Хождение за край

(Продолжение. Начало в №№ 861–866, 868–880)

Память нужна живым

Из записок Игоря Иванова:

Чтобы понять мир живых, в который ты погружаешься по приезде в незнакомое место, очень полезно побывать среди мёртвых. Ну то есть зайти на местное кладбище, особенно когда оно старинное. Но что такое в наше время «старинное» для кладбища? Увидеть на сельском погосте могилы столетней давности – большая удача. Нет у нас такого, чтобы фамильные склепы веками пополнялись членами одной семьи. А Мурманск – город молодой, недавно столетие отметил.

Мысль посетить мурманские погосты засела у меня после рассказа мамы о том, что могила деда сровнена с землёй на старом городском кладбище. И тут такое везение: в городе оказался мой однокурсник по журфаку Ленинградского университета, более того, одногруппник Пётр Болычев, журналист и краевед. В «Мурманском вестнике», в рубрике «Хроники Мурмана», до недавнего времени он печатал увлекательные исторические тексты. Повезло потому, что июль-август для мурманчан – время отпусков. Он согласился нам показать памятные места.

Пётр Болычев – наш гид

И вот мы встречаемся. Вид у Петра колоритнейший: борода в сочетании с курительной трубкой (не спросил, обычный он курит табак или кавендиш) – никакие курящие трубку Эйнштейн или Есенин на знаменитых снимках близко не стояли. Ни дать ни взять капитан дальнего плавания; но нет, капитаном был его отец.

Первый адрес в Мурманске, куда мы направляемся, – это английское воинское кладбище на улице Рогозерской. Первое оно и хронологически, потому что связано с событиями Первой мировой, случившимися на Кольском Севере. Пока едем, как гид, он знакомит нас с предысторией:

– Официально считается, что Мурманск был основан 4 октября 1916-го, а через месяц сдали в эксплуатацию Мурманскую железную дорогу, построенную за рекордные полтора года. Дорога важная в условиях войны, потому что датские проливы на Балтике были блокированы немцами, проливы черноморские, соответственно, турками. Слать снабжение через Дальний Восток – Транссиб не справлялся, Архангельск – замерзающий порт… Но строили железную дорогу спешно, максимальная скорость движения была чуть ли не 22 км в час, пропускная способность маленькая. Военных грузов в Мурманске скопилось много. Англичане как основные поставщики опасались, что финны с немцами захватят их. Охранял эти грузы, сваленные на набережной, лишь один старый английский стационер – корабль, постоянно базирующийся в иностранном порту. У Советов в распоряжении была лишь инвалидная команда. А в это время тут, в заливе и по северному побережью, немецкие подводные лодки шарились. Одной из причин, по которой требовалась английская помощь, стало то, что незадолго до этого немцы в районе полуострова Рыбачьего потопили наш российский почтово-пассажирский пароходик.

Англичане предложили городу военную помощь. Председатель Мурманского совета Алексей Юрьев запросил Петроград: принимать или не принимать помощь? Троцкий ответил: «Принять всякое содействие союзных миссий и противопоставить все препятствия против хищников». Заключили очень смешной документ – устное, но дословно запротоколированное Соглашение между Мурманским советом и представителями Антанты. Очень скоро ситуация изменилась: большевики заключили Брестский мир и от англичан надо было как-то избавляться. Юрьев отказался выступить против союзников. Кто такой был Юрьев? Кочегар, приехавший из Америки на пароходе, большевик, ставший сначала депутатом в городском совете, а потом возглавивший его. Мурманск может гордиться тем, что первый человек, которому за подписью Ленина и Троцкого было присвоено звание «враг народа», – это был наш Юрьев.

Здесь нужно сделать ремарку, что наш проводник Пётр – человек ироничный и скептический ко всякому официозу, каким, наверно, и положено быть журналисту. И поэтому порой непросто понять, где он шутит, а где говорит всерьёз. Так что делать это придётся иногда читателю самостоятельно.

– …Поэтому эту интервенцию у нас на Кольском полуострове называют «интервенцией по приглашению». Есть забавная фотография: импровизированный бронепоезд, перед паровозом площадка, обложенная мешками с песком, стоит пушка и три флага – английский, французский и красный. Первая военная операция: финны захватили Печенгу и англичане отправили крейсер со своими морпехами и добровольцами Российской флотилии Ледовитого океана, которых набралось аж… полсотни человек. Остальные развлекались тем, что из винтовок стреляли по стоящим на мурманском рейде английским кораблям.

Совет принял решение: мол, никого не держим, кто хочет – уезжайте в Советскую Россию. И матросики уезжали – со всем, что могли поднять, вырезая даже кожу с диванов кают-компании. Но кто-то остался. Была середина 18-го года, голод, а здесь англичане снабжали продовольствием по полной: французские сыры, вина, австралийская баранина, масло сливочное. Перечисленное продавали в кантине, пропуск куда можно было получить по большому блату. Для рабочих это было недоступно. Официальный паёк был, конечно, намного скромнее, но вполне достаточный. Детям, например, выдавали консервированное молоко в банках. Выходила газета «Мурманский вестник», естественно, если была бумага, которую тоже везли из Англии. И достаточно долго всё это было под красным флагом. Потом в Архангельске произошёл переворот, было образовано правительство Северной области. Пришёл американский крейсер «Олимпия», высадились французы, сербы, поляки. Были и итальянцы из Сицилии, которые как-то не дружно жили с англичанами, даже доходило до смертоубийств. В ходе военных действий, из-за всяких происшествий, от эпидемии испанки англичане мёрли. Хоронили их на кладбище, где был потом парк аттракционов, в двух шагах от центра города. Помнишь, там чёртово колесо стояло? – обратился Пётр ко мне.

(Я не смог вспомнить.)

– …Хоронили неглубоко. А в начале 30-х случилась сильная буря, кладбище размыло, и там, где сейчас лестница к первой школе, с горы гробы поплыли вниз. Было принято решение перенести кладбище на другое место.

(Лестницу – да, вспомнил. На ней сейчас стоит памятник Николаю Мирликийскому по эскизу Фёдора Конюхова, а внизу, где ступени заканчиваются, установлен знак: «Осторожно, люди со смартфонами».)

– …Перенесли на самую окраину. Здесь, на Планёрном поле, уже после победы советской власти было одно из двух отведённых мест для выпаса домашнего скота, а в 60-х, когда мы с тобой появились на свет, устроили навозохранилище совхоза «Пригородный» – специально это было сделано или нет, не знаю. Вот туда мы и едем.

– А кто переносил захоронения?

– Есть такая британская контора – Комиссия по воинским захоронениям Содружества, перенос состоялся по её инициативе. В советские годы кладбище было в ужасном состоянии: плиты в стене были зубилами сбиты, бутылки, консервные банки кругом. В 91-м году хитрые англичане создали фонд «Вечная память солдатам», и этот фонд всё отреставрировал.

Мы останавливаемся и заходим на небольшое, размером с хоккейную площадку, кладбище за каменной оградой. Два венка от английского военного атташе. Рядами стоят могильные тумбы, наподобие маленьких церковных аналоев. Сорок «настоящих» могил, ещё столько же кенотафов. Идём по рядам, читаем надписи на них. Погибшие в основном с октября 1918-го по январь 1919-го. А в сентябре того года союзники из Мурманска ушли.

– Эпитафии уже писали потом, по желанию родственников. Вот: «Смерти нет, просто Он забирает возлюбленных на Своё попечение», – показывает Пётр. – Англичанин Редьярд Киплинг отправил своего сына воевать, и его, 18-летнего лейтенанта, в клочья разорвало снарядом. Когда комиссия обратилась к нему с просьбой придумать эпитафию для захоронения неизвестных погибших, он, как человек религиозный, придумал вот такую: «Имя его известно Господу». Это они пишут с тех пор на могилах неизвестных солдат.

– «Моряк Великой войны», – переводит Михаил выгравированную на камне надпись.

– Они Первую мировую называют Великой войной, – поясняет Пётр. – …А вот чисто наша поговорка: «Господь дал, Господь взял».

– «Зачем плакать? Для тех, кто его любил, он не потерян, он просто ушёл раньше», – перевожу очередную эпитафию. – «Ушёл, но не забыт».

Пётр Болычев производит рекогносцировку английского кладбища

– Вот тут похоронен пацан 19-летний. История такая. Появилась в Мурманске банда, грабившая поезда. Кроме поездов с продовольствием, они обнесли начальника морского порта, утащили зачем-то две пишущие машинки. Плюс они на католическое Рождество убили английского пехотного лейтенанта по фамилии Пламптон с целью ограбления. Англичане арестовали два десятка человек, провели расследование, а суд над бандитами предоставили провести русским офицерам. Пятерых или шестерых приговорили к повешению, но поскольку вешать никто не умел – решили расстрелять по законам военного времени, остальных – в тюрьму. А мещанина Нуйкина – «оправдать и выдворить в Советскую Россию». Но не выдворили – я читал в областном архиве документ о том, что ещё через год после этого он находился в военной тюрьме…

А вот могила майора-морпеха Дрейк-Брокмана, между прочим потомка знаменитого пирата и адмирала Фрэнсиса Дрейка. Фамильный девиз: «Быть, а не казаться». Прославился он, когда отправился во главе команды сербов на бронепоезде в Карелию. Не владея русским языком, пошёл как-то гулять по городу Сороке. Зашёл на заседание местного совета и сказал, что представляет британское командование, что явился оказать помощь против немцев и финнов. Его относительно благожелательно приняли, хотя общался он по разговорнику – можно представить, на каком уровне. Потом он вернулся со своими сербами и арестовал всех коммунистов. Как деликатно было написано в «Мурманском вестнике», эти коммунисты попытались взорвать ручные гранаты, но не сумели со сложным механизмом совладать, поэтому их застрелили. Об этом ЧП доложили командующему, тот сообщил в Лондон, и там возмутились: вы что, мы же подписали соглашение, что в русские дела не будем вмешиваться, что мы только супротив немцев и финнов!.. Этот господин, Дрейк-Брокман, был награждён орденом Св. Владимира четвёртой степени с мечами и бантом и орденом Св. Станислава третьей степени с мечами. Дело в том что, в отличие от Юга России, в Северной области признавалось верховное главнокомандование Колчака и тут продолжали награждать орденами Российской империи. А погиб он в мае 19-го, командуя Карельским стрелковым полком: возглавил контратаку красных финнов, служивших по найму у англичан, против красных финнов, воевавших за Советы (такая вот чехарда Гражданской войны), и был убит выстрелом в спину…

Пытаясь собрать информацию по захороненным здесь ребятам, залез я на сайт Комиссии по воинским захоронениям, а там были выложены краткие протоколы заседаний за весь период её существования. Читать протоколы за конец 20-х – 30-х годов – это сладостный восторг. Члены комиссии – исключительно лорды, генералы и так далее. И вот один из вопросов: «Дорогие лорды, к нам обратились представители белой эмиграции с просьбой принять на наш бюджет уход за могилами погибших русских в Великую войну на фронте в Персии, в Галлиполи и так далее». И что постановили лорды? Принять на бюджет комиссии уход за могилами русских, но сначала обратиться к иерархам Русской Православной Церкви Заграницей, чтобы они сообщили, какие религиозные символы уместны на могилах русских. Чтобы был не протестантский крест, а православный. Хватило ума понять, что хоть мы все христиане, но есть разница.

Раз в пять лет Комиссия по захоронениям по желанию родственников выдаёт им деньги на проезд к могиле – до пяти тысяч фунтов. И вот одна семья приехала с острова Мен, привезла табличку из чёрного гранита с фотопортретом и с надписью типа помним и любим. Поставили сюда, но её очень скоро стащили…

– Ну кому вот могло понадобиться? – удивляюсь я.

– Несколько лет назад часть надгробий расколотили. Это ж надо было принести с собой сюда кувалду…

– Может, это был такой акт классовой ненависти? – предполагает Михаил. – Всё-таки многие и по сей день считают их врагами Советской России, интервентами и оккупантами.

– Конечно, если такое отношение культивировать в школе и закреплять памятниками, – вставляю я. – В самом центре Мурманска стоит мемориал «Жертвам интервенции 1918–1920 гг.», хотя захороненные там жертвы имеют отношение скорее к нашему русскому гражданскому конфликту.

– А как сегодня отношение мурманчан к этому кладбищу? – уточняет Михаил.

– О нём мало кто знает. Старое городское кладбище известно больше – сейчас едем туда.

Свои и иноземцы

Оказывается, улица моего детства – Подстаницкого – находится совсем недалеко от старого кладбища. И здесь не один, а несколько мемориалов. А я и не знал. Может, потому, что в 1960–70-х воинского мемориала здесь не было, а может, потому, что в детстве кладбищами вообще не интересуешься, кажется, жить будешь вечно… В глубине виднеется гипсовая скульптура матроса со склонённым знаменем в руках, покрашенная бронзовкой. Её хотели снести, но перенесли сюда из центра города в 1980-х – установленный ещё после войны, тогда это был растрескавшийся монумент с отломанным носом. «Вот тут финская война похоронена», – оговорился Пётр возле стены с большими цифрами «1939–1940». Говорит он об этом мемориале без пиетета:

– Фамилии воинов на стене написаны с ошибками, некоторые не по одному разу. Вот указано звание погибшего в 40-м – рядовой. Не было такого звания до 1943 года, были красноармейцы. Рядом – мемориал умершим в госпиталях в 1941-м. Но на самом деле похоронены они не в этом месте, а намного дальше, где болотина – там стоит полусгнившая пирамидка со звездой, по весне звезда возвышается над водой. Ну, никто ж не забыт… Несколько месяцев назад один упёртый мужик залез в архивы и устроил скандал: технику каким-то образом нашёл для исследования – и сейчас речь идёт, чтобы вытащить останки из болота. Только будет ли результат…

Осмотрев советский мемориал, на котором чисто, но увы… я не увидел ни одного возложенного венка, мы идём на мемориал интернациональный, который рядом. Пётр поясняет, откуда он тут взялся:

– Первый конвой в Мурманск пришёл под Новый 1942-й год. Проблема была в том, что, когда немцы начали наступление, наши решили, что Мурманск нам не удержать, и поэтому начали эвакуировать портовое хозяйство и работников. Увезли все портовые краны. И пока всё вернули – прошло время. Хотя и пригнали одно английское судно, на котором был кран, всё равно разгружали очень медленно. Немцы поняли, что северным конвоям пошла серьёзная помощь, и стали их бомбить и в пути, и в порту. Погибали и торговые моряки, и военные – из эскортов. Но тех, кто погибал по ходу движения конвоя, хоронили в море, а здесь сейчас мы идём на мемориальное кладбище для тех, кто в основном умер в госпиталях.

Первое, что бросается в глаза, – венок от английского военного атташе, такой же, как на английском кладбище. Кажется, он единственный, кто приезжает сюда на День Победы с венками.

Я открываю Яндекс.Карты, чтобы определить место, где мы находимся, и обнаруживаю, что там это место обозначено как «польский мемориал»… Странно. Вообще-то официально это «Союзническое военное кладбище». Надпись на плите, однако, сообщает, что мемориал этот «в память воинов Британского Содружества нации и Соединённых Штатов Америки, погибших, принеся помощь Советскому Союзу». Получается, каждый тянет на себя…

– На самом деле на этом кладбище рядом похоронены католики, протестанты, мусульмане… – продолжает экскурсию Пётр. – Вот захоронение пятерых мусульман, скорее всего малайцев, – они погибли при налёте во время разгрузки транспорта: бомба пробила палубу и взорвалась в машинном отделении. Вот звезда Давида на гранитном памятнике – здесь похоронен американский иудей Мориц Лейбман. Поляк тоже есть, вот надпись на польском: «Погиб за нашу и вашу свободу в конвое» и польский орёл. Есть и могила неизвестного военного моряка. На части могильных плит выгравированы кресты, а на других нет – принадлежность к христианам или же атеистические взгляды здесь уважили.

В мае 2005 года около 300 человек – ветераны конвоев и их родственники – приехали в Мурманск, пришли в порт английский и французский военные корабли, поминальную службу здесь совершил англиканский священник с одного из них. Был военно-морской атташе Голландии, приехавший к единственному похороненному здесь в июне 42-го воину-голландцу. Тогда состоялись впечатляющие юбилейные торжества, а в конце был анонсирован «генеральный салют» – я думал, стрелять будут, а у них это означает, что горнист трубит отбой. У англичан есть традиция, которой я завидую. У них положено награды носить на левой стороне груди, но в дни праздников наследники погибшего героя – вдова, сын, внук – имеют право носить его награды на правой стороне. Это очень достойное и мудрое решение. И такие родственники с медалями во время тогдашних торжеств тут были.

Возле Спаса-на-водах

Едем к мемориалу погибшим подводникам возле Морского храма. Пётр живёт поблизости, в высотке.

– Когда мы вселялись в новостройку в 1991-м, здесь были дома частного сектора, возле нашей многоэтажки рос малинник… Многое изменилось и меняется в городе. Даже рельеф. Несколько лет назад приезжал из Нью-Йорка уникальный 98-летний дед – Владимир Семёнов, настоящий русский эмигрант, с богатым словарным запасом и чистым русским языком. Он родился в Питере, а в 16 лет приехал сюда, устроился в «Тралфлот», выдав себя за машиниста, не будучи им ни разу, дождался латышского парохода (у него дед с бабкой жили в Латвии) и уехал на Запад. И до 73 лет мотался в море под разными флагами.

– Дал Бог здоровья…

– Да, выпивал каждый день… В 1942-м американское судно, на котором он тогда ходил, потопила немецкая подводная лодка… Так вот, я возил его по центру и он говорил мне: «Вообще ничего не узнаю!» Я не сразу понял, что дело не в его памяти, а в том, что город так изменился. Когда решали, на каком берегу залива строить город, долго колебались: для кораблей удобнее глубина западного берега, но там пологого рельефа для строительства практически нет. Но и на восточном берегу не слишком удобный рельеф, железнодорожную ветку пришлось строить так близко к воде, что в шторма её захлёстывало водой. Поэтому одновременно углубляли губу и насыпали берег, чтоб он был ровнее. Центральная часть Мурманска такой никогда не была. Часть оврагов засыпали, часть сопок срыли…

Вид на город от Спаса-на-водах

Мы стоим возле Спаса-на-водах, любуемся панорамой города, а Пётр между делом продолжает:

– Судно, на котором ходил Семёнов, потопил немецкий капитан, и для него это оказался последний поход в боевой биографии. Вернувшись, он был вызван в Берлин, где Гитлер вручил ему Рыцарский крест Железного креста с дубовыми листьями, а после вручения на торжественном обеде этот капитан стал Гитлеру объяснять, что тот недооценивает значение подводной войны. Тут его фельдмаршал Йодль остановил: «Капитан-лейтенант, вы что себе позволяете?!» «Мой долг немца и офицера говорить фюреру правду!» – ответил он. И с тех пор в море больше не ходил. Но остался жив, хотя умереть должен был гораздо раньше: прежде, служа лётчиком в морской авиации, во время тренировочного полёта потерпел катастрофу – ему каким-то рычагом управления пробило брюхо. Выжил и со своим пиелонефритом перевёлся в подводники. Подлодки того времени – это были холодные сырые железные гробы. И как он потом дожил до ста шести лет, абсолютно непонятно. После войны открыл фирмочку в Бремене и стал в итоге самым большим нефтетрейдером, был членом сената…

В рассказах Петра вот такие интересные «хвостики» дополнительной информации возникают то и дело, все и не перескажешь. Слушаю их и думаю: «В чём смысл жизненных перипетий человека? Почему одни живут долго, раз за разом выкарабкиваясь из смертельных передряг, а другие погибают в первом бою от случайного осколка?» И понимаю, что никакой смысл и никакую мораль к этим историям не привинтишь: судьба – странная штука и всё в руцех Божиих.

Михаил расхваливает красивый вид на Кольскую губу, на город внизу, на портовые журавли кранов. У Петра, как местного жителя, несколько иной угол зрения:

– Ты бы видел, что у нас на подоконниках! Особенно зимой, когда форточки открыты для свежего воздуха. Внизу, вон там, угольный терминал в порту. Когда зимой в пустые трюмы судов грузят смёрзшиеся глыбы угля, это очень напоминает артиллерийский обстрел. Замечательно спится под эти звуки… Но Спас-на-водах от залива смотрится обалденно. Если бы его не перекрывал этот… даже не знаю, как назвать. Совершенно неумное решение одного чиновника – построить тут маяк.

– Насколько я понимаю, строительство комплекса после возведения одного храма с колокольней замерло, собрать на него почти миллиард не получается. Но когда всё же завершат строительство, высотной доминантой будет колокольня. Хотя полосатый минарет маяка никуда уже не денешь…

– Смысл маяка в том, чтобы показывать путь. А тут, посреди города, в какие морские дали он светит?

Возле храма в 2008-м была установлена поднятая со 108-метровой глубины рубка погибшей подводной лодки «Курск». Рядом – большие иконы с портретами погибших моряков по периметру.

Мемориал погибшим морякам возле Морского собора

 

Памятная доска с перечислением всей аварий подвозных лодок возле рубки подводной лодки на мемориале

 

На каменной плите, испещрённой перечнем морских катастроф в послевоенное время, свободного места осталось немного. Последняя авария – на Тихом океане 8 ноября 2008 года, 20 погибших. Под плитой всегда много цветов. Люди помнят.

Мурманские перспективы

Отправляемся далее в пассажирский порт. Нет, не чтобы отплыть куда-то, а чтоб посетить атомоход «Ленин». Долго стоим на железнодорожном переезде, но, увы, зря: из-за карантина корабль-музей закрыт. Зашли в пустынное здание морского вокзала, остановились возле стойки кафе и рассуждаем, стоит ли попробовать морского ежа. «Если не здесь, то где ещё! – убеждает меня Пётр. – Вот съешь ты икру морского ежа – и можешь быть уверен, что другого человека, кто бы пробовал её, у вас в городе нет…» В общем, я, совсем не любитель устриц и других морепродуктов, решаюсь. Молодой человек вынимает из аквариума специальными щипцами ежа, по ходу поясняя: «Их едят обязательно живыми, не готовят. Вот зубы, которыми он размалывает ламинарии, вот присоски…» Большими ножницами бармен (или как его назвать) режет иголки и панцирь ежа, вытряхивает потроха, и на панцире изнутри оказывается несколько лепестков оранжевого цвета. Он даёт мне ложку – это нужно съесть. Глубоко выдохнув, я зажмуриваюсь и выгребаю массу – как желе, а на вкус сладко-солёное, йодистое. Уф, испытание пройдено. На память беру с собой колючую шкурку ежа, хотя Пётр как знаток не советует. И уже через несколько минут по салону, несмотря на плотную упаковку, начинает распространяться специфический тухло-рыбный запах… На первой же остановке сувенир пришлось выбросить.

Возле знаменитого мурманского Алёши мы с Михаилом уже были, так что далее едем к другому памятнику – женщине, которая провожает и встречает мужа с моря. Памятник «Ждущая» был предложен советом ветеранов тралового флота ещё в 1984 году, но едва ли кто из тех ветеранов дожил до 2012-го, когда памятник встал на постамент. В России нужно жить долго…

Памятник «Ждущая» мурманчанам пришлось ждать почти три десятилетия

На ограде рядом висят ставшие уже привычными возле подобных монументов амбарные замки новобрачных. Отсюда замечательный вид на Кольскую губу со стоящими на рейде судами. На той стороне залива, в Белокаменке, строится новый порт. «Новатек» олигарха Михельсона возводит предприятие для создания платформ по сжижению газа.

– Российская Арктика развивается, – не без гордости говорит Михаил, – и город вместе с ней будет развиваться!

Пётр закуривает и с большим скепсисом ждёт, когда Михаил договорит про перспективы Северного морского пути.

– Это разговор долгий и сложный, – осторожно начинает Пётр. – Вот анонсировали эту стройку в Белокаменке, больше ста миллиардов в неё будет вложено. От 12 до 15 тысяч рабочих мест создадут в Мурманской области, обещает Михельсон. Но сейчас на стройке в Белокаменке работают турки, молдаване, киргизы, сербы, а местных, по-моему, человек пятьдесят. И когда построят, я абсолютно уверен, будут работать приезжие вахтовики… К 90-м годам город вплотную подобрался к полумиллионному жителю, а сейчас хоть Мурманск и остаётся самым большим городом за полярным кругом, населения в нём всего 270 тысяч. Дикий отток случился в начале 90-х. Ведь в советское время как было: человек вербуется на Север, а его жильё на Юге бронируется. И после «парада независимостей» масса украинцев, белорусов, азербайджанцев из опасений лишиться у себя на родине жилья уехали. Мы гордились, что у нас второй по величине рыбокомбинат в Европе, что в рыбном комплексе занято 80 тысяч: порт, судоверфь, рыбокомбинат, глубоко продуманная система флотов – добывающие флота, «Севрыбпромразведка» (выясняли, где есть рыба), был флот плавбаз и транспортных рефрижераторов – последние не только забирали рыбопродукцию, но и снабжали тарой и запчастями, ведь ловили же по всему мировому океану. Были танкеры, которые подвозили топливо и пресную воду… А когда началась «швабода», начальники флотов решили: «Зачем нам “Севрыбпромразведка”? – мы и без неё умные, сами найдём рыбу». Плюс к этому мудрая налоговая и таможенная политика нашего государства… И всё развалилось. Чтоб не платить пошлины, траулеры перестали заходить в наш порт, сдают рыбу в Норвегии. Раз так, рыбокомбинат – бздыньк, порт – ох-ох и тоже бздыньк, судоверфь, поскольку траулеры там не ремонтируются, – бздыньк, – Пётр выразительно показывает, как они один за другим загибаются. – «Севрыбпромразведка» – бздыньк, «Севрыбсбыт» – была такая организация, которая занималась поставками рыбы по всей стране, – бздыньк… Люди, оставшиеся без работы, понятное дело, уезжали. Был ещё один фактор, объективный: рыболовецкие суда стали намного более производительными, так что там, где раньше требовалось 50 судов и 4 тысячи экипажа, теперь можно было обойтись пятью судами с экипажем в 200 человек.

– Но ведь сейчас решили развивать Северный морской путь, – говорит Михаил. – Разве это не должно положительно отразиться на Мурманске?

– Это отразится на российском списке олигархов «Форбс», а не на Мурманске, – смеётся Пётр.

– Перевалочной базы разве тут не будет?

– Зачем здесь перевалочная база? Железнодорожная ветка Мурманск – Петербург работает на пределе своих возможностей. Построить вторую? Кто это будет делать? Газовики и нефтяники – да, могут пройти Севморпутём: придёт танкер на Ямал, его закачают нефтью и он пойдёт туда, куда эту нефть продадут. Мурманск тут при чём?

– Будут заходить корабли заправляться, ремонтироваться, – не сдаётся Михаил.

– Зачем? За рубежом это всё дешевле…

– Тогда обязать! – Михаил наконец подхватывает шутливый тон оппонента.

– Есть ещё одна прелесть, – забивает последний гвоздь Пётр. – Когда рыбацкое судно заходит в Северную Норвегию, оформление занимает всего два часа. У нас можно и трое суток простоять… И при отходе судна то же самое. Недаром же у рыбаков есть такая поговорка: Мурманск – вражеский порт. Я после университета устроился в редакцию «Рыбного Мурмана» обкома КПСС и, помню, делал материал о мучениях на отходе, когда капитан и штурман бегают-носятся между пограничниками и санврачами, а те выполняют свою важную государственную функцию, и все чего-то хотят ещё. Как ты думаешь, чего? И в этом ничего не меняется десятилетиями: приходят другие люди, но они по-прежнему чего-то хотят…

– У тебя всё так… неутешительно, – резюмирую я.

– Пусть мой Мурманск не самый красивый, пусть по этой части он уступает кукольным норвежским городам, но ведь это мой город. Родина. Хочу, чтоб он жил и развивался. А говорю я так, потому что живу здесь, вижу, что происходит, я же не турист. Тут недавно стою, рядом два молодых парня лет 22, из глубинки – они по призыву попали на Северный флот, отслужили по полгода, и им предложили контракт. Жалятся друг другу, дескать, как эта служба задолбала, за жалкие гроши – 80 тысяч рублей – нужно идти в море. А ведь у них ни знаний, ни специальности, зато уже есть понимание того, что 80 тысяч – это копейки. А работяги, вкалывающие за половину этой суммы десятилетиями… Или вот хотя бы я, человек с университетским образованием, всю жизнь проживший в Заполярье и вроде как выполнявший государственную функцию, от него имел что?.. – Пётр вслух не произносит, а складывает фигуру из пальцев. – Те же майские указы: когда оклады поднимают, премии убирают, а зарплата остаётся прежней… У нас однажды кардиохирурги встали на крыло и улетели в Астрахань, потому что зарплата там больше, чем в Мурманске, а условия жизни не сравнить.

– А как же северные надбавки? – недоумевает Михаил.

– Если бы государство было заинтересовано в том, чтобы мы здесь, на Севере, присутствовали, оно бы само платило «полярки», северный и районный коэффициенты, вот тогда бы наш предприниматель находился в равных условиях с предпринимателем из Астрахани и его товар был бы конкурентным. А так в его товаре сидят эти надбавки, которые заставляет платить государство, плюс транспортные расходы, плюс расходы на отопление… Как-то ехал по «Ленинградке», на стоянке разговорился с водителем фуры. Оказывается, он везёт в Мурманск… рыбу! В Московской области перерабатывать рыбу, оказывается, выгоднее. Государство своей политикой вымывает здесь рабочие места. А как какой-нибудь крупный проект – так гастарбайтеры. И что они нам дают? Первые две тыщи больных ковидом появились на стройке в Белокаменке – это гастарбайтеры, кучно жившие в вахтовом городке. А ведь наши бы работали за те же суммы, что тем платят.

Михаил интересуется, понимают ли всю эту ситуацию чиновники. Пётр уверен: конечно! Но они заинтересованы только в том, чтобы попилить и сделать карьеру, иногда это одно и то же. Но никакого это не имеет отношения к развитию страны…

– Да, с чиновниками понятно, но вот «красные директора», они же заинтересованы были что-то сохранять и развивать… – говорит Михаил.

– Вот «красные директора», а по-нашему начальники флотов – они-то, посчитав себя владельцами флотов, и воровали взахлёб, химичили, продавали траулеры за один доллар своим подставным фирмочкам. Знаешь, кто такие «красно-зелёные»?

– Были такие дезертиры во время Гражданской войны на Юге, население грабили…

– А у нас красно-зелёными называют этих самых директоров – бывших коммунистов, у которых руки по локоть в «зелёных» долларах. Вот был такой у нас «Севрыбхолодфлот». На пике перестройки им руководил Альберт Филиппович Леванов, бывший капитан, ставший управленцем. И вот он разными путями приватизировал целый флот… Но это присказка. Был он хозяйственником, но ни разу не финансистом и не юристом. И был у него фаворит – директор турбазы «Здоровье» Блинский, у которого он парился в бане. Во время приватизации записал Леванов флот на него. А тот потом возвращать флот отказался, потому что у него было кем прикрыться. Бывший капитан расстроился: как же так?! В результате в руках сотрудников органов оказалась запись, на которой он говорит о том, что хорошо бы Блинского грохнуть. Ну и поехал в зону…

Кто за что ответит

Я после нашей встречи нашёл материалы по этому делу и удивился, насколько типичная для того времени эта история и сколь её конец похож на притчу. Не для ворошения прошлого или «журналистского расследования», а ради последних выводов вернусь к этой истории вкратце.

Обвинение гласило о том, что «в весенне-летний период 2001 года Леванов А.Ф., являясь генеральным директором ОАО “Севрыбхолодфлот” в г. Мурманске, имея умысел на умышленное причинение смерти своему партнёру по бизнесу Блинскому В.Г., являющемуся обладателем значительной части акций ОАО, для получения возможности завладеть контрольным пакетом ОАО, совершил подготовительные действия… для убийства Блинского». Попросту говоря, за 500 тысяч долларов «заказал» бывшего слесаря турбазы «Севрыбхолодфлота» Блинского, хотя именно благодаря Леванову тот стал совладельцем и руководителем флота. Спустя год Леванова арестовали, а дело передали в Карельские следственные органы, потому что весомость в Мурманске «красного директора» Леванова была поистине генеральская. Взяли его прямо на пляже в Анапе, где он находился с внуком. Ему светило 10-15 лет тюремного заключения. С учётом букета болезней – атеросклероз, ишемическая болезнь, простатит и др. – шансов выжить в заключении у него было немного. За Леванова вступился даже тогдашний губернатор Евдокимов – безрезультатно. Со слов тюремщиков, дети не передали за время отсидки Леванову ни одной передачи, хотя тот нуждался, по крайней мере, в тёплых вещах. Отвернулись и многие друзья. Тем же летом районный суд Новокузнецка по требованию некоего владельца 28 акций «Севрыбхолодфлота» отстранил Леванова от обязанностей гендиректора и назначил распорядителем флота из 38 судов на 40 млн долларов Блинского (этот метод называется корпоративным шантажом, но мы же знаем, что наш суд самый неподкупный в мире). Эту историю описала в 2003-м карельская газета «Губернiя».

В своих «малявах» из СИЗО Леванов называл Блинского фарцовщиком с поддельным дипломом, скупающим акции для бандитов, – грозился, что раскроет все его грязные делишки. Словно забыл, что эти «делишки» они творили вместе, открывая счета в оффшорах, химича с налогами и собственностью. «Я хотел сохранить “Севрыбхолодфлот”!» – пытался доказать «красный директор», забывая добавить «для себя» – сохранить для себя. Не получилось. С тем, что был заказчиком убийства, он не соглашался до последнего, говорил, что «проиграл» битву за собственность американским акционерам, собирающимся «порезать флот и убрать конкурента». Теперь он готов был отказаться от всего в обмен на свободу. «Я прочитал Евангелие и понял, что надо мириться», – писал Леванов знакомому сотруднику ФСБ из тюремной больницы, призывая его как-то воздействовать в этом отношении на бывшего компаньона. И тут же грозил тому карами небесными: «Позарился на деньги, но ведь за всё это придётся ответить перед Богом!» Запутался человек. А ведь был у него уже возраст подведения итогов – далеко за шесть десятков лет. Вскоре после суда Альберта Леванова отпустили, но прожил он недолго – на 69-м году жизни, 4 января 2006 года, умер. «Мы, русские, удивительные люди, – писал он за много лет до бесславного завершения своей карьеры. – И прежде всего в своем стремлении зачеркнуть прошлое, избавиться от него. Помню, когда умерла мама, одна из моих сестёр предложила продать родительский дом в Тейково, а деньги поделить. Я отказался. Она меня не поняла, а я ей сказал, что, если мы это разрушим, мы погубим свои корни. И этот дом, который помнит моего отца, мать, меня – мальчишку, стоит до сих пор…» В этом родительском доме в Ивановской области и окончил Леванов, человек с зачёркнутым прошлым, свои дни, не успев завершить книгу, в которой грозился раскрыть эту «криминально-конфликтную», как назвали её правоохранители, историю.

«В чём смысл этой притчи?» – думал я, знакомясь с деталями этого давнего дела. В том ли, что да, Бог за грех спросит не с тебя, так с детей? Согласно полицейским сводкам, в июне 2018 года сын Блинского на своём «Лексусе» в состоянии наркотического опьянения переехал полицейского, сломав ему позвоночник. Суд присудил за это ему штраф в 50 тысяч рублей (мы же знаем, что наш суд самый неподкупный в мире). Жертва согласилась на мировую, виновный откупился на этот раз, но ведь это только начало расплаты… И всё-таки какова мораль этой истории? Или тут, как после рассказов нашего друга Петра Болычева, можно сказать только, что пути жизни многообразны и таинственны? И да, и нет. Смысл этой истории не в том, что за всё приходится платить. Он в том, что иногда бывает слишком поздно всё исправить. И нельзя исправить ничего, не начав исправления со своего сердца.

Наша земля

Напоследок Пётр помог купить нам у знакомого продавца в какой-то маленькой лавке главный сувенир, который гости привозят из Мурманска, – настоящую свежекопчёную рыбу. Аромат морского окуня горячего копчения был просто волшебным. А нам пора было отправляться дальше – на запад, в сторону норвежской границы.

Из записок Михаила Сизова:

К хорошему быстро привыкаешь. Когда выехали из Мурманска, подумал я: «Неужели такая гладкая дорога будет до самой границы с Норвегией?» Раньше доводилось слышать, что в районе Печенги и Никеля шоссе узкое и совершенно убитое. Напоминанием о тех недавних временах остался импровизированный указатель на обочине близ города Полярный – нарисованный на камне портрет Гагарина в космическом гермошлеме и надпись: «Поехали!». Мол, дерзайте. Забегая вперёд, скажу, что до норвежской границы мы доехали с ветерком, а если и притормаживали, так из-за строительных работ: экскаваторы, грузовики, горы песка и щебня сопровождали всю дорогу. При этом обычные машины встречались редко. Так и везде у нас на Севере. Едешь, едешь – и словно ты один на шоссе. И мысль крамольная закрадывается: а нужно ли вбухивать столько денег в дорожное строительство, если народа мало?

Где-то читал, что римляне новые территории считали своими лишь после того, как строили там мощёные viae militares. В этом есть определённая логика, но достаточно ли построить дорогу, чтобы землю сделать «своей»? По сути, любая земля как бы ничейная – народы ведь всегда мигрировали, особенно на Крайнем Севере. Воткнуть флаг и сказать «моё»? Что меня удивило ещё на въезде на Кольский полуостров, в Кандалакше, – множество российских триколоров на домах, чего не встретишь в Центральной России. Словно жители этого портового города доказывают иностранным гостям и самим себе, что они здесь навсегда. И тут вспомнился мне один националист с украинским флагом за спиной, с которым довелось «спілкуватися» в Интернете по поводу Крыма. Спросил я его, в каких боях они завоевали этот полуостров, равно как и весь юго-восток Украины. Ответ был неожиданный: «Нам Бог їх дав». При этом, как я понял, человек он неверующий, не смог назвать ни одного святого Киевской Руси, кроме Владимира Крестителя. И вот подумал я: «А что эту студёную Кольскую землю сделало нашей?» Кровушка, которой окропили её воины в боях со шведами и немцами, и те святые, что просвещали её, делая уделом Божьим. Наши святые. Значит, и наследие наше.

Чем дальше мчит машина, тем чаще встречаются голые каменистые сопки. Ландшафт бугрится, вздыбается, словно натоптали здесь гигантские великаны, сцепившиеся в смертельной схватке. «Смотри, крест», – показываю Игорю на одну из сопок. Останавливаемся, берём пакеты под грибы – чтобы два раза не ходить. Ещё неизвестно, доедем ли сегодня до Трифоно-Печенгского монастыря и не придётся ли в палатке ночевать, с костром, поэтому грибной супчик может оказаться кстати. Поднимаясь по склону, расходимся в стороны. Вдруг из кустов тенью выскользнула поджарая фигура парня в камуфляже и боевой разгрузке. Что сразу бросилось в глаза: всё на нём ладно приторочено, ничто не звякнет – ни фляга, ни подсумки. И движется бесшумно, как хищник. Офицер спецназа? Разведчик из печенгских морпехов? В руке у него такой же пакет, как и у меня, с грибами.

– В той степи я уже собрал, – говорю, – правее надо идти.

– Если они есть, то всегда есть, – непонятно отвечает он. – Вон вы мимо прошли, подосиновик за вами.

Ну и глазастый! Говорит, что когда по шоссе едет, то всегда здесь останавливается грибов подсобрать, а сам кивает вверх, на часовню. Офицер дальше «потёк» по склону сопки – так он двигался, как текучая вода, – а я пошёл дальше на вершину, к часовне и Поклонному кресту. Игорь был уже там.

Вид сверху сказочный. Уходящие за горизонт зелёно-серые увалы, а прямо у подножия сопки озеро Пигвосенъярви, по которому перед войной проходила государственная граница между СССР и Финляндией. Ровно в три часа утра 29 июня 1941 года с правой оконечности озера выдвинулся вражеский батальон и пересёк границу. Это было первое нападение фашистов на Кольском полуострове, но наших пограничников оно не застало врасплох – движение колонн на той стороне дозорные засекли заблаговременно. А ещё раньше на этой высоте 206 были оборудованы окопы передового ротного опорного пункта 95-го стрелкового полка. Бойцы, засевшие в этих окопах, и приняли первый удар. Как свидетельствуют документы, найденные историком Александром Чапенко, стрелковая рота под командованием лейтенанта Михаила Кузнецова билась с двумя батальонами немцев из 137-го Горного егерского полка немцев, которые смогли обойти сопку с фланга и зайти в тыл. Израсходовав все боеприпасы, бойцы дважды поднимались в штыковую контратаку. После гибели Кузнецова ротой стал командовать Лев Катков. Окружённый гитлеровцами, он в плен не сдался и был расстрелян из автоматов. Часть роты смогла выйти из окружения, пробившись по северному склону сопки.

Битва за высоту 206 задержала немцев, которые думали сходу разрезать напополам весь Титовский укрепрайон. Но всё равно силы были неравные. Адмирал А.Г. Головко в те дни писал в дневнике: «Титовка сдана. Командующий участком генерал-майор Журба погиб вместе с адъютантом. Только один батальон подошёл к заливу во главе с командиром; причём этот командир имеет более десяти ран. Я видел его и поразился тому, как он сумел дойти». По факту разгромить наши войска у границы фашистам не удалось. Как пишут историки, «95-й стрелковый полк, по которому был нанесён первый удар у Титовки, поротно и повзводно отходил на восток. Полк сохранил основные кадры, штаб, Боевое Знамя». Впереди была многолетняя кровавая битва за Кольскую землю. И началась она здесь, на этой высоте.

Часовня и крест на высоте 206

Всё это мы узнали потом. Как и то, что часовню на высоте 206 построили в 2015 году за один день энтузиасты из Мурманска, Заозерска, Заполярного, Никеля и Колы. А за шесть лет до этого здесь появился памятный знак, деньги на который собирали сотрудники Мурманской областной прокуратуры и офицеры-пограничники из Никеля. Заходим в часовню. Кто-то здесь был перед нами, жёг свечку. Тот самый офицер в разгрузке? На стене висит тетрадь для посетителей, читаем: «Мой прадед Придонников Н.Г. воевал за Мурманск, похоронен на Долине Славы… Мой прадед Попов Николай Андреевич, 1909 г.р., воевал за Мурманск. В настоящее время мы проживаем на земле, за которую он сражался…»

Ходим вокруг часовни, выискивая следы боя. Видно, что сплошных укреплений здесь не было, тем более бетонных дотов. Успели только вырыть в каменистой почве цепочку отдельных огневых ячеек. Более укреплёнными были южный и северный склоны сопки, там некоторые ячейки соединены ходами сообщений. В этих ячейках в 1984 году поисковики и нашли останки наших солдат. Было их 45. Тогда же останки перенесли в Долину Славы и там похоронили.

Поисковики до сих пор находят в земле пробитые каски и осколки снарядов

Долина Славы, где в 1941 году на Кольской земле шли ожесточённые бои на главном участке фронта, находится в 75 километрах от Мурманска. Когда мы подъехали туда, на мемориальном комплексе трудились рабочие – обновляли его к юбилею Победы. На огромных мраморных плитах тысячи имён погибших солдат. И выбиты строки из посмертных записок: «Погибаем остался я Смирнов В. и Восковский скажите Маме сдаваться не будем 1941 г.»; «Умрём, но не уйдём»; «…пока хватит духа до подхода своих. И вот один остался раненный в голову и руку. Возможно я умру. Русский. Родителей нет. 22.II.42 г. Виноградов»; «Родные, в предсмертный час пишу Вам не обижайте друг друга»; «Я умираю без страха. Мужайтесь. Колодин П. 1-VIII-43 г.».

И кто после этого скажет, что эта земля не наша?..

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска

Добавить комментарий