Сегодня мы открываем новую рубрику. «Индиктион» – так в Церкви называтся круг жизни в 15 лет. Как они скоротечны! Вот уже скоро два индиктиона минуло с того времени, как в 1991 году увидел свет первый выпуск нашей газеты. Три десятилетия – солидный возраст и для судьбы отдельного человека, и даже для газеты немалый, потому как в наше неспокойное время издания чаще умирают, нежели возникают. В этой рубрике мы будем возвращаться к тем людям и событиям, о которых рассказывали много лет назад. Конечно, иных героев публикаций уж нет, а те далече. Но кто-то продолжает трудиться там же, куда когда-то поставил Господь (например, наша редакция), у кого-то изменились обстоятельства и жизнь расширилась, кто-то отошёл от активничания на ниве Божией – и тут тоже есть повод разобраться почему… Словом, как это традиционно именуется: пишем, «возвращаясь к напечатанному».

 10 лет спустя

– Помню, увидел православное богослужение в каком-то советском фильме, – вспоминает Борис Анатольевич. – Либо это было очень хорошо сыграно, либо сняли настоящую службу, и я просто поразился: вот оно – самое интересное, важное. Почему же я не пришёл в Церковь в молодости? У меня двоюродная сестра ещё тогда, в советское время, стала женой священника. Однажды дала мне Новый Завет. Я прочитал, восхитился, но не смог соотнести с той реальностью, в которой жил. Казалось, что жизнь идёт своим чередом, а библейская история существует сама по себе. Понадобилось много лет, чтобы жизнь и Евангелие для меня совместились.

Борис Анатольевич Борисов

Вот уже около четверти века он поднимается на вершины, но уже не гор, а храмов – установить или поправить крест, отремонтировать крышу. В 2009 году в нашей газете вышло интервью с Борисом Анатольевичем Борисовым – вятским альпинистом, сумевшим свои спортивные таланты применить в Церкви. Материал Михаила Сизова назывался «Вертикальная жизнь» (№ 598, октябрь 2009 г.). Но прошедшие после беседы с интересным человеком десять лет – немало. Много чего за это время произошло. Вот сейчас, скажем, думает о речном походе по следам первых вятчан, приплывших сюда из Новгородских земель, только в обратную сторону.

– Идея православной экспедиции по Вятке, Моломе, через волок в Северную Двину возникла давно, – говорит он. – На Моломе, недалеко от того места, где в неё впадает Кобра, есть святой источник – его открыли ещё до того, как в XIV веке случилось явление иконы Святителя Николая на реке Великой. Но мы хотим не просто пройти этот путь, а на ушкуях – традиционных судах, на которых русские поселенцы пришли на Вятку. Они похожи на кочи, только те – суда морские, а ушкуи – речные. У меня есть опыт – пять лодок сделано, причём первую соорудил в восьмом классе.

Притяжение гор

– Впервые в альпинистский лагерь попал в 1980-м, а самым большим достижением стало восхождение на семитысячник – пик Корженевской. Расскажу, как это было и почему я не смог подняться на пик Коммунизма.

Как это всё организуется? Набирается команда, скажем, с Урала, человек тридцать. Мастера, кандидаты, даже перворазрядников нет; конкуренция жуткая – не пробиться. Приезжают на Памир. В итоге из тридцати до вершины доходит человек десять. Семитысячники – это очень сурово. Многое зависит от погоды, и есть такая беда – горная болезнь, «горняшка», как мы, альпинисты, её называем. Так вот, вятских перед подъёмом на пик Корженевской было двадцать человек, а взошло двенадцать – больше половины. Хороший результат. Дошли до вершины и начали спускаться. Большинство уже ушпарили вниз, когда мы с Сашей Скворцовым на высоте 6300 поняли, что нужно помочь нашему товарищу, которого прихватила эта самая «горняшка». Он там пытался отлежаться в палатке, надеясь, что прибавится сил, но с каждым часом ему становилось всё хуже. Саша был значительно старше меня и сам выбился из сил. Говорит: «Боря, веди его, мне плоховато что-то».

Ну и потащил. Скальную вертикаль – метров семьдесят – прошли хорошо. Спускаю товарища на верёвке, он ноги пытается переставлять – нормально. Настоящие сложности начались, когда дошли до перемычки – крутого заснеженного склона. Спутник мой падает через каждые два шага, а я то успеваю загнать ледоруб и зацепиться им, то нет – и тогда мы начинаем катиться. Скорость набираем большую, и я понимаю, что можем не удержаться. Смотрю – внизу скальные зубы, куда лететь совсем не хочется. Пуховку снял – она скользкая, и стало получше, свитер хоть как-то задерживает, когда катишься. Вот только от ветра-афганца он почти не спасает, а ветер там, на пике Корженевской, до костей пробирает. Рывок за рывком – спустились на высоту 5 800, где был альпинистский лагерь. Благодать – люди чай пьют. Товарищу полегчало, так что смогли переночевать на этой высоте. Нижний лагерь был на 600 метров ниже. Там мой спутник ещё больше повеселел, говорит: «Ты иди дальше, я здесь отдохну». Ну и слава Богу.

Спустился я ещё на километр (это если по вертикали, а так-то километров пять идти) и добрался до главного лагеря. Это был целый городок, куда каждый день прилетал вертолёт, много было иностранцев: чехов, австрийцев. Французы одно время жили с нами – присоединились к вятской команде. А немцы почему-то пришли без продуктов, и мы их кормили. Туда я и вернулся – одновременно промёрзший и обгоревший на солнце, но всё ещё полный сил. Встречаю Пашу Шабалина – это был наш ведущий альпинист, одно время вообще номер один в мире, после восхождения на Эверест по северной стене. «Сходил?» – спрашивает он меня в лагере. «Да». – «А что ты думаешь о восхождении на пик Коммунизма?» До него от пика Корженевской рукой подать – самая высокая гора в Союзе, около семи с половиной километров. «Неплохо бы», – отвечаю. «Отлично, – говорит Паша, – выход через два дня. Пойдёшь в двойке с Юрой Сюткиным». Настроение у меня было самое весёлое, но через два дня ребята ушли без меня, а я валялся в палатке с подозрением на пневмонию – афганец продул сильнее, чем можно было надеяться. Диагноз, к счастью, не подтвердился, но особой радости мне это не доставило. В то время, когда мои товарищи шли к вершине, я карабкался на четвереньках до палатки, где находилась столовая. Это был предел моих возможностей, и даже такой короткий маршрут давался совсем нелегко.

Есть такая вершина – пик Брно, его чехи так назвали. Там небо глубочайшее – тёмного, почти чернильного, насыщенно-фиолетового цвета. И когда открывается эта глубина мироздания, заглядывает в душу, ты вольно или невольно ощущаешь Его близость – красоту, величие, мощь. Посмотришь вниз – там что-то серое, затянутое тучами, грязное. Глядишь вверх – глубокое-глубокое небо, какого не бывает на равнинах. В критической ситуации, конечно, молишься, даже не зная молитв. В горах опасно – например, без палатки ты к утру уже нежилец. Не всегда понимаешь, что помогло уцелеть, и задумываешься об Ангеле Хранителе. Я так и не взошёл на пик Ленина, хотя пытался – опять не вовремя заболел. Когда спускался, меня начало вращать, затягивая в трещину. Она вроде маленькая сверху – ничего особенного, но потом расширяется и уходит вниз метров на двести. Я уже набрал скорость, когда катился, и ничто не могло меня спасти – но чудесным образом остановился на самом краю.

Как-то мы полазили по горам на Северном Кавказе, а когда собрались обратно, то до нашего рейса в аэропорту Минеральных Вод нам оставалось ещё около суток – нужно было чем-то себя занять. Решили съездить в Пятигорск, посмотреть город. Двинулись вдоль Машука, ушли довольно далеко, но смотрим вниз и видим, что город вроде рядом. Спустились по каким-то скалам несерьёзным и попали совсем не в тот Пятигорск, из которого вышли: неправильный или, наоборот, слишком правильный. Кинотеатр небольшой, но уж очень хорошо выглядит, публика красиво одета, а главное, магазины совсем другие: на прилавках лежат товары, которых нигде не купишь. Денег у нас, правда, не было, только и оставалось, что посмотреть. Мы словно попали в другое измерение и недоумевали, пока не обнаружили на выходе из этого места КПП, где какой-то лейтенант смотрит на нас и говорит: «Ого! Вы кто такие? Ваши документы». «Какие документы? – удивляемся. – Мы альпинисты – шли себе и шли, чтобы не давать круг, спустились сюда по скалам и уже немного опаздываем на самолёт». Лейтенант: «Да-а, ребята! Ну ничего, посидите здесь у нас недельку-другую, пока мы вас проверим, пока характеристики на вас придут». Городок оказался закрытым, там спецслужбистов английскому учили, ну и всякие партийные деятели с жёнами отдыхали. Проверки, конечно, мы не боимся – я, например, и так работаю на военном заводе – проверенный-перепроверенный, – но самолёт, похоже, улетит без нас. «Что же с вами делать… – задумывается лейтенант. – Ну ладно. Как пришли, так и уходите – обратно по скалам». Повеселевшие, мы отправились обратно, чтобы поскорее убраться из этого райского уголка.

 Храмовые вертикали

– Это большая тема – высотно-такелажные работы. Обычно как? Инициаторы – горящие такие, активные благодетели – подгоняют здоровенный кран, не понимая, что колокольня и есть кран. Стрелочку сверху, лебёдку внизу – и всё то же самое. А к Спасскому собору пригнали 25-метровый кран откуда-то из Чепецка – гусеничный. Не хватило у стрелы двух метров. И что они сделали? Привезли бетонные плиты, загнав на них машину, – куча дорогостоящих операций. А всего-то и надо было – стрелу сварить мощную, растяжки поставить, блок, лебёдки. Та же грузоподъёмность, но совершенно другие затраты.

Ещё что волнует – новодел. Надо привезти из Перми по железной дороге маковку, а как и кто её там делал? Курили наверняка, матерились, и, поверьте мне, это потом сильно отражается на прочности конструкций. Дальше. Нужно доставить эту маковку куда-нибудь до Яранска. Кран вызывают из Кирова, а ведь платят за всё это бабушки. И ведь всё равно придётся нанимать бригаду, которая будет сажать маковку на анкерные болты. Я за альпинистский способ. И дешевле получается в разы, и работают профессионалы, а не крановщик, который первый и, скорее всего, последний раз в жизни имеет дело с такой задачей.

Раньше как это делали? Нанимали артели, которые работали очень хорошо, но способом, который простым не назовёшь. Ставили леса. На уржумский храм даже лошадей с телегами, гружёнными кирпичом, заводили по спирали – такие были леса, и обходились недорого. Сейчас высотно-такелажные работы – это около 80 процентов стоимости всех работ, поэтому наш, альпинистский, способ – находка.

Летом 1993-го мы побелили храм Святых Зосимы и Савватия в селе Коршик – это километрах в ста от Кирова. У моей будущей жены имелся знакомый – Миша Селивановский, каменщик, верующий человек, потомок священнослужителей. Их род прежде носил другую фамилию – Лесниковы, но архиерей сказал кому-то из предков Михаила: «Давай посолиднее тебе подберём». А «лес» по-итальянски – это «сельва», так что сначала появилась фамилия Сельвинский, а потом она превратилась в Селивановский. Мы с Мишей однажды разговорились, и я высказал идеи, как работать на храмах с помощью верёвок. Миша заинтересовался, говорит: «Надо тут один храм побелить, а батюшка не знает, как за это взяться. Леса устанавливать – никаких денег не хватит». Со мной отправились туда трое товарищей-альпинистов. Их это не очень привлекло, нашли работу поденежней. А меня зацепило.

Храм Зосимы и Савватия Соловецких в Коршике

Первый опыт побелки, которую с тех пор приходилось делать много раз, у меня был как раз в селе Коршик. Там, кстати, родился коллектив частушечников «Вятские охальники», но настоятелю отцу Василию Зубрицкому их репертуар вряд ли был по нраву. Священник он строгий, очень внимательно следил, чтобы мы всё делали как надо. Меня учили этому ещё старые реставраторы. Нужны шесть компонентов: известь-пушинка, как мы её называем, лучше всего владимирская, вода, полстакана соли на ведро и столько же цемента; а с какого-то момента мы стали добавлять церезит, хотя в старые времена использовали олифу. Ещё один компонент – мыловар. Это такое желе, которое получается из хозяйственного мыла, сваренного в кипятке. Его требуется стаканчик на ведро. Очень важна консистенция – смесь должна напоминать жидкую сметану. Гуще – чтобы выглядело как каша – нельзя ни в коем случае.

Работа профессионалов

– Один-два раза за сезон что-то идёт не так. Может сломаться лесенка, может произойти что угодно, поэтому ЧП неизбежны. Был у нас случай, когда Юра Казаринов (о нём см. публикацию «Три события в жизни Георгия Казаринова», № 802, апрель 2018 г.) пролетел десять с половиной метров, упав на каменный свод. Конечно, альпинистской работой он не занимался и работал, по моим меркам, невысоко. Вот только падение даже с пятиметровой высоты обычно заканчивается трагически – переломом позвоночника. Но тут всё вышло иначе – любит Господь Юру, так что все мы отделались сильным испугом.

Претензий к нашей работе обычно не бывает, но непонимание случается. Как-то ставили окна из поликарбоната. Заказчики погнались за красивой картинкой, а мы сразу предупредили, что первый же майский ураган рамы наверху вышибет. Но главная беда в другом. Там арку нужно было заткнуть и все поддувы убрать. Снаружи окна не выдавить, но из-за поддувов две рамы из восьми действительно вылетели, как мы и сказали.

Как-то раз я оказался в Волоколамске, точнее, недалеко от него, в деревне Кашино – кстати, благодаря вашей газете. Там её тоже, можно сказать, из рук рвут, охотно читают. Был март месяц, работы нет, безденежье полное. Вдруг звонит староста волоколамского храма Юрий Петрович Демченко майор-ракетчик в отставке: «Я в газете “Вера” о вас прочитал…» Так мы познакомились с ним и его женой – замечательные люди. Возил меня на своей старенькой двадцать первой Волге, и поначалу мы присматривались друг к другу, а теперь вообще друзья.

Зачем я там понадобился? На высоте сорок с лишним метров начало срывать обшивку со шпиля. Поначалу приход хотел поставить леса, но оказалось, что это обойдётся ему в два миллиона. Тут-то и попалась им статья обо мне, так что вышло очень недорого. А работа была очень сложная. Мы работали с напарником, Лёней Ермолиным, и страху он натерпелся немало. Как-то раз стрела пошла так, что могла зашибить нас обоих, но обошлось.

Когда поначалу глянул на фронт работ, то даже меня, альпиниста, проняло: забраться невозможно что снаружи, что изнутри – гладкие стены! Но ничего, справились, оттяжку сделали, лебёдку внутри поставили, а когда оказалось, что её тяги не хватает, пошли в ход домкраты. Получилась интересная такелажная работа. Езжу туда до сих пор. Не так давно ураган снова повредил шпиль, но не там, где была наша работа – она-то как раз устояла, – а в другом месте, где подгнили основания, отчего эту махину и смяло. Ремонт шпилей – сложная работа. Никакой кран тут не поможет, ведь высота сорок-пятьдесят метров, так что нужно вертолёт вызывать. Или альпинистов.

Образ храма

– Это только атеистам кажется, что чудеса в Церкви организуют, чтобы заманивать народ. На самом деле всё наоборот. Бывает, замироточит икона, спрашиваешь священника, мол, что у вас происходит, – а он отмахивается: «Да ничего такого».

Когда работали в Успенском соборе Свято-Трифонова монастыря, отец Пётр Шак, ныне покойный, говорит: «Нужно помыть иконостас на третьем-четвёртом ярусе». Поднялся и увидел образ, где с одной стороны Божья Матерь, а с другой Христос, и с Его поднятой руки стекают две струйки мира. Миша Селивановский поднялся, подтвердил. А батюшка жмётся, потом говорит: «Не к добру это». А вскоре отца Петра не стало при трагических обстоятельствах. Там был ещё один непонятный для меня случай, когда в храм ударила молния. Как инженер-электрик, скажу, что это вне всяких законов электричества. Телевышка с одной стороны, высотные здания с другой, а сам храм, можно сказать, в овраге. Да ещё колокольня рядом. Ударить должно было куда угодно, только не в церковь, но молния выбила в центральном барабане два кубометра кирпичной кладки, ушла через цепь паникадила в колонну. Это случилось в августе 2008-го. Не прошло и года, как не стало владыки Хрисанфа.

Абсолютно каждый храм имеет образ. В ином стоять на службе очень тяжело. Таких немного, я знаю всего два. Батюшку, что служит в одном из них, спросил, мол, может, само место влияет. «Нет, – говорит, – храмы ставили даже на бывших капищах, и всё было хорошо». В чём дело, не понимаю. И священник хороший, и прихожане такие же, как и везде, а что-то не так. А есть церкви, где, наоборот, очень легко. Скажем, в Юрьево, где находится список с иконы Божьей Матери «Достойно есть», присланный с Афона в 1863 году. Я уже рассказывал Михаилу Сизову, как мы его охраняли от бандитов. Почти два месяца спали, одетые в фуфайки. Как сигнализация сработает – выбегаем. А бандиты ходили к нам как на работу, каждую ночь, но так и остались ни с чем. В Юрьево я много работал, часто бывал на службах – и молиться там просто замечательно. Или возьмём храм Иоанна Предтечи – здесь, в Вятке. С ним у меня много связано: и белил его, и кресты ставил, лет семь по весне счищал снег с крыши. Хорошо здесь. В Серафимовском замечательно. Николая Угодника храм в ста метрах от моего дома – новый, казалось бы, ненамоленный, а чувствуешь там себя прекрасно. Это единственная церковь в честь Святителя Николая в нашем городе.

Мне кажется, нужно разделять работу и духовные вещи. Поэтому, помнится, и исповедался-то я впервые не у священника той церкви, на которой работал, а в Серафимовском храме у отца Серафима Исупова. Было это в середине 90-х. Пришёл на исповедь, гордо сказал: «Вот, целых три дня не ел». А батюшка: «Три-то дня – это для немощных и старых. Тебе-то нужно бы весь пост выдержать». Он не выгнал меня почему-то. «В партии состоял?» – «Нет». Он так обрадовался, сказал: «Это хорошо!» Моё поколение в партию шло уже не искренне: для карьерного роста, поправить семейное положение, получить квартиру. И отец Серафим был рад, что я в этом не участвовал.

Мистика крестов

– Не помню, сколько поставил я крестов на храмах. Может, двенадцать, а может, больше, не говоря о тех, которые поправлял. В этом деле есть своя мистика. Кресты очень чутко реагируют на происходящее вокруг. Вот недавний случай. Крест стоял на храме под углом 45 градусов, и надо было подправить. Я уже опытный человек в этом деле, залезаю – вижу мощнейшее, очень сложное крепление. Труба с толщиной стенок чуть ли не в два сантиметра, всё литое, здоровенные болты на двенадцать миллиметров… Понимаю, что развернуть крест не могу. Два дня бился, пока крест не встал как нужно. Проходит полторы недели – и крест возвращается в прежнее положение. С точки зрения механики, это невозможно. Понимаете, даже десятой части той мощи, которая заложена в креплении этого креста, довольно, чтобы всё было в порядке. Крепления обычно бывают достаточно простыми, но даже если крест немного покривится, поработаешь – и больше к нему не возвращаешься. А здесь всё не так. «Кто хоть ставил?» – спрашиваю у батюшки. «У меня есть фильм, – ответил он, – сам всё увидишь». И я увидел, как крест безобразно цепляют к крану, поднимают, словно на удавке повешенного: он болтается, а такелажников это веселит, они пляшут, ведут себя развязно – похоже, выпившие. Очень тяжёлое впечатление. Иногда вижу этот крест, проезжая мимо. Он так и остался стоять под углом в 45 градусов.

Другая история случилась в Великорецком в ту пору, когда туда прилетал Кириенко – бывший премьер-министр, которого после дефолта прозвали «киндер-сюрпризом». Крест на огромной колокольне раньше был ветхий, деревянный. Настоятелем тогда был отец Александр Зверев. Он говорит: «Крест мы сделали новый, побольше – хороший. Давай его поставим». Оказывается, они его смастерили вдвоём со звонарём Серёжей, покрыли олифой, получилось действительно красиво. Дотащили до первого яруса, а дальше я его на спине поднимал. Затащил, поставил и поехал домой. До прихода Великорецкого крестного хода оставалось два дня. Вдруг звонит отец Александр: «Борис, был ураган, и крест вылетел». «Как вылетел? – удивляюсь. – Это невозможно. Я с усилением ставил – железными пластинами укрепил, чуть ли не на полтора метра в шпиль воткнул». Знаете, я одно время работал заведующим лаборатории кафедры сопротивления материалов в Кировском университете. Понимаю: то, о чём говорит батюшка, – невозможно. А он мне отвечает: «Ты не рассуждай, а приезжай сюда, потому что крест под колокольней лежит, а крестный ход уже идёт». Приехал, поставил снова. С тех пор он шестнадцать лет стоит и ничего ему не делается. А ведь ураганы в тех местах бывали куда сильнее того – первого! Для меня это связалось с тем, что там пролетел вертолёт, за рулём которого сидел Кириенко. Так бывает.

…А самый памятный случай был тоже во время Великорецкого хода. Писатель Владимир Николаевич Крупин собрал тогда, в 90-х, бригаду единомышленников, где каждый человек – отдельная большая история. Вот, скажем, Андрюха Гороховский, местная знаменитость – епископ Монастырский и Гороховский, как у нас его в шутку называют. Андрей парень простой, деревенский, отучился два года в духовном заведении, после чего понял, что он не гуманитарий – историю не знает, петь не может. Но однажды во время Великорецкого хода, когда они шли через Горохово, с ним что-то произошло, и он буквально прикипел к этому месту. Через две недели пришёл туда один и стал убирать мусор в Казанском храме. Потом ему начали помогать батюшки, а следом – крупинская бригада. Восемь человек нас было в тот момент, когда мы поняли, что пора ставить крест. По просьбе Андрюхи его бесплатно привезли какие-то ребята из Ростова. Крупин в последний момент спохватился: «Надо ведь крест-то освятить!» «Да он вроде сам освящать должен», – сомневаемся мы. «Нет, я видел, как батюшки окропляют». Владимир Николаевич нашёл вёдрышко полиэтиленовое, травы сорвал, чтобы была вместо кисточки, а воду принесли из святого источника. Мирским чином, так сказать, совершил освящение.

Когда крест уже подняли, разыгрался жуткий ветер, почти ураган. Крупин внизу с ребятами тянули верёвку через блок, а я – наверху. Они потом рассказывали: «Крест, как пьяный, шатается, ты вот-вот рухнешь». Бегают вокруг, а помочь ничем не могут. Мотало меня ветром отчаянно, но наконец-то поставил крест на растяжки проволочные. Слава Богу! До окончания реставрации церкви было ещё далеко, на ней тогда ёлки семиметровые росли, но крест встал на своё место, и это была наша победа! Утром встретили крестный ход. Колоколов не было – в баллоны били, изображая звон. Идут ходоки, впереди монахи. «Спасибо, братья, – говорят. – Ведь крест! Крест!» Одна женщина потом рассказывала: «Идём, идём, смотрим – над лесом крест горит». У него плоскости отражения так сделаны, что он и правда горит – горящий крест золотой над лесом. Откуда?! Может, сбились и на Чудиново вышли? Понять не могут, а потом поняли – нет, это всё-таки Горохово.

Меньше всего проблем почему-то на холодных храмах, а больше всего – на колокольнях. Иногда получается не сразу. Как-то поставил очень хорошее крепление, его сделали знакомые ребята из колхозной мастерской. Всё затянул, а крест вертикально стоять не хочет. Ну ладно, думаю, завтра продолжу. А назавтра смотрю – стоит как положено! Это, понятно, самые невероятные случаи, обычно-то всё штатно проходит, но об этом не вспоминаешь: поставил, стоит – и слава Богу.

Легко прийти работать на какой-то храм, а уйти – нет. Пройдёт пять, десять, двенадцать лет, тебя всё равно будут звать туда. Возникнут какие-то высотные проблемы, и ты поедешь снова.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска