Не так давно в Кирове, к радости почитателей рода Васнецовых и любителей эпистолярного жанра, вышла книга «“Душа моя при тебе…” Братья Васнецовы. Письма».

Шестерых сыновей священника Михаила Васнецова связывала нежная братская любовь. Они тянулись друг к другу, годами стремились собраться вместе – как в детстве, в родительском доме в Рябово. Но это так и осталось мечтой – судьба всех разбросала, на каждого навесила груз житейских и семейных обстоятельств и неурядиц. И всё же оставалась отрада частых писем. Многое из этого наследия, к счастью, сохранилось и было опубликовано, прежде всего письма самых знаменитых из братьев – художников Виктора и Аполлинария. Но впервые под одной обложкой собраны письма всех шестерых братьев, будто исполнилась их заветная мечта: они наконец встретились все вместе – и зазвучали их голоса.

Авторы-составители книги – Р.Я. Лаптева и Т.В. Малышева, много лет отдавшие исследованию жизни и творчества Васнецовых. Римма Яковлевна уже знакома нашим читателям («На всё – воля Божия», № 666, август 2012 г.); публиковались в «Вере» и фрагменты из её недавних книг, посвящённых старой Вятке («Вятка на ладони» и «Письма вятского обывателя»).

Мы попросили давнего друга нашей редакции рассказать о новой книге.

– Римма Яковлевна, как давно вы занимаетесь васнецовской темой?

– По Васнецовым и прежде было у меня много работ. Когда я пришла на телевидение – а проработала я на ГТРК «Вятка» почти сорок лет, – первой моей работой стал киноочерк «Рябово, земля благословенная». Затем был снят фильм «Святое назначение», посвящённый Николаю Васнецову, старшему из братьев, – съёмки проходили в Вятке, Шурме и Уржуме. Об Аркадии отсняли ленту «Дом на Никитской». Отцу братьев, священнику Михаилу, был посвящён телеочерк «Отчая обитель Васнецовых». А за фильм «Величальная Александру» получили первое место в номинации «За возрождение национальной культуры» в 1995 году на телефестивале в Рязани. Я была автором и режиссёром, а оператором – Юрий Бакулин. Здесь, в Кирове и области, столько всего проводилось в память о Васнецовых! И всё это мы снимали. Ездила и в Петербург готовить сюжеты для телемарафона. И, наконец, на ТВ мы провели прямой эфир «Васнецовщина» с участием прекрасного знатока этой темы Олега Николаевича Виноградова, а также Ольги Васнецовой, из рода Васнецовых по линии Аркадия. Как видите, началось всё с телевидения. Так мы подходили к чему-то другому, большому. А нынешнюю книгу я действительно считаю значительным событием в своей судьбе. Можно сказать, ей отдано всё.

– Как подбирались письма при её составлении?

– По хронологии. От писем и пошла книга. В прежние годы мы с Татьяной Васильевной ездили в Москву и переписывали письма там, где они хранились. Позже пришла мысль о книге, наше желание продолжить работу над письмами Васнецовых поддерживали разные люди и помогали как могли. Большая заслуга в выпуске книги принадлежит редактору издательства «Герценка», а скорее всего, нашему соавтору Марии Александровне Зелаевой. Она просмотрела в Кировской областной научной библиотеке имени Герцена все материалы, какие только возможно было, – а это ведь одна из крупнейших библиотек России! – и нашла не публиковавшийся ранее архив одного из первых исследователей Васнецовых в Вятке – Олега Николаевича Виноградова. Это нам очень помогло, когда мы составляли комментарии к письмам. А самое главное – Божия помощь, молебен на доброе дело, отслуженный священником. Так начинается наша работа над каждой книгой.

– Из шестерых братьев самые знаменитые – Виктор и Аполлинарий, увековечившие себя в художественных полотнах, росписи храмов. Николай и Александр трудились сельскими учителями и, конечно, широкой публике известны гораздо меньше. И хотя первый из них вошёл в историю словесности как создатель «Словаря вятского говора», а второй собрал несколько сотен народных песен и опубликовал песенный сборник, вряд ли кто-то, кроме узких специалистов, знаком с этими сочинениями. Аркадий служил в городской управе, к тому же он был прекрасным мастером-краснодеревщиком, по рисункам своих братьев-художников делал мебель. Сохранилось ли что-то в городе из его начинаний и творений?

– Об Аркадии мы в своё время отсняли фильм «Дом на Никитской». После избрания в управу как много он сделал для Вятки! Не раз замещал городского голову. При нём появились водопровод, электростанция, телефонная связь, началось строительство железной дороги и вокзала. Хотели ведь сделать музей в доме Аркадия Васнецова. Дом стоит до сих пор и попросту рушится. Домик брата Александра не пожалели – снесли. Умирает старая Вятка у нас на глазах – я не узнаю её. Это не тот город, где я родилась. Ещё немного, и не спасти будет дом знаменитого архитектора Чарушина возле Предтеченской церкви. А сколько можно было бы создать мини-музеев, по которым водили бы приезжающую публику. И было бы что показать и рассказать…

– Римма Яковлевна, меньше всего известно нам о Петре. Он связал жизнь с сельским хозяйством, стал, говоря современным языком, крепким фермером. И никаких письменных памятников о себе не оставил бы, если бы не письма. В книге есть письма Петра, передающие его любовь к братьям, его честную, прямую натуру. Вот он пишет Аполлинарию в 1891 году: «Недавно я читал в газетах про твою картину, и этому рецензенту я бы просто глаза выдрал. Из его слов видно, что это не картина, а, скорее, этюд. Находит также, что работа очень груба. А я нахожу, что рецензент очень глуп и груб. Так-то, брат, не везёт нам в жизни, да и только».

– Да, к сожалению, его писем немного.

– Такой штрих: для оформления обложки было использовано письмо одного из братьев, и, наверно, не случайно взгляд падает на слова: «Спасибо тебе…». Все братья нежно заботились друг о друге; те, у кого финансовое положение было получше, помогали остальным, и эти слова – «спасибо тебе» – встречаются чуть ли не в каждом письме. Каждую из глав книги предваряют несколько строк, в которых изложено положение каждого из героев на настоящий момент.

– Да, нам показалось правильным сделать такой как бы указатель – читателю легче будет ориентироваться в книге, возвращаться к каким-то моментам.

– Но самое главное, наверно, то, что читатель сможет почувствовать, так сказать, благоухание личности каждого из братьев, увидит сквозь строки писем панораму жизни в Вятской губернии и – шире – в России.

Желаем вам, вашим коллегам и помощникам Божией помощи, доброго здравия и сил на новые благие проекты!

Душа моя при тебе…

«Ничуть не унывай, а ещё больше крепни»

 Виктор – Николаю и Александру

14 февраля 1884 года, Москва

Милые мои Николай и Саша! Какое спасибо-то я вам говорю за то, что вы меня вспомнили! Вы лучше меня много-много. <…> Эту цидулку за письмо не считайте, т.к. теперь я очень тороплюсь оканчивать картины к выставке. А потом, как хлопоты Великим постом улягутся, тогда я вам и напишу по настоящему письму. <…> Ты, Саша, бодрись. <…> Бывают в жизни страшные минуты тяжёлой пустоты, вот тогда-то твоя муза нет-нет да и шепнёт словечко и утешит. Бог дай тебе удачи на первых порах; но если и не так, то ничуть не унывай, а ещё больше крепни. Ведь больше одной жизни на земле не дадут, ну так и старайся хоть ногтем да оставить после себя чёрточку на земном шаре. Ну а как повесишь нос, так кроме висячего носа ничего не будет! Так ли говорю?

Пётр Михайлович Васнецов. 1870-е гг.

Пётр – Аполлинарию

4 апреля 1889 года, с. Козловка Тульской губернии

Христос воскрес!

Ну, Аполлинарий, забрался ты в свой болотный Питер – и оттуда ни строчки. Хоть бы одну строчку о своём житье-бытье и о своих делишках. С нетерпением я [ожидал] в газетах описание вашей передвижной выставки и насилу дождался, но утвердительного ничего не получил: о тебе – ни слова, Виктора по головке не погладили. И зачем это Виктор пишет картины в таком духе? Ведь он знает, что публика и разные рецензенты никогда его не поймут и не оценят. Вашей болотной публике нужны такие картинки, которые бы будили ихние животные страсти. <…> Вот Семирадский так угодил ей, нарисовавши голую женщину среди массы одетых мужчин. Хотя я и не видал этой картины, но, кроме грязи, пошлости, я в ней ничего не вижу.

<…> Где ты думаешь провести лето? Нынешним летом ко мне никто не обещается приехать… Ты, наверное, на лето попадёшь в Киев, так вот бы заехать после по пути хоть на недельку – всё бы душу немного успокоил. Заехать ко мне тебе будет стоить недорого, каких-нибудь рубля два-три. Надумай-ко! <…> Будь здоров! Твой Петя.

Виктор – Аполлинарию

29 мая 1889 года [Киев]

Работаю всё над алтарём, перехожу уже к святителям. (В 1885–1894 годах В.М. Васнецов трудился над росписями Владимирского собора. – Ред.) За последнее время у нас в семье было забот немало. 23-го родился сын, назвать которого считаю неизбежным Владимиром. Всё обошлось, слава Богу, благополучно. <…>

На выставку (Всемирную выставку в Париже. – Ред.) не едешь, и хорошо делаешь: везут туда всё какую-то дрянь – самый большой пень, самую большую бочку, самую тяжёлую девку и т.п. Да и башня-то Эйфеля – самый большой гвоздь или самая большая водокачка – не стоит! Проживи лучше всё это время в Крыму и узнай его лучше. Ничего не пропускай: когда ещё другой раз доведётся. Работай усердно.

Аркадий – Аполлинарию

27 июня 1889 года, с. Шурма

Здорово, Аполлинарий!

За раковины тебе большое спасибо. Уж и не знаю я, когда тебе стану расплачиваться за твои подарки? От Виктора мы получили по 100 рублей. Радуюсь тому, что Викторова картина «Иван-царевич на Сером волке» продалась. Я так и предположил, что Виктор нам такой куш денег посылает потому, что, может быть, его картина продалась, о которой я читал в газете и, по обыкновению, которую ругали те разные репортёры, которые не умеют отличать свиное рыло от хвостика. <…> Молодец Третьяков, что не обращает внимания на всю газетную сплетню-руготню!

Александр – Виктору

28 сентября 1891 года, с. Шурма

<…> К занятиям приступил без всякого неудовольствия, а, можно сказать, с некоторой охотой <…>. А многие из учеников доказывают, что те годы не без дела прошли, что очень приятно; а ещё приятнее сознавать, что труд не бесследно пропал, что работал не среди пней, а среди толковых учеников. Хотя есть и среди них такие, что ума отпущено в меру – до обеда, толковой речи – на два слова, а шалостей – на весь день. <…> У меня своё общество: общество молодых петухов, кур, уток, гусей. С ними я откровенен и искренен, ибо знаю, что никто меня друг другу не предаст. Скорее я, к собственному стыду и унижению, предам их на суд кухарки.

Виктор! Про тебя так много пишут, так хвалят, что и я на целый вершок вырос. <…> Вон «Вятские Епархиальные Ведомости» тебя окончательно присвоили; иначе не называют, как «наш художник», ибо родина – Вятка.

«Видно, Богу так угодно…»

Николай – Виктору

24 февраля 1893 года, г. Санкт-Петербург

Здравствуй, Виктор! <…> Теперь придётся решать мне серьёзнейший вопрос, вопрос жизни, а может, и смерти. 23 февраля с Аполлинарием я был у Павлова. Профессор поставил прямой вопрос об операции – вырезать мою опухоль, «желвак в желудке». Могу я на неё решиться или нет? <…> Если не утешат [профессора] долгой жизнью, то тотчас буду подавать прошение о зачислении лет. <…>

(Скоротечная болезнь не позволила Николаю Михайловичу, всю жизнь отдавшему народной школе, выхлопотать достойную пенсию. Заботу о его семье взяли на себя братья. – Ред.)

Пётр – Аполлинарию

8 мая 1893 года, с. Козловка Пензенской губернии

Здравствуй, Аполлинарий! Смерть Николая подействовала на меня очень удручающе. Хорошо, что эта весть получилась в разгар полевых весенних работ. Грустно, грустно!.. Видно, Богу так угодно.

Что делать с семьёй Николая, пока ровно ничего не придумаю. Оказать помощь до осени я не могу, потому что у меня сейчас нет денег, да и время такое, что копейка сейчас работает в будущий рубль. Может быть, Бог смилуется над сиротами и пошлёт мне на их долю. Мы думаем с Надеждой Ивановной взять кого-нибудь на воспитание; отпустит ли мать, захочет ли она расстаться со своими детьми? Твой Петя.

Александр – Аполлинарию

2 сентября 1893 года, с. Шурма

Каждый вечер молодёжь ходит по улицам с пением… Один раз, слушая песню, пережил давно забытое впечатление – возвращение посельчан с поля. Голосов тридцать пели хорошую песню «Ты подуй, подуй, погодушка». Припомнилось Рябово, ночь, посельчане идут с поля. Душа возрадовалась. Будет же когда-нибудь написана мною повесть, где я прямо с этого момента начну. (А.М. Васнецов много лет собирал народные песни и в 1894 г. издал песенный сборник. – Ред.)

2-4 ноября 1893 года

Что-то ты замолк. Давно нет от тебя никакой весточки. Какому ты святому дал обет молчания? Не вышел ли срок? <…> Во внешней обстановке жизни нет радости, радость – в духе! Ну куда годна моя внешняя обстановка? А ведь живу и говорю: можно жить, ибо на душе мир и тишина. А почему так? Потому что стараюсь о росте благих семян и с них получаю плоды… Одна беда – нарушилось согласие в семейной жизни. Сегодня, придя из класса, немало поволновался, немало испортил крови, и всё из-за семейных неурядиц. Купил недавно молодого гусака, а свои гуси никак не хотят признать его членом своей семьи, гонят и щиплют. Ну как не станешь волноваться? Такой беспорядок в моей семье взволновал душу, с горя нарядился да пошёл к фельдшерице в гости.

Аполлинарий Михайлович Васнецов

Аркадий – Виктору

24 июня 1895 года, г. Вятка

Здравствуй, дорогой Виктор!

<…> К нам уже наезжают инженеры для стройки дороги. Вот теперь-то, может быть, и будут мне заказы. Взял бы заказ и для железной дороги, но опасно браться с пустыми руками, у меня даже подходящего материала нет. Всё-таки надеюсь, что что-нибудь и придётся делать, хотя хорошую мебель для вокзала. <…> Вот дубу очень трудно достать в Вятке.

Аркадий – Виктору

[Апрель – май?] 1896 года, г. Вятка

Я нынче выписываю «Ниву». В ней есть снимки с твоих картин. Очень уж хвалят твои работы и пишут, как тебя расхваливает француз. <…> И прославился же ты на весь свет, между тем как Россия-то как будто ничего не чувствует, по крайней мере, наша Вятка, родина-то твоя, хотя бы хоть чем-нибудь выразила свою признательность к вятичу. Так, например, наш бы «Вятский край» что-нибудь сказал бы о твоей деятельности.

Александр – Аполлинарию

24 марта 1897 года, с. Шурма

Дорогие Виктор и Аполлинарий!

До сих пор вы не уверены в том, что я женюсь, а между тем это неоспоримый факт – свадьба в канун апреля. <…> Из Шурмы летом уезжаю. Инспектор определяет меня заведующим в земское двухклассное училище в с. Лаж, а будущую жену – учительницей. С великим удовольствием оставляем оба Шурму. <…> В Лаже тем очень хорошо, что имеется при училище 22 десятины земли. Вот-то я займусь хозяйством! Одно дурно: придётся летом при хозяйстве жить…

Аркадий – Виктору

29 августа 1899 года, г. Вятка

Здравствуй, дорогой Виктор, извини, пожалуйста, что я долго тебе не писал. Летом всегда бывает такая сутолока, что перо в руки не идёт. Дел так много, что не скоро и переделаешь их всех.

Нынче особенно много дела, т.к. город занялся постройкой водопровода, и эта операция на мне лежит, и нужно везде поспеть.

В первых числах августа я ездил в Рябово ставить памятники, которые были сделаны в Екатеринбурге. В общем памятники (мраморные) вышли хороши. <…> Когда я поставил памятники, то как-то чувствовал себя удовлетворённым, что наконец-то исполнил свой долг родным. Теперь уж ихние могилы не будут топтаны ногами. А то едва я разыскал могилы, так они сровнялись с землёй. <…>

Как здоровье Пети? Последний раз (ещё в июне) Аполлинарий писал, что Пете получше. Напиши мне, пожалуйста, поскорее о его здоровье.

Александр – Аполлинарию

18 октября 1899 года, с. Лаж

Не стало дорогого брата, не стало Пети. <…> Меня очень мучает вопрос: примирился ли он со мной? Простил ли мне моё молчание? Мне тяжело сознавать, что между нами осталось недоразумение. Я далеко не был к нему холоден, не мог не мучиться его мучениями. А теперь мучаюсь сознанием, что он унёс с собой в могилу сомнение в моих братских к нему чувствах, а на моей душе оставил тяжкий камень. Больно мне это: я любил его.

Тебе же и Виктору я так много обязан, что сказать страшно. Одно мучит – не смочь мне отплатить вам…

Александр – Аполлинарию

28 марта – 4 апреля 1903 года

Здравствуй, Аполлинарий! Поздравляю тебя и Татьяну Ивановну с сыном! Желаю воспитать, вскормить, уму-разуму научить себе на утеху, добрым людям на радость. Думаю, что теперь ты узнал и почувствовал, когда в супружеской жизни бывают самые мучительные минуты. Переживал ли ты что-нибудь более мучительное, чем акт рождения младенца твоей женой?.. Слава Богу, если у вас всё сошло благополучно; при рождении Нади (дочери. – Ред.) пострадала мать, во второй раз – сын перенёс мучительную болезнь. Где Нестеров? Передай ему, как в высшей степени религиозному человеку, такой случай. Во время болезни Серёжи в одну из самых тяжёлых минут под руку подвернулся «Альбом двадцатипятилетия художников» [Альбом двадцатипятилетия Товарищества передвижных художественных выставок, 1872–1897]. Я задумал погадать на нём, чем кончится болезнь сына, т.к. там много картин, которые могли бы дать ясный ответ. Наугад вытащил из середины картину. Оказалась нестеровская «Сергий в юношестве», где он и изображён с медведем. Во мне тоже откликнулось религиозное чувство. Мы решили прибегнуть к его помощи. В этот день отслужили молебен. Сергий Радонежский – патрон Серёжи. На другой же день Серёже стало лучше. И мы решили картину обратить в икону. Вероятно, Нестеров писал картину с особенным религиозным чувством, потому она и вышла такой чудодейственной. Передай ему это и от меня привет.

<…> 4 апреля. Христос воскресе! С праздником! Через день Пасха, самый лучший праздник, сорок третий праздник в моей жизни. И, несмотря на такую цифру, до сих пор слышится запах «товарного» дёгтя от смазанных сапог, которые ещё в Рябове в это время стояли на брусу, и слышится шелест соломы на полу. Как это всё давно и как живо в воспоминании.

«Всё теперь в Вятке меняется…»

Александр – Виктору

12 апреля 1904 года [г. Вятка]

Христос воскресе, дорогой Виктор!

<…> Я и семья моя готовились встретить Пасху в буквальном смысле без гроша денег. Печальнее всего то, что даже священников не на что было принять. А для нас, провинциалов, если не споют в доме «Христос воскресе», праздник – не в праздник. Скрепя сердце решили снести в ломбард швейную машину, которую приобрели ещё на учительское жалование, уплачивая деньги рассрочкой. Но тут свершилось чудо: получил посылку с почты. Хотя и стыдно в этом сознаваться, но я радовался, как малый ребёнок. И если б на голове солнечные лучи не играли серебряными нитями, то, право, прыгал бы не хуже молодого козлика. <…>

Аркадий – Виктору

18 октября 1904 года, г. Вятка

<…> Для Вятки приближается то время, когда до Москвы будет рукой подать, и тогда я не теряю надежды побывать в Москве. Я говорю о скором окончании постройки железной дороги Петербург (Москва) – Вятка. Я потому прибавил ещё и Москву, что эта дорога в Галиче по Высочайшему повелению делится на две части: одна идёт в Петербург, а другая – в Москву. Итак, Вятка поймает сразу двух зайцев, две столицы – Петербург и Москву, что не снилось, кажется, ни одному русскому городу. Дорога строится на казённый счёт, и её очень хвалят: сделана солидно, основательно, она строится по типу Николаевской дороги и будет, вероятно, одна из лучших в России. <…>

Всё это хорошо, да и Вятка-то тогда окажется на мировом пути Петербург – Владивосток, только всё теперь в Вятке меняется, всё дорожает, и прощай, старая Вятка, от которой останется одно воспоминание. <…> Для Вятки от всех новостей, как-то: водопровод, электричество, телефон, – одно есть утешение: всё это у города своё, он не закабалён разными спекулятивными компаниями, как другие большие города, например Петербург. Так что барыши идут не в карманы разным компаниям, а городу для его разных нужд. В этом отношении Вятка опередила большие города, даже, например, Лондон, Париж и др. Вот куда пошло! <…>

Я обращаюсь к тебе с одним вопросом. Таня проявляла согласие написать образ Николая Чудотворца для нашей думы. Можно ли надеяться на это? Очень уж этот вопрос меня мучит, т.к. собрано денег рублей полтораста, и лежат они уже у меня года четыре. Как бы решить этот вопрос так или иначе?

Александр – Виктору

28 сентября 1912 года, г. Вятка

Здравствуй, дорогой Виктор! Спасибо тебе большое за неожиданный подарок. Глядя на симпатичные картинки, невольно уносишься в с… чуть не сказал «седую старину» (седая-то только теперь начинается; седая-то – настоящее, а не прошлое). Смутно рисуется Рябово, отец, мать и вся рябовская обстановка: чердак, твои мольберты, рисунки, краски в газетных листочках, опущенные в глиняную черепеню с водой; даже отлично чувствую запах этих красок <…>. Ведь всего, что тогда было, уже давно нет, а между тем в воспоминании всё так живо <…>. Кажется, стоит только захотеть – <…> и всё прежнее явится: увижу я тех самых мужиков и баб, которые фигурируют на твоих рисунках. Жаль, что нет ни одной бабы в золотом моршени, к которому я так неравнодушен и который в настоящее время тоже канул в вечность. Жаль мне всего прошлого, жаль рябовской седой старины. <…> В старые годы больше было поэзии и красоты. Душа народа была поэтичнее. А теперь вместо души (стыдно сказать) – пустая бутылка из-под «казёнки».

Ай-ай, что наделал? Чуть не забыл поздравить с «царской милостью»! Только благодаря этой милости мы расчуждены: ты – дворянин, а мы… Как тебя теперь и называть-то: превосходительство ли, сиятельство ли – и не разберёшь. Ну да, для Москвы-то ты – дворянин, а для нас, рябовцев, просто Виктоp.

Александр – Аполлинарию

6 марта 1913 года, г. Вятка

Здравствуй, Аполлинарий!

<…> Сегодня <…> пригревает солнышко, с крыши капают бойкие весенние капельки, петух под окном так горланит, что стёкла дрожат, задорно чирикают воробьишки. Не по-зимнему, когда пищали в одиночку: «Чуть жив! Чуть жив!», а целым хором, весело и шумно: «Стрекочи, ребята! Стрекочи, ребята!» Где-то далеко, под грудой житейского мусора слабым эхом отдаётся это радостное стрекотание. И люблю же я весну! Она, хотя отчасти, мирит с жизнью.

Виктор – Аполлинарию

17 июня 1914 года, Ваньково-Рябово

Дорогой Аполлинарий.

Получил твою открытку из Алушты – места красивые, хотя и скучноватые. Вернулись мы из Вятки 3 июня. Прогостили там великолепно, все жалели, что вас недостаёт. Снялись мы все у Лобовикова, и получилась огромная толпа «Васнецовщины». Кстати было бы и вам сняться; но вы предпочли юг северу. Жили мы все у Аркадия. Конечно, наделали им хлопот много, но было весело. <…> Ездили в Рябово. Там очень грустно и печально, всё перестроено. <…> Служили панихиду. В церкви закоптело как-то внутри, и наш любимый иконостас в холодной церкви линяет, и даже живопись лупится – так жалко и грустно. <…> Жаль, если живопись и иконостас могут погибнуть. <…> Я бы даже не прочь помочь и средствами для сохранения живописи. Было всё-таки трогательно, особенно на могилах папаши и мамаши. Сохранились в огороде липа и рябина, я срезал на память ветки. <…>

Васнецовы. Вятка, май 1914 г. В первом ряду сидят: Александра Владимировна – жена В.М. Васнецова, Виктор Михайлович Васнецов, Аркадий Михайлович Васнецов, Ольга Андреевна – жена Арк. М. Васнецова, Сергей Александрович – сын А.М. Васнецова, Александр Михайлович Васнецов, Анна Владимировна – жена А.М. Васнецова. Во втором ряду стоят: Антонина Николаевна – дочь Н.М. Васнецова, Ольга Аркадьевна – дочь А.М. Васнецова, Александр Николаевич – сын Н.М. Васнецова, Константин Аркадьевич – сын А.М. Васнецова, Надежда Александровна – дочь А.М. Васнецова, Татьяна Викторовна – дочь В.М. Васнецова, Борис Викторович – сын В.М. Васнецова, Анна Николаевна – вдова Н.М. Васнецова, Аркадий Николаевич – сын Н.М. Васнецова, Людмила Аркадьевна – дочь А.М. Васнецова, Любовь Аркадьевна – дочь А.М. Васнецова, Дмитрий Аркадьевич – сын А. М. Васнецова. (Фотография С.А. Лобовикова из фондов Кировской областной научной библиотеки им. Герцена.)

Аркадий Михайлович, Виктор Михайлович и Александр Михайлович Васнецовы. Вятка, 1914 г.

Я рад, что побывал в Вятке, да и все мы довольны, <…> нам посчастливилось видеть Великорецкую [икону], т.е. Николая Чудотворца… Вятка мало всё-таки изменилась, много ещё садов и старых домов – хватит ещё лет на 20!

«Всё вверх дном перевернулось…»

Виктор – Аркадию

26 ноября 1914 года, г. Москва

<…> Как вы все поживаете? <…> Таня (старшая дочь. – Ред.) теперь в лазарете перевязывает раненых в качестве сестры милосердия. Я всё плакаты рисую в пользу раненых в разные учреждения. А вообще живём от телеграммы до телеграммы.

Александр – Виктору

1914 год, г. Вятка

 <…> С войной всё вздорожало. Только человеческая жизнь стала дёшева. Все школы в городе заняты лазаретами, покуда ещё без раненых (сегодня пришла первая партия). Занятий в школе до сих пор нет. Учительницы без занятий изнывают, а там, на западе, творится что-то ужасное. И когда будет всему этому кровавому кошмару конец, одному Богу известно. И всё это прусский таракан натворил.

Сегодня у нас выпал снег. Скоро на санях поедут. Лето так было коротко, так мимолётно, что прошло одним мигом. Жалко его!.. Если бы не война, то обязательно бы спел «У ворот гусли грянули», теперь только и пою в бане, уж так отвожу свою душу…

24 декабря 1914 года, г. Вятка.

С Великим праздником, дорогой Виктор! С Новым годом!

Желаю здоровья, душевного спокойствия, счастья и молодости! Желаю каждый день слышать треск не пушечных выстрелов, а дров в печи! Ещё желаю (говорят, это непатриотично), чтоб война скорее кончилась.

Ведь скоро жить будет нельзя. Благодаря войне всё вверх дном повернулось: где было начало – там хвост лезет, где был хвост – там голова торчит.

Обидно то, что с войной проявилась до наготы жадная мужицкая душа русского человека. Пьёт обывательскую кровь фабрикант, пьёт крупный коммерсант, пьёт торговец; не отстаёт и деревенский мужик: <…> за возишко дров дерёт 6 рублей. Ни в ком нет души…

Только праведные люди да обладающие щедрым сердцем могли развить в себе Божественный дар…

Аркадий – Виктору и Аполлинарию

1 декабря (18 ноября) 1918 года [г. Вятка]

Дорогие мои Виктор и Аполлинарий! <…> Я хотел вам написать письмо, <…> как неожиданно был арестован.

Арестовали меня и всё правление банка потому, что наш комиссар обвинил меня в растрате народных денег 1000 руб., которые будто бы банк выдал на борьбу с советской властью. В действительности же дело было совсем не так, а деньги были выданы коммерческому обществу на организацию милиции по охране города, т.к. полиции не было, а также и милиции, для чего и были обложены все банки и магазины, а ничуть не на борьбу с советской властью. Обвинён также и в саботаже. Но всё это неправда. Нас уже отпустил следователь, и будет ещё суд. <…> Сидеть в ротах было очень скверно. Много сидит заложников и офицеров, но понемногу их выпускают. В первое время было очень тяжело. О своём житье в ротах не пишу, а при случае передам устно. Сидел в компании с интеллигентными, а не с уголовными, хоть это хорошо делают. Пришлось видеть невесёлые картины, особенно когда видишь плачущих мужчин и стариков. В тюрьме, говорят, ещё хуже. Знаете ли, нет ли Вы о казнях некоторых знакомых? Любящий вас брат Аркадий.

Виктор – Аркадию

1921 год, Москва

Дорогой и милый Аркадий!

Получил твоё письмо – оно немного грустное, но надо не поддаваться таким ужасным настроениям. Сегодня ненастье, а завтра выглянет и солнышко! Правда, когда болеет человек, то всё ему кажется невесело. Но Бог милостив, пройдёт твоя болезнь, и на душе будет легче.

Есть у нас с тобой болезнь неизлечимая – старость… Но будем благодарить Бога, что он допустил нас дожить до старости! Наши родители не были бы нам в тягость, а потому и нам не следует думать, что мы тяготим нашу семью… Будем благодарить Бога за то, что Он нам посылает испытание и утешение.

Виктор – Ольге Андреевне Васнецовой

10 мая 1924 года, г. Москва

Дорогая и милая Ольга Андреевна.

<…> Тяжело подумать, что моего милого брата Аркадия уже нет… Не услышать уже его тихого, ласкового и остроумного слова! Больно и тяжело терять близких, родных людей… Но такова воля Божия, и тут без ропота покорится сердце наше Его святой воле! Помоги Вам Господи перенести эту уже ничем не вознаградимую потерю. Да пошлёт Вам Бог силы и здоровья в этом тяжком испытании!

Чем только в состоянии, будем помогать Вам.

Александр – Аполлинарию

Конец мая 1924 года, г. Вятка

<…> Когда был Аркадий, я редко к нему ходил, да и он ко мне тоже: не о чем мне было говорить, а теперь вот и сказал бы, и перемолвился бы словечком, да не с кем…

Александр – Виктору

1924 год, г. Вятка

Дорогой Виктор! Если в московских лавках продают бумагу и чернила, ты пошли за ними кого-нибудь и соберись мне написать несколько строчек. Не забывай, что я ещё жив и давно жду от тебя письма. Время проходит с ужасной быстротой, и чем дальше живёшь, тем быстрее оно летит. <…> Мне уже 64 года. По годам я – дед. Но не придётся этому деду покойно лежать на печке и греть свои старые косточки. Я до сих пор учительствую и пляшу под новую дудочку. <…> Хотя и с драными локтями ходишь и пальто не имеешь, да на службе состоишь. <…> А т.к. жизнь настоящая меня удовлетворяет только тогда, когда крепко сплю, то желаю тебе спокойной ночи! Иду под тёплый покров дырявых одеял.

Аполлинарий – другу Николаю Хохрякову

10 августа 1926 года, Москва

Не стало Виктора – огромное опустошение произошло в моей душе, не с кем теперь поделиться мыслями и чувствами. Умер он скоро от паралича сердца в ночь на 24 июля. Сердце у него давно было плохое, особенно после злокачественного плеврита, случившегося года три назад; <…> но всё время работал. <…> Великий он был художник, это теперь только начинает выясняться. Как он был самобытен, насколько он был проникнут «русской душой». <…> Что сделает Вятка для увековечивания его имени? Хоть бы сохранить рябовский дом, который ещё до сих пор цел; он в нём провёл детство, жил и работал. В нём помещалась школа, не знаю, что теперь? Может, разобрали на топливо? Всё может статься по нынешним временам…

Александр – Аполлинариию

10 января 1927 года, г. Вятка

И я дожил до Рождества, авось, Бог даст, доживу и до Пасхи. <…> В зеркале я себя не узнаю, всегда думаю: «Что это там за рожа?» Не моё лицо, а ландшафт с возвышенностями, впадинами и малым количеством растительности. От лечения радием с правой стороны борода, а частью и усы совсем вылезли; пришлось остричь и левую сторону. Что за прелестный вид! Что за милое лицо! Неказист же я, оздоровлённый всякими лучами, домой вернулся. <…> А всё-таки при скверном здоровье, при дурном настроении духа питаю надежду на улучшение. Всё ещё пожить думаю.

Думаю, что Бог окажет такую милость. <…>

Твой оживающий брат.

Аполлинарий – другу детства Николаю Хохрякову

9 мая 1927 года, Москва

Христос воскрес! Дорогой Николай Николаич! Хотя и с опозданием на две недели поздравляю тебя, но всё лучше; и на Пасхе я собирался писать, всё как-то невесело было на душе после смерти моего Саши – последнего брата. Не с кем уж мне теперь вспоминать наше милое далёкое Рябово – всё кануло в вечность. Было частенько мы в письмах трясли старину, далёкую и сладостную, как отдалённые аккорды далёкой прекрасной музыки. <…>

Последний брат ушёл, и я остался один… Грустно, тоскливо и как-то тягостно-безнадёжно. Работается с холодком, как будто подогреваю себя <…>. Смотришь как будто в темь какую. Но я теперь крепко верю в Бога, и ты верь, не забывай Его. Я, впрочем, и раньше не был безбожником. Всего тебе доброго, дружище! Будешь за Хлыновкой <…> – вспомни меня. Любящий тебя Аполлинарий.

Подготовила к газетной публикации Е. Григорян

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска