Выбор на Балтике
Андреев крест
Памятник шведскому маршалу Кнутссону – якобы основателю Выборга – стоит на самой оконечности полуострова, на котором теснится старый город. И мы идём туда узкими улочками, озираясь на островерхие дома. Чем-то Выборг напоминает Ригу, но только отдельными вкраплениями, в основном-то здесь застройка времён Российской империи.
– Если бы сейчас вам предложили вернуться в Петербург, согласились бы? – спрашиваю нашего гида Светлану Николаевну Кудряшову.
– А зачем? Выборг теперь мой город. Да и с Питером он тесно связан – многие выборжане там учатся или работают. Сейчас электрички скоростными стали, за 1 час 15 минут туда гоняют.
– И архитектура та же… Смотрите, вот этот дом – ну точно питерский, северный модерн.
– Да, очень напоминает Петроградский район, где мы с мужем жили. Ещё мне нравится, что здесь такая же насыщенная культурная жизнь. Именитые театры, которые гастролируют по всей Европе. Свой кинофестиваль – «Окно в Европу». Но только видите какая направленность? Хотелось бы больше русского.
– А что здесь – шведское, финское?
– Здесь подражательное. И ладно бы классическую культуру с Запада заимствовали, так берут внешние атрибуты, чтобы туристов привлечь. В Выборгском замке, где у нас музей, в каземате устроили камеру пыток. «Наш палач подробно расскажет вам о каждом приспособлении и разрешит выступить в роли или святой инквизиции, или несчастного еретика», – зазывают рекламкой. Этих «приспособлений» там собрали более тридцати: дыба, испанский сапог, «железная дева» и так далее.
– И что же, посетителей учат, как пытать людей? – удивляюсь.
– Вроде того. И ведь долго этот проект пробивали. Ещё в 2016 году у администрации запросили деньги на обустройство пыточной, нашли даже кандидата на должность «палача» – девятнадцатилетнего парня, который работал детским аниматором. В прошлом году пыточную решили разместить в бывшем католическом костёле Святого Гиацинта, но общественность возмутилась. Тогда её перенесли в Выборгский замок.
Слова Светланы прервал бой курантов.
– Это с Часовой башни, вон она, над крышами виднеется. Стоит она на скале и была колокольней первого здесь католического собора. Вообще же в городе действовало два монастыря – францисканский и доминиканский.
– Хорошо католики за Выборг взялись.
– Для них это был восточный форпост, о значимости которого говорит такой факт. Накануне очередной русско-шведской войны наместник Выборга Эрик Тотт, который происходил из знаменитого датского рода, к 1475 году выстроил вокруг города двухкилометровую крепостную стену с двенадцатью оборонительными башнями. А это очень дорогое предприятие. В самой Швеции в ту пору было всего три города с каменными стенами, включая Стокгольм.
– До наших дней крепость не сохранилась?
– Только две башни из двенадцати. Названия у них были интересные: Водяная, Святая, Скотопригонная, Божественного света, Монашеская и так далее. Самая крупная – Андреевская башня, её поставили в центр обороны. Старый город ведь на полуострове, с трёх сторон водой окружён, а с материком его связывало тогда всего четыреста метров суши. И вот там она высилась – огромная, с башенками вокруг крыши.
– Андреевская – это в честь апостола?
– Именно так. Почему наши и не могли долгое время отвоевать Выборг – Андрей Первозванный помогал шведам, он был покровителем этого города. Вообще же «своим» святого апостола всегда считали вовсе не шведы, а местные карелы. По преданию, Андрей Первозванный, как вы знаете, был на Ладоге, на Валааме и дальше по рекам – по будущему пути из варяг в греки – проплыл с проповедью о Христе в древнегреческий Византий. И само собой, миновать наши земли он не мог. Карелы это помнили. Например, нынешний наш город Каменногорск стоит на месте древнего погоста Антреа, и финские карелы до сих пор его так называют. Или взять синодик карельских православных святых – там на первом месте апостол Андрей. И вот представьте. В 1495 году Государь всея Руси Иоанн III собрал огромное войско, чтобы наконец-то решить застарелую проблему: вернуть Руси город Выбор. И всё вроде бы получилось. Наши воины пробились сквозь крепостные укрепления сразу в трёх местах, захватили одну из башен и вступили в город. Но тут в одной из башен взорвались бочки с порохом, и в небе образовался как бы дымный след в форме Андреевского креста. Атаку остановили. А потом войска снялись и вернулись в Новгород, где была ставка Иоаннa III.
– И всё это из-за видения в небе? – не понимаю.
– Историки считают, что осаду сняли из-за чумы, вдруг охватившей эти земли. Но она не помешала нашим продолжить войну – тут же было собрано новое войско, которое дошло до города Турку, разоряя шведские владения. А на Выборг уже не пошли. Значит, что-то было такое… Позже шведы сами отказались от апостольского покровительства, приняв лютеранство, где не почитаются святые. А Россия его обрела. В 1698 году, накануне Северной войны, Пётр I учредил первый в России орден Святого апостола Андрея Первозванного, а затем на флоте приняли Андреевский флаг. И шведы были разбиты. В Россию вернулись древние новгородские земли, была присоединена Финляндия. Такова история.
– И теперь апостол покровительствует русскому Выборгу?
– Сложный вопрос. Поначалу он действительно стал русским. В 1710 году Пётр I писал: «Итако чрез взятие сего города Санкт-Петербургу конечное безопасение получено». И он включил город в Выборгскую провинцию Санкт-Петербургской губернии. Выборг стал массово заселяться, появились этнически русские предместья – Выборгский и Петербургский форштадты. Шведы, кстати, не смирились. В 1790 году их эскадра под предводительством самого короля Густава III вошла в Выборгский залив, чтобы захватить город. Было крупнейшее морское сражение, в котором адмирал Чичагов одержал убедительную победу, и больше шведы сюда нос не показывали. Но в 1809 году, когда России отошла уже вся Финляндия, было образовано Великое княжество Финляндское, и Выборг передали туда. Считаю это большой ошибкой. Позже Николай I подумывал вернуть Выборг обратно в состав Петербургской губернии, чтобы исправить решение Александра I, но руки не дошли. В итоге шведский дух города никуда не делся, а потом он и финским стал.
Кстати, когда был интернет-опрос по переименованию одного из наших проспектов, я предложила назвать его Андреевским проспектом. Но понимания не нашла, даже среди наших батюшек. И кинофестиваль предлагала переименовать в «Андреевский крест» – с тем же результатом. Покровительство первозванного апостола, получается, совсем забыто.
Имперское наследие
Мы идём через Рыночную площадь, и я узнаю ту самую башню – «Толстую Катьку», в которой кутил мой командир на военных сборах в конце 80-х. Делюсь с гидом, она отвечает:
– А в ней и сейчас ресторан располагается. Настоящее её название – Скотопрогонная, через её ворота скот в город заводили. И что показательно: когда шведы приняли лютеранство, эта башня стала главной среди оборонительных сооружений, а Андреевская потеряла свой статус.
Почему к ней приклеилось название «Толстая Катарина»? Наверное, из-за императрицы. Екатерина Великая была здесь дважды, в 1772 и 1783 годах. По её распоряжению эту часть города сделали центральной – построили дом военного губернатора, возвели Спасо-Преображенский собор. Вообще же здесь появилось много православных церквей, до революции их было шестнадцать, включая гарнизонные деревянные, – очень красивые, судя по снимкам. А при финнах осталось две – Спасо-Преображенская и Никольская. То же самое по всей Финляндии происходило. В лучшем случае, в них вселялись лютеране, как это было в 1928 году с собором Александра Невского: там убрали алтарь, стёрли росписи на стенах, сняли купола и даже внешнюю архитектуру выровняли. Во всяком случае, разрушать полностью не стали.
Подходим к Спасо-Преображенскому собору – стройному, с белыми колоннами. Чистый питерский классицизм. Неподалёку епархиальное управление, где располагается епископ Игнатий, тут же построена православная школа для детей и взрослых.
– А вон то жёлтое здание, – показывает Светлана Николаевна, – в советское время использовалось как детский сад, а при финнах в нём находился городской суд. И председателем суда был дедушка знаменитого Густава Карловича Маннергейма – русского офицера, а затем главы независимой Финляндии.
– У вас какое отношение к Маннергейму?
– Я его уважаю, но считаю правильным, что в Петербурге сняли мемориальную доску в его честь. Всё-таки он воевал против нас. Хотя сорок лет был русским офицером и после революции хотел остаться в Одессе. Но когда он пришёл сюда, то что сделал? Использовал наше русское офицерство, чтобы навести порядок в Финляндии, а потом офицерам-то было не очень. Бросил их. Это горькие страницы финской дерусификации.
– Маннергейм ведь не был финном.
– Он швед. Может, поэтому не мог настоять на своём в государстве, где горячо взялись за укрепление национальных основ. Например, он предлагал правительству согласиться на условия Советской России по обмену территориями, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда. А его не слушали, он всё-таки был «русским шведом», к чему финны подозрительно относились. По этому поводу Густав Карлович очень переживал. Только в 1946-м Маннергейм ушёл в отставку по состоянию здоровья, и всё это время Советский Союз сотрудничал с ним. Ведь как раз Маннергейм в 44-м написал договор о дружбе и сотрудничестве между нашими странами, причём на русском и финском языках.
Остались воспоминания, как он холодно относился к немецким офицерам, ведь с ними воевал в Первую мировую на стороне России. А когда встречался с Гитлером, то курил при нём, хотя тот дыма не переносил. И ещё один эпизод меня тронул. В 41-м финны с немцами захватили Выборг, стали ломать памятники, и Маннергейм, увидев поверженную статую Петра I, снял перед ней фуражку. Это я прочитала о нём в финской печати, которая также оценила его поступок. В каком-то смысле финны ведь тоже наши братья, и они тянутся к нам больше, чем мы к ним. Потому что Россия просто велика, имеет такой магнетизм. Не говорю уж о карелах.
– Ну, они вообще русские, – подтверждаю. – Вы ведь тоже отчасти карелка?
– Мой папа, Николай Иванович Кудряшов, по отцу был наполовину карелом.
– Он рассказывал вам о своих карельских корнях? – спрашиваю, остановившись на ступеньках Спасо-Преображенского храма.
– Папа написал воспоминания, и я издала их десять лет назад.
Карельские корни
– Родился мой папа в 1926-м в деревне Климантино, в Тверской земле, куда в семнадцатом веке бежали православные карелы из-за шведского гнёта, – рассказывает Светлана Николаевна. – Ещё маленького, его увезли в Бежецк, так что когда в 1934-м, после смерти отца, они с мамой вернулись в деревню, то возникли проблемы с местными мальчишками: с ним не играли, потому что он не знал карельского языка. Но выучил быстро. Жили они бедно. Папа вспоминал, как его младшая сестрёнка, Шурочка, кричала, когда была голодной. Просто кричала, даже не плакала.
– В церковь не ходили?
– В райцентре в храме действовал кинотеатр, вот туда и ходили. Папа о вере мало вспоминал, потому что был коммунистом – он же военный, в отставку ушёл в звании полковника, да ещё технический такой человек, автор трёхсот изобретений в области радиосвязи. Но говорил, что в детстве однажды очень горячо Богу молился: когда испортил медицинскую клизму, оторвав от неё резинку для рогатки. И мама, узнав о проступке, не стала его ругать. Ещё один случай Божьей помощи, оставшийся в памяти нашей семьи, был в семье папиного дяди, который переехал в Ленинград. Его дочь Наташа оказалась в блокаде. И вот она во время голода познакомилась с женщиной, которая пообещала продать овсяной муки. Когда Наташа пришла к ней в квартиру, та попросила немного подождать, мол, муку должен принести её муж. Ожидание затянулось. И вдруг женщина призналась, что специально заманила к себе домой, чтобы убить, но одна, без мужчины, сделать этого не смогла. Папа говорил, что это Ангел Хранитель спас его двоюродную сестру: она не только вернулась домой живой, но ещё и с мукой, которую ей всё-таки продала та раскаявшаяся женщина.
– Начало войны ваш папа школьником застал?
– В тот день, 22 июня, они с мамой пошли на базар в райцентр – пешком двенадцать километров по железнодорожным путям. На базаре искали учебники для 5-го класса, но не нашли. Тут громкоговорители объявили о начале войны с Германией. Шумный базар словно онемел. Когда вернулись в деревню, папа побежал к друзьям. Они лежали на травке под солнцем и молчали. Никакого воодушевления не было, только предчувствие беды. Первым на фронт из деревни отправили Лёшу Ляпкина, у которого не было отца. И мой папа подошёл к нему и отдал на дорогу свои скопленные деньги, которые предназначались для покупки учебников.
Что я вынесла из рассказов отца? Немцев победить было очень трудно. Летом 41-го в его деревню стали прибывать беженцы – карелы из Ленинграда и Петрозаводска. На своих лошадках приехали и беженцы из Прибалтики. Их рассказы, скажем так, не добавляли энтузиазма. Бабушка Дарья, одинокая старушка, заявила, что беженкой ни за что не станет, мол, ей уже всё равно, какая будет власть. Кто-то донёс – и бабушку увезли на бричке. Папа говорил: «Вот тогда я понял смысл старой карельской поговорки, что слово – серебро, а молчание – золото».
Представьте, как было выстоять в то время? Враг почти до Москвы дошёл. Молодых женщин, в том числе папину маму, послали рыть окопы в район Окуловки Тверской области. Над ними летали немецкие самолёты и сбрасывали листовки с призывами: «Советские дамочки, не ройте ямочки, всё равно в эти ямочки не попадут наши таночки». Пропаганда у немцев была с выдумкой. Не только железная дисциплина, военное мастерство, современная техника у врага были, но и неколебимая воля и, что страшно, вот такой снисходительный юмор победителя. Враг не сомневался, что покорит наши народы – русских, карелов и других «унтерменшей». Некоторые ударились в панику, появились и дезертиры, особенно после того, как немцы захватили Тверь. Для их поимки был организован истребительный батальон из ребят папиного года рождения, они ездили на конях и проверяли сараи и овины. Но после того, как дезертир из автомата обстрелял мальчишек и ранил одного из них, мальчишек перестали посылать. А почему дезертиры появились? Потому что не верили в победу.
– Но ведь наши всегда немцев побеждали.
– Вот именно. Поэтому надо знать историю. Но помнить не только победы, но и то, насколько враги были сильными. Ведь и здесь шведы насмерть стояли, вон какую твердыню возвели, Выборгский замок, и армия у них была самой стойкой и дисциплинированной в Европе. Но ведь мы смогли победить – с верой в Бога и под покровительством Андрея Первозванного.
– К вере вы уже здесь пришли?
– Да, когда мы из Петербурга в Светогорск переехали. Это на самой границе с Финляндией, и там все финские телепередачи хорошо принимались. Смотрим с мужем и… ничего не понимаем. Решили выучить финский язык, записались на бесплатные курсы. Но сами понимаете, бесплатный сыр… Курсы проводились финскими евангелистами-баптистами. Помню, в одном из упражнений был вопрос о единобожии и Троице, и я написала, что Бог – это Троица. Оказалось, «неправильно». Но всё равно, спасибо им. Изучив язык, я смогла работать гидом с финскими группами. И вот тогда начала задумываться.
Был забавный эпизод. Везу финнов в Александро-Свирский монастырь, который тогда ещё только восстанавливался и просил пожертвований. Руководитель финской группы, узнав, что за экскурсию по монастырю надо пожертвовать 20 марок с человека, пожадничал: «Давайте просто по территории прогуляемся». За окнами автобуса солнышко, хороший день. Приезжаем, входим через монастырские ворота – и с неба грянул ливень. Все побежали обратно в автобус. Позже я не раз ездила в Александро-Свирский монастырь, который карелы очень любят. Сам преподобный Александр, кстати, по национальности вепсом был.
Когда мама заболела и было подозрение на онкологию, я там свечки Господу и преподобному поставила, привезла ей святой воды, акафист вместе читали. И у мамы выявили доброкачественную опухоль, беда миновала. Рассказала об этом одному финну, он – фи-фи, ни во что это не верю. А я ему: «Вы не верите, а мы верим и этим живы остаёмся». В общем, крестилась я в Свято-Ильинском храме, мы с мужем повенчались. И с финскими баптистами тяжело стало работать. Однажды переводила их проповедника на каком-то собрании и вдруг почувствовала, что это не моё. Отказалась, хотя они хорошо платили и постоянно гумпомощь из-за границы привозили. А здесь, в Спасо-Преображенском соборе, в 2005-м мы с мужем в воскресную школу для взрослых поступили. Учиться ведь никогда не поздно.
– Так вы с финнами вообще перестали работать?
– Нет, продолжаю группы возить. В том числе на Коневецкий остров, в монастырь. С ним у финнов многое связано, это был светоч православия наравне с Валаамом, когда Финляндия отделилась от советской России. И вот они до сих пор туда ездят, общество организовали, журнал выпускают, средства по всей Финляндии собирают, чтобы помочь возрождению монастыря. Там у них очень почитается икона Божьей Матери «Коневецкая». Не раз привозили её и к нам. И мне повезло пройти под ней, когда была в Коневецком монастыре.
После войны в Финляндию увезли и нашу Выборгскую икону Божией Матери «Козельщанская». Прославилась она как чудотворная ещё до революции. На кладбище в Сорвали, где мы с вами были, стоял Успенский храм, и вот туда её поместили после того, как по молитвам перед ней чудесно излечилась дочь выборгского купца Кравотинского. Исцеления продолжались, и выборжане в благодарность украсили оклад иконы драгоценными камнями. Сейчас она находится в Успенском соборе Хельсинки. В 2010 году её оттуда похитили, а потом вернули – вор раскаялся и сообщил полиции о тайнике, где её прятал… Но давайте в храм-то войдём.
Спасо-Преображенский кафедральный собор внутри по-питерски строгий, но чувствуется, что намоленный. В нём, кроме главного, ещё три придела. Мы, путешествующие, сразу пошли к Никольскому, а Светлана остановилась у икон придела в честь иконы «Всех скорбящих Радость».
Собор без крыши
Выходим из храма на Соборную площадь, и наше путешествие продолжается. Попадаем в узкую улочку со старинными мрачноватыми домами. На одном из них то ли вывеска, то ли рекламка пива «Балтика».
– Это ночной клуб так называется, – поясняет гид. – А раньше, при финнах, здесь кабак был, который в народе называли «Пирва кирка», то есть «Церковь чёрта».
– А вот у самой крыши такие пристроечки, словно голубятни прилеплены, – показываю на другой дом.
– Это эркеры. А голубей в Выборге действительно много. Лучше посмотрите направо – кусок стены из булыжников. Это останки францисканского монастыря, который в городе занимал большую территорию. Серые братья, как называли францисканских монахов, считаются изобретателями знаменитого выборгского кренделя. Он был похож на обычную нашу булочку, но в неё добавляли корицу и ещё какие-то специи, поэтому крендель со временем не засыхал, чему все удивлялись. Других чудес от этого монастыря я не знаю. Во время реформации его снесли до основания, только вот эти булыжники и остались… А вот Часовая башня, куранты которой мы слышали. Она была колокольней первого здесь католического собора. Собор сначала был деревянным и сгорел во время новгородской осады в 1411 году. Позже его выстроили в камне и освятили во имя Пресвятой Девы Марии и святого Олафа.
– Олафа норвежского? – перебиваю. – Так это же наш святой!
– Это последний общий святой для нас и католиков, потом уже пошло разделение. После реформации этот собор лютеране забрали себе и в нём, кстати, похоронили Микаэля Агриколу – первого лютеранского епископа Финляндии и первого переводчика Библии на финский язык. Позже, впрочем, его останки увезли. А когда наши при Петре I взяли город, то предложили оставшимся здесь католикам вернуть себе собор, но они отказались – уже не могли его содержать. Тогда в нём открыли православный храм Рождества Пресвятой Богородицы. Не раз этот храм горел, и его снова восстанавливали. Окончательно его разрушили во время Зимней войны в 1939 году, только стены остались.
Входим в «собор». Он без крыши, только каре из красных кирпичных стен, вместо пола – земля с вытоптанной травой. Памятник великому расколу. Да, жестокосердные времена были. По преданию, как говорит наш гид, францисканцы разбили сад над могилами убитых шведами выборян, русских купцов и их семей. А потом появились лютеране, и уже католикам не поздоровилось… И на всё это взирал с неба святой Олаф, скандинав по происхождению, который и новгородских русских, и крещёных карелов с финнами считал своими братьями во Христе.
Одна из улочек выводит нас на оконечность полуострова. За узким проливом на острове высится мрачный, монструозный Выборгский замок.
– Посмотрите направо, видите железнодорожный мост? – продолжает экскурсию Светлана Николаевна. – Там был остров Кирккосаари, что переводится как Церковный остров. Почему так назвали? Видно, карелы помнили, что на нём стоял первый храм, и он был, конечно, православным. Остров фактически срыли, когда в 1870 году строили мост, но в наше время под насыпью моста производились раскопки, которые подтвердили сведения о присутствии здесь славян. Например, нашли круглую застёжку и подвеску XI–XIII веков. Первые новгородские купцы обосновались не здесь, где мы стоим, а там, за проливом – на самом большом в устье Вуоксы острове Твердыш. Там и места много, чтобы с земли кормиться, и вода вокруг – легче варяжские набеги отражать. Хотя, думаю, новгородцы жили и на этой стороне. Есть сведения, что на месте Ильинской церкви, куда мы в конце поедем, стоял славянский идол Перун.
– Этот замок считался неприступным? – киваю на каменный куб на Замковом острове.
– По моим подсчётам из финских источников, его брали штурмом 15 раз. В основном это делали сами же шведы, когда воевали между собой за королевский престол. После штурма сидельцев замка, как правило, казнили на Красной площади, где у нас сейчас памятник Ленину стоит. Там лобное место было. А Красной площадь назвали из-за колодца, в котором постоянно была красная, ржавая вода. То есть не от слова «красивая», как в Москве.
– В замке кто-то жил?
– Шведские короли иногда приезжали и, как я понимаю, останавливались там. Обычно же крепость занимал гарнизон, ещё там тюрьма была. Кстати, в ней вполне мог томиться и ваш епископ Сильвестр.
Война людей и памятников
– Сильвестр? – переспрашиваю нашего гида.
– Вы должны знать о нём, ведь он почти четыре года возглавлял Великопермскую епархию. Скорее всего, владыка был финно-угром, поскольку происходил из вологодских пределов и, когда потребовалось, быстро овладел карельским языком. В историю он вошёл тем, что стал первым епископом карелов, когда после очередной войны со шведами в 1595 году была освобождена большая часть Карелии и учреждена Корельская и Орешская епархия. При нём были возобновлены Валаамский и Коневецкий монастыри, строились храмы, в Кореле была открыта церковная школа.
Но тут на Руси пошло смутное время, и в 1609 году в Выборге от имени лжецаря Василия Шуйского был подписан со шведами договор, что они помогут против поляков. Взамен этого шведам отдали Корельский уезд. Местные жители договор этот не признали, стали собирать ополчение, и владыка Сильвестр был их вдохновителем – призывал в проповедях бороться за сохранение родной земли в составе православной Руси. И горожане во главе с владыкой не пустили бояр в город, когда те привезли бумаги о сдаче города.
В 1610-м в Москве Василия Шуйского свергли, начался ещё больший раздрай, и шведы, уже не стесняясь, двинули войска в нашу Карелию. Тогда владыка Сильвестр призвал крестьян к вооружённому сопротивлению. Шведы осадили крепость Корела, и она долго держалась во главе с Иваном Пушкиным, предком великого поэта, и владыкой Сильвестром. Когда из почти трёх тысяч русских и карел в крепости в живых осталось около сотни, защитники заложили пороховые заряды под стены и башни и начали переговоры. Из Выборга приехал шведский губернатор и поставил условие: епископ Сильвестр будет взят под стражу и отправлен на суд королю. Защитники не согласились на это. И он смог уехать в Москву, откуда его направили в Вологодскую и Великопермскую епархию вместо умершего владыки Иоасафа. Потом он участвовал в Земском Соборе, избравшем царя, служил на Псковской кафедре, где и отошёл ко Господу во время осады города всё теми же шведами в 1615 году.
Гляжу на мрачный замок. Шведы не смогли засадить туда русского епископа, но ведь всё равно добрались…
– У замка несколько башен, – продолжается между тем экскурсия, – низенькая называется башней Сапожника, вон та, стройная, круглая, – Райской башней, а самая большая – Святого Олафа. Как видите, шведы посчитали его покровителем этого города, никого больше не нашли. А ведь он и новгородский святой, спасался в Новгороде, укрепился там в вере. Здесь шведы были честны, поскольку видели связь этой земли с Русью. А теперь обернитесь назад… Вот памятник Торгильсу Кнутссону, который якобы основал город Выборг. Его специально здесь поставили, напротив замка.
Поворачиваюсь. Когда мы шли сюда, я думал увидеть этакую мрачную конную статую маршала, как в мультфильме «Путешествие Нильса с дикими гусями», где памятник тяжёлой поступью гнался за мальчиком. А тут что-то невзрачное. Но горделиво стоит – выпятив грудь и опершись на длинный меч, уткнутый в завоёванную землю.
– Интересно то, что сами же шведские историки пишут, что нет никаких сведений о пребывании здесь этого маршала. В хрониках только одно упоминание, что в 1300 году он высаживался с войском в устье Невы, чтобы отнять его у русских, и основал там крепостцу. И там же написано, что спустя год русские эту крепость сожгли, перечеркнув завоевания, что способствовало падению маршала. В 1306 году шведский король приказал отрубить ему голову.
– Почему же его посчитали основателем?
– Не знаю. Наверное, связали даты: в 1290 году он стал регентом короля, а Выборский замок был построен в 1293-м. Мол, кому как не ему быть основателем?
Идея поставить памятник Кнутссону в конце ХIХ века пришла в голову выборгскому архитектору Якобу Аренбергу, который, как пишут, «романтически» воспринимал историю. Сваять скульптуру маршала взялся ещё один русский швед – Вилле Вальгрен. Против установки памятника выступил военный комендант города генерал-майор Михаил Духонин, его поддержал генерал-губернатор Великого княжества Финляндского граф Фёдор Гейден, кстати немец по национальности. Дело дошло аж до императора Александра III, который после рассмотрения дела даже указ издал с запретом ставить памятники без высочайшего одобрения.
Между тем памятник отлили в Париже, привезли в Выборг и экспонировали под названием «Рыцарь». В 1908 году, уже при императоре Николае II, к празднованию Шведского дня в России его всё-таки установили в Выборге, что вызвало бурю протестов и о чём писали многие газеты. Шведская община объясняла, что никакой политики в этом нет, просто дань культуре и самобытности. Тогда русская общественность настояла, чтобы в Выборге поставили памятник и Петру I. И его поставили на высокой горе на другой стороне пролива, за Замковым островом, так что два памятника смотрели друг на друга. А потом, в 1918 году, финны убрали памятник Петру I, поместив его в музей. В 41-м, после Зимней войны, советская власть вернула его на место, но началась новая война, и финны его снова скинули с постамента, уже разломав, так что, как я уже говорила, Маннергейм снимал фуражку перед обломками. По окончании войны памятник отреставрировали, и в 54-м его снова установили.
– А этот маршал здесь всё время стоял?
– Советская власть его не трогала и после Зимней войны, и после Великой Отечественной. Только после 1948 года вопрос решили солдаты учебного взвода, квартировавшие поблизости. Ночью привязали верёвки за верхнюю часть монумента, сбросили его на землю и волоком оттащили в Выборгский замок. Там, в подвале, он и лежал долгие годы. А в 1993-м, к 700-летию Выборгского замка, его вернули на это место. И теперь туристам показывают «основателя Выборга», в интернет-энциклопедиях об этом пишут, хотя какое отношение к городу он имеет? Даже шведские и финские историки считают это выдумкой, поскольку в хрониках ничего об этом нет.
Ещё раз бросив взгляд на горделивого маршала, зачем-то поставленного здесь оловянным солдатиком, возвращаемся к машине, чтобы отправиться на Ильинскую гору. Там, в Свято-Ильинском храме, в кабинете его настоятеля, история Выборга откроется совсем уж с неожиданной стороны.
(Окончание в следующем номере)
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий