Про своего друга Виктора Егорова, полярника, шесть раз зимовавшего в Антарктиде, я писал уже дважды. Первый материал «Витина Антарктида» вышел в 2003-м («Вера», № 451, ноябрь). Это были больше воспоминания о двух советских экспедициях конца восьмидесятых.

Виктор Егоров

Особых надежд на то, что Витя вернётся на шестой континент, тогда не было. Но он вернулся, и в 2014-м я написал в материале «Преимущества Антарктиды» ещё о двух зимовках («Вера», № 715, сентябрь). В последние годы Егоров побывал ещё в двух экспедициях и поучаствовал в приёме на станции «Беллинсгаузен» Святейшего Патриарха Кирилла. Так появился повод продолжить рассказ.

Застал я Егорова по видеосвязи в его родной деревне Мотохово, что в Ленобласти. Надо сказать, напряжённая у него там жизнь: то печку нужно натопить, то дорожки от снега очистить, то в баню к родственникам сходить… Так что разговоры наши начинались обычно ближе к полуночи.

– Не знаю, случайно или неслучайно, – начинает он, – разбирал тут бумаги, и попался мне диплом о переходе экватора 1988 года. Это был рейс «Академика Фёдорова» в Антарктиду и вторая моя зимовка на «Беллинсгаузене». 34-я экспедиция называлась комсомольско-молодёжной. Трудно было представить, что однажды рядом со станцией появится крест, а следом и храм.

Нераскрывшийся парашют

Начнём с предыстории появления Свято-Троицкого храма на станции «Беллинсгаузен».

Свято-Троицкий храм на станции «Беллинсгаузен»

Построил его знаменитый парашютист-испытатель Пётр Иванович Задиров. Да, есть, оказывается, и такая профессия, не всем самолёты испытывать. Задиров совершил три тысячи прыжков – каждый во время испытаний мог стать последним.

Пётр Иванович Задиров, парашютист-испытатель. Фото: ec-arctic.ru

Мама у него была очень верующей, и однажды приснился испытателю сон. Купол не раскрывается, а он летит и вот-вот разобьётся. Витя вспоминает: «Вдруг видит: маменька его стоит, платок оренбургский раскрыла и сына на него приняла. Спустя какое-то время это случилось уже не во сне, а наяву. С большим трудом освободился от нераскрывшегося парашюта, после чего сработал запасной. Но земля всё равно уже рядом, так что смерть верная. И тут посчастливилось во второй раз – упал в огромный сугроб. Ни одного перелома! Лежит, смотрит в небо, а там самолёт крыльями машет – прощается. Вот после этого Задиров в Бога и поверил. Один храм на родине построил, в Оренбургской области, второй – наш, в Антарктиде, и ещё один, такой же, на Валдае». Как я потом узнал, случилось это в 1981 году.

– Витя, а почему храм именно в Антарктиде?

– Бывал Задиров здесь у нас. Испытывали не сами парашюты, а возможность десанта спасателей на станции. Вдруг пожар или ещё какая беда, нужно было проверить, можно ли быстро прийти на помощь. Идею построить храм подал Валерий Лукин – руководитель Российской антарктической экспедиции. В память о полярниках, погибших на здешних станциях, чтобы было где о них помолиться. Возможности у Петра Ивановича были, он возглавлял антарктическую авиакомпанию. Недавно вспоминал его, когда был в Дивеево. Он прожил там первую неделю Великого поста в двадцатом году. Сильно, говорят, каялся, считал, что неправильно прожил жизнь, слишком поздно к Богу пришёл. А через несколько дней погиб. Не во время прыжка, хотя сколько рисковал в небе смертельно, и ничего, а на земле – по пути на воскресную службу попал под электричку. Но храм остался, как память о нём, в хорошую погоду его видно за тридцать километров.

Прихожанин

– Поздно печку протопил, – говорит Витя, снова выйдя на связь ближе к полуночи. – Вернулся из гостей, а здесь минус два градуса.

– Вить, ты на какой станции зимовал, после нашей встречи в четырнадцатом году?

– На «Беллинсгаузене». Мечта у меня была при Троицком храме послужить. Послушником просился, но мне сказали, что послушники у них уже есть. И тут знакомый говорит: «Беги оформляйся, есть место инженера-ремонтника». Уезжаю из России – зима. Приезжаю в Антарктиду – лето. Застал массовое купание в заливе – почти курортная сцена. Это ведь Южное полушарие, там с временами года всё наоборот. Да только всё равно холоднее, чем в Питере, так что купаться я не стал.

Благодаря местоположению «Беллинсгаузен» – самая живая из наших станций. Полумарафон проводится – забег на 22 километра. Спасибо соседям-чилийцам, у них есть спортивный ангар, где мы в мини-футбол играем, соревнуемся по прыжкам в мешках и так далее. Самые сильные в теннисе – китайцы, так ещё с советских времён повелось, а в остальных видах наши были прежде лучше, но и сейчас нередко выигрывают.

На «Беллинсгаузене». Фото: zin.ru

Под началом у меня, как инженера-ремонтника, оказались и отец Вениамин (Мальцев) с диаконом Максимом Гербом, и сменившие их отец Палладий (Быстров) и иеродиакон Флавиан (Кабанов) – всех в мою бригаду оформляли. Работа так-то нехитрая: здание покрасить, снег разгрести –его зимой под крыши наметало. А в церкви, наоборот, я подчинялся батюшкам, служил алтарником и чтецом.

– Появился храм, что изменилось?

– Как-то раз пришёл «Академик Фёдоров» – судно ледокольного типа, обслуживающее экспедиции Антарктики и Арктики. А на нём – Никита Демидов, мой хороший знакомый по прошлым экспедициям, и он решил креститься. На Пасху отец Палладий вывез его на резиновой лодке на середину залива, где окунул троекратно, как положено. В праздники в церкви собирается и наша станция, и китайцы подходят, и чилийцы. Но так-то обычно в субботу-воскресенье прихожан немного. Когда 2-3 человека, когда 5-6, от погоды зависит – в метель, понятно, меньше.

В храме на станции «Беллинсгаузен». Виктор – слева, в стихаре

Погода раз на раз не приходится. Чтобы понятнее было: Троицкий храм держат восемь стальных цепей, вбитых в скалу, чтобы ветром не унесло. Ветер достигает скорости семидесяти трёх метров в секунду, это примерно втрое больше того, что в России называют ураганом, когда ломаются деревья и валятся стальные заборы. А бывает, что и ветра особого нет, так, небольшая метель, но всё равно можно сгинуть. Как-то выхожу днём из церкви, смотрю, под горкой метёт, но здания станции хорошо видны – Дом дружбы, где я жил, медчасть и остальное. Ребята предлагали переждать, но всего триста метров нужно пройти, если срезать путь – пять минут ходьбы. Я и срезал, начал спускаться напрямую.

По дороге упал, поднимаюсь, видимости никакой, ветер резкий, холодный, куда идти – непонятно. Шёл я долго, вдруг вижу, снегоход «Буран» – видно, заглох и его бросили. Обрадовался, хотел закурить, но сигарета сразу стала мокрой, а потом её вырвало и унесло. Снегоход вроде должен стоять носом в сторону станции, пойду в эту сторону. Ещё километр позади, станции нет. Есть, правда, вероятность выйти к аэродрому, до него километра три, но не факт, что не разминусь. Скоро темнеть начнёт. Часа полтора проблуждал, когда, к радости своей, услышал ДЭС – дизельную электростанцию. Вышел к ней с другой стороны станции. Механик смотрит: я весь в снегу – не понимает, где я шатался. «Ты откуда такой?» – спрашивает.

В общем, мало народу в храм ходит. Но помнишь, я тебе рассказывал, как дочка моего друга Игоря Жулдыбина, Ангелина, первой венчалась в Антарктиде? Замуж вышла за чилийца-полярника Эдуардо, принявшего православие.

Венчание Эдуардо и Ангелины в Свято-Троицком храме. Фото: mirtesen.ru

В 60-ю экспедицию, в 2016-м, мы с Эдуардо вновь оказались на соседних станциях, и он за полтора километра ходил на каждую службу. Очень ответственно отнёсся к принятию нашей веры. В руках чётки, видно, часто молится. Нашим – пример.

Патриарх прилетел

– Витя, расскажи, как Патриарх приезжал на станцию. Давно об этом спросить хочу.

– Надо отдать ему должное, Святейший спокойно отнёсся к тому, что на середине пути у самолёта лопнуло лобовое стекло. Пришлось вернуться в Пунта-Аренос, но он всё-таки прилетел на другом самолёте.

Была служба, потом проповедь. На резиновой моторной лодке Святейшего свозили на остров Нельсона посмотреть на пингвинов. Это километрах в пяти от нас, через залив. Там их видимо-невидимо, хотя, бывает, и к нам заходят. Это и адельки – адели – порода такая, и папуа с красным клювиком, и ещё один вид, у которого много названий, с чёрной полоской на подбородке.

Когда на «Прогрессе» зимовал, там в основном адельки были, на «Мирном» – императорские, а на «Беллинсгаузене» каких только нет.

Пингвины у подножия Свято-Троицкого храма. Фото: wiki2.org

Больше всех сделал для подготовки приезда Патриарха епископ Горно-Алтайский Каллистрат – первый настоятель нашего антарктического храма. Но и на нашу долю выпало потрудиться – перед приездом Патриарха я сутки не спал. Со Святейшим должны были прилететь семьдесят человек плюс наши полярники, гости с других станций: чилийцы, китайцы – их «Великая стена» тоже рядом, а есть ещё уругвайская станция, через залив стоит южно-корейская. Желающих увидеть Патриарха хватало.

Куда посадить, как накормить? У нас в столовой всего один столик на четырёх человек – ни о чём. Решено было сдвинуть теннисный и бильярдный столы, но они разной высоты. Хорошо хоть, на складе нашёлся большой кусок бакелитовой фанеры. Принесли, выглядит не очень. Где найти скатерть? Сняли шторы, вроде ничего получилось. Усадить столько народу, конечно, невозможно, поэтому пришлось устраивать фуршет. Первым бортом прилетел повар, который вместе с нашим и всеми, кто был свободен, начал готовить. Продукты гости тоже с собой привезли.

Дальше самое большое испытание. С отцом Вениамином мы обычно звонили в колокола вдвоём, в четыре руки. Он художественно играл, а я в большой колотил. Колокола подарил потомок декабриста Муравьёва, как-то заглянувший к нам на яхте. Увидел, что на колокольне пусто, решил помочь. Так как по случаю визита Святейшего отцу Вениамину было не до звонницы, вопрос, кому звонить, можно сказать, не стоял. Благословил он меня звоном встретить Патриарха, звоном и проводить, так что, когда прилетел самолёт, я бегом на колокольню. Ну и как получилось, так получилось.

– Что за мелодию ты изображал?

– Старался подражать батюшке. Всё было очень сжато. В десять часов гости прилетели, потом служба, проповедь, фуршет-стол в Доме дружбы, поездка на Нельсона к пингвинам. Фотографироваться я не хотел, вид так себе после бессонной ночи, но под благословение к Святейшему подошёл.

За спиной у Вити работает телевизор, показывает телеканал «Спас». В какой-то момент доносится что-то про Патриарха, находящегося в Рио-де-Жанейро.

– Сейчас Антарктиду покажут, – шучу я.

Но через пару минут на экране действительно появляется Антарктида и раздаётся звон колокола.

Это же Витя звонит!

Вошёл в историю.

«Спасибо Николушке!»

– Когда вернулся домой, – продолжает Егоров, – узнал, что в Россию привезли мощи Николая Чудотворца. А меня так прихватило, что пятнадцати минут в храме простоять не мог – либо на коленки опускался, либо стульчик с собой брал. Последствия попадания в автомобильную аварию после первого курса высшего морского училища. Диагностировали посттравматический радикулит, смещение позвонков. Советские времена часто ругают, а я благодарен, потому что получил высшее образование, несмотря на травму. Сейчас бы комиссовали, а тогда поставили на ноги: и массаж делали, и всё, что полагается. Но после пятидесяти лет снова начало сказываться, да ещё и две грыжи позвоночные нашли. В общем, прижало сильно.

Я не мог стоять, с палочкой ходил, а очередь к мощам, как я наивно думал, займёт четыре-пять часов. Но всё равно решил пойти.

К Святителю Николаю я обращался ещё с советских времён, хотя и в Бога-то ещё не верил. Но тётушка Параскева просила: «Пойди к Николушке, свечку поставь», – как откажешь? Благодаря тёте я молюсь сейчас за дедов и прадедов – пока её записки в храм носил, запомнил имена.

Встал в очередь к мощам в половине пятого вечера, а приложился в половине третьего ночи. С собой у меня были палочка и стульчик, который так и не понадобился, ни разу не присел за девять часов, раз за разом читали акафист. В какой-то момент вижу: Марина, знакомая из нашей деревни Мотохово, мимо идёт. Сколько нас там осталось, в деревне-то, а вишь, встретились! Марина к мощам не достояла, на работу нужно было, а я, видать, за всех мотоховских там остался. Приложился, помолился, и хочешь – верь, хочешь – нет, но после этого ничего больше не болело. Когда поехал в 63-ю антарктическую экспедицию, взял с собой кучу мазей – вдруг прихватит, но так они и провалялись, раздал ребятам по возвращении. Прежде делал блокады не по одному разу в год, уколы и много чего ещё, а сейчас возраст не ощущаю, спасибо Николушке!

Второе чудо было таким. Когда был в экспедиции, в Мотохово на стене дома оставил крест – нашу родовую святыню, сохранившуюся от предков. Покрытый эмалью восьмиконечный крест, тяжёлый, высотой сантиметров сорок. Возвращаюсь из экспедиции – нет его. Неизвестно, кто унёс. Прошло полгода. Еду из Питера, в Киришах – нашем райцентре – захожу в храм Святой Троицы, который напротив вокзала стоит. Вдруг вижу свой крест. Говорю немолодому батюшке, давно меня знающему: «Батюшка, крест вот нашёлся. Пока был в Антарктиде, его у меня своровали, хотел бы вернуть. Видите, верхушка розовая. Брат, когда в школе учился, решил обновить и покрасил». Батюшка поглядел и сказал: «Ты опять уедешь, как бы снова не украли, а у нас сохраннее будет». И пошёл в алтарь.

Я взмолился – и тут вижу отца Николая Муравлёва, нашего нынешнего благочинного. На него вся надежда. Помню, как маменьку парализовало в 2004 году. Мне сказали: «Готовься, ей осталось месяц-два». Мы с односельчанкой Галиной на коленях молимся, и вдруг останавливается машина, выходит отец Николай, спрашивает: «Где тут болящая?» После соборования маменька прожила ещё три года.

Подхожу к отцу Николаю, поздравляю с днём тезоименитства – это 22 мая было, праздник Николушки нашего. Объясняю, что крест нашёл, ну и батюшка берёт его и, не вникая в подробности, говорит: «Это тебе подарок от Николая Чудотворца!»

«Прогресс»

– Два часа печку топил, дрова носил, дорожки протаптывал, – виновато объясняет Витя.

Мы снова связались на несколько часов позже оговорённого срока.

Дорожки он протоптал, похоже, половине деревни. «Бабе Любе 80 лет, – говорит, – да и всем тут за семь десятков. Вот и хожу с лопатой».

– Витя, какой ты есть, такой есть, – смеюсь.

– Горбатого могила исправит, – соглашается он с кем-то, но точно не со мной.

– Нет, Вить, мы тебя любим и принимаем таким, какой есть. Про 60-ю экспедицию ты рассказал. Какой была следующая?

– 63-я. Снова поехал синоптиком на «Прогресс». Захожу на станцию, вижу образ Святой Троицы на том же месте, где я его поставил шесть лет назад. Там такая была история. Икон на станции не было ни одной, значит, нужно это исправить. Попросил плотника, чтобы сделал рамочку для образа. Подхожу к начальнику станции с просьбой повесить на видное место. «Нет, – отвечает, – я против». Ладно, нашёл место менее видное, чтобы не наглеть, на шкафу, и определил икону туда, с мыслью: «Снимут так снимут, а вдруг нет».

И вот она на своём месте, да ещё и крест появился. Тут я на радостях красный уголок в укромном месте оборудовал. Там образа Спасителя, Богородицы, ещё лампадку повесил немецкую, с зеркальцем, чтобы больше света давала. Год пришёлся на двухсотлетие открытия Антарктиды русскими моряками и на столетие моего родного Института Арктики и Антарктики. Жизнь была будничной. Зимой ветер метров под сорок в секунду, сурово, но привычно. Летом весело – пароходы приплывают, самолёты прилетают. Из событий, которые можно вспомнить, – история, как я помогал сесть самолёту, где пилотом был мой знакомый канадец – Чак. Подлетает он, а «Прогресс» накрыло так, что полосы не видно. Можно, конечно, к австралийцам на Моусон податься или ещё куда, но рискованно, горючего может не хватить. Вдруг вижу, над полосой открывается круг – чёткий, ровный круг, у меня это на снимках зафиксировано. Сообщаю Чаку: «Лети!» – то есть гарантирую, что посажу. И ты представляешь, только он сел – бац! – круг исчез, и взлётной полосы снова нет.

Закончил экспедицию на «Мирном» в 19-м году, обеспечивая полёты Ан-2, которые перебазировались туда с «Прогресса». Домой возвращался синоптиком на «Фёдорове». И снова смог побывать на «Беллинсгаузене», зайти в храм. Потом, в сентябре, был Северный полюс, куда подался «Академик Фёдоров» обеспечивать международную экспедицию «Поларштерна». Это немецкий корабль такого же, ледокольного, типа, который решено было вморозить в льдину, повторив историю «Фрама». А мы эту льдину должны были найти. Вышли из Мурманска в норвежский Тромсё, где приняли участников экспедиции. Про «Фрам» ты знаешь, конечно?

Знаю. Биография Фритьофа Нансена была одной из моих любимых книг в детстве. «Фрам» был построен для покорения Северного полюса по образцу наших поморских кочей, во всяком случае очень похож. Это был самый прочный деревянный корабль в мире. Благодаря покатым бокам лёд не мог его раздавить – выдавливал вверх, так что корабль мог дрейфовать, вморозившись, годами. В октябре 1893 года судно вмёрзло в льдину семиметровой толщины, а в январе 95-го Нансен решил попробовать добраться до цели на собаках. Повернуть пришлось, когда до полюса оставалось четыреста километров, но силы и продовольствие оказались на исходе. В конце лета 1896-го Нансен в Тромсё вновь увидел свой корабль, потрёпанный, но на плаву. До полюса не добрались, но в историю себя вписали.

– Я обеспечивал работу вертолётов, которые ставили маяковые станции во льдах, – вспоминает Егоров. – Лётная погода – час-два в день, да и в тех нет уверенности. Вылетает машина – видимость хорошая. Вдруг где-то образуется полынья – и всё застилает туманом, так что прогнозы приходилось давать на грани знания и интуиции. Хорошо, лётчики нарьян-марские опытные, садились даже в таких условиях.

Мотохово

– Давай я тебе лучше про Мотохово расскажу, – предлагает Витя.

– Расскажи.

– Прежде жизнь была другая. Более-менее хорошую дорогу только в 72-м году построили, а так болота кругом. Может, поэтому, несмотря на то что до Питера всего полтораста километров, сохранялось много древнего, неповторимого. Год основания Мотохово неизвестен. Официальная дата – 1552-й, но каждый год, как картошку начинали копать, я монеты находил. Самая старая конца четырнадцатого – начала пятнадцатого века – деньга. Другой раз нашёл золотую монету с арабской вязью, а ещё крест, который, судя по сохранности металла, мог быть и золотым. У меня их – арабскую монету и крест – какие-то заезжие студенты на три шоколадки поменяли. Я маленький был, седьмой ребёнок в крестьянской семье, шоколад казался сокровищем.

Учился поначалу не очень, разве что рисовал хорошо. На 175-летие Некрасова, в четвёртом классе, нарисовал Арину, мать солдатскую, с покосившимся домиком на заднем месте. Рисунок занял первое место по Ленинградской области, но других способностей не было, пока Господь в темечко не поцеловал. По срубу мы бегали, когда я – ба-бах! – головой с двухметровой высоты о кладку кирпича. После этого стал отличником. Думаю, по молитвам Екатерины это произошло.

Тётушка моего деда, Екатерина Егорова, прожила 106 лет. Батька рассказывал: «Пошла в баню попариться, когда обратно шла, легла в сугробик. Приходят ко мне, говорят, у вас там бабушка в сугроб упала. Побежал, взял её на руки, а она как пушинка». Я ей внучатым племянником прихожусь. Замуж не выходила, девой осталась, помогала строить в незапамятные времена нашу мотоховскую церковь во имя Иоанна Предтечи. Об этом сохранился интересный рассказ Ушинского, того самого – педагога, Константина Дмитриевича. У него усадьба была недалеко от нас. Сейчас зачитаю:

«Ещё рано поутру я добрался до села Мотохова, которое стоит почти в середине области речки Чёрной. Этой речке, богатой притоками, обязан весь этот полузасохший островок своим населением, далее на юг и запад опять тянутся бесконечные, непроходимые болота… Посредине площади, возле маленькой деревянной и очень ветхой церкви, строилась новая – каменная. День был праздничный: крестьяне из Мотохова и окрестных деревень собрались вокруг новой церкви, и так как обедня ещё не начиналась, то все, даже старики, женщины и дети, таскали кирпич и извёстку, не боясь запачкать своих праздничных нарядов. Дело шло так быстро, так охотно и так весело, что я невольно припомнил те обыденные храмы, которые выстраивались в один день в годины радости или бедствий народа.

По обширности основания новой церкви, стены которой уже выведены выше окон, можно судить, что постройка её обойдётся не менее тридцати пяти тысяч рублей серебром, а между тем местное духовное начальство не усомнилось заложить её, имея в кассе прихода не более трёх тысяч рублей.

И оно не обманулось: крестьяне наложили на себя ежегодное пожертвование и взялись доставлять материал… Церковь растёт быстро, стройно и прочно, а маленький капитал почти не уменьшается, пополняясь беспрестанно новыми приношениями. Таким-то образом в России восстают великолепные храмы и в небогатых селениях. Все смотрят на это как на святое дело, прихожане видят в нём, кроме того, славу и гордость своего селения, и потому удивительно ли, что дело идёт так хорошо и скоро».

Иоанно-Предчеченская церковь деревни Мотохово. Рисунок четвероклассника Вити Егорова

Тётушка Екатерина была одной из тех, кого Ушинский видел возле храма, а похоронил её возле южных ворот Предтеченской церкви мой отец – Александр Васильевич. Отец многое знал и умел. Несмотря на то что одна нога была короче другой, женился на моей маме-красавице. Был сапожником, и постричь мог, и лучший гармонист в округе. Помнил песни, которые на Руси давно забыли, только в нашей деревне да в соседних сохранились:

Уж как конь идё по бережку,

Вороной идё по крутому.

Сивой гривушкой помахывае,

Золотой уздой побрякивае.

Да тёшша зятя уговаривае:

– Уж ты зять, ты мой зятюшко,

Благодарно моё дитетко.

Не ходи-ко ты, пан, по двору,

Не вывидывай молодую жену.

Она дело-то не смыслила.

Самовара не почистила.

Она сенечки мела, мела, мела.

Посерёд сеней гусарочки нашла.

Вот кому в эты гусарочки играть,

Вот играть да играть –

Виктору, молодцу, Александровичу

В них поигрывать.

Или Ивану Васильевичу. В общем, как зовут жениха на свадьбе, тому и поигрывать. А что такое «гусарочки», не спрашивай, давно записывали, не помню.

 Вечность

– Витя, 63-я была твоей последней экспедицией в Антарктиду?

– Желание есть снова поехать, но это как Бог даст. В доме, который купил после экспедиции, печка уже осыпалась, но разобрал с племянниками, сложил новую. Воду провёл. С храмом что-то нужно делать. Часовню мечтаю построить, пока живой. Съездил в паломничества в Оптину, Дивеево, Муром. В крестные ходы ходим с крестоходцами царскими, несмотря ни на что, молимся. Много дел и на нашем материке, не всё же в Антарктиде пропадать.

– Что она для тебя?

– Болезнь не болезнь, не знаю. Место, где можно жить без суеты, ничто не отвлекает от молитвы. Мне похожий вопрос задал английский журналист Иоанн. Несколько месяцев я от него бегал, но он упорным оказался – зачем-то понадобился ему православный, и обязательно полярник. «Чем, – спрашивает, – паломничество отличается от экспедиции?» Отвечаю: «В паломничество мы едем ради святынь – мощей, икон, источников. В Антарктиде ничего этого нет. Но там мы тоже прикасаемся к вечности». Стоишь на горке, за тобой станция, там люди, а впереди тысячи и тысячи километров бездны – лёд и снег. В первые экспедиции, когда я был ещё неверующим, было страшно смотреть, давило. После шести зимовок страх исчез, осталось только уважение. Это вроде космоса, только здесь, на земле. Может, для того, чтобы родные края мы больше ценили.

Обводит рукой комнату:

– Вот крест, вот то ли колокол из храма, то ли рында с парохода – без надписей. В крестный ход вокруг Мотохово хожу, звоню.

Егоров бьёт в колокол. Так заканчивается ещё один наш разговор, дай Бог не последний.

В Мотохово: «Вот крест, вот колокол…»

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска