Самая большая привилегия, которая дана человеку свыше, – быть причиной добрых перемен в чьей-то жизни.

Блез Паскаль

Эка Лагвилава медленно брела по проспекту Чавчавадзе, бесцельно смотря себе под ноги. Весь окружающий мир померк и превратился в душащий чёрный смог, который плотным кольцом окружил её и мешал дышать. В мозгу стучала одна мысль: «Жизнь кончена, и каждый день – лишь продолжение этой пытки».

В голову лезли всевозможные способы, как побыстрее и менее болезненно эту самую пытку закончить.

Ещё неделю назад всё было нормально и Эка спокойно крутилась в привычном беличьем круге забот: работа – дом – проверка уроков у детей – ублажение своего придирчивого Ираклия.

И вдруг совершенно случайно Эка услышала отрывок разговора мужа по телефону. Слов разобрать не смогла, но тон был игриво-ласковый, даже нежный, что вообще никак не вязалось с их привычным общением, когда Ираклий отдавал приказы: «Пойди туда!.. Срочно мне постирай именно эту рубашку!.. Я кому сказал, что так котлеты не жарь!.. Вчерашний суп не смей мне предлагать, не собака я… Ты слышишь меня, идиотка?!»

Эка всему этому беспрекословно подчинялась, потому что раз и навсегда себе вложила: муж всегда прав. Отдавала, конечно, отчёт, что да, Ираклий горяч и скор на расправу, но на то он и мужчина, зато он хороший отец, работает, в доме всё может делать сам: и кран поменяет, и побелит, и штепсель починит. Таких днём с огнём не найти. Вон у подруг мужья бездельники, половина уже развелась, а у неё, у Эки, как ни крути, кормилец и защитник – стена несущая и опора нерушимая. А если и бывают какие-то накладки, то это её, Эки, вина: не так погладила, не так приготовила, не смогла промолчать. В семье и не такое бывает. Надо прощать и везти свой воз. Ради детей люди и не такое терпят.

А тут Эка набралась смелости и культурно поинтересовалась:

– С кем ты так разговариваешь?

И получила пощёчину:

– Не твоё дело! Да ты мне давно надоела! Живу с тобой ради детей и лезть в свою жизнь не дам!

Эка заплакала одновременно и от боли, и от плевка в душу.

Водопад откровений оглоушил и снёс грязевым потоком почву под ногами. Её семья, её крепость, над которой она ежедневно трудилась десять лет, наступая на свою гордость, усталость, невинные желания, поползла и рассыпалась карточным домиком за пару минут.

Открывшаяся явь не оставляла надежд: Ираклий изменяет ей давно, нисколько об этом не жалеет и считает сложившуюся ситуацию делом житейским, потому как «все так живут».

– Ходил к ней и буду ходить, когда хочу и сколько хочу! И займись делом! Лучше полы помой. Не видишь, опять Саба насорил, – и не упустил случая лишний раз уязвить: – …Хотя он в тебя, неряху!

И Эка ушла из дома, чтоб что-то не сделать с собой от безысходности. Ираклий же, как ни в чём не бывало, почистил пёрышки, напрыскал себе на грудь дорогого одеколона и уехал в неизвестном направлении. По всей видимости, по направлению к амурному фронту.

Эка шла бесцельно по проспекту, тщетно силясь найти какой-то выход. Тут на неё со всего маху наехал мальчишка на скейте. Толчок был настолько сильный, что оба упали. Мальчишка отделался ссадинами, а Эка спустя минуту обнаружила, что новые колготки безнадёжно порваны. В довершение казуса с потоком извинений к ней подлетела какая-то запыханная женщина, оказавшаяся мамой скейтбордиста, и предложила подвезти «куда надо».

Эка, точно сомнамбула, уселась в чужую машину – и тут её прорвало: было жалко себя, прожитые годы унижений, неизвестно ради чего. Нана, обладательница «Тойоты» и гиперактивного сына на колёсах, элегантно вела машину и участливо слушала, а потом затормозила у своего подъезда:

– Пошли ко мне. Надо тебе прийти в себя. Твоя история чем-то похожа на мою. Надо разработать план действий, иначе загнёшься.

Через пять минут они сидели на светлой кухне со свежим ремонтом, пили чай и говорили так, будто знали друг друга последние пятьдесят лет из прожитых тридцати пяти.

– Короче, так. Тебе надо его отпустить в свободное плавание. С вещами.

– Как отпустить? А как я буду одна с детьми?

– Отпустить хотя бы на время. Тебя не на свалке нашли. Бог любит каждого из нас, и нет нужды, чтоб муж об тебя ноги вытирал. Он от этого лучше не станет, только хуже. Страшная вещь – безнаказанность. А насчёт того, что одна останешься, не переживай – помогу чем могу. Расскажи поподробнее, на чём держится ваш бюджет.

Такой простой, казалось бы, вопрос поверг Эку в недоумение. Да, Ираклий работал шофёром, но денег постоянно не хватало: то машина испортиться, то клиентов нет, то его друзья на что-то скидываются и надо вложиться, чтоб не опозориться. И приходилось Эке разрываться между домом и ещё двумя работами, чтоб свести концы с концами. Кроме того, Ираклий постоянно пребывал в бурной творческой деятельности, рисуя абстрактные картины и пытаясь себя раскручивать как художника-авангардиста. На краски и холсты семейные ресурсы уходили, точно в ненасытную воронку.

«Эка, быстро дай мне деньги, срочно надо внести задаток за выставочный зал». – «Но я отложила на математику сыну». – «Это потом. Быстро шевелись, кому сказал!» – «Ты столько тратишь на свои картины, а их даже никто не покупает…» И после этих слов – удар по голове такой силы, что в глазах потемнело и вспыхнули красные искры болевого шока…

Нана слушала эти отрывки воспоминаний и нервно курила.

– Какая же мания величия! – не выдержала она, наконец. – Это ж надо – критику мы не переносим, корона на мозг давит… Значит, так, Эка: твоего Ираклия я беру на себя. Видела я таких нарциссов. Расплодились они именно благодаря таким, как ты, терпеливицам. Слушай внимательно план действий…

И стала писать по пунктам на бумаге алгоритм выхода из семейного кризиса:

– …Собираешь чемодан его вещей и выставляешь. Смотришь ему прямо в глаза и говоришь спокойно: «Здесь не проходной дом, а папина квартира!» Ты ему не рабыня Изаура, а он не Дон Леонсио. На его провокации и угрозы не поддавайся – чуть что, грози вызвать полицию. За семейное насилие получит по полной!

– Я… я не смогу так.

– Сможешь! Иначе погибнешь.

Провожала её Нана через три часа, основательно зарядив энергией и уверенностью в себе.

– Чуть что, звони мне, буду помогать. И запомни, ты не одна. У меня муж юрист.

Ираклий был очень удивлён, когда, вернувшись под утро, увидел у порога чемодан со своими вещами и краткой запиской: «Иди, откуда пришёл!» Попытался ломиться в дверь, но, услышав про полицию, почему-то притих и решил не испытывать судьбу.

…Через месяц Эка держала в руках бланк с решением о разводе. Эти тридцать дней были напряжёнными. Разрыв ни для кого не происходит гладко и спокойно. Этот трудный период Эка смогла пережить только с помощью неожиданно ворвавшейся в её жизнь Нане, которая писала ей стопятьсот эсэмесок в день и звонила при малейшей возможности, чтобы доставить очередную порцию уверенности.

Ираклий кричал, что Эка «ещё пожалеет» и «приползёт просить прощения». На суде он, обвиняя жену во всех смертных грехах, рассказывал такие страсти судье, что Эка не могла поверить своим ушам: неужели это описываемое чудовище – она, боявшаяся сказать мужу хоть слово поперёк. И лишний раз убеждалась, что поступила правильно: когда нет главного – уважения друг к другу, нет смысла и сохранять такое подобие семьи.

А ещё через два месяца Ираклий стоял у двери с тем самым чемоданом, с которым ушёл, и, отводя глаза, говорил «чудовищу»:

– Давай начнём всё сначала, всё-таки у нас дети… Я был неправ. Эта мерзавка меня пыталась использовать…

Эка смотрела на него и думала: «Как же всё-таки такому большому, сильному мужчине сложно произнести малюсенькое слово “прости”». Потом смягчилась:

– Что ж, я подумаю. Но теперь у меня есть свои условия…

Иногда надо уметь отпустить, чтобы потом принять того же человека в другой системе координат, и жить дальше.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска