Медвежий угол

Рядом с домом в селе Серёгово, что на левом берегу реки Вымь, светлые боры – буквально в пяти десятках шагов от калитки.

– Медведь года два назад куролесил, – смеётся Афанасьев, – лисы забегают, зайцы, лоси приходят.

Георгий Николаевич Афанасьев

Пока мы были в гостях, Елена, дочка хозяев, успела отлучиться и вернуться с корзинкой грибов. Она, кстати, тоже врач, как и отец. Его имя на рубеже 90-х было известно всей рес-публике. Георгий Николаевич Афанасьев – народный депутат СССР, избранный на знаменитых выборах весной 1989-го вопреки воле райкома партии. В силу демократических взглядов примкнул к Межрегиональной депутатской группе – той самой, которую считают одной из главных сил, погубивших СССР. Одного из её основателей, Бориса Ельцина, знают все. Многие помнят Анатолия Собчака и Гавриила Попова, как и прибалтийских депутатов, практически сразу вставших на сепаратистские позиции. Одним из организаторов Межрегиональной группы был и одиозный Бурбулис, числились в ней также Сахаров, Станкевич, Старовойтова, Коротич – фигуры для своего времени знаковые. Даже для тех, кто был настроен против безбожной власти, крушение нашей страны стало трагедией. Неисчислимы погибшие, в том числе в войне, идущей сейчас на Донбассе. Сторонников «социализма с человеческим лицом», на беду, сменили те, кто был откровенно враждебен народу, а ещё чаще просто безразличен к нему. Справедливости ради заметим, однако, что были в недоброй памяти депутатской группе и люди порядочные, такие как знаменитый борец Юрий Власов. О тех днях мы с Афанасьевым вспоминали, но было ещё много о чём поговорить. «Он давно уже пришёл в Церковь, исповедуется, причащается», – говорит отец Владимир Левичев, окормляющий Серёгово, по пути к Георгию Николаевичу.

В Серёгово его знают, конечно, все, хотя новые поколения уже не как депутата, а как главного врача самого известного в Коми санатория. Человек по двести за смену лечили здесь всё советское время, а в середине 1980-х решили создать что-то вроде всесоюзной здравницы. Начали строить комплекс на семьсот пятьдесят мест, прислали нового руководителя, молодого, но уже заработавшего авторитет медика. Афанасьев – а это был он – понимал, что место отдалённое, но перспективы обнадёживали. Он, собственно, и в депутаты-то пошёл, чтобы их воплотить. Спустя 36 лет комплекс всё ещё строится. Какой-то печальный символ: всё вроде движемся куда-то, а получается, что бежим на месте.

Депутат

Нас угощают с дороги, а потом так и остаёмся за столом – беседовать. Хозяйка Надежда Васильевна и отец Владимир слушают, иногда вставляя реплики.

Остаёмся за столом, беседовать

– Вы, последний Верховный Совет СССР, стали похоронной командой для страны, – обращаюсь я к Георгию Николаевичу. – А потом ваши взгляды изменились? Что вы сейчас думаете о Межрегиональной депутатской группе?

– К распаду СССР я отнёсся негативно, – отвечает он. – Нельзя сказать, что Межрегиональная группа стояла за разрушение, во всяком случае далеко не вся. Лишь позже выяснилось, что были и те, что пришли развалить страну, но, понятно, открыто об этом они не говорили. Остальные искренне были уверены, что новый Союзный договор упрочит страну. В общем, была масса благих намерений. И лишь потом, когда пошли нищета и разруха, стало ясно, как много было сделано не так. Некоторые что-то выгадали: Собчак стал мэром в Питере, Гавриил Попов – в Москве, Аркадий Мурашов возглавил столичное УВД. Другие бессильно наблюдали в 91-м за тем, что происходит: от нас уже ничего не зависело. Сегодня не опишешь тех ощущений. Я так думаю, что Союз можно было сохранить, пусть и не в прежнем составе, без прибалтов и, возможно, без Грузии. Но не нашлось лидера, который смог бы это сделать. После этого я расстался с политикой и никогда к ней больше не возвращался.

– А с чего всё началось?

– Строительство санатория сподвигло. Вроде и денег было достаточно, но не хватало производственных мощностей и рабочих рук. Привлекли заключённых, и как следствие – качества никакого. В это время как раз освободилось место главного врача районной больницы, и мне настоятельно предложили её возглавить. Незадолго до этого я вступил в КПСС, так что райком со мной разговаривал не только как с медиком, но и как с коммунистом, который обязан выполнять приказы. А я с коллективом санатория уже сработался, семью перевёз, поэтому переезжать совершенно не хотелось. В этот момент мне попадается на глаза номер «Правды» с новым законом о выборах. Собрал сотрудников, говорю, что меня выталкивают отсюда в райцентр, а я не хочу, мол, есть авантюрный вариант – может, получится, может, нет: если я стану депутатом, отстанут. Люди выслушали и сказали: «Мы за вас, поддержим, но с одним условием: чтобы не было такого – победили и уехали в Москву». «Честное пионерское, – отвечаю, – не уеду».

В райкоме моя идея совершенно не понравилась, там уже был свой кандидат – зачем кто-то ещё? Не то чтобы я лично не устраивал, но в состав нашего избирательного округа входили три района, которые выдвигали кандидатов в депутаты по очереди. В то время подоспела очередь Удорского района, а Серёгово находится в Княжпогостском. Начали козни строить, но помог Витя Макаров, журналист из «Красного знамени». После его статьи о том, что у нас не хотят соблюдать закон о выборах, разрешили участие в выборах пяти кандидатам, в том числе мне. Третий район в округе – Усть-Вымский, где находится узловая станция Микунь, поэтому оттуда часто выдвигали железнодорожников. Вот и на этот раз предложили Александра Валяева, он что-то там возглавлял. Мы с ним договорились ездить с предвыборной агитацией вместе, чтобы люди посмотрели, могли сравнить. Довольно дружественные были отношения, сейчас такое, конечно, немыслимо. Но в итоге на выборах я во всех трёх районах набрал большинство голосов: у себя в районе 73 процента, на Удоре и в Усть-Вымском больше 50.

“Мы пойдем другим путём!” Но ушли недалеко. Г.Н. Афанасьев – крайний справа

– Как вы совмещали новые обязанности с работой врача?

– В Москву отправлялись не все депутаты, часть ездила только на съезды или для решения каких-то вопросов. А я сразу сказал, что работать на постоянной основе не хочу, обещал людям остаться. Заманчиво, конечно, было. В столице сразу предоставлялась квартира с полной обстановкой вплоть до ложек-вилок.

Надежда Васильевна смеётся:

– До сих пор его грызу: из-за тебя в Питере не осталась, из-за тебя в Москву не попала.

Уточняю у Афанасьева:

– Вы каких взглядов придерживались во время выборов? Демократических или коммунистических?

– Нас учили следовать коммунистическим идеалам, и я, вступая в партию, их разделял. Но когда начались разоблачения, открылись многие преступления, стал придерживаться демократических взглядов – отсюда и участие в Межрегиональной группе. И сейчас убеждён, что многое нужно было менять, это очевидно. Вопрос – как. Но это стратегия, а так я прежде всего обязан был исполнять наказы избирателей. Первым делом пришёл к министру здравоохранения Коми Епифанову, сказал, что я, кажется, единственный врач в Верховном Совете и хочу принести какую-то пользу советской медицине. Поехали в союзный Минздрав, а у нас тогда как раз появился в Сыктывкаре диагностический центр, нужно было его обустраивать, искать оборудование. С соперником на выборах Валяевым побывали у министра транспорта СССР, ходатайствовали, чтобы Коми выделили вагоны-рефрижераторы для завоза продуктов. Добивались строительства моста через реку Вымь, который сейчас благополучно действует. В общем, не сидел сложа руки. Тогда, между прочим, к любому крупному руководителю депутат мог попасть без каких-либо затруднений, не то что в наше время. Звонил в приёмную, там спрашивали, когда мне удобно подойти. Не министру удобно, а депутату.

А в 91-м я сложил полномочия вместе с Советским Союзом, после того как в Беловежской пуще ему вынесли приговор.

– Вот что интересно, – обращаюсь к Георгию Николаевичу. – В советское время обвиняли власть в бесхозяйственности, но порядок, оказывается, был на уровне, чего ни коснись.

– Да, это так, хотя в восьмидесятые нам всё виделось иначе. Когда узнавали, что медсестра в Германии получает в несколько раз больше, чем у нас врач, это воспринималось болезненно. А мы тогда молодые были, наивные. Считали, можно сделать лучше, намного лучше. Но оказалось, что перемены – это палка о двух концах, мы к ним были совершенно не готовы.

Если говорить о медицине, то была отлаженная система. В Серёгово, скажем, имелась больница на десять мест, где даже роды принимали. От неё сейчас остались одни лишь воспоминания. У нас в стране была лучшая в мире санитарно-эпидемиологическая служба. Прекрасную профилактическую службу сейчас превратили в какой-то респотребсоюз. То же самое с первичной медицинской помощью – фельдшерско-медицинскими пунктами, которые имелись почти в каждой деревне. За тридцать лет их извели почти под корень. Недавно, правда, начали возрождать, но это очень сложно. В Ляли, скажем, специалист ездит из райцентра, своего нет.

Помню девяностые – самая разруха. Я тогда работал в Минздраве. Постельного белья не было, кормить больных нечем, медикаментов вообще никаких. Зато начался разгул закупок медицинского оборудования. Детских кювезов, где выхаживают недоношенных, закупили столько, что до сих пор многие стоят без дела. Я ездил по районам и пытался понять: у нас что, других детей, кроме недоношенных, не рождается? Потом история повторилась в середине нулевых. Снова стали закупать импортное оборудование куда надо и куда не надо. Приезжает комиссия, а оборудование пылится – поставить некуда, работать некому. Почему не производим свою медицинскую технику, ту, что востребована, не знаю. Остаётся верить, что всё наладится.

Главный врач

Следы древнего океана до сих пор находят на территории от Печоры до Вологды. «Под нами соль, соль, соль. Она здесь особая, кристаллы розового цвета. Хотя есть и очень чистая – белая, всё зависит от слоя», – говорит Георгий Николаевич.

Недалеко от Серёгово как-то забурились на две с половиной тысячи метров, но так и не прошли пласты соли до конца. Разработку месторождений начали ещё Строгановы в XVI веке. Среди последующих владельцев был Соловецкий монастырь, у которого даже война здесь случилась с местным солеваром Панкратьевым. Из луков стреляли, бердышами рубили, рогатинами кололи, был один погибший и несколько раненых. Победил, как ни странно, Панкратьев, правда не на поле боя, а добившись в Москве судебного решения в свою пользу. Закрыли промысел в 2000 году, хотя он держался перед тем больше четырёхсот лет. Совхоз развалился. От былого остался только санаторий. О целебных свойствах рассолов окрестные жители знали издревле, вывозили их в бочках. Ещё до революции решено было поставить лечение на широкую ногу, создав бальнеологический курорт, а в 1929-м открыли спальный корпус и водолечебницу.

– Есть феномен Валаама, где солнечных дней на тридцать больше, чем на материке, – поясняет Георгий Николаевич. – Каменная глыба острова нагревается, а потом отдаёт тепло. Вот и в Серёгово что-то похожее.

– Когда начинается гроза, она обходит нас стороной, – подтверждает Надежда Васильевна. – А бывает, в соседних сёлах ливень, а у нас сухо. Соль обладает каким-то своим полем.

– …И лечение здесь очень эффективное. К нам приезжали с палочками и даже с костылями, а потом оставляли их на память и уходили на своих ногах. Согбенный человек от боли разогнуться не может, а после нескольких ванн, смотришь, он уже на танцплощадке. Помню Митрофана Чупрова из Ухты, который приезжал к нам лет тридцать каждый год. Солевые ванны прекрасно лечат опорно-двигательный аппарат: болезни суставов, артриты, полиартриты, остеохондроз, радикулит. Рассол расслабляет, снимает нагрузку с мышц, органов движения, позвоночника, суставов, улучшает кровообращение.

– Я без этого вообще жить не могу, – снова подтверждает слова супруга Надежда Васильевна. – После десяти ванн в год потом готова бегать, несмотря на возраст. Хорошо помогает теплолечение парафином, озокеритом. Сейчас, когда всё подорожало, люди всё равно продолжают ездить, то есть знают, что поможет. Мы как-то отправились в Анапу, где нам назначили лечение минеральными водами. Вижу, морскую соль сыплют в ванну, объяснив, что своей скважины у них нет. Так зачем я приехала оттуда, где всё настоящее? Со всего Союза к нам приезжали, из Германии и других стран.

– Много ещё таких санаториев по стране?

– Мне кажется, больше нет.

Георгий Николаевич изумлённо смотрит на жену:

– Здесь два врача сидят, а рассказываешь ты.

Второй врач – дочка Елена, которая подошла послушать разговор.

– Три врача, – скромно замечает отец Владимир, в прошлом стоматолог.

– Да, три врача, – подхватывает Афанасьев. – Место у нас и правда замечательное, но точно сказать, лучшее или нет, не могу. В Мацесте, под Сочи, лечат, на Вятке, в Сольвычегодске… Там, правда, рассолы не такие эффективные. У нас, если разбавить горячей водой, получается 30 граммов на литр, а там 20. Зато есть целебная сапропелевая грязь, которую к нам возили ещё в начале семидесятых, но потом перестали. В Студенце – это здесь, рядом – её тоже нашли, но пока не добывают.

Уточняю у Георгия Николаевича:

– А где познакомились с Надеждой Васильевной?

– Мы с женой учились в одном классе в Кебанъёле – это посёлок на Вычегде, рядом с Усть-Куломом. Потом я закончил медучилище и отслужил в армии, а Надежда тем временем отучилась в пединституте, и её отправили в село Мутный Материк, наверно самое труднодоступное на Печоре. Там мы и подали заявление в загс в 1975-м. Поступил я в Ленинграде в Сангиг – Санитарно-гигиенический мединститут. Когда был на первом курсе, родился сын. На втором – смог найти работу дворника, получил комнату и наконец перевёз семью. Через несколько лет после института получил предложение стать главным врачом в Серёгово. Санаторий был рассчитан на 160 человек, ещё с полсотни размещали в частном секторе и где придётся.

Жизнь была довольно трудной, но интересной. В котельную страшно было зайти, но с помощью ребят – местных умельцев – всё привели в порядок, даже котлы перебрали. Хозяйство огромное, а я медик, но энергии было много. С удовольствием вспоминаю и о том, как занимались художественной самодеятельностью. И ведь хватало тогда у нас, мужчин, сил, чтоб давать на Восьмое марта концерты для женщин села, персонала и пациентов. Ну и, конечно, все ждали, когда строители сдадут новый комплекс и Серёгово превратится в крупный курорт. Повесили эту мечту как морковку передо мной (невесело улыбается Георгий Николаевич), чтобы приехал сюда. Так она потом и висела.

Надежда Васильевна и Георгий Николаевич

Такими они приехали в Серёгово – полные больших надежд

– Тридцать пять лет ждём чуда, – говорит Надежда Васильевна. – Когда Георгий после института сюда шёл, ему нарисовали перспективу, что через два-три года всё будет готово. Говорили, такой гигант будет – европейского уровня! И вот мы уже на пенсии, а санаторного комплекса всё нет. К нам приезжали перед выборами практически все руководители республики, говорили одно и то же: «Всё будет!» Последним побывал предпоследний губернатор Гапликов. Сказал: «Через полгода открываем».

– Но я-то знал, что это невозможно, – качает головой Афанасьев. – Очистных сооружений нет, вопрос утилизации воды не решён, согласований всяких и проблем – море. В начале 70-х пробурили здесь недалеко скважину для промышленной добычи, но соль не понравилась – много железа. И её забросили. А солёный поток так и идёт в речку, и никого это не беспокоит. Спросить не с кого, ни с кого и не спрашивают. Санаторию же можно выставлять всё новые и новые требования. Процент готовности в последний раз оценивали в 90-92 процента, корпуса были построены, готов бассейн под куполом – 18 метров в длину, пищеблок, где при желании можно разместить тысячу человек. К сожалению, с 2016 года, когда я ушёл на пенсию, всё снова стоит, корпуса постепенно разрушаются. Инфраструктуры больше нет.

– Она-то куда пропала?

– Когда уходил на пенсию, думал, уж теперь-то с санаторием всё будет хорошо: самые трудные времена пережили, теперь наступит стабильность. У нас ведь была если не полная, то близкая к тому автономная система обеспечения. Своя котельная, своя канализация, столовая, жилфонд, благодаря которому была возможность выделять квартиры специалистам: врачам, экономистам – всем, кто был нам нужен. Человек приезжал из Сыктывкара и жил на всём готовом. Работало сто двадцать человек. После того как разорились совхоз и солеваренный завод, мы остались единственным местом, который мало-мальски обеспечивал занятость в Серёгово.

– И что случилось после вашего ухода?

– Отдали сначала жилфонд муниципалитету, не захотели обслуживать. Затем водозабор – жилкомхозу, как и котельную. У нас было хорошее питание, свои повара, завозили продукты, так что качество было не хуже домашнего. Года три назад отдали всё на аутсорсинг какой-то фирме, которая кормит с колёс: когда полуфабрикатами, а когда и пюре из порошка – качество питания резко снизилось. За коммунальные услуги плата поднялась в разы – когда передавали, не думали, что так будет. Специалистов возят теперь из Сыктывкара, а это огромные транспортные расходы – неподъёмная сумма. Понятно, что сильно подорожало лечение.

– Насколько?

– Профсоюзная путёвка в Серёгово на 24 дня стоила в советское время 39 рублей при себестоимости примерно 125 рублей. При мне пребывание в санатории обходилось примерно в тысячу рублей в день. Сейчас за 10 дней, кажется, платят 24 тысячи. То есть цена выросла почти в два с половиной раза.

– Больше, – замечает Надежда Васильевна, она математик, считать умеет. – Многие процедуры в эту цену не входят, за них теперь нужно платить отдельно.

– Первый удар по автономности был нанесён в начале 90-х, – продолжает Афанасьев. – У нас было прекрасное подсобное хозяйство: пятьдесят голов свиней, конюшня, пятьдесят гектаров сенокосных угодий и четыре гектара картофеля. Продержалось всё до 93-го, тогда я на пять лет перешёл в Минздрав. На должность заместителя министра согласился не сразу, но мне сказали: «Чтобы сохранить санаторий, тебе лучше быть в Сыктывкаре». Санаторий тогда числился за архангельскими профсоюзами, какое-то время был ничей, и его участь была однозначная – умереть, как случилось со многими другими подобными учреждениями в стране. Но мне пообещали: «Мы возьмём его под своё крыло, а вы как замминистра будете курировать». В основном так и получилось, санаторий, слава Богу, жив до сих пор. Но вот когда вернулся сюда в 98-м, подсобного хозяйства уже не было.

– А кто виноват в том, что происходит сейчас?

– Не знаю. Сменилось уже четыре главврача, практически каждый год новый. Вникнуть в дела они просто не успевают, и непонятно, где их инициатива, а где ветер дует откуда-то сверху. Это такая ситуация, когда никто конкретно вроде и не виноват, просто нет порядка.

Ещё одна история – грустная.

– Доходы санатория – это бюджет плюс то, что заработали сами, – рассказывает собеседник. – Из этих последних денег начислялись премии, в том числе и мне как руководителю. Но однажды узнаю, что это незаконно. Почему? С коллективом всё согласовано, в министерстве об этом знают, из бюджета не взято ни копейки, ни одного закона не нарушено. Меня даже от работы не отстранили, но судимость таки влепили. Из района звонят, спрашивают: не желаю ли я выдвинуться в депутаты сельского совета? «А как я могу выдвигаться, если я вор?» – спрашиваю. «Ну, у вас судимость же снята». В общем, всё все знают и понимают. А вот я – не всё. Началось это после того, как подал на звание заслуженного работника Коми. Кого и почему это задело в министерстве, остаётся только гадать, но мне немедленно влепили два выговора, из серии «было бы за что, убил бы». А потом появляется ревизия, которая находит нарушения там, где их нет…

Крещение

Каждый год в сентябре Афанасьевы отправляются в крестный ход от Серёгово до Кылтовского монастыря. Не успел спросить, как Георгий Николаевич уже говорит:

– Дед у меня там похоронен, мой родной дед. Знаете, что в Кылтово лагерь был? В 32-м его арестовали за нежелание вступать в колхоз. Он был умелым охотником и рыбаком, имел две коровы, две лошади, сам всё выращивал, так что было чем кормить шестерых детей. Зачем ему колхоз? Матери было восемь лет, когда она лишилась отца. Сначала он несколько лет отсидел в Човском лагере. Потом сбежал, точнее отлучился, потому что имел разрешение уходить в тайгу на много дней. Добрался до родной деревни, Нижней Вочи, чтобы напоследок посмотреть на жену и детей, в том числе на младшую дочь, которую никогда не видел. Дети, наверное, уже спали, когда он пришёл, а утром его снова забрали. В Кылтовском лагере, видно, продолжал добывать рыбу и дичь. Почему я так думаю? Двоюродный брат, когда спускался по Выми, сделал остановку и нашёл в лощине недалеко от берега охотничью избушку. Рядом с нею был стёсанный пень, а на нём надпись: «Морохин Иван Григорьевич». Имя деда, а избушка, видно, последняя из тех, что он сделал в своей жизни. Из лагеря не вернулся.

– А вы как пришли в Церковь?

– Это произошло не в один год. По пути в Серёгово всякий раз замечаешь храм в селе Ляли. Поездив по республике, я видел много разрушенных, а этот выглядел сохранившимся, не говоря о том, что стоит на очень красивом месте. И постоянно было ощущение, что церковь нужно восстановить. Когда избрали депутатом, подумал: «Дай-ка воспользуюсь своим положением!» Помните ли, была в то время такая биржа – «Алиса»…

– Как не помнить, в 1990 году её реклама с овчаркой не сходила с экранов. Руководил ею небезызвестный предприниматель Герман Стерлигов.

– Прихожу к ним, объясняю: «У нас есть очень красивый храм. Не поможете его восстановить?» Меня высокомерно так спрашивают: «А вы верующий?» «Не могу пока отнести себя к верующим, – отвечаю, – но есть желание помочь с реставрацией». «Если бы вы были верующим, – говорят, – мы бы ещё подумали. Вот мы – верующие, а вы – нет, так что денег не дадим». Отшили, в общем.

Потом поговорил с отцом Владимиром Дунайчиком, одним из немногих в ту пору священников в республике, с благочинным по Коми отцом Иоанном Лапко (епархии тогда ещё не было). В ноябре 90-го года собрали в ляльском клубе собрание и создали тогда одну из первых общин в республике.

В партийных структурах прознали про это, и приехала к нам Нина Александровна Городкова, третий секретарь обкома, в кожаной куртке, как комиссар, не хватало только папахи с красной лентой и маузера. Возмутилась: «Как вы, член партии, могли такое устроить?»

– Она раньше была директором школы в Княжпогосте, а я здесь, в Серёгово, так что встречались на курсах, – дополняет Надежда Васильевна. – Когда начали восстанавливать храм, Георгий выделил автобус, и мы с учителями поехали в Ляли. А учителя – они же энтузиасты: в храме всё побелили, мусор вынесли, хотя среди нас тоже были коммунисты…

– 28 августа 1991 года приехал отец Фёдор Федько и храм освятил, – продолжает Георгий Николаевич. – Крестили многих детей, в том числе и наших, серёговских. Сам-то я мирским чином был крещён ещё бабушкой. После освящения нам казалось, что ещё немного – и храм будет приведён в первозданный вид. Но начался развал страны, и это всё сильно повлияло: приезжие настоятели менялись, денег у людей не было совершенно – и на что восстанавливать, было непонятно.

Храм в Лялях сегодня

Потом я стал замминистра, а моё возвращение в Серёгово в 1998 году как раз совпало с воцерковлением. А началось оно с поездки в Троице-Сергиеву Лавру. Сын учился тогда в Кировском мединституте, где проректором был Владимир Петрович Швецов, глубоко верующий человек, ставший нашим очень хорошим знакомым. Он приезжал к нам в командировки.

– Как-то пригласили за стол, а он замялся, – продолжает историю Надежда Васильевна. – Говорит, мол, нет, не хочу. А я вижу, голодный. «Вы не будете, потому что поститесь? – спрашиваю. – Так мы тоже постимся». Маловерующие были, но поститься уже начали. «О-о!» – обрадовался он. С таким восторгом рассказывал нам о вере! Тоже был новообращённый. Сын у него часто болел, но после крещения и поездки в Троице-Сергиеву Лавру поправился. Он и нам посоветовал сделать то же самое: «Езжайте, а если есть сомнения, там получите на них все ответы». Подтолкнул. А нашей дочери Лене тогда нездоровилось. Ей поступать нужно, но то голова болит, то ангина, то вдруг врачи предлагают ей операцию на сердце. Когда возвращались, заехали в Великорецкое. Был май, вода в купели ледяная. Но дочке так хотелось исцелиться, что она окунулась. И всё – никаких ангин, головных болей, совершенно здоровой стала!

– Как не поверить после этого? – говорит Георгий Николаевич. – Недавно собрался посетить Сергиев Посад, Суздаль, Углич, но начались перебои с сердцем. Засомневался: может, мне вместо поездки в кардиоцентр сдаться? Позвонил отцу Игнатию (Бакаеву), с которым мы сблизились в последние годы, а он говорит, мол, езжай. Послушал совета. Ещё на причастии в Лавре с сердцем было неладно, но когда принял Святые Дары, всё начало становиться на свои места. На следующий день к мощам преподобного приложился и вернулся домой здоровым.

– Ваши политические взгляды менялись под влиянием веры?

– Были коммунистические, потом демократические, а сейчас не знаю какие. Консервативные.

Надежда Васильевна:

– Россия пострадала за цареубийство. После убийства царевича Дмитрия была Смута. А за убийство Царя-мученика попущена была бесовская власть.

Георгий Николаевич:

– У нас с Надеждой взгляды иногда отличаются. Сначала я смотрел на Царя с обывательской точки зрения: почему не воспрепятствовал революции, довёл страну до такого состояния, что всё рухнуло? Сомнения присутствовали, но постепенно, беседуя на эту тему с отцами, с родными, склоняюсь к принятию святости Царской Семьи. Переход от коммунистических убеждений к православию дался мне тяжело. Что натворили Ленин со Сталиным, какой ценой мы добились успехов – тут всё давно стало ясно. Но чтобы принять православный взгляд на историю, понадобилось много времени.

– А у вас каким был приход к вере? – спрашиваю Надежду Васильевну.

– У меня была сестра Людмила. Историк, очень умный, начитанный человек. Историю христианства знала, можно сказать, досконально и твёрдо была убеждена, что Христос – Сын Божий. Мне нужны были доказательства, и она их приводила. Сама я, с математическим складом ума, без каких-то очень серьёзных аргументов ничего принять не могу. А сестра такие аргументы находила, и однажды словно какая-то теорема решилась у меня в голове – Бог есть. Поняла, что нет никакого противоречия между научным мировоззрением и религиозным. Это было так невероятно и прекрасно, что лет десять я не читала ничего, кроме духовной литературы: Евангелия, Паисия Афонского и других отцов.

– Простите, Людмила умерла? – спрашиваю Георгия Николаевича.

– Она погибла. Мы каждый год ездили на Пасху в Кировскую область, к знакомому батюшке – митрофорному протоиерею Геннадию Сухареву. Приписан он был к Серафимовскому собору, а в селе Чудиново возрождал православную жизнь. Людмила мечтала приложиться там к Нерукотворному образу Божией Матери, ждала этой минуты, и нас тоже ждали на службу. Но мы на неё так и не попали. На трассе столкнулись с автомобилем, в котором ехал пьяный водитель. Я пытался уйти, но не успел – от удара в бок машина перевернулась. У меня был перелом позвоночника, у Надежды переломы, а у детей – ни царапинки. Было темно, и мы не сразу поняли, что Людмилы в машине нет – её выбросило при ударе. Пока нашли, пока приехала скорая, она всё ещё была жива, но после полуночи, когда все поздравляли друг друга с праздником и христосовались, её не стало.

– Можно сказать, она и привела к вере, – заключает Надежда Васильевна.

Георгий Николаевич:

– Похороны прошли без меня. Надежда искала Людмилу в морге, занималась перевозкой и всем остальным, а меня держали в больнице. Через несколько дней в палате начал готовиться к причастию. Не помню, как меня отпустили, не помню, как добрался до церкви. Наверное, на такси, но всё-таки принял Святые Дары. Вскоре Минздрав Коми прислал за мной машину, и я шесть недель ещё лежал не вставая.

* * *

…Спустя несколько дней после визита в Серёгово мы с Георгием Николаевичем созвонились.

– Сегодня были у Людмилы и у нашего сына, – сказал он.

– Как сына?

– Шесть лет, как его нет, они рядом похоронены. Закончил медакадемию, работал. В аварии тогда, под Мурыгино, не получил ни одной царапины, но…

Я понял, что Афанасьев не хочет больше об этом говорить.

– Отец Геннадий Сухарев сегодня отслужил последнюю литургию и ушёл на покой, – продолжил он.

Я стал зачитывать те места в тексте, в которых был не уверен, опасаясь, что последуют возражения, но Георгий Николаевич всё принял очень спокойно. С хорошими врачами бывает легко. Что-то важное занимает их, не позволяя размениваться на пустяки. «Спаси Господи!» – сказал он на прощание.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска