Рассказ игумена Николая (Беловолова)

На днях встретился в Свято-Вознесенском храме, что находится в сыктывкарском местечке Кируль, с отцом Николаем (Беловоловым) из Воркуты. Оказывается, в этом храме почти четверть века назад состоялась его хиротония. Мне захотелось записать его историю, и я пригласил его в редакцию…

Отец Николай (Беловолов)

«Оскудевающие восполняющая»

– В середине девяностых, – начал свой рассказ отец Николай, – владыка Питирим рукоположил меня сначала в диаконы, а уже через два дня – в иереи. Сейчас такое почти невозможно. На тот момент Священное Писание знал почти наизусть, и святоотеческая литература была знакома, но ещё не было духовного образования, мало был знаком с литургикой, да и навыки чтения на церковнославянском языке оставляли желать лучшего. Но такая была нехватка духовенства в те годы, что от кандидатов в священство требовалось одно – ревность по Бозе, а её у нас, братьев Беловоловых, хватало, готовы были отказывать себе во всём. А опыт и знания со временем, уже в сане, пришли потихоньку. Первым стал священником брат Олег, ныне игумен Рафаил. Потом я, хотя был старшим, и, наконец, младший – Павел.

В диаконы меня рукоположили в Ильинском храме посёлка Жешарт – первом, который владыка Питирим освятил, став епископом. Получилось так, что рукоположили в церкви, которую мы строили вместе с прихожанами. Не обошлось без искушений. Из-за аварии по пути в Жешарт необходимая для службы церковная утварь прибыла с опозданием, но, слава Богу, все тревоги остались позади. Заранее о намеченной дате хиротонии я никому, кроме родных, не сказал ни слова, хотя искушение было: алтарник наш посматривал на меня немного сверху вниз, показывая, что лучше знает службу, и рассказать ему о предстоящей хиротонии было бы, конечно, проявлением превосходства. Слава Богу, я смолчал. Сдержаться помогло и то, что в церковной среде ходило немало историй на эту тему. Один человек, уже наречённый епископом, похвалялся, что у него готово облачение, есть спонсоры, большие планы, даже и отпраздновал на радостях. Но всё рухнуло. Другой случай, куда более грозный, произошёл, когда ставленник умер во время хиротонии. По слухам, ходившим среди духовенства, он утаил, что когда-то вольно или невольно убил человека. Господь решает, кому быть священником, а кому нет.

После диаконской хиротонии отправились из Жешарта в Сыктывкар на назначенную архиереем на 4 августа 1996 года мою иерейскую хиротонию. Хорошо, что выехали очень рано, потому что машина сломалась, пришлось ловить попутку. Но вот мы и в Свято-Вознесенском храме. Этот храм на тот момент был кафедральным в недавно созданной Сыктывкарской и Воркутинской епархии. Помню, до начала службы, на которой планировалось моё рукоположение, начинают вдруг подходить знакомые батюшки и просить молитв. Они очень серьёзны, словно все знают что-то, о чём я не догадываюсь. Лишь позже узнаю о силе молитв во время хиротонии. Для меня самого это событие было таинственным, и я ожидал, что должно произойти что-то необыкновенное. А из батюшек кто-то просит помолиться о его здоровье, кто-то о помощи в строительстве храма, кто-то за своих близких. Особенно удивила просьба настоятеля – он подошёл едва ли не первым, сказав: «Когда владыка возложит на тебя руки, помолись…».

Что было дальше?.. Недавно я смотрел фильм о космонавтах. В нём рассказывалось, как экипаж, пролетая над нашей страной, увидел некие столпы от земли до неба. Все на это обратили внимание, кто-то даже пытался сфотографировать. И решили узнать, что это за места, откуда исходит свет. Когда взяли карты и стали изучать координаты, оказалось, что столпы поднимались примерно оттуда, где стояли наши древние знаковые монастыри, откуда молитвы от земли до неба возносятся. Мне не раз приходилось слышать от людей околоцерковных, что для строительства храмов всегда выбирают так называемые места силы. Объясняю им: «Поймите, никто их не ищет, с виноградной лозой в поисках каких-то энергетических мест не ходит, всё обстоит с точностью до наоборот. Храм освящает землю силой молитвы. Конечно, стараются для него выбрать возвышенность, чтобы далеко был виден и слышен колокольный звон, но и только. Закладывают камень, освящают. И вот в тот момент, когда происходит освящение, сходит Божественная благодать на место, освящая его». Что уж говорить о том, когда начинается храмовая жизнь! Как говорят святые отцы, в Церкви столько благодати, сколько человек может в себя вместить.

В момент хиротонии, когда ставленник во священники, преклонив перед престолом колени, опускает голову и епископ возлагает на неё руки, благодать – немощные врачующая и оскудевающие восполняющая – снисходит на него. Это кульминация всего происходящего. Мне казалось, что над моей головой, над престолом словно открывается некий портал – было ощущение некоего огненного столпа, в котором возносятся молитвы. Все молитвы прямиком возносятся к Богу. Ты лицом к лицу предстоишь Богу, и как будто никакого пространственно-временного удаления от Него не существует. Такое ощущение есть не всегда, сколь бы велика ни была вера у человека. Не забыл тогда я и о батюшкиных просьбах, которые буквально сразу начали исполняться. Нас, священников, было тогда в епархии немного, так что мы находились в тесном общении и знали, кто чем живёт. Один и правда поправился, у другого начало получаться со строительством церкви, исполнились и мои просьбы о родных.

Осознание того, что стал иереем Божиим, не мгновенно пришло. Признаюсь, не был готов психологически, что сразу после Таинства хиротонии ко мне начнут подходить под благословение. Помню Ваню Лапко, сына настоятеля, ныне он протоиерей на Кубани, а тогда был иподьяконом. На полторы головы выше меня, кланяется в землю: «Благослови, отче!» Владыка передаёт крест, чтобы я подавал его прикладываться людям, а народу – видимо-невидимо, яблоку некуда упасть. Мои глаза были в слезах благодарности Богу, когда я подавал этот крест людям. Положенного сорокоуста, когда в течение сорока дней священник должен служить литургию, у меня не было, в Жешарте не было таких условий, но все всё понимали – делай что можешь. У нас не в каждом посёлке был тогда священник, а нас в Жешарте двое. Поэтому приходилось часто курсировать по приходам. В Микуни, скажем, отец Василий уезжает в отпуск – и меня отправляют в Микунь. Отцу Михаилу нужно отлучиться из Усинска – еду в Усинск. В то время я был ещё Димитрием, постриг принял после.

Постриг

– Как произошло, что вы стали монахом?

– Наверное, нужно начать с самого начала. После армии я работал в шиномонтажном цеху в Усинске, где паял, лудил, клепал и прочее. И так получилось, что начало вдруг происходить что-то нехорошее рядом со мной – одно за другим. Сначала угорел у себя в квартире мой друг детства Валера, Царствие ему Небесное. Ещё одного друга сильно избили, а потом на ходу выбросили из машины. Третьего ограбили. Вызвали милицию. После процедур, свидетельских показаний, уставший, ночью я отправился домой. А тут у меня перед глазами, в двух шагах, собаки разорвали кошку. Чувство – словно какая-то беда ходит по пятам. «Следующий буду я», – подумалось тогда. Знаете, такое ощущение, что Господь посылает знаки, хочет уберечь от какой-то неминуемой беды.

А я был верующим человеком. Ходил в Усинске в храм вместе с Виктором Тихоновым, впоследствии отцом Михаилом. Говорит он как-то, что собирается в Айкино в скит и предлагает: «Поехали вместе, у тебя же там брат по соседству, в Жешарте служит». Я задумался: «А может, Господь устами Виктора хочет меня уберечь?»

Беру на работе короткий отпуск за свой счёт – на 10 дней. Едем. Была весна. В канун первосвятительского визита Патриарха Алексия в Коми в год 600-летия со дня преставления святителя Стефана Пермского мы поехали в Ульяновский монастырь, где тогда располагалось епархиальное управление. Брат представил меня владыке Питириму.

«Женат?» – спрашивает епископ. «Нет». – «Как же так, непорядок». – «Ничего, владыка, – обещает Олег, – не проблема, решим». «Хорошо, подай епитрахиль», – говорит ему владыка и просит выйти, а мне остаться. Поисповедовал, потом предлагает: «Брату очень нужна твоя помощь. Давай к нему». – «Так ведь у меня работа. Что делать? Увольняться?» – «Да, увольняйся». – «Выписываться?» – «Выписывайся». Я вернулся в Усинск, в силу своей веры и молодости недолго думая, взял расчёт и приехал в Жешарт на постоянное место жительства, где вскоре продолжили начатое отцом Владимиром Дунайчиком строительство храма.

Так всё началось. А монашество… Монахом хотел стать брат… Он им стал, пусть и не сразу, многое пережив. А у нас в семье так заведено, что старшие для младших – пример, а я как раз старший брат. Такие устои – стародавние, так родители воспитали – отца с матерью мы почитали и почитаем как святых. Отец для нас всегда был идеалом и примером во всём. Когда владыка благословил Олега на монашество, у меня такое чувство было, что брата словно на фронт отправляют – как же я его отпущу одного, младшего? Захолонуло сердце, говорю: «Владыка, может, и мне так?» Он посмотрел-посмотрел и говорит: «Ну, давай и ты».

– Не жалели потом?

– Всем, кто ко мне обращается за благословением идти в монахи или монахини, я говорю так: «Знаете, во-первых, благословляю принимать постриг только после тридцати лет. Во-вторых, после того, как поживёте в монастыре не менее пяти лет. Если не разочаруетесь и решите, что это ваш путь, тогда – пожалуйста».

В этом деле не должно быть поспешности, как это было у меня. Переживал потом, конечно. Могло всё сложиться иначе в моей жизни, по-другому. Отец был потрясён, расстроен страшно, так этого и не принимает до сих пор – нашего монашества. Поэтому, когда владыка заговорил о монашестве для нашего младшего брата Павла, я сказал: «Владыка, о чём вы? Какое монашество? Он – единственная надежда родителей на внуков, на продление рода». Мы с братом категорически были против. Слава Богу, до священства он женился, у него двое деток.

Как-то мой знакомый многодетный отец, священник, начал рассуждать: «Монашеский путь – он проще, лучше». «Почему же тогда никто из женатых священников не сподвигает своих сыновей в монахи? – отвечаю. – А наоборот, прилагают все усилия, чтобы у них сложилась благополучная семейная жизнь». Говорю молодым: «Давайте-ка, други, лучше найдите себе половинку, живите, помогая, утешая и поддерживая друг друга, воспитывайте деток». Монашеский путь – особый. Но далеко не все, кто принимает постриг, ясно понимают, что делают. А ведь могли бы тоже служить Богу, Церкви, но при этом быть семейными батюшками.

О чём не жалею, так это о том, что стал пастырем. Рад, если смог кому помочь. Господь устраивает всё так, как лучше, и только Он руководствует человека ко спасению.

Любовь

– Мне казалось, что в приходской жизни, в храме всегда царствует порядок, дисциплина, взаимопомощь, – продолжает отец Николай. – А когда обнаружил, что этого недостаёт, был очень смущён. Священник просит: «Не могла бы ты, Зинаида Петровна?..» А она: «Ой, батюшка, у меня дела». – «Василий, ну ты тогда…» – «Нет-нет, у меня обстоятельства». Что же это такое? «Ох, стану я священником, – думал я, – вас всех ух воспитаю, ух порядку вас научу!» После рукоположения продолжал кипеть: «Вот выйду сейчас на проповедь – и как выдам, как скажу! Про порядок».

А вышел к народу после службы на проповедь, всё, что хотел сказать, разом вылетело из головы. Всё, что сказал, сводилось к одному – любви. В общем, строгость решил оставить для себя. В первый год священства, помню, как-то на Покров службу вёл один. Храм только-только освящён, везде ещё лёгкий хаос. В алтаре облачения свалены прямо на столе. Накануне размышляю: «Что же такого придумать, чтобы вешалки с облачениями повесить, ведь никуда такое не годится?» Проработал всю ночь в алтаре, мастерил временное приспособление, куда вешать облачения, а ближе к утру начал готовиться к службе. Молюсь, а на сердце такая обида! «Сейчас придут люди, полный храм, но где они были, когда так необходима была их помощь, почему их нет?»

На литургию народу и правда много пришло, вот только певчих не было, они на работе – день-то будний. И я после бессонной ночи сам пою, сам со всем управляюсь. Вот кадило, скажем. Тогда у нас не было тех углей, что сейчас, которые не скоро гаснут. Был обычный, древесный: пока машешь – дымит, только отставил в сторону – гаснет. Обычно алтарник поддерживает тление, но и он на работе, а у меня служить и одновременно размахивать кадилом никак не получается. Проскомидию совершил, а состояние такое гневное. В таком состоянии прошу: «Царю Небесный, Утешителю…» И словно чья-то ладонь всей пятернёй опускается на голову. Однажды что-то похожее уже было в моей жизни. Мне тогда было очень плохо, возникли нелады с девушкой, после разговора с которой и разочарования я даже зарыдал, упав на кровать. А отец подошёл, сел рядышком, положил свою руку на голову и ничего не говорил, просто сидел молча. Это тепло отеческой любви я вновь очень ярко пережил в тот момент в храме, в день Покрова Пресвятой Богородицы. Хотя отец далеко, но рука вновь опускается на голову, утешая. Только теперь – тепло Отца Небесного, тепло Божественной отеческой любви.

– Так начиналось моё служение, – завершил свой рассказ отец Николай.

* * *

Вот уже 23 года игумен Николай (Беловолов) служит в Воркуте, является настоятелем прихода Святителя Николая. Несёт послушание руководителя епархиального отдела по церковно-государственным и церковно-общественным отношениям, председателя епархиальной дисциплинарной комиссии, исполнительного директора Фонда строительства храма-памятника Святой великомученицы Варвары.

В редакции газеты «Вера» остывал, пока говорили, налитый чай.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска