(Продолжение. Начало в №№ 889, 890)

 Из записок Игоря Иванова:

Я смотрю на карту Удорского района и расположение четырёх болгарских посёлков на ней – по сути, небольших городков посреди тайги: если между ними прочертить линии, то получится след птицы – только какой? Похож на сорочий, но ещё более выразительный… В какой же энциклопедии я его видел? Вспомнил! Это же след синей птицы! Есть такая сказка о синей птице, написал её Метерлинк, а первым поставил ещё Станиславский в Художественном театре. Замечательная детская сказка о птице счастья. Дети в конечном итоге не находят птицу, ну и я в детстве решил, что синей птицы не существует.

А она есть. Просто живёт далеко, в тёплых странах. След её лапы особенный – один палец значительно длиннее других. И вот если наложить эту лапу на карту района, то как раз и получится: на маленьких пальцах Благоево, Усогорск и Междуреченск, а на большом – Верхнемезенск. До него от райцентра по бетонке около сотни километров.

В том 1991 году мы застали последний счастливый год существования Верхнемезенска. В конце года вместе с ликвидацией Советского Союза было разорвано и соглашение о совместной советско-болгарской заготовке древесины в этих краях. Оно было подписано ещё в 1967 году: наша страна предоставила болгарам право заготавливать на Удоре 1 млн кубометров древесины в год, которые впоследствии выросли до 3,5 миллиона. Для понимания: это 70 тысяч вагонов, около 1,2 тысячи железнодорожных составов. Масштабы!

Тогда казалось, это был настоящий поход за синей птицей счастья: возрождающейся болгарской промышленности край как нужна древесина и мы не остаёмся внакладе – 60 процентов заготовляемого болгарами оставляем себе, делим пропорционально затратам сторон. Торжество интернационализма! Обустраивались болгары сами: дороги, дома, школы. Стройматериалов, правда, и нам всегда не хватало, но ради такого дела…

В 80-х я начал работать в молодёжной газете, отличавшейся перестроечной бойкостью, и отправился на Удору критически посмотреть, что за чудо-страну такую построили в тайге. Ведь писали об этом «экономическом эксперименте» тогда исключительно в восторженных тонах. Посмотрел сначала, как обустроили свои городки болгары, – замечательно! Изобилие товаров на фоне голых прилавков в наших магазинах. Преподавание в школах на болгарском и русском, на мероприятиях всегда рядом пионеры-чавдарчата в галстуках синего цвета, как крылья птицы, и наши – в красных. Афиши дворцов культуры полны объявлений о гастролях тогдашних звёзд. К тому времени три посёлка болгары уже построили, завершали строительство четвёртого – Верхнемезенска, который, с учётом опыта и ошибок предыдущих строительств, должен был стать образцовым. Этаким Городом Солнца, почти по Томмазо Кампанелле, где под лучами марксистско-ленинского «Солнца» будут править Мудрость, Любовь и Мощь. Но в ходе командировки моему юному уму привиделось за бесчисленными разговорами о сотрудничестве и взаимной дружбе с «братушками» что-то не то. Так всегда бывает: чем медоточивее речи и ярче фасады, тем печальнее изнанка.

Попытался вникнуть в дела производственные. Валили лес тут не как наши предки: выбрав подходящие деревья в лесу, срубив да аккуратно вывезя зимой на лошадке. Нет. Тут косили подчистую. Всегда услужливая советская наука обосновала так называемую сплошную рубку – и вот выходишь на край такой вырубки, перед тобой «поляна» в пять кв. километров, другого края не видно. Леса нет, а потому образовалось болото, на котором хороший лес не вырастет ещё лет сто. Каково на таком пустыре зверью? – само собой, живые ушли навсегда. А местным охотникам каково? Ведь это только из города кажется, что лес «ничей». На самом деле он поделён на путики, и эти охотничьи угодья передаются из рода в род веками. Нет леса – мелеют и заносятся песком реки. Исчезает рыба… Ну и так далее.

А ведь рубили на многострадальной Удоре не только болгары. Посёлок Чим до сих пор называют молдавским – отсюда увозили лес в Молдавию, но контраст убогих бараков с болгарскими домами резал глаз. Многочисленные исправительные учреждения тоже имели свою лесосеку – и рубили, надо сказать, безобразно: нормальных дорог не строили, не чистили лесосеки, заготовленный лес бросали, так что он не только гнил, но и заражался короедами, превращавшими его в труху…

Вспоминаю, как общался я с местными жителями деревень. Кряхтя, неохотно рассказывали они о своей доле: хорошие люди болгары, да только весь привычный веками образ жизни покорёжен, самим леса не хватает, а ведь от него кормились – как жить дальше? Вдобавок скудость особенно тяжело переносится, когда рядом живут и работают чуть ли не инопланетяне по уровню благосостояния и комфорта. А ты если можешь чем-то воспользоваться, так это лишь упавшими с праздничного стола крохами. Для молодёжи деревенской это особенно сильное искушение. В СССР это было обычным делом: создавали интернациональный рай на земле, у обычных жителей этой самой земли не спрашивая.

Оказалось, строить «дружбу братских народов» на идеологии потребительства, поглотившей в конце концов советское общество, значило забирать у природы всё больше и больше. Спустя годы болгары говорили, что лесоразработки в Коми спасли леса Болгарии. А здесь Город Солнца пожирал тайгу так, что она, не выдержав аппетитов лесозаготовителей, начала умирать. Когда это стало очевидно, мы испугались, но не за природу, а за себя: не объегорили ли нас «братушки», не продешевили ли мы…

У Кампанеллы в утопическом «Городе Солнца» правили Мощь, Мудрость и Любовь. Видно, Мощи у всех нас было достаточно, какая-никакая Мудрость тоже присутствовала, а вот Любви ни к природе, ни к людям не хватило. Оттого и порушилось всё.

После ухода из республики болгары, враз забывшие свои коммунистические устремления, выкатили республике иск на 150 млн долларов – штраф за недовырубленную древесину. Пришлось нашим готовить встречный иск в суд Евросоюза на 300 млн за причинённый ущерб. Так и расплевались после стольких лет «дружбы».

Зона сталкера

Из записок Михаила Сизова:

В Город Солнца мы вошли пешком, оставив «уазик» на въезде. Кругом деревья, как в лесу. Вот из листвы выступил домик без окон и дверей – электроподстанция. Прекрасно сохранился, будто вчера построили. Стену украшает надпись, выложенная красными кирпичами: «СССР – НРБ». Написано на болгарском, если языком можно назвать советские аббревиатуры, которые у нас были одинаковы. За подстанцией – двухэтажный дом. На крыше его берёзки растут, и рам оконных нет, строение открыто дождям и снегам, но тоже как новенькое. На стене его цифры: «1980».

Словно вчера это было! Олимпиада в Москве, похороны Высоцкого, забастовки в Польше и появление независимого профсоюза «Солидарность», после чего спустя год я со своей радиостанцией ехал из Калининграда в составе колонны 1-й танковой дивизии 11-й армии, чтобы наводить там порядок. Политбюро ЦК КПСС остановило нас на границе, решив не «наматывать на гусеницы» бунтовщиков. С этого, наверное, и начался развал социалистического блока, во что тогда никто не смог бы поверить. В том же 80-м году состоялась московская премьера фильма Тарковского «Сталкер», который, скорее всего, крутили и в болгарских посёлках. Если бы сказать тогда болгарским лесорубам, что их красивый уютный городок превратится в «зону сталкера» – поверили бы?

Выходим на площадь с фонтаном. Он сухой. Впрочем, и в прошлый раз, когда мы здесь были, фонтан уже не работал. Асфальт на площади вполне себе гладкий, без трещин. Даже два кострища не повредили покрытия, оставив только тёмные пятна, – какие-то «сталкеры» разжигали здесь огонь, используя книги вместо дров. Поднимаю обгорелый листок, читаю: «Няма да забравя инстинското му ликуване, когато в тамошната библиотека открил у руския философ Николай Фёдоров патетичните места за възкресението “во плоти”». Кто же это ликовал, прочитав у русского космиста Фёдорова о «главной цели человечества» – воскрешения всех умерших людей? Поднимаю другой листок из той же книги – про Цветана Стоянова, уважаемого в Народной Республике Болгарии писателя и философа. У нас бы за «космизм» выгнали из профессии, а он в академии наук заседал. Вообще странно, почему в СССР к идее «воскрешения» относились столь подозрительно, ведь Фёдоров предлагал это сделать с помощью науки?

Игорь машет рукой, чтобы не отставал: они с Сашей решили обследовать один из домов. Иду за ними – пыль и грязнотца… Брошенное жильё меня всегда завораживало. Словно покойника уже вынесли, но некое присутствие ещё осталось, такая как бы жизнь после смерти. Далее следуем в столовую, где мы отъедались после таёжной голодухи. Вон там, у окошка, был наш столик… Игорь не соглашается: «Мы в другом зале обедали». Оказывается, их здесь два – большая «трапезария»! Кругом здесь на стенах висели деревянные резные панели – от них сейчас мало что осталось: болгары просто «балдели» от дерева, у них-то на родине с этим скудно.

Александр Морозов возле заброшенного дома в Верхнемезенске

Пытаюсь вспомнить, ощутил ли я тогда в Верхнемезенске национальный колорит, что-то особенное, болгарское. Но в памяти всплывают лишь транспаранты на болгарском и запивка после еды – банки с молочной сывороткой. Обычные «братушки» были, советские. Как и мы. Ведь у нас к тому времени даже в самых глухих деревушках народное поистёрлось, все к городскому тянулись. В Скитской рассказывала нам Наталия Ивановна Поснышева: «А недавно мы впервые за последние годы Петров день праздновали. Сразу после поста, 12 июля, мы с соседкой давай кашу варить – у нас в старину на Петров день всегда кашу варят. Прознав это, потихоньку стали собираться люди. И началось… На берегу Пижмы, на лужке, поставили столы в ряд, за ними поместилось двадцать женщин. Мужиков не было. Только один подошёл посмотреть, есть ли на столах водка. Но нам и без того было весело, сидели до утра. Потом кто-то подсчитал: сто пять песен спели». Что уж говорить, даже в Усть-Цильме знаменитый народный праздник «Горка», которому более пяти сотен лет, долгое время был в забвении и только в 1970-х стал потихоньку возрождаться – женщины достали из сундуков старинные нарядные сарафаны и, поначалу стесняясь, встали в русский хоровод.

Водитель Саша ждёт нас у входа.

– Никогда я раньше в эти дома не заходил, – говорит. – Только однажды на Новый год болгары пригласили меня изобразить Деда Мороза. Поэтому в доме культуры у них побывал.

– А что, у болгар Дед Мороз тоже есть?

– Не, у них «Дядо Коледа», то есть Дед Рождество. Морозов-то у них вообще нету, а тут как-то в наших краях проняло. Некоторые и по-коми научились говорить, чему я поражался. Вот у меня жена Надя из Архангельской области, и до сих пор её говор перенять не могу. «Глызгу мне дай», – сказанёт по-своему, кругом все замолкают, рты раззявив. Что за глызга? А это кусочек сахара, щипцами ломанный.

– Так ни разу в эти дома не заходили? – не верится. – Вы же часто здесь бываете, туристов привозите.

– А зачем в чужое заглядывать? И так знаю, что жили тут хорошо. В общежитиях были домокинкатки – девушки, которые комнаты убирали, бельё стирали, а рабочие только в лесу работали, а потом отдыхали. В каждом подвале действовал бар. Зарабатывали-то они много, до двух тысяч в месяц, если с переработками. А наши лесорубы в ту пору получали 350 рублей, и считалось много. Сейчас я сюда не только туристов вожу, но и один часто приезжаю, на рыбалку. Люблю один-то. Бетонная дорога как взлётная полоса, ровная – много цемента в неё положено. Еду, кругом тайга и… никого.

– Наверное, это плохо, когда никого?

– Зато песни можно горланить, весело! – смеётся наш водитель.

Ну да, для кого-то страшная «зона сталкера», а для него – привольный край.

Из записок Игоря Иванова:

В 1994 году в Верхнемезенске отключили воду и электричество, это был конец. Почему не передали квартиры нуждающимся местным жителям, до сих пор не пойму. Ведь в лесных посёлках у нас люди жили в едва живых бараках безо всяких удобств. С того времени началось мародёрство, длившееся несколько лет, пока не растащили всё. Вывозили мебель, оставшуюся от болгар, сантехнику, плитку, шифер… Последними зачистку провели «металлисты». Впрочем, и по сей день тут «потрошителям» есть чем поживиться.

– Основательно всё-таки строили болгары, – делюсь с Михаилом.

– Добротно строили, – соглашается он.

Саша-проводник сетует: ещё недавно в доме культуры сохранялась библиотека на болгарском, 30 лет никому не мешала, а в прошлом году кто-то её сжёг. Хорошо хоть, не запылал весь огромный дом культуры. Саша предлагает нам съездить на местный родник: вода, говорит, там очень вкусная. На другой стороне Мезени, за мостом, метрах в двухстах от реки он глушит машину, и мы углубляемся в лес по едва заметной стёжке – она идёт под уклон и спускается в овраг.

«Что это такое?» – спрашиваю у Саши и показываю на строение, похожее на наблюдательную вышку с основательными ступенями, ни одна из которых не сломана. «А это что?» – вижу дальше что-то вроде веранды с полуобвалившейся крышей. «Это болгары построили чайную с видом на родник», – поясняет наш проводник.

«Что это такое?»

«Это болгары построили чайную с видом на родник»

Я представил: после смены или в выходной пришли сюда лесорубы набрать воды, а потом сидели беседовали, пили чай, наслаждались видом бурнотекущего ручья, вырывающегося из-под склона оврага. И место обустроили так, что три десятилетия деревянные строения простояли, а если подправить, ещё столько же простоят!

Вот этим-то меня и тогда, три десятилетия назад, и сейчас вновь поразили болгары – умением обустроить вокруг себя комфортный быт, этакий микрокосм, в котором будет уютно и покойно. Строили, хотя знали, что покинут эти места и уедут к себе на родину.

Но оказалось, что наши славянские друзья умеют строить города счастья с совершенно иным уровнем заботы о человеке – увы, лишь за чужой счёт.

Воспоминания… Господи, сколько же было у нас иллюзий, сколько глупостей в головах! И снова на ум приходит сказка о «Синей птице», где в стране Воспоминаний птицу счастья дети не смогли сыскать: вроде и словили дрозда синего цвета, а вынесли его на свет – обычный, чёрный.

* * *

Пока мы ходили по пустующим зданиям, вспоминали и охали, всё же меня, несмотря на весь разгром, не отпускало ощущение, что люди просто на время уехали, но вернутся, восстановят порушенное и снова заживут здесь припеваючи. Возможно, это же чувство руководило людьми, затеявшими тут в начале 2000-х проект, который удивительным образом так и назвали – «Город Солнца».

В ту пору была весьма популярна телепередача «Взгляд». Именно она бросила клич построить Город Солнца. Откликнулось множество людей самых разных профессий: врачи, учителя, строители – давайте, мы готовы всё бросить и приехать! На передачу и обратился сыктывкарец Юрий Бадло, бывший лётчик.

– Ну, пригласят людей на пустырь, – вспоминает события тех лет Юрий Иванович, – но чтоб строить, нужны специалисты. И где потом жители этого города будут работать? А в Верхнемезенске всё уже построено, надо только восстановить и заселяться. Поехал я в Москву, а вернулся с руководителем телекомпании «ВиД», выпускавшей тогда программу «Взгляд», вместе посмотрели Верхнемезенск. Потом встретились с Главой республики Юрием Спиридоновым. Он загорелся идеей, в августе 2000 года собрал министров, и на двух Ми-8 мы туда вылетели, провели выездную комиссию. Специалисты признали, что хоть всё и разграблено, но здания в хорошем состоянии, восстановить нетрудно. Лишь глава местной администрации возражал. Дескать, загадят природу, а на самом деле у него в верховьях Мезени были угодья, человека там своего держал, потому-то в возрождении города и не был заинтересован. Его Спиридонов спрашивает: почему посёлок разграблен? А тот начинает валить на болгар, дескать, это они всё выломали и с собой увезли. На самом деле, когда болгары уезжали, комиссия принимала каждую квартиру и опечатывала – без этого они не получали разрешения. Разграбили местные, и кое-кто на этом неплохо нажился. Глава республики рыкнул на районного чиновника, и тот, «так и быть», согласился «продать» посёлок за 500 тысяч…

Решили, что заселять посёлок заново нужно по семейному принципу, предпочтительно из числа местных. За посёлком забронировали лесные угодья, прикинули, какая техника нужна, какие могут быть здесь производства, кроме заготовки леса. Например, молочное животноводство. Ведь масло удорское исключительного качества было, в деревянных ящичках, оно ценилось даже выше фирменного вологодского – такие здесь травы. Или санаторий. Можно было бы организовать базу геологов, работающих на Тимане, – а там и золото, и редкие металлы… «Сегодня мы строим сообща новую Россию, и с возрождения заброшенных её уголков, подобных Верхнемезенску, начинается возрождение всей державы», – сказал после обсуждения Глава республики. Всё-таки глубоко в душе Юрий Спиридонов был не только патриотом, но и неисправимым романтиком.

В общем, технические вопросы обсудили, необходимые вложения оценили в 1 млн 300 тыс. долларов. По нынешним временам не бог весть какая сумма, а тогда, в 1999 году, началась катавасия. Бизнес-план Глава республики поручил утвердить Бадло. А в него уже напихали своих «интересов» – Юрий Иванович вспоминает, что за ним неделю ходили составители, прося подписать и получить за бизнес-план свои 150 тысяч. Наконец документы передали в банк. А банк внезапно отказался выдать кредит – неперспективное, дескать, начинание. И тут бы Юрий Алексеевич, несомненно, воспользовался своим влиянием. Но, как назло, случились выборы Главы республики. И он на них проиграл. А новый Глава, Торлопов, ныне мотающий срок на зоне за злоупотребления, во время выборов всячески поддерживал проект, а после даже на порог с ним не пустил. На Центральном телевидении вышла передача про будущий Город Солнца, и на этом всё заглохло.

– А ведь могли бы молодёжную стройку организовать, – жалеет Юрий Бадло. – Загубили такое дело! А как там сейчас, в Верхнемезенске?

Отвечаю, что там всё так же, как было двадцать лет назад: зарастает потихоньку, а дома стоят себе.

– А ведь у меня бизнес-план и сейчас лежит…

Юрий, хотя сегодня ему далеко за семьдесят, до сих пор остаётся человеком неутомимым. Очередная его инициатива – строительство мини-АЗС в глубинке, и он, как и прежде, ищет инвесторов: «вложение 6,5 миллиона – возврат через 12 месяцев».

В путь

Из записок Михаила Сизова:

Почти четыре часа утра.

– Может, палатку поставим, отдохнём, а потом и поплывём? – предлагает Святослав. – Да и странно в путь отправляться в «час волка».

Святослав – сын Игоря, мы уже третий раз берём его с собой в экспедицию. «Бывал ли ты, парень, на Конго-реке?» – иногда подшучивает над ним Игорь, вспоминая песню африканских невольников. Бывал, бывал! Десять годочков назад 15-летним пареньком сопровождал нас по Мезени-реке от села Лешуконское до города Мезень («Мезенские обеты», №№ 648–662, ноябрь 2011 – июнь 2012 гг.). Тогда, помнится, отправился он в поход без особого энтузиазма, а тут вдруг сразу согласился. Решил подстраховать? Ведь мы для него «старички», не дай Бог рассыплемся, вёслами-то махая.

Резон передохнуть вроде бы есть. Из Сыктывкара мы выехали прошлым утром, больше суток не спали. Только что нам «час волка»? Так называют час перед рассветом, когда, по славянской примете, в темноте волка от собаки не отличить. А в западном фольклоре в это время оборотни в волков превращаются и выходят на свой кровопийный промысел. Только мы же на Русском Севере, здесь и в августе ещё отголоски белых ночей – небо светло. Двумя голосами «старичков» против одного голоса Святослава решаем не медлить, а собирать лодку и плыть.

Взбегаю на мост, чтобы в последний раз взглянуть сверху на ту Мезень, по которой мы на плоту приплыли сюда 30 лет назад. Вода как зеркало, невесомыми кусочками ваты плавают в ней серые облачка. А по другую сторону моста река мерклая, вроде как волнится. Что-то нас ждёт впереди?

Рассаживаемся в накаченной воздухом лодке. Днище у неё не жёсткое, а из ткани ПВХ, поэтому кажется живым – переступаешь словно по «сухой воде», которая упруго толкается снизу. Устроились, взяли вёсла. С Богом!

Лодка скользит ходко, это тебе не бревенчатый плот. И не моторка. Когда тарахтишь на моторной лодке, то лесистые берега просто проплывают мимо, а когда сам гребёшь – они тебя провожают. Ты для них свой.

А небо! В городе оно день ото дня меняется: становится синее, серее, мутнее или прозрачнее и можно уловить эти переходы. А здесь нет никакой палитры. Сейчас оно такое, а через час уже другое – единственное и неповторимое. И цвета, оттенки тоже сами по себе, несравненны. И в этом, наверное, по-настоящему раскрывается Божественность мира, ведь всё, что от Бога, – неповторимо сущее или, как бы сказали физики-математики, сингулярное…

Я задумался было, но тут слышу:

– Загребай!

Это возопил Игорь, и мы, попав в стремнину, налегаем на вёсла. Лодка рыскает носом, вот-вот мощный поток развернёт нашу посудину.

За поворотом реки на красивых зелёных увалах показалась цепочка домов, вытянувшаяся, словно бредущее к водопою коровье стадо. Наконец-то Макарыб! Первое крупное селение по Мезени. Ну как сказать «крупное» – по официальным данным десятилетней давности, здесь было полсотни постоянных жителей. Для тайги – мегаполис. В справочниках о деревне я нашёл лишь два факта. Первый касался названия: в 1586 году при первом упоминании её называли «деревней Макарова», а спустя сотню лет стали именовать уже по-коми – «деревня Макариб на реке на Мезене, а в ней: во дворе бобыль Марчко Васильев сын Дорофеевых». Как видно, изначала здесь были русские поселенцы, которые позже растворились в коми (что и подтвердят нам местные). А второй факт – из современности, он через электронные СМИ прогремел на всю Россию: здесь, в таёжной глуши, через улицу построен пешеходный переход, который никуда не ведёт. Что ж, посмотрим.

Бывший староста

Затащив своё плавсредство на травянистый бережок, взбираемся на взгорок и ступаем на… асфальт. Внезапный контраст с тем, что рассказывал нам Александр про местные убитые дороги. Но то дороги-перемоги, а здесь живут и, похоже, устроились на славу: весёлые, свежеокрашенные дома, ухоженные огороды. Идём к церкви, которая видна издалека из-за непомерно огромного креста, водружённого на куполе. И натыкаемся на знаменитый переход – бело-жёлтую зебру на асфальте с наплывами «лежащего полицейского». По бокам – столбы с солнечными батареями и фонарями, чтобы освещать переход ночью. Чудо техники! Правда, не понять, зачем это здесь – по обе стороны перехода ни домов, ничего, просто поле.

Знаменитый арт-объект Макарыба – пешеходный переход

– Игорь, это тебе ничего не напоминает?

– Как же! Таксофон с солнечной батареей. В деревушке, как же её название…

Об этом казусе, связанном с президентской программой Дмитрия Медведева по установке таксофонов во всех населённых пунктах страны, нам рассказывали в Мезени десять лет назад. Тогда связисты забрались аж в самое верховье реки Пёзы, притока Мезени, и в заброшенной деревне Лобан поставили свою будку с аппаратом. В Лобане зимой жил всего один человек, он и обслуживал этот аппарат. Но там хоть польза какая-то, мужик-отшельник позвонить мог, а здесь «зебра» зачем?

Дошли до храма, на двери которого висел амбарный замок, и повернули назад. Убрести бы куда-нибудь в сторону, в поле, упасть на тёплую землю и спать, спать… – вымотались мы за двое суток непрестанной дороги. Но надо искать старосту прихода. Зовут его Анатолий Карпов, живёт, как нам подсказали, в начале единственной здесь улицы.

– Из газеты «Вера», значит, – Анатолий Алексеевич почему-то не удивился. – Я-то районку выписываю, «Выль туйöд», вон полный ящик их собрал, но и несколько выпусков «Веры» там тоже лежат. Пойдёмте-ка на кухню, чайник поставлю.

Судя по «творческому беспорядку» в доме, живёт Анатолий Алексеевич бобылём. Сразу заявил, что был церковным старостой семь лет, а ныне «на пенсии».

По облику Анатолия Карпова сразу ясно – бобыль

– Крест на купол храма вы ставили? – спрашиваю.

– Я его делал. Попросили: «Надо помощнее, чтобы издали, с реки было видать». Ну я и постарался. Слишком большой получился, некрасиво. Я тогда в вере ничего не понимал, даже не знал, как заходить в церковь – босиком или в обуви. Или в тапках, чтобы не наследить? Вообще боялся в храм заходить, был грешником в своих глазах.

– А сейчас не грешник?

– Грешен, батюшка, грешен, – подражая кому-то, старушечьим голосом протянул мужик, потом посерьёзнел: – Мы все греховные. У вас, кстати, справка от ковида есть?

– Я вакцинировался, – отвечаю, – а Игорь переболел, не бойтесь, не заразим.

– Да я не боюсь, просто для порядка. Сам в прошлом году переболел.

– В Макарыбе от ковида много умерло?

– Да никто не умер. Только Анатолия похоронили: справили зимой его 73-летие и вскорости простились. Но у него онкология была. Жил бы и дальше, да нужных уколов ему не хватило, их в район только в апреле завезли.

– Вы местный, коренной?

– Предки здесь исстари жили, знаю их до седьмого колена. Сначала был Полат, затем явились Сергий, Ёлпин, Микаль, Сем, Олеш и Поль, то есть я. Так по-коми наши имена звучат.

– В Макарыбе одни коми живут?

– Процентов девяносто. Но говорят, что поначалу здесь русские были – в старые времена они бежали от монголо-татарского ига на Полярную звезду и вот сюда добрались. В этих местах в ту пору чудь белоглазая жила, с ними русские и смешались. У нас такие до сих пор встречаются – глаза светло-голубые с белой поволокой, светятся.

– Верующих в Макарыбе много?

– У нас каждый верующий. Во что-то своё. Этих чучел, конечно, нету, Даждьбога да Сварога. Ну так в другое веруют.

– В Перуна, что ли? – не понимаю.

– Перуна у нас тоже нету, он вообще не наш, а скандинавский, – делится своим открытием бывший староста. – У скандинавов были руны, руническое письмо, отсюда и Перун появился.

– Понятно, – недоумеваю. – Но вот ваши родители во что верили?

– Да в коммунизм, наверное. Но как верили? Однажды, ещё мальцом, притащил я от двоюродной тётки икону. Отец посмотрел, сказал: «Раз тебе хочется, повесь на стену. У дедушки с бабушкой висела, пусть будет и у тебя».

– А какая икона была?

– Вот эта, – Анатолий Алексеевич показал на красный угол кухни с образом Пантелеимона Целителя. – Молюсь ему коленопреклонённо, чтобы в доме хозяйка появилась. Я ведь вдовцом живу. И церковь, честно сказать, восстанавливать взялся вот из-за этого одиночества. А вторая причина: жалко стало архитектуру – наши предки храм строили, что ж мы его так запустили?

– О даровании супруги, наверное, не Пантелеимону молятся, – высказываю сомнение, – а Петру и Февронии Муромским, ещё Матроне Московской…

– А лучше Путину письмо написать, – неожиданно ответил хозяин. – Государством у нас прописано в законе: соединяйтесь и плодитесь. Ячейки общества. Чем крепче ячейки, тем крепче государство. И надо такую программу принять, чтобы в деревни на усиление кадров незамужних женщин присылали.

Игорь подначивает:

– Государство о вас и так не забывает, переход с солнечными панелями устроило. Ходи через дорогу туда-сюда, светло и хорошо.

– Так то не государство, а Удорское ДРСУ. Тамошних рабочих я знаю. Подхожу: «Ребята, а зачем вы здесь переход делаете?» Они руками разводят: «Нам, Анатолий Алексеевич, приказали сделать именно здесь. Вот сейчас аккумулятор подсоединим – и будет у вас ночью освещение, как в городе». А чего там освещать-то, ведь никто не ходит. Пишут, что больше трёх с половиной миллионов на это угробили. А сколько в карман начальства пошло?

– Вы вот что, – вдруг спохватился хозяин, – вижу, носами клюёте. В доме постелить вам не смогу, но есть у меня большая палатка, раскинем её во дворе, как шатёр Шамаханской царицы, и вы отдохнёте. А потом за ключами от храма сходим.

– Сейчас спать нельзя, отключимся, – отказываюсь.

– Ну, тогда ещё по чайку…

И мы продолжили чаепитие с сельским философом. Таких, наверное, на Руси почти не осталось, только в глухих деревушках и встретишь.

Продолжение в следующем выпуске – ПЕРЕЙТИ

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска