётики, выпрямляется во весь рост. Стоит передо мной – долговязый, в какой-то линялой форме, видно с чужого плеча, но улыбается во весь рот. «Волочков, ты, говорят, баптист?!» – беру быка за рога. Он, продолжая улыбаться: «Да нет, я православный». – «А какая разница?» И стал он мне рассказывать. Сначала слушала стоя, потом за парту села, а он, продолжая рисовать, вспоминал, как был иподьяконом у какого-то епископа, про детство рассказывал, о чудесах говорил. «А как тебя зовут?» – спрашиваю. Солдат не принято было по именам называть, но он перестал быть для меня одним из многих. «Паша», – отвечает. «Паша, а можно я ещё раз приду тебя послушать?» – «Заходи, конечно». И как свободная минутка – иду слушаю. Ему нравилось меня просвещать. А уж как мне – словами не передать! Словно Америку для себя открывала. Это был непонятный, но очень интересный мир. «Неужели это всё правда?» – думала я.

Рома мой – ныне отец Роман – рос тогда как сын полка. Я на работе – и он со мной. И тоже с Пашей познакомился, а вскоре и сдружился. Павел стал к нам домой заходить, с сыном играть, а однажды предложил: «Давай я буду крёстным у Ромочки?» Заодно решили, что и мне нужно креститься. Но церкви-то в Няндоме нет. Прошло сколько-то времени, и Павла перевели в Каргополь, где был действующий храм. Оттуда он написал мне, что, мол, приезжайте, с батюшкой договорился.

Всё было как в каком-то детективе. Павел объяснил, во сколько приехать, где остановиться, сказал, когда он придёт. Комнату велел снять в гостинице на первом этаже, чтобы ему в форме на этажах мелькать не пришлось. Я так и сделала. В субботу сходили на вечерню, и в храме Паша вдруг подаёт 25 рублей – плата за крещение. Я глаза вытаращила – это была четверть моей зарплаты! «Ты не бойся, – успокаивает Павел, – я эти деньги заработал». «А как ты мог в армии заработать?» – не понимаю. Оказалось, кому-то что-то рисовал, саночки для детей офицеров расписывал и тому подобное. Хватало даже на то, чтоб матери на Кубань что-то отправлять.

Крещение было на следующий день – без приключений не обошлось, мягко говоря. Дело в том, что офицер, с которым Павел договорился об отлучке из казармы, то ли заболел, то ли ещё что-то, а сменщик оказался безбожником и к верующему солдату не благоволил. Пришлось Павлу бежать в самоволку, а это гладко только на бумаге. Через мост не перейти – там патруль, а на реке Онеге уже начал таять лёд, доживая последние дни. Взял Павел доску и с её помощью переполз реку на животе, взмолившись: «Господи, если это дело такое правильное, нужное, Ты меня переведёшь через реку, не дашь утонуть». Когда он вспоминал потом, смеялся: «И пошёл я по воде, аки по суху».

– Мне Берта Георгиевна так рассказывала: «Со льдины на льдину перепрыгивал, чтобы в церковь попасть. Пришёл сырущий».

– Да, сухим Павла трудно было назвать. А мы всё это время ждали его, не понимая, что случилось. Служба давно закончилась, отец Михаил Феер недоумевает: «Ну что будем делать? Паши нет, будете креститься без него?» «Нет, – отвечаю, – без Паши не будем». Ждём-ждём, с батюшкиной дочкой Машей договорились, что она станет моей крёстной. Опоздал Павел на час. Объяснил, что случилось. Крещение было очень торжественное, а потом Паша говорит: «Я тут договорился с двумя старушками, чтобы отметить ваше крещение. Пойдёмте?» Даже сейчас помню этот крохотный домик, метра, может, четыре на четыре – комнатка с печкой, этих бабушек, которые что-то пели непонятное, акафист или псалмы. Обе очень старенькие, худенькие, но радостные. Время поста: на столе капуста, грибы, каша, наверное пшённая, – ничего такого праздничного, никаких салатов, всё простое. А бабушки сияют. Много лет спустя мне попалась книжка воспоминаний, где был рассказ об этих старушках. Они, как оказалось, были монахинями, которых арестовали и отправили в эшелоне в Архангельскую область, в ссылку. Но перед нашей Няндомой девушек выбросили из вагона, и они по пояс в снегу шли-шли и пришли к нам в город. Зашли в первый дом, где жил, кажется, путевой обходчик, который сказал им: «Девоньки, куда вы пришли? Здесь нет храма – закрыт, нет верующих. Идите в Каргополь, там церковь». Приехали они в Каргополь и стали там спасаться и других спасать.

Прошло много лет, когда я благодаря вашей газете нашла владыку Питирима. Не сразу поняла, что этот видный епископ в праздничной одежде наш Паша – он ведь в памяти моей остался худеньким солдатиком в старенькой гимнастёрке. Написала письмо в епархию, а потом была очень трогательная встреча. Привезла владыке Рому – показать крестника, а он нас возил по всем монастырям. В Ульяново, когда прикладывались к мощам, Рома выпрямился и на него опрокинулась лампада с елеем. Залило всю одежду, но потом высохло, так что ни одного пятнышка не осталось. А монах один сказал: «Ну, парень, святые тебя отметили».

Владыка Питирим и Ирина Борисовна

Встречи на пути

– Не сказать, что тогда же, после крещения, я воцерковилась. Интерес был, но храма не было, и второго такого человека, как Паша, мне всё не встречалось. Помню, как в начале девяностых служил у нас прапорщик-украинец. Вышел в отставку, но захотел остаться в наших краях – восстановить храм, помочь людям прийти в православие. Съездил в Москву, откуда привёз шесть или семь Евангелий. Одно я взяла, а потом смотрю – других желающих нет. Жалко стало человека, и выкупила остальные. Он часто заходил к нам в администрацию. Как раз тогда клуб имени Ленина переехал в другое здание, и прапорщик добивался, чтобы здание храма передали общине. Скажу точнее: будущей общине. Своего добился, но оказалось, что отремонтировать клуб невозможно, дешевле построить новую церковь. Всё это прапорщика сильно огорчало, так что однажды не выдержало сердце этого доброго человека – инфаркт. Царствие ему Небесное!

Спустя какое-то время – это был уже 1997-й – приехал к нам отец Олег Ежов и добился передачи бывшего Дома пионеров. Я знала, что там был когда-то храм, но смутилась. Всё-таки я туда на кружки ходила, со сцены там выступала. Но постепенно свыклась. Стали мы с отцом Олегом здороваться на улице, а он всегда ходил в подряснике – худой, высокий. Чуть ли не до земли раскланяется, я в ответ едва кивну – неудобно было перед людьми: они всякий раз смеялись, когда видели. А потом мы все пришли в церковь: отец Роман, мама, я, моя покойная сестра Таня, брат Саша.

Перед тем была одна история. Таня рассказала про военного лётчика, у которого что-то случилось с самолётом, и тогда он обратился к Богу: «Если Ты есть и спасёшь меня, я буду Тебе служить». Спасся и стал служить. Правда или нет, не знаю, но отец Леонид Береснев действительно был когда-то лётчиком, а служит он в Тверской епархии с начала семидесятых по сей день. «Давай съездим к нему в Калязин», – предложила Таня. Ходили разговоры, что священник прозорливый. Приехали к нему утром, продуктов, конечно, привезли, но провели весь день с его матушкой Валентиной. Отца Леонида всё время отвлекали: то он убегал кого-то окрестить, то кому-то помочь. Потом спросил: «Так вы что приехали-то?» Нам было неудобно признаться, что просто поглядеть на него хотели, словно на диво какое. Сидим смущаемся, а матушка позвала меня помочь в огороде. Но когда вышли в коридор, сказала: «Вы не зря в наш дом попали. У вас кто-то есть в Царствии Небесном, молится за вас».

И верно, не зря побывали мы в этом доме. Что-то переменилось в нас, что-то приоткрылось. Примерно через год началось уже всерьёз наше воцерковление, а кто из родных за нас молится, я так и не знаю.

Подарки от Ксеньюшки

– Первая православная книга, которую прочла, была о Ксении Петербургской. Прочитала и поверила во все эти чудеса, о которых там говорилось, и стала Ксеньюшка моей любимой святой. Раз купили мы с внучкой, которой тогда лет пять было, хорошенькие туфельки – последняя пара была, как раз на неё. «Бабушка, можно я балеточки надену?» – попросила она по дороге, не терпелось так. Открываю сумку, а там только одна туфелька. Побежали к магазину – это был сентябрь, ещё светло, – но не нашли. Туда-обратно бегаем, людей спрашиваем, не видел ли кто. Никто не видел. У ребёнка горе, других таких балеточек не найти. Может, собака унесла. Вечером внучка, всхлипывая, уснула, а я Ксеньюшке взмолилась: «Если найдётся туфелька, я в часовенку твою на Смоленском кладбище вышлю цену обеих». Утром отвела ребёнка в садик и пошла на работу. Вдруг вижу: прямо посреди тротуара словно кто-то поставил нашу туфельку: стоит ждёт – и совершенно сухая, хотя за ночь должна была промокнуть. Словно кто-то забрал, а потом обратно поставил. Внучка, конечно, прыгала до потолка, а я ей сказала: «Это подарок от Ксеньюшки».

Работала я тогда в магазине православной книги. И получаем мы ещё одну книжку по блаженную Ксеньюшку. Сижу и плачу, читая, и тут заходит молодая пара с ребёнком, рассказывают, какая у них случилась беда.

Муж – контуженный, в Чечне воевал – побил милиционера. Парень он вспыльчивый, а тут ещё и выпил после работы, шумно себя вёл. Милиционер сделал ему замечание и был бит: хорошо ещё, в штатском был, так что нельзя было приписать за нападение при исполнении. Но всё равно обидно вышло: парень-то довольно щупленький, на две головы меньше пострадавшего. «Я тебя ни за что не прощу, – сказал милиционер, – ты меня при всех унизил». Его уже и свои уговаривали деньги взять за моральный ущерб и успокоиться, но он ни в какую. А у парня и ребёнок маленький, и жена не работает – как им без него? «Слушайте, – говорю я этой паре, – напишите-ка вы письмо отцу Виктору Московскому, который окормляет часовню Блаженной Ксении в Петербурге. Расскажите о себе, попросите помолиться. И перевод, если можете, отправьте». – «У нас сейчас денег нет». – «Ну пообещайте, что позже отправите». Они так и сделали, сразу пошли на почту. И что же? Прошло недели две. За несколько минут до судебного заседания, где парню светило пять лет, подошёл вдруг милиционер и согласился на денежную компенсацию. Я об этом узнала, когда эта пара снова ко мне зашла, только на этот раз с радостью.

Год проработала в нашем магазинчике, хотя торговлю терпеть не могу. Так-то я книги обычно в Сыктывкаре покупала, когда бывала там у владыки, целыми чемоданами привозила. А однажды смотрю: у нас тоже появился православный книжный магазин. Прибежала, листаю: этой книжки у меня нет и этой тоже. Хозяйка смотрела-смотрела да и говорит: «Ой, вы так в книгах разбираетесь! Хотите у меня поработать?» «Правда, что ли? – удивляюсь. – Это что, за то, что я буду читать, мне ещё и платить будут?» Она: «Хоть завтра приходите». Стала работать. И всё читаю и плачу. Один раз вся уревелась, а тут заходит одна пара и спрашивает: «У вас что-то случилось?» – «Нет, книжку вот читаю». – «А расскажите, о чём она». Рассказала. Купили… Так что выручка у меня всегда хорошая. В храме дорого, а здесь наценка маленькая, прямо в издательстве брали, так что книжки хорошо расходились. Но так получилось, что магазин закрылся. Хозяйка переехала в Каргополь и перевезла его туда, но была ещё одна причина. Приход наш был против того, что магазин с ним конкурирует, и довольно успешно. Кто-то из прихожан заходил что-то купить. Другие, наоборот, стыдили меня. Но я и сейчас убеждена, что они неправы. Человек купил книгу, прочитал, потом в храм пришёл. Сразу на службу идти не всякий решится, а почитает, проникнется – тогда совсем другое дело.

Радости и огорчения учительства

– Так ведь и со мной было, я тоже не сразу начала на службы ходить. Было очень трудно стоять на службах, никак не могла привыкнуть. И тогда Рома – он уже начал прислуживать в храме – предложил: «Ходи вечером на акафисты». Начала ходить на акафисты, чтение которых продолжалось около часа. Потом на службы стали ходить с подругой Ольгой, но нерегулярно. Позвонит она мне иной раз: «Такой дождь сегодня, давай не пойдём?» – «Не пойдём». Или: «Такой ветер сегодня». Или: «Такой снег валит»… А потом дали нам послушание. После службы остаётся немало людей прибираться в храме, и нужно было их накормить. Вот мы и стали ходить в половину восьмого – готовить. И если мы не придём, то никто не придёт, так что пришлось забыть и про дождь, и про ветер. Да хоть ураган – деваться некуда. Просили смену, чтобы хоть не каждое воскресенье, но смены не было два года. Так нас Господь и приучил к церкви.

В это время крестила я внучку, которая согласилась ходить в воскресную школу. А уроки там вела молоденькая девочка, и я видела, что ей очень сложно. Говорю: «Аня, у меня есть много книг тебе для работы». Пришла Аня ко мне в гости, поговорили, и стала я ей помогать. Это случилось десять лет назад. Были свои радости. Скажем, мальчик, который окончил нашу воскресную школу, поступил в институт на историка и теолога. Проходил практику у меня. «Матвей, – спрашиваю, – на то, что ты определился с профессией, воскресная школа повлияла?» – «Конечно, именно она и повлияла». Многие из моих учеников бывают сейчас на службах, дорожку к Церкви нашли.

Но были и неудачи. Ко мне ходила группа детей, человек шесть, родители которых не переступали порога церкви. Ребятишки были ещё совсем маленькими, учились в начальной школе, когда появились у нас впервые. Они из отдалённого района города, куда даже автобус не ходит. Но всё равно идут, бывало, в храм на причастие зимним утром в самую темень, хотя дороги не чищены; трудно, но они не сдаются. Я очень надеялась, что эти малыши и родителей своих приведут, но получилось наоборот. Дети вошли в подростковый возраст, обзавелись смартфонами, родители утром спят – и они тоже, потому что до двух ночи в Интернете. Интерес угас, дай Бог, не навсегда.

А как-то давали мы рождественский концерт в Каргополе-2, это военный городок километрах в десяти от Няндомы. Спустя какое-то время в одной из школ, где я веду основы православной культуры, смотрю: сидит на занятии девочка, по виду азербайджанка, что она и подтвердила. «У нас православные занятия, – объясняю, – а ты мусульманка. Ты понимаешь разницу?» – «Понимаю. Но я посмотрела ваш концерт в Каргополе-2, и мне очень захотелось узнать о Рождестве». Так что вспоминаю притчу о сеятеле, когда вижу её. Ходит на занятия, задаёт вопросы, глаз с меня не сводит. Сомневаюсь, что родня позволит ей креститься, но всё равно что-то останется.

А летом у нас проводится православный лагерь. Смена заканчивается фестивалем «Благодатное небо», на который приезжают больше тысячи человек, коллективы из Москвы и других городов.

Опыт проведения лагерей я получила в местечке Визябож близ Сыктывкара. Думаю, читатели «Веры» знают про него, ведь уже который год в этом месте подвизается игумен Игнатий (Бакаев), а прежде там был детский лагерь.

– Вы знакомы с отцом Игнатием?

– Да, познакомились на празднике у владыки. Читаю страничку батюшки в вашей газете. Как получу новый номер – листаю, ищу и читаю «Доброслов» первым делом. Он очень просто, доступно пишет, и каждый раз что-то меня в статье тронет сильно. Посылаю небольшую денежку, чтобы поддержать этот небогатый приход. Однажды сын отца Игнатия, Денис, отвёз нас к нему в скит. И как же они нас там встретили! Многое изменилось со времён лагеря. Например, крохотная часовенка на чердаке, где мы ночевали когда-то с внуком Лёшей, превратилась в церковку. А что-то осталось таким же.

Чин отречения

– Одно время у меня были трудности, и я обратилась за помощью к игумену Ульяновского монастыря отцу Савве (Гладкову). Начали мы беседовать в десять вечера и проговорили до двух ночи. Как сказал батюшка, он всегда так делает перед отчиткой: нужно понять, что с человеком. И всё я ему о себе открыла, даже то, в чём ни на одной исповеди не могла признаться. Ему тоже не призналась бы, но отца Савву было не провести. Слушает-слушает, а потом начинает о ком-то рассказывать, вот, мол, был у некоего человека такой-то грех. И тут я понимаю, что речь обо мне. «Был случай, – говорит батюшка, – когда приехал человек, вот так же исповедовался, вроде поправился, а потом возвращается и говорит: “У меня всё вернулось”. – “А ты точно во всём признался на исповеди?” – “Во всём, но кое о чём постеснялся сказать…”». И тут отец Савва ещё один мой грех называет, как тут не признаться? Говорю: «Мне неудобно, отец Савва, но у меня это тоже было». – «Ну ладно. Всё?» – «Наверное, всё».

А он меня не отпускает и как бы вспоминает: «А потом ещё один человек ко мне пришёл, которому не удалось помочь. Признался: “Знаете, батюшка, а я в секте был, но не решился вам сказать”». И я понимаю, что это снова про меня.

Случилось же со мной вот что. В начале 90-х я работала бухгалтером в районной администрации, и приходили к нам разные экстрасенсы и прочие, на мой взгляд, шарлатаны, считавшие себя «посвящёнными». Приносили много книг про целительство, связь с космосом и так далее. Кое-что я покупала, пыталась читать. Блаватской увлекалась, о которой услышала по радио – в передаче «Рабочий полдень» рассказывали про её судьбу с продолжением, так я каждый раз бегом бежала, чтобы не пропустить. А однажды раздаётся стук в дверь моей квартиры. Стоят два парня. «Хотите почитать Рериха “Агни-Йогу?”» – спрашивают. «А почему вы именно ко мне пришли?» Они ведь не ко всем подходили, но тут словно бес привёл. Оставили мне несколько томов, за которые я расплатилась продуктами. Потом в кочегарке эти книги сожгла, но тогда прочитала внимательно. Вы читали?

– В Сыктывкаре не было, наверно, ни одного прихода без асауляковцев. Долго боролись с этой напастью. А что там людей цепляло, так и не понял. Лично мне это было неинтересно.

– Слава Богу, а я-то вот интересовалась. А потом случилось самое плохое: увлеклась я учением Ольги Асауляк, книги её покупала, ездила в Москву на учёбу. И сочла себя продвинутой в сравнении с другими нашими прихожанами – они отсталенькие такие, а я вот могу не просто приходить и стоять в церкви, а кого-то лечить.

Стыдно было всё это отцу Савве рассказывать, но пришлось. И он сказал, что придётся пройти чин отречения, раз я оказалась так втянута… Сейчас созваниваемся с ним, очень дружны.

Мать священника

– Вы – мать священника. Как случилось, что отец Роман выбрал этот путь?

– Сказать, что неожиданно, не могу. Владыка за него молился очень. Потом я познакомилась с иеромонахом из Тимашевска отцом Никифором. Родом он из наших краёв, был когда-то военным, воевал в Афганистане. А потом что-то с ним произошло, уволился из армии, семья распалась и он ушёл в монастырь. И стали люди к нему ходить – говорили, что советы мудрые даёт.

Я долго хотела попасть к учителю архиепископа Питирима – архимандриту Георгию (Савве), духовнику женского монастыря в Тимашевске. Но там очередь была на полгода, а когда я попросила владыку устроить нашу встречу, он ответил, что отец Георгий в скиту, никого не принимает. Вскоре после этого отец архимандрит скончался.

Иерей Роман Овсянников и воспитанники спецшколы в Няндоме. Фото: kotlas-eparhia.ru

Спустя ещё какое-то время приезжает к нам отец Никифор, насельник ещё одного монастыря в Тимашевске – мужского. С духовными братьями они решили восстановить в нашем благочинии Ёлгомскую мужскую пустынь. Нашла его после службы, вижу: сидит уставший, непонятно, спит или просто глаза закрыл. Тихо спрашиваю: «Батюшка, можно с вами поговорить?» «Говори», – отвечает он, не открывая глаз. Рассказала ему про свои беды, свою боль. «А что ты делаешь для Бога, чтобы исправить ситуацию? – спрашивает отец Никифор. – Вот ты хочешь от Него помощи, а что ты сама для Него делаешь?» «Я в трапезной готовлю, в школе воскресной уроки веду. Псалмы в группе при храме читаю, молюсь за двадцать человек…» Всё перечислила, мол, вот какая я хорошая, православная. А он: «Этого мало». – «Как мало? Я делаю больше, чем другие, но у них всё хорошо, а у меня плохо».

Вот так мы с ним беседовали.

Рассказала об отце Никифоре сыну, и Роман предложил позвать его в гости. Пришёл батюшка к нам тогда в первый раз, но не в последний, приводил потом других монахов и послушников – и нам это было в радость. А с Романом они сидят беседуют порой до трёх ночи. Очень сдружились. Рома стал ездить в Ёлгомский монастырь, помогал восстанавливать. А однажды слышу, как отец Никифор говорит сыну: «Подойди к отцу Олегу, скажи, что хочешь поступать в семинарию». Отец Олег – это наш благочинный. В общем, именно отец Никифор сподвиг Романа на путь священства. Я сначала растерялась очень. Это ведь так сложно – быть священником, когда ты не семье, а храму принадлежишь.

Но что грело: к Богу, к Церкви сын идёт, а не гуляет, не губит себя. «И владыка рад будет, что его крёстный сын священником стал», – подумала я и начала успокаиваться. Меня потом поздравляли, что сын рукоположился, говорили, что вымолила я его. Но нет, не я вымолила – крёстный. И всё-таки переживаю за сына, потому что крест священнический тяжёлый. Они все – наши няндомские отцы – больные из-за наших грехов, потому что всё пропускают через себя. А если священник этого не делает, то это уже не священник – бывает и такое, к сожалению. Идут к тем, кто нас жалеет и себя не щадит.

– А вы помните, как отец Роман принял решение стать священником?

– К тому времени он уже год отучился в семинарии, так что врасплох меня не застал. Я тогда была в Питере, ходила к своей любимой Ксеньюшке Петербургской, когда он позвонил и сказал: «Мама, купи мне, пожалуйста, материал на подрясник – чёрный». – «Тебе сколько метров?» Он ответил. Я удивилась: «Ведь этого на два подрясника хватит, зачем столько?» А Роман на это: «Мама, ты понимаешь, что я теперь до конца жизни буду носить подрясник?» И тогда я осознала, что это не временно, а навсегда.

Прихожане сына любят, молятся за него. Людям проповеди его нравятся. Но я порой кое-какие замечания делаю, хотя права и не имею. «Ты когда говоришь, смотри в зал, а не в пол, не стесняйся», – убеждала я его поначалу. Убедила. Ещё он словечки вворачивал мирские, дескать, «молодёжи нравится». «Но тебя не только молодёжь слушает, чаще женщины в возрасте», – говорю. Согласился, исправился.

И отцы его проповеди хвалят. Вот, скажем, иеродиакон Нектарий из Вологды, в прошлом директор какого-то завода. Образованный человек, но очень хвалит отца Романа, говорит, что он умеет так подать материал, что и сам какие-то открытия для себя делает. Тут, быть может, сказывается любовь отца Романа к чтению. Помню, как в детстве его гоняла, когда он ночью с фонариком избу-читальню под одеялом устраивал.

Ирина Борисовна улыбается:

– Не знала, что будущему пастырю мешаю ума-разума набираться.

Храм Зосимы, Савватия и Германа Соловецких в Няндоме

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска