Рубрика • Паломничество •

Храм Рождества Богородицы г.Вологда

Поезд совсем замедлил ход, подъезжая к вокзалу. В окне проплыл величественный белоснежный храм. Сколько раз я любовался им, минуя Вологду (с наших «северов» путь всегда один – через Вологду), здоровался и прощался с ним, не зная ни названия, ни того, действующий ли он, или там какой-нибудь «планетарий». На вокзале первый же встречный объяснил, что эта церковь «рабочая», службы там днем и вечером, а служит сам епископ. «Так ведь это же… кафедральный собор!» – обрадовался я. Тут же перешел через рельсовые пути – и попал к самому началу службы.

…Раннее утро, народу еще мало, под высокими расписными сводами гулко отдается голос чтеца. Прихожане по заведенному здесь порядку поочередно подходят к древним иконам, прикладываются. Есть в храме и мощи какого-то святого. Мне подсказывают имя святого: Иоасаф Каменский. Так вот к кому, не дав опомниться, прямо с поезда привел Господь – к угоднику Иоасафу! К самому истоку святости на Вологодчине…

Остров Каменный, на котором подвизался Иоасаф, мал по размерам – каменное зернышко, затерянное в кипучих волнах Кубенского озера. Само озеро также сравнительно небольшое, но вытекает из него великая река – Сухона, которая, слившись с Вологдой, катит свои воды вдоль всей вологодской земли, вытянувшейся с запада на восток. Так что кубенская водица омывает берега многих сел и городишек, Тотьмы и Великого Устюга, а потом, соединясь с Югом, образует Северную Двину. Кто-то подсчитал, что на просторах Вологодской губернии просияло семьдесят пять официально прославленных святых, одиннадцать имен вписано в общецерковные святцы. Но сколько нам неведомо имен! В те времена, когда вологодчина была пустынной и дикой страной, в 1260 году князь Белозерский Глеб попал в шторм на Кубенском озере. Он взмолился к Богу и дал обет, что построит обитель на том острове, на котором найдет пристанище. Волны выбросили его на островок, похожий на осколок скалы. Князь изумился: здесь уже была обитель! Двадцать три старца служили в небольшой часовенке, и неведомо было, с каких давних пор творится тут молитва.

Князь Глеб Белозерский построил на острове Спасокаменный Кубенский монастырь, а прославил его другой князь – Андрей Заозерский. Это удивительно светлая история, и, читая об этом князе-иноке, как-то лучше понимаешь историю всей Вологодской земли, особенный ее свет в едином сиянии православной души России. С большой симпатией о князьях Заозерских писал Н.Полевой в известном историческом романе «Клятва при гробе Господнем». Вначале мы видим Москву: интриги, чванливое властолюбие, неумеренная роскошь и кровавая междоусобица князей. И вдруг главный герой Шемяка переносится на берег Кубенского озера. Здешние князья Заозерские – родовитые, мужественные, весьма образованные – живут просто в своей глуши и счастливы нехитрым, почти крестьянским бытом, молятся Богу, обустраивают Спасокаменный монастырь. Даже Шемяка, мнивший себя Великим князем, вдруг… позавидовал этим светлым и радостным людям.

Младший из них, княжич Андрей Заозерский, с благословения отца принял постриг в родном монастыре – с именем Иоасаф, в память об индийском царевиче Иоасафе, отвергнувшем славу мира сего. Инок-юноша, «скончавшийся вмале и исполнивший лета долга» (Прем.4,13), прожил чернецом всего пять лет, но достиг удивительного духовного совершенства, уподобившись ангелам. В течение последнего года он вкушал пищу только раз в неделю и, подобно серафимам, славил Бога непрестанно. После смерти, как сообщается в житии, лицо его было свело и весело, так что он казался не умершим, а как бы сладко заснувшим. Чудотворения от его мощей начались сразу же – во время похорон. На остров съехалось множество народа, больные касались гроба и исцелялись. На протяжении веков над его ракой исцелялись от лихорадки, слепоты, немоты, бесноватости и других недугов.

После службы я зашел в епархиальное управление. Один из священников рассказал, что кафедральный Рождества Божией Матери Собор и впрямь можно назвать «рабочим» – он никогда не закрывался, а в конце 30-х был даже единственным действующим православным храмом в Вологодской области. Узнав, что в Коми возрождается уже второй женский монастырь, батюшка покачал головой: «А у нас нет ни одного… У нас ведь не только храмы, но и души людей порушены».

В приемную вошла девушка в черном платье и в платочке, с сумкой через плечо, и без очереди зашла к архиерею. Вскоре вышел владыка – молодой, с веселым лицом. Благословил всех дожидавшихся аудиенции и… уехал с черницей.

– Как же так! У меня ведь важный разговор! – возмутился один из дожидавшихся и рассказал, что он руководитель частной строительной фирмы, намерен в городе Сокол построить церковь. Подвернувшийся тут же батюшка попытался успокоить его: «Вы запишитесь на прием. Владыка вас примет, а сейчас у него тоже важное дело, он поехал на собрание сестричества». Предприниматель поднял брови: велика, мол, важность…

Женский монастырь в Вологодской епархии еще только создается, а мужской уже есть – Спасо-Прилуцкий. Находится он на окраине города, доехать туда можно на 103-м автобусе. Монастырь, как и кафедральный собор, оказался рядом с железнодорожным переездом. Автобус долго стоит перед шлагбаумом. Товарные вагоны все тянутся и тянутся из-за горизонта – кажется, вся страна погрузилась в товарняк и едет, едет куда-то… А на той стороне, за мелькающими вагонами, недвижимо стоят древние стены.

Крепостные стены так толсты, что ни единого звука из внешнего мира не доносится сюда. Странное чувство охватывает, когда, пройдя через узкую горловину входа, попадаешь в это огороженное пространство. Перед глазами пятикупольный собор Всемилостивейшего Спаса, еще несколько церковок, зданий и… все, остальной мир не существует, невидимый за стеной. Пространство в каменном кольце как бы замкнуто на само себя и открыто только небу – огромному здесь, бездонному.

Прожив почти сутки в монастыре, я заметил за собой, что прислушиваюсь к звукам: словно бы там, во внешнем мире, волны бьют в крепость, шуршит прибой по стенам. Словно на острове я… И хорошо, покойно на душе.

Спасо-Прилуцкий монастырь

Этот «остров молитвы» был устроен святым Димитрием Прилуцким в самом конце его скитаний. Купеческий сын, он был удивительно красив и мог бы, удачно женившись, выйти в первые люди родного Переяславля Залесского. Но, к удивлению всех, юноша отказывается от богатого родительского наследства и постригается в Нагорный монастырь. Спустя время с благословения архипастыря он уходит подальше от города и основывает монастырь в самом неудобье – на болоте. Но обитель быстро наполнилась иноками, проведав о подвигах Димитрия, стало приезжать много паломников. Одаренный необыкновенной красотой, игумен прикрывал свое лицо кукулем, когда разговаривал с гостями, чтобы она не послужила кому-нибудь во вред. А с женщинами не разговаривал вообще. Одна из посетительниц обители, забыв стыд, подсмотрела за иноком в окно, как он готовится к молитве. Издав крик ужаса, она упала в обморок – красота Димитрия была не человеческая, а ангельская, он весь лучился светом. На крик обмершей женщины сбежались люди, и только после глубокого покаяния она исцелилась.

Св. Димитрий решил уйти еще дальше и, по совету св. Сергия Радонежского, с которым был дружен, отправился в вологодские леса. Но и там, в глуши, не получилось уединения от соседних крестьян. В то время св. Димитрий был почитаем наравне со св.Сергием Радонежским, и жители Вологды пригласили его к себе, обещая построить такой монастырь, какого нет во всех северных пределах, начиная с Волги. Место для него св. Димитрий выбрал сам – в излучине реки. И тогда «вси малии и велицыи, богатии и убозии, друг друга предворяюще, течаху, яко некий бисер безценный купити, благословение от святого прияти и своя имения тому вручити, кийждо по силе своей…» В этом, выстроенном вологжанами монастыре, за крепкими стенами и обрел покой святой игумен. Умер он маститым старцем. 11 февраля (ст.ст.) 1392 года во всех кельях иноки вдруг ощутили необыкновенное благоухание – в этот миг душа старца отошла ко Господу.

Чудотворные мощи преподобного Димитрия находятся под спудом на первом этаже монастырского собора. Исцеления от них продолжаются и поныне, среди свидетелей этого был и нынешний епископ Вологодский и Тотемский Максимилиан.

Сам собор пока что реставрируется, а богослужения проводятся в подклети его, которая напоминает катакомбы первохристиан. Низкие крутые своды с толстыми колоннами, часто приходится нагибать голову. В одной из арок устроен алтарь, занавешенный простой хлопчатобумажной тканью. Прост и иконостас: лишь икона Спаса и Владимирской Божией Матери. Вечерня длилась четыре часа, настоятель обители, иеромонах Галактион, исповедовал долго и обстоятельно. В братии тринадцать послушников – здоровых, высоких ребят с бородами до пояса. А монахов всего трое. «Постригать мы не спешим, – объяснил впоследствии о.Галактион, – и в братию принимаем только тех, кто имеет Божие призвание и образован в православии. Монастырь ведь не воскресная школа. Вот и в армии тоже: в десантники отбирают только крепких людей. И у нас монашество что-то вроде ВДВ…»

Иеромонах Галактион

За четыре года, как открылся монастырь, много людей здесь сменилось, поменялся и настоятель – прежний уехал в Москву. Медленно возвращается жизнь в эти стены. Паломников почти нет, да и прихожан немного. На вечерне их было меньше, чем послушников и братии. Похоже, всех своих немногочисленных прихожан батюшка знает по именам: «Поди сюда, Ольга, а то на автобус опоздаешь… И ты, Наталия, подходи на исповедь без очереди, тебе тоже далеко ехать…» Была уже ночь, звезды в небе зажглись, белые монастырские стены тихо светились как бы изнутри. Поскрипывая снегом, расходились люди, чтобы успеть разъехаться по спальным микрорайонам до остановки транспорта.

У НЫНЕШНИХ вологжан есть, как мне показалось, непонятная черта. В массе своей народ-то остался православным – добрым, честным, христолюбивым. И Церковь все уважают. И в то же время многие чуждаются ее. Словно бы люди чем-то обижены… Какие-то все недоверчивые стали.

Перед отъездом в Тотьму долго не мог уснуть. Вышел в коридор: в номерах гостиницы посапывали, похрапывали люди, каждый на свой лад. Вдруг в конце коридора раздалось странное протяжное мычание. Вскоре появился человек в майке с похмельным, растерянным лицом. «Слушай, брат, – сказал он изумленно, – а я ведь пел во сне! От собственной песни проснулся…»

Лет ему за пятьдесят, а представился просто: «Стасик Юдин, из-под Харовска я. С поминок еду. На могиле матери с братцем своим разругался, он подполковником служит. Он на меня прилюдно показал и говорит всем: вот этому ее не жалко… То есть матери мне не жалко… А я ему: слушай, ты, сейчас портупеи твои разорву и ты рассыпешься…»

Я молчал, чтобы поскорее отвязаться. Неожиданно он заговорил о Боге.

– Надо свечку матери поставить, в церковь сходить, а я неделю… из гостиницы не выхожу. Меня дома пчелы ждут, пасечник я. Пчелы это тебе не блохи, это Божья тварь, я о них думаю, а о матери не подумал, что ей свечку, надо поставить, – пасечник подхихикнул и взглянул: не смеюсь ли я?

– Я неверующий в Бога, но когда ухожу, всегда дверь крещу. А церкви в Харовске нет, – продолжал он. – Там река Кубена течет, в Кубенское озеро впадает. Протянули из Кубены деревянный водопровод в бывшую церковь, устроили там пивзавод. Все мужики ходили пьяные с мокрыми штанами. И даже дети ходили пьяные, и тоже с мокрыми штанами. А потом завод закрыли, а церковь сломали.

Хмельной мужик дико рассмеялся:

– Зачем все это… Ленин этот, ха-ха… Зачем все порушили-то?

Повернулся и побрел к себе в номер. Потом вдруг вернулся и спросил серьезно:

– Вот ты, кажется, грамотный. Ответь, куда мне воск-то девать? Много воску скопилось. Не продавать же его?

– Почему?

– А еще грамотный! – иронически смерил меня взглядом мужик.

– Из воску свечи делают, которые в церкви стоят. Отдавать его попам задаром жалко, а продавать – грех. Может, его на помойку выкинуть?

«Вот так и люди… на помойку себя выбрасывают»,– обожгла меня мысль.

В Прилуцком монастыре я пробыл недолго, но все увиденное врезалось в память. Простые (без хора), долгие богослужения в каменной подклети, похожей на пещеру. Строгие мальчики, учащиеся духовного училища, поселенные в братский корпус отдельно от монахов. Аккуратно заправленные кровати, армейская чистота… Во время дневной трапезы случился казус. Братья возвращались с послушаний, мыли руки и молча усаживались за стол.

– А где мыло? – вдруг раздался голос монаха.

Мыло, кем-то брошенное, лежало на дне раковины, а не в корзиночке. Монах как-то сразу погрустнел:

– Вот с этого все и начинается…

Суровость и серьезность тона меня поразили. Что «начинается»?! Ответ и так был ясен: беспорядок, грязь, падение души, геенна огненная, тартарары…

Хаос – это хаос, в душе ли человека или в его квартире. Обычно мы снисходительно относимся к своим слабостям – неаккуратности, забывчивости, распущенности, относя их к несовершенству материального мира. Пьянствует человек, а сам про себя думает: «Ничего, зато у меня душа добрая». Но, пьяного-то, кто его к причастию подпустит? Господи, сколько в вашей жизни мелкой грязцы, пустячных грешков, которые в принципе добрых, хороших, чистых душою людей уводят со спасительного пути. Одна лишь грязная муха мелкой страстишки может «засидеть» всю душу, лишить чистоты и бессмертия. Какая же сила дана этой мушке – сила растления!

Хаос – это всегда протест против Бога, против Его Премудрости, которою устроен мир равно как материальный, так и духовный. Междоусобицу, беззаконие, беспорядок, разруху – коли случались они на Руси – православные люди всегда считали прямыми кознями сатаны. И не случайно Великий князь Димитрий Донской так дорожил молитвенной подмогой двух иноков – Сергия Радонежского и Димитрия Прилуцкого. Без этой ограды от сатаны разве можно было объединить страну? И не случайно царь Иоанн Васильевич, расширив пределы государства, в будущей своей столице – Вологде – поставил собор Святой Софии, Премудрости Божией! Отсюда на бескрайние просторы страны как бы полагался благодатный покров Премудрости, чтобы всюду, во всех концах царствовал Богозаданный порядок. Здесь тяжкой пятою Софии был попран, раздавлен сатанинский тартарары.

Вологда не стала всероссийской столицей. Но София – стоит. И разве суть в административном статусе города? На автовокзале, подойдя к огромной карте на стене (посмотреть, далеко ли до Тотьмы), вначале принял ее за карту России. Удивительно, как Вологодская область совпадает со знакомым всем контуром РФ! Вытянутый с запада на восток, ломоть земли с выступом «Кольского полуострова» наверху – только вместо Ледовитого океана обозначено Онежское озеро. Тотьму нашел я в районе «Новосибирска». Продолжая играть в эту игру (Вытегра – Мурманск, Белозерск – Петербург, Устюг – Петропавловск Камчатский), ощутил, как раздвигаются границы… И откуда было мне знать, что завтра эта карта раздвинется для меня еще дальше – уже за пределы России.

Собор святой Софии

(Окончание в следующем номере)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска