Проходит десятилетие за десятилетием, и кажется, что тайна многих безвестных жертв репрессий опускается всё глубже в тёмный водоём времени. Попытаемся же помешать беспамятству восторжествовать и лишить нас имён страдальцев.

* * *

Накануне дня памяти новомучеников и исповедников, в земле Коми просиявших, редакция газеты «Вера» получила информацию о проходивших ссылку и расстрелянных в Коми крае киевских монахах, входивших в небезызвестную «Священную дружину», и их следственные дела. Напомним, это была община, созданная в середине 30-х годов в Сыктывкаре ссыльными священнослужителями и верующими мирянами. Они просто молились, но любую общину тогда очень легко было выдать за контрреволюционную организацию.

Из Киева к нам на Север прибыли по этапу в 1934 году схиигумен Лука (Тарара) и два молодых иеромонаха – Михаил (Любимов) и Иоанн (Смурыгин). Где были их родные обители, как складывались судьбы батюшек до ссылки в Северный край? Об этом в деле №3542 (о «Священной дружине») не было сказано ничего, лишь об отце Луке было известно, что он монах киевского Ионина монастыря. Были отправлены запросы во все монастыри Киева, и пришёл ответ из Свято-Успенской Киево-Печерской лавры. Оказалось, оба иеромонаха до ареста несли служение именно там и были келейниками известного в православном мире схиархиепископа Антония (Абашидзе), десять лет назад прославленного УПЦ в чине преподобных. Из Лавры были высланы следственные дела иеромонахов Иоанна и Михаила и других монашествующих из разных монастырей Киева, которые проходили по одному делу с ними: игумена Луки (Тарары), архимандрита Иерона (Станкевича), иеромонахов Иова (Демиденко), Досифея (Гонивовка) и Варлаама (Нижникова).

Архиепископ Антоний (Абашидзе) и его келейники иеромонахи Иоанн (Смурыгин) и Михаил (Любимов)

Так мы погрузились в многостраничные протоколы долгих допросов, анкеты, обвинительные заключения, показания свидетелей и осведомителей, где между строк – лязганье тюремных дверей, стук кулака следователя по столу, вороньи крики, врывающиеся в раскрытую форточку из тюремного двора, косой луч, осветивший прокуренный кабинет и фигуры следователя и священника, сидящего перед ним.

«Просили Бога, чтобы не было хуже»

О том, как жила Свято-Успенская Киево-Печерская лавра в революционное лихолетье, ярко описано в книге воспоминаний одного из её насельников, который разделил общую участь страдальцев, претерпел гонения, но чудом уцелел и впоследствии стал видным иерархом РПЦЗ. Это архиепископ Леонтий Чилийский (Филиппович). До ареста настоятеля обители отец Леонтий был его келейником. Он пишет, что в начале 20-х годов в монастырь были переселены инвалиды – ветераны Красной Армии. «С водворением их насельники Лавры навсегда распростились с монастырским уставом и бытом. По учреждённому свыше плану делалось всё, чтобы отравлять жизнь насельников Лавры и её благочестивых посетителей. Как правило, под праздники стали во дворе Лавры, около Великой соборной церкви, во время богослужений устраивать кинематограф с оркестром или же разные спортивные состязания».

Свято Успенская Киево-Печерская Лавра

Стекавшиеся на праздники богомольцы устраивались на ночлег прямо возле храмов – гостиницы были отобраны. Чтобы отбить у людей охоту к богомольям, летом, во время наплыва в Лавру народа, власти отключали воду. Через главные в обители святые лаврские врата то и дело проезжали, громыхая и пыля, грузовики – а ведь прежде даже государь император проходил через эти ворота своими ногами из уважения ко всероссийской святыне.

День ото дня жить становилось всё труднее. «Но лаврская братия, – пишет владыка Леонтий, – любила свою обитель и дорожила ею, поэтому, невзирая на холод и голод, всё же как-то жила и добровольно не расходилась. Многие монахи ходили работать к частным лицам, копали огороды, чистили сады, пилили дрова, столярничали, портняжничали, рукодельничали и так жили, благодаря Бога и прося, чтобы не было хуже».

В 1923-м Свято-Успенская лавра официально была передана обновленцам. Братия отказалась их признать, и вскоре ГПУ решило ускорить фактическую передачу монастыря «живоцерковникам». Кельи братии обыскивались, насельников задерживали и допрашивали. Оставшаяся на свободе братия расселилась по Киеву, нанимаясь работать по найму, а те, кто был не в состоянии устроиться, нашли приют в принадлежавшей Лавре богадельне – Китаевской пустыни, что находилась в девяти километрах. Но и тут местные власти не оставляли их своим вниманием. По воспоминаниям владыки Леонтия, зимой, в стужу и метель, монахов в принудительном порядке гоняли в Голосеевский монастырский лес пилить дрова, валить деревья. Работать приходилось с утра до позднего вечера. Чтобы утолить жажду, топили в жестянке снег, а обедали сухарями.

О том, какой дух при этом царил среди насельников Китаевской пустыни, говорит достойный древних патериков случай, приведённый архиепископом Леонтием в его «Воспоминаниях». Смертельно заболел отец Иннокентий, на котором держалось всё хозяйство. И тогда о. Селевкий, заведовавший богадельней, обратился к братии с такими словами: «Отцы святые! Отец Иннокентий помирает. Вы знаете, как он всем нам необходим, а мне без него как без рук. Может быть, из вас кто согласится за него умереть?» Вызвались двое: отец Павел и отец Гордий. Им даже пришлось между собой немножко поспорить за право умереть за отца Иннокентия. Наконец решили, что умрёт о. Павел – он вызвался первым. Не прошло и двух дней, как больной выздоровел, а отец Павел преставился.

Авва Антоний

Здесь, в богадельне Китаевской пустыни, и поселился в 1925 году сосланный из Крыма архиепископ Димитрий (Абашидзе). Он был слеп – сказались два года тюрьмы. Но произошло чудо – после долгих слёзных молитв у мощей Киево-Печерских преподобных его глаза снова стали видеть. В 1926-м владыка Димитрий принял схиму с именем Антоний и продолжил подвижническую жизнь в затворе. За духовными советами к нему стекались православные отовсюду. Бывали здесь и те, кто впоследствии взойдёт на небосклон Церкви яркими звёздами: святитель Лука (Войно-Ясенецкий), священномученик Анатолий (Грисюк), умерший на Коми земле, в тюремной больнице лагеря, расположившегося на территории разогнанного Кылтовского женского монастыря, и своими мощами до сих пор пребывающий там.

Ко времени появления в Киеве будущий схиигумен Антоний успел хлебнуть лиха за то, что пытался остановить разгоравшуюся на юге России братоубийственную борьбу. Он нёс епископское служение в Крыму, в самом центре революционной лихорадки, где власть без конца переходила из рук в руки. В этом хаосе владыка старался примирить противоборствующие стороны – по его почину даже объявлялись дни всеобщего покаяния. «Люди русские, православные! – взывал владыка. – Явите силу покаяния, возвеличьте Святую Русь делом, словом и мыслью, отвергните соблазны антихристовы…» Мира это так и не принесло. Зато владыке удалось вызволить из тюремных застенков многих священнослужителей, что по тогдашним временам было чудом. Дело в том, что в своё время он служил инспектором Тифлисской духовной семинарии и среди его воспитанников был Иосиф Джугашвили. И когда в Крыму заполыхала Гражданская война, несостоявшийся священник оказался облечён властью – был назначен представителем Совнаркома на Юго-Западном фронте. Владыка по старой памяти обратился к Сталину, умоляя выпустить брошенных в тюрьмы священнослужителей, и тот удовлетворил его просьбы.

После поражения Врангеля большинство представителей находившегося в Крыму духовенства вместе с его войсками ушли в эмиграцию, а владыка Димитрий (Абашидзе) остался в России и был готов принять всё, что пошлёт Господь. В 1922 году его арестовали в Симферополе. Но расстрельный приговор направили на утверждение Сталину, и тот заменил казнь тюремным заключением. Освободившись из тюрьмы прежде срока по причине потери зрения, владыка при помощи добрых людей прибыл в Киев и поселился в Китаевской пустыни.

Архиепископ Антоний (Абашидзе)

«Был он такой чудесный, маленький, весь серебряный, с большими “восточными” глазами, глядевшими так приветливо и как-то молодо, – описывала его облик монахиня Сергия (Клименко), добавляя важную деталь: – Владыка любил повторять: “Епископская власть дана мне не для того, чтобы наказывать, а чтобы прощать”…».

* * *

Таким старца и увидели Михаил Любимов и Александр Смурыгин – киевские монахи с русскими фамилиями, что спустя годы будут расстреляны в Сыктывкаре по делу о «Священной дружине».

Излагая биографию архиепископа Чилийского Леонтия, Андрей Псарев приводит такой случай: «На 3-й неделе Великого поста 1928 г. о. Леонтий получил сообщение из Киева от келейника схиархиепископа Антония отца Михаила (Любимова) о том, что под Крестопоклонное воскресенье, после окончания богослужения, все насельники Китаевской пустыни, а также богомольцы ясно видели над монастырём большой крест, а в середине креста находилась луна. Это видение продолжалось около часу. Все были в большом удивлении и толковали это знамение как предвещающее новые тяжёлые испытания».

Правда, произошло это не в 1928 году, а в начале 30-х, потому что Михаил Любимов до конца 20-х годов жил в Ленинграде и был советским служащим – трудился счетоводом. Лишь в 1930-м, в возрасте 27 лет, он прибыл в Киев, чтобы осуществить мечту о монашестве, что жила в нём с детских лет. Стал послушником у о. Антония (Абашидзе), а в 1933-м принял от него монашеский постриг с тем же именем – Михаил.

В те годы стать священнослужителем означало встать на путь мученичества. Повсюду распространился с лёгкой руки гонителей веры глумливый дух. Чтобы представить его размах, достаточно вспомнить «Новый завет без изъяна от евангелиста Демьяна» – кощунственный и злобный пасквиль пролетарского стихотворца Демьяна Бедного (Ефима Придворова), опубликованный весной 1925 года в центральных газетах страны «Правда» и «Беднота». Молодёжь росла в атмосфере освистывания верующих и поневоле впитывала представления: где верующие – там мрак и заблуждения ума, а где строители коммунизма – там свет и сила разума. Только вот не все оказались способны усвоить новые идеи. Недаром сразу же после выхода в свет гнусных стихов Бедного по стране в тысячах копий разошлось «Послание евангелисту Демьяну», чьё авторство приписывается Сергею Есенину. Одна из копий будет изъята в 1937 году при обыске у Александры Штоквич, расстрелянной в числе 13 человек по делу о «Священной дружине», и признана вещественным доказательством её «контрреволюционности».

Из таких необучаемых в духе строителей коммунизма был и паренёк из рабочей семьи Саша Смурыгин. Когда он окончил школу в 1922 году, ему было 16 лет – все дороги открыты, тем более социальное происхождение позволяло. И профессию хорошую выбрал – вместе с отцом трудился на трамвайной станции электромонтёром-чертёжником. Но нет, «сбился с пути» парнишка, ненадёжным оказался для дела Ленина, подавшись к «мракобесам»: по храмам ходит, службы посещает. А храмов в Москве много. Впрочем, это дело времени – сократить их число.

В 1929 году 23-летний Александр Смурыгин отправился в Киево-Печерскую лавру. Появление нового молодого монаха не было единичным случаем. Скажем, профессор Иван Николаевич Никодимов в книге «Воспоминания о Киево-Печерской лавре (1918–1943)» пишет: «В последнее перед закрытием Лавры время, когда она переносила самые тяжкие гонения и лишения, наблюдалась большая тяга в монашество со стороны интеллигенции. Когда она уже дышала на ладан и положение каждого монаха являлось очень трагичным, в число братии Лавры вновь вступили многие интеллигентные образованные люди: врачи, юристы и т.д. Во всяком случае, пострижение в монашество в те тяжкие для монастыря дни граничило с нравственным героизмом, подвигом». Но, как видим, среди недавних пострижеников были и рабочие.

Неисповедимы пути Господни. Почти одновременно и независимо друг от друга прибыли в Китаевскую пустынь два молодых человека, москвич и ленинградец, и стали келейниками схиархиепископа Антония (Абашидзе). Оба они безгранично любили и почитали старца, а тот любил их. Всецело доверял, давая иногда ответственные и рискованные поручения. Например, в 1932 году Михаил ездил к томившемуся в заключении настоятелю лавры о. Ермогену (Голубеву). На обратном пути он заезжал в Москву и встречался с митрополитом Сергием (Страгородским), чтобы сообщить о прошении о. Ермогена освободить его из тюрьмы. Эти хлопоты привели к тому, что бывший настоятель Лавры был признан непригодным к труду вследствие «активного туберкулёза лёгких с упадком питания и порока сердца». На основании этого медицинского заключения руководство лагеря сделало запрос в ГУЛАГ о возможности досрочного его освобождения.

А над самим Михаилом, как и над Иоанном и над их старцем, сгущались тучи. 13 марта 1933 года было заведено Дело №3651 «По обвинению гр. Абашидзе А.И. в преступлении, предусмотренном ст.ст. 54-10 и 54-11 УК УССР» (антисоветская агитация и контрреволюционная деятельность.) По этому делу схиархиепископа Антония и обоих его келейников арестовали. Под арест взяты были также о. Леонтий (Филиппович) и несколько человек из братии Киево-Печерской лавры, в том числе иеромонах Варлаам (Нижников), который вместе с отцами Михаилом и Иоанном позже отправится в ссылку в Сыктывкар.

Следственное дело хранит протоколы множества допросов свидетелей. Одна из них рассказала: «Живу я в том же доме, где живут монахи Антоний Абашидзе и два его келейника – Михаил и Иоанн. К архиепископу Антонию ежедневно стекается много разного люду, которые приносят различные приношения: продуктами, деньгами и т.п. Живут они, то есть Абашидзе, Любимов и Смурыгин, очень хорошо: едят хорошую пищу, хорошо одеваются, никто нигде из них не работает. Келейники Антония Абашидзе Любимов Михаил и Смурыгин Александр хорошо грамотные люди, каждый день ходят в церковь и приходящих к Антонию Абашидзе “духовных детей” предварительно обрабатывают. Кроме тех приношений, какие приносят им на дом верующие, Любимов и Смурыгин ещё ежедневно получают массу писем, посылок и денег со всех концов Советского Союза. Посещают Антония Абашидзе различные “барыньки” в шляпках, интеллигенция, крестьяне, с ними келейники Любимов и Смурыгин ведут длительные беседы из Священного Писания».

Правда, арестовав архиепископа и его келейников в 1933-м, обошлись с ними довольно мягко: старца отпустили, о. Михаила приговорили к трём годам ссылки условно, а в отношении о. Иоанна дело и вовсе было прекращено. Но, скорее всего, это была игра в «кошки-мышки» – так кот лишь делает вид, что отпускает свою жертву, при этом не сводит с неё глаз. Глазами и ушами ГПУ были осведомители. И спустя несколько месяцев последовал новый арест.

В Обвинительном заключении по следственному делу №30428 ФО 1934 года говорится:

«В 1933 г. Киевским Облотделом ГПУ была ликвидирована к.-р. организация монашества, во главе которой стоял нелегальный совет Киево-Печерской Лавры. В организацию входил целый ряд монахов и монашек, которые посылались по сёлам разных областей Советского Союза для проведения контрреволюционной агитации, организации срыва мероприятий партии по социалистическому переустройству села и сбора средств на содержание братии нелегальных монастырей.

Вдохновителем этой организации был схиархиепископ Антоний Абашидзе, проживавший в Китаевой пустыни вблизи Киева, выходец из семьи крупных помещиков, в прошлом грузинский князь и активный член “Южно-русского синода” при Деникине. Квартиру Абашидзе на протяжении ряда лет посещали паломники-крестьяне из разных мест Советского Союза, которых он убеждал не вступать в колхозы, не платить налогов, не выполнять распоряжений органов Сов. власти и давал задания вести агитацию против существующего строя…

Ближайшими помощниками Абашидзе были его келейники Любимов Михаил Николаевич 30 лет и Смурыгин Александр Васильевич 28 лет. Оба они занимались вербовкой паломников к Антонию Абашидзе, принимали его посетителей и обрабатывали их в антисоветском духе… После освобождения из ДОПРа Абашидзе совместно с келейниками Любимовым и Смурыгиным… по агентурным данным, а также по показаниям свидетелей, продолжают принимать своих почитателей… Они же ведут обширную переписку с многочисленными почитателями Абашидзе в разных городах, от которых также получают посылки и деньги.

Иеромонах Варлаам – Нижников Борис Петрович (1890 г.р., уроженец Воронежской области. – Авт.) – имеет собственный дом, сад и огород, в монастыре состоял с 1911 г… после закрытия монастыря купил себе дом… Предоставив квартиру архиепископу Антонию Абашидзе, Варлаам часто ведёт беседы с посетителями последнего, а также получает у Абашидзе средства к жизни.

Обвиняются в том, что систематически занимаются антисоветской агитацией среди крестьян, посещающих Ольгинскую церковь, что предусмотрено ст. 54-10 УК УССР. Учитывая, что обвиняемые Любимов Михаил, Смурыгин Александр и Нижников Борис своей деятельностью оказывают определённое антисоветское влияние на окружающую массу и, следовательно, являются социально опасными элементами, дальнейшее пребывание их в Киеве нежелательно».

К обвиняемым иеромонахам Михаилу, Иоанну и Варлааму следствие предложило применить «меру социальной защиты» – заключить в концлагерь на три года каждого, а схиархиепископа Антония – освободить (видимо, принимая во внимание его возраст). После выхода из тюрьмы владыка Антоний не изменил своего «контрреволюционного» образа жизни: по-прежнему продолжал встречаться и вести обширную переписку с духовными чадами, в том числе с находящимися в неволе. Батюшка поддерживал своих келейников и учеников Михаила (Любимова) и Иоанна (Смурыгина), посылал деньги и посылки. А они, находясь в пересылке в Котласе, сумели передать своему духовному отцу вырезанную ими из дерева панагию с изображением иконы «Спас Нерукотворный». Этот бесценный подарок о. Антоний хранил до самой кончины в 1942 году и с нею был похоронен.

«Молитесь, защищайте пастырей!»

Участь закрытой в 1931 году Киево-Печерской лавры постигла и другие монастыри Киева: Михайлов, Ионин, Братский… Братия была разогнана, многие приняли мученическую кончину или умерли в тюрьмах. Оставшиеся из монашествующих обретались кто где, ежедневно ожидая ареста. Но всё же считали долгом даже в таких условиях возвышать свой голос в защиту гонимой веры и Матери Церкви.

И, судя по показаниям свидетелей и осведомителей, среди неприкаянного духовенства Киева царило общее настроение умов: батюшки призывали народ молиться, хранить веру, защищать своих пастырей и церковное имущество, чтобы, когда придёт православный царь, он увидел, что «антихристова власть» не смогла порушить православие.

Вот выдержка из свидетельских показаний – они касаются тех самых батюшек, которые в деле о «Священной дружине» фигурировали как ссыльные киевские монахи. Один из свидетелей на допросе показал:

«С Гонивовком после закрытия монастыря я встречаюсь ежедневно в церкви Николы Доброго, которую он очень аккуратно посещает по сей день. Работает он в данное время стекольщиком… Иеромонах Гонивовк, имея огромный круг верующих в г. Киеве и пользуясь среди них сравнительным успехом, их исповедует. Его исповедования больше всего носят антисоветский характер. Соввласть называет антихристом, которому скоро придёт конец».

В 1934 году был арестован и отправлен в Северный край и архимандрит Иерон (Станкевич) – это имя также встречается в протоколах допросов обвиняемых по делу «Священной дружины». О нём свидетели показали, что «Иерон резко враждебно настроен к советской власти, является одним из носителей старых традиций Лавры… Проживая вблизи Ольгинской церкви (центр группировки лаврских монахов), Иерон принимает большое количество всяких паломников и богомольцев, которым даёт наставления».

Из свидетельских и агентурных показаний можно многое узнать о том, как жил в Киеве до отправки на Север схиигумен Лука (Тарара) – тот самый, о котором из сыктывкарской ссылки епископ Герман (Ряшенцев) напишет в письме: «Около него веет миром и молитвой, и надо только благодарить Господа, что я оказался под одним кровом с преподобным». В Свято-Троицком Ионином монастыре отец Лука подвизался сорок лет, первую половину этого срока нёс послушание пасечника.

Свято-Троицкий Ионин монастырь. Знаменская церковь

Вот что сам батюшка говорил о себе на допросе в Лукьяновской тюрьме Киева: «Всё время братия нашего скита живёт по монастырскому уставу и после его ликвидации. Община наша состоит из 13 человек, которая обслуживает Рубежовскую церковь. Эту церковь в большинстве своём посещают крестьяне. Квартиру мою также посещают крестьяне, но очень мало, в большинстве своём они ко мне обращаются по религиозным вопросам и с разными скорбями, я им говорю, что нужно быть стойкими христианами, не поддаваясь соблазну, исполнять посты и т.д.»

Свидетели по делу не жалеют резких слов, не стесняются клеветать: «Знаю архимандрита Луку с самой тёмной стороны, как ярого противника советской власти… Архимандрит Лука Тарара буквально наэлектризовал всё население в духе злобы и ненависти к советской власти. Он призывает своих слушателей чуть ли не с оружием в руках защищать церковь при Рубежовской колонии в случае отнятия её из общины и, между прочим, навёл такую брехню, будто бы это должно случиться в ночь под Пасху, будто бы святошинские коммунисты и комсомольцы хотят прийти и насильно забрать церковь, чтобы не был совершён религиозный обряд освящения пасок. На этой почве часть молодёжи, которая ещё не сознала всего вреда религии, выступает против другой части молодёжи, более сознательной, и весьма возможно, что может произойти какое-нибудь столкновение между одной и другой частью молодёжи, которое дорого обойдётся Луке. Вообще архимандрита Луку, как социально вредный элемент, необходимо изолировать от общества, дабы дать возможность населению… снова стать честными гражданами Советского Союза, а его самого отправить в такое место, где бы его агитация была безвредна».

Следственное дело схиигумена Луки (Тарары)

Из материалов следствия узнаём и о таком случае: «В 1927 году арестовывался по обвинению в инсценировании “чуда” – появления “сияющей” иконы в колодце, освобождён за недоказанностью обвинения». Показания самого схиархимандрита Луки проливают свет на эту таинственную историю: «В 1927 году Киевским окружным отделом ГПУ был привлечён к следствию по обвинению в чуде, которое сводилось к следующему: один из пастухов стал распространять слухи среди крестьян, что якобы он в поле в одном из колодцев видел сияющую икону. В результате его рассказа к этому колодцу стало стекаться много народа. Меня по этому поводу обвинили, что я его научил это говорить, но это обвинение по отношению ко мне отпало, и я был освобождён».

Когда о. Луку арестовали в феврале 1934 года, на допросах он отметал от себя и всех, о ком спрашивал следователь, обвинения. Лишь однажды на вопрос, говорил ли он о гонениях на православных, после того как были зачитаны свидетельские показания, признал, что говорил о том, что когда-то гнали Иисуса Христа, а теперь гонения идут на православных.

Следствию, наверно, хотелось бы представить монахов не только идейными врагами советской власти, но и людьми с дурными наклонностями и тяжёлым характером. Но тщетно. Даже в самых недобрых по тону показаниях свидетелей в этом отношении не за что было зацепиться – нравственная репутация монахов была на высоте. Примечателен в этой связи отрывок из воспоминаний о монахах Киево-Печерской лавры начала 20-х годов И.Н. Никодимова:

«Слишком велика была внутренняя сила обители, крепко стояли веками установившиеся традиции, и не так-то легко было их сломать. Много жертв среди братии унёс голодный тиф. Здесь-то и обнаружилась большая нравственная сила монашества и его нестяжательность. В самом деле, мы знаем, что в Лавре были скрыты величайшие материальные ценности. Одной панагии, осыпанной бриллиантами, было бы достаточно, чтобы прокормить всю братию в течение годов. Это, как мы узнали позже, можно было бы сделать без каких-либо неприятных официальных последствий, так как многие ценности оказались не зарегистрированными в списках ризницы. Кроме того, в руках наместника было множество драгоценностей, которые богомольцы при посещении Лавры охотно отдавали в дар монастырю. Их в виде колец, брошек, иконок, крестиков, сделанных из драгоценных металлов, обыкновенно вешали к чудотворной иконе Божией Матери (отчего они и назывались “привесками”), а потом, когда их накапливалось много, снимали. Тем не менее братия предпочитала ограничивать себя до крайности в питании, снизив свой дневной рацион до минимума в 100 граммов хлеба, а эти ценности оставляла неприкосновенными. “Это не наши ценности, а Божией Матери”, — обыкновенно говаривали они в ответ на высказанное удивление».

Как бы там ни было, для властей они были социально опасными элементами. Приговор по делу №30428 в отношении батюшек был оглашён: в 1934 году из Киева были высланы к месту ссылки в Сыктывкар схиархимандрит Лука (Тарара), архимандрит Иерон (Станкевич), иеромонахи Михаил (Любимов), Иоанн (Смурыгин), Варлаам (Нижников), Иов (Демиденко), Досифей (Гонивовк) и Всеволод (Лебедев).

Иеромонах Иоанн (Смурыгин Александр Васильевич). Фото из следственного дела

«Пою Богу моему»

На Украине народ поющий. Многие из тех сосланных батюшек были одарены прекрасными голосами и в прежнее время несли послушание клирошан. Архимандрит Иерон (Станкевич) пел на правом клиросе Великой (соборной) церкви Киево-Печерской лавры. По воспоминаниям профессора И.Н. Никодимова, батюшка обладал «мягким басом красивого тембра, с одинаково прекрасными низами и верхами. Он производил внушительное впечатление при богослужении». Клирошанами были в своих родных монастырях иеромонахи Досифей (Гонивовк) и Иов (Демиденко). Очевидно, они-то и стали ядром замечательного хора Свято-Казанской церкви в селе Кочпон под Сыктывкаром, который приходили послушать даже удалившиеся было от Церкви горожане.

Руководил хором сосланный в наши края епископ Вязниковский Герман (Ряшенцев). У него на квартире, в доме №5 по ул. Колхозной, часто собирались помолиться и побеседовать сосланные батюшки – эти дружеские встречи в духе любви Христовой в протоколах следствия будут названы «сборищами». Ведя полуголодную жизнь, нуждаясь во всём, от обуви и дров до продуктов питания, они при этом думали о тех, кому ещё хуже, и, вероятно, устроили что-то вроде кассы взаимопомощи, откуда можно было выделять некоторую сумму особо бедствующим собратьям (найти работу могли не все). Сделать вывод об этом можно из слов схиархиепископа Луки (Тарары) на допросе: на вопрос о цели создания еп. Германом (Ряшенцевым) «сборища монахов» он ответил, что для помощи ссыльным. На вопрос, из каких средств оказывалась помощь ссыльным, сказал о себе – что помогал лишь нищим, иным же помощь оказывал починкой обуви и ремонтом окон.

Из показаний на допросе Анны Варун-Секрет узнаём, что иеромонах Иоанн (Смурыгин) сшил для неё однажды бурки. А ещё о том, как помог ей в трудную минуту епископ Герман: «По прибытии в Сыктывкар в мае 1936 года я очутилась в бедственном положении, не имея ни квартиры, ни средств к существованию. Спросила местную гражданку, где можно найти комнату, и рассказала ей о своём тяжёлом материальном положении. Она мне дала 1 руб. 20 коп. и сказала, что комнату можно найти в Кочпоне. Я направилась в Кочпон и в пути спрашивала местных женщин, есть ли там ссыльные, где можно устроить приют. Одна местная женщина мне указала дом, где жил, как впоследствии выяснилось, еп. Герман. Придя на квартиру к еп. Герману, я рассказала о своём тяжёлом положении материальном. Он мне дал денег, как мне помнится 5 руб., и на моё заявление, что я буду его должницей, еп. Герман мне ответил, что должницей не буду, а это будет как помощь только что прибывшей в ссылку».

Сны антисоветского содержания

Читая сегодня протоколы допросов, невозможно понять, за что у людей отбирали свободу и саму жизнь. Это была совершенно другая реальность, фантасмагоричная, если так можно выразиться. Иеромонаха Мартиниана (Васильева-Жукова), например, обвинили в контрреволюционной агитации за то, что ему приснился некий сон «антисоветского содержания» и он имел несчастье его рассказать собратьям-священникам и кому-то из мирян, вхожих в их круг. Инженер Рафаил Амосов, что прибыл в сыктывкарскую ссылку из Москвы, на свою беду тот сон записал. При обыске у него были изъяты и «Замечательный сон монаха», и статья его авторства «Что самое главное в жизни человеческой» – как вещественные доказательства контрреволюционности. А бедный о. Мартиниан тоже попал под расстрел – получилось, что даже сон можно «пришить к делу». И это при том, что на ежедневных допросах он все обвинения от себя и своих знакомых отметал и на вопросы, что повторялись по кругу, отвечал «не знаю», «не помню», «ничего добавить не могу».

У Марии Шаламовой при обыске было найдено куда как более весомое «вещественное доказательство, изобличавшее в к.-р. деятельности» – письмо дочери, где на четырёх листах рассказывалось о голоде в Рязани («провокационные к.-р. сведения»). Мария Александровна занималась сбором материальной помощи ссыльным – и это тоже в глазах власти было чудовищным преступлением, за которое полагалась суровая кара.

Под многими протоколами допросов «активных участников к.-р. фашистской группы церковников, именовавшейся “священная дружина”» стоит одна и та же подпись. Эта же фамилия первой значится и в «расстрельных» документах. И вот невесёлая ирония судьбы. Не знал этот молодой сотрудник НКВД, допрашивая Марию Шаламову, что спустя много лет его собственная внучка станет такой же «активной церковницей». Ольга Рыкова, член одного из московских православных сообществ, совершенно случайно узнала об этой прискорбной странице биографии своего деда Ивана Выжлецова, который умер в своей постели, в окружении любящих близких… Это стало для женщины ударом. Она не могла спать несколько ночей, после чего написала и опубликовала в соцсетях открытое письмо, в котором попросила прощения за деда. Действительно, они не ведали, что творили, во всяком случае некоторые. Считали, что делают правое дело, вершат правый суд…

Боже, буди милостив нам, грешным!

 (Использованные источники: Архив ЦДАГО г. Киев Ф.263, оп.1, спр.30428; ЦДАГО Ф.263, оп.1, спр.30470; ЦДАГО Киев Ф.263, оп.1, спр.30359; Архив УФСБ РФ по РК. КП 7446)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска