Три главных события в жизни Георгия Казаринова
Огромный и, как казалось, выключенный промышленный пресс вдруг пошёл вниз, дробя руку человека, по недоразумению решившего что-то там подправить с заготовкой… Так начался путь к Богу моего собеседника Георгия Казаринова.
…У меня такое чувство, что мы знакомы много-много лет. Мне нравятся люди, живущие вне времени, только с ними я чувствую себя естественно. Сильный, ясный человек, которому «больше всех надо». Стоит у стены транспарант «Бессмертного полка» с портретом солдата. В его квартире мало что выдаёт принадлежность к нашему времени.
Усохшее древо
– В 1729 году, – рассказывает Георгий, – купец Григорий Вяземский основал на реке Вятка завод. Так было положено начало посёлку Кирс. С собой купец привёз четырнадцать семей крепостных, которые за год построили плотину и начали добывать руду. Жизнь крепостного рабочего не то, как это представляется сейчас, – палками на работу никто не загонял. У людей были хорошие наделы, покосы, хозяйства – жили неплохо. Из потомков этих семей в Кирсе остались сейчас только Казариновы, Филипповы и Дураковы. Были ещё Протасовы, Феофановы и другие, но они постепенно разъехались.
Места не были дикими – отсюда рукой подать до Камы, по которой можно было попасть в Пермь, а дальше двинуться в Сибирь. Однажды, возвращаясь от купцов Строгановых, в этих краях решил переночевать святой Трифон Вятский. Выпил из родника, подивившись: вода показалась ему «яко мёд сладкою». Освятив источник, преподобный поставил шалаш, а вскоре к этому месту потянулись паломники. Появилась часовня, неподалёку вырос монастырь, а затем и село Екатерина. До Кирса от родника не было и полутора десятков километров.
Часовня и родник, говорят, едва-едва не дотянули до конца гонений. Несколько лет назад в газету «Прикамская новь» пришёл человек – может, покаяться или ещё зачем. Он рассказал, как в начале 1980-х молодым экскаваторщиком отсыпал дамбу на строительстве дороги Кирс – Екатерина. Дорогу почему-то спроектировали так, что родник оказался прямо по центру проезжей части. Над источником всё ещё стояла рубленная топором крохотная часовенка, увенчанная крестом, рядом была лавочка. Рабочие, сводившие лес для строительства дороги, родник не тронули. А вот экскаватор, сровняв с землёй часовенку, сверху насыпал грунт высотой 70 сантиметров. Через какое-то время родник снова пробился на волю, размыв грунт, но его закатали асфальтом. Так ли было на самом деле – неизвестно.
– И села Екатерина больше нет, – говорит Георгий, – там теперь только дачники.
Перерубили корень, и усохло древо.
Деревянную церковь, построенную в посёлке в год нашествия Наполеона, раскатали по брёвнышку в 1938-м. Это было зимой, а летом случился громадный пожар, так что люди бежали к кирсинскому пруду со скотиной и наспех собранными узлами, а вслед им летели снопы искр и головешки. Казалось, рабочий посёлок обречён, но Бог миловал. Между двумя этими событиями случилось ещё одно, затронувшее несколько семей, в том числе Казариновых.
– Деда обвинили в том, что он организатор антисоветской группировки, – рассказывает Юра. – Арестовали не только его, а шестерых. Когда задержанных уводили из Кирса, кто-то из них перекрестился и проклял иуд, которые оклеветали односельчан. Семьи доносчиков после этого сошли на нет, не стало им жизни на земле. Дед вышел через два года без зубов – выбили на допросах, да только он всё равно ничего не подписал. Может, это и спасло.
С бабушкой у них разница была восемь лет, её выдали замуж в шестнадцать. И семья у неё была бедная, в то время как дедова не бедствовала, так что бабушка смотрела на мужа снизу вверх. После его ареста устроилась техничкой в пожарную часть, получала мало, однако троих детей прокормить как-то смогла. И когда дед вернулся, то перестал быть всевластным хозяином, хотя и прежде руку на жену никогда не поднимал, но тут и вовсе счёл ровней, зауважал.
– Чай, бутерброды? – предлагает Юра.
Я отказываюсь, но Светлана – жена Георгия, жизнерадостный человек – меня не особенно слушает, приносит всё, что нужно.
Полёты и боль наяву
– Авиацией я увлёкся ещё в школе – делали модели планеров. Даже сами пытались летать – планировали со старых сараев. Это было захватывающе, но не слишком удачно. После авиационного института в Уфе был направлен на Дальний Восток, на вертолётный завод «Прогресс» в Арсеньеве. Крымские широты, климат соответствующий, но только летом, а зима суровая.
Машина Ми-24, которую мы делали, была неплохая, но не лишена недостатков. Когда перешли на Ка-50, Руцкой приезжал и говорил: «Ми-24 – это корова, а эта – ласточка». Некоторая тяжеловесность, неповоротливость – да, присутствовали, особенно если хорошо защитить бронёй. Корова-то корова, а свои функции исполняла и за границу поставлялась.
Что такое завод? Огромная махина, в которой вращаются тысячи людей, поступают вагоны много с чем, в результате выходят вертолёты, которые испытывают тут же – на соседнем аэродроме. Гвалт на заводе многих подавляет, но не меня. Для тех, кто этим живёт, нет ничего прекрасней – завораживает, как огонь, как водопад. Господь ведь не так, так по-другому проявляет Свою красоту и мощь. И я сразу же, как попал в цех, понял: это моё.
Что было дальше? Работал я мастером: сначала в кузнечном цехе, потом – в штамповочном. Аврал, конец месяца. Шёл брак, и было очень важно правильно уложить заготовку. У рабочего, который стоял за прессом, ничего не получалось: деталь должно было выталкивать, но этого не происходило. Я занял его место. Пришлось лезть внутрь машины, рукой тянуться. Рабочая поверхность вот с этот стол. Когда я на ней расположился, пресс автоматически сработал, руку прижало. Я кричу. Подскакивает рабочий, выключает пресс, который должен бы остановиться, но вместо этого отрубает руку до конца. Бегу в санчасть, вижу, как у медсестры лицо белеет. Перебинтовала. Потом больница. Хорошо, что операцию сделали сразу, правильно обработав кость. Одному человеку на нашем участке кисть отрубило, так он потом сильно мучился, а у меня всё слава Богу.
– Не было ропота, обиды на Бога?
– Как можно роптать на Того, в Кого ты не верил? Я был безбожник, считал веру заблуждением. Так что нет, не обижался, наоборот, было изумление, что Он меня спас. Дед у меня был атеистом, а бабушка верила. После еды молилась, а я никак не мог запомнить эту молитву. И лишь после аварии, в 90-м, начал понимать, что Господь, Ангел Хранитель всё равно помогают, даже если ты неверующий – просто не замечаешь этого.
В палате, где я лежал, были больные неподъёмные, со сломанными ногами и так далее. Я оказался, как ни странно, самым дееспособным, хотя первые два дня лежал пластом, потом едва ползал. Стал выходить на прогулку, начал потихонечку делать зарядку. И пришла, спустилась мысль, что нет смерти. Знаешь, как сильно меняют мироощущение скорби человеческие? Я думал о том, что мог бы залезть поглубже в машину и тогда меня просто перерубило бы пополам. А тут только рука. И появилось чувство, что есть Нечто или Некто, Кто меня удержал. Скорее всего, Бог есть. Тот, Кто движет всей жизнью на земле, Кто решил, что мне рано умирать.
Фантомная боль
– Отчаяние, конечно, присутствовало, но целиком не захватывало. Самая тяжёлая моя мысль была о жене, которая в то время находилась на учёбе в другом городе: «Как же она будет с мужиком-калекой?» Поправившись, начал отправлять ей посылочки – у нас с детскими вещами на Дальнем Востоке было куда лучше, чем в Центре. Спустя какое-то время вложил письмо, осторожно сообщив, мол, рука сильно повреждена. Жена ответила не сразу. Когда ответ всё-таки пришёл, прочитал, что я, мол, поняла, что с тобой случилось несчастье. А в конце написала: «Ты никогда со мной не считался». Дескать, я не могу с тобой жить.
– «Я гад и тиран и попросту злодей. Не ценю, не понимаю, убиваю в ней личность…» Это из книжки одной.
– Что-то вроде того. Когда мы поженились, она была юной, мама и папа за неё всё делали. Потом я на работе, она с дочкой – трудно. Маленький круг общения – скучно. Да ещё накануне её отъезда мы поссорились… Я приезжал потом в Уфу, но жена сказала, что нам не о чем больше разговаривать. С 91-го никаких отношений.
– Рука-то правая. Тяжело было переучиваться?
– Сначала да. Писать и так и эдак пробуешь – всё не то. С самообслуживанием непросто. Ни рубаху надеть, ни застегнуться. Но в самых тяжёлых ситуациях Господь Бог от безнадёги спасает вот каким образом: начинаешь сравнивать себя с теми, у кого всё хуже. Во Владивостоке познакомился с военным электриком, майором Сафиным. Ему электрической дугой сожгло руки по локти, но благодаря протезам он криво, но пишет, водит машину со специальными гильзами, куда вставляет руки. Оптимистичный человек, он помог мне.
– Боль долго беспокоила?
– Когда уколы отменили, от боли спать не мог. Прихожу в больницу, требую: «Колите, не могу больше терпеть». А мне: «Выпей водки». «Я пробовал, – объясняю, – но не могу так, сопьюсь ведь». И тогда врач говорит: «Иди к бабке». И адрес дал.
Прихожу. Неказистая такая старушка – баба Галя. Говорит, что с детства этим занимается. Сказала, что у меня сглаз, порча, наверное. Думаю, пусть говорит, что хочет, лишь бы помогло. «Господи, – произносит, – спаси и сохрани раба Божьего Юру». У неё две иконы были – Христа и Богородицы, что меня сильно впечатлило. Хотя и знахарка, но Господь так управил, что я сделал ещё один шаг к Нему. Второй раз я у этой бабушки побывал, чтобы уже отблагодарить: принёс сумку с продуктами, деньгами она плату не брала. Фантомные боли после этого не прошли, по-прежнему я чувствовал потерянную кисть, но стало намного легче.
Господь вёл меня неисповедимыми путями. Начитался всякой чепухи про биополе и тому подобное. Во Владивостоке познакомился с рериховцами и всё приставал к ним с вопросами о Боге, пока их руководитель, наконец, не выдержала: «Да возьмите вы Евангелие, там всё сказано».
Легко сказать, однако где же его было взять в начале 90-х? Но вскоре в Арсеньев приехали баптисты, подарили Новый Завет, который я прочитал от корки до корки, получив ответы на многие вопросы.
Остановить поезд
Мы снова возвращаемся в 90-й год.
– Мне было 27 лет, когда я потерял руку, – говорит Казаринов. – Но имелись образование, опыт. Встал вопрос: что я могу дать людям?
Юра сказал это как-то очень просто, и я подумал: «А что же такое пафос и почему он нам не нравится?» Это когда люди примеряют слова не по росту, чужие слова. Но Казаринову они впору. С завода его не уволили, не сказали, что инвалиды не нужны. Снова стал мастером, только теперь уже не на военном производстве. В их цеху делали детские коляски, стиральные машины, мебель и прочее. Потом назначили инженером по снабжению.
– После аварии, – продолжает он, – я считал себя верующим. Мало того, православным христианином. На большие праздники или когда видел храм на пути, заходил, ставил свечки. Но на службы не ходил, а про священников наслушался россказней: что они живут в своё удовольствие, а сами не отличаются благочестием. Но незаметно для себя укреплялся. Как-то раз поручили мне съездить во Владивосток. Замешкался, спохватился лишь, когда до электрички оставался час и была уже поздняя ночь, когда транспорт в Арсеньеве не ездит в принципе. Даже если бежать – до вокзала полтора часа. Если не приеду к завтрашнему дню во Владивосток, сорвётся задание, подведу многих людей.
«Господи, если Ты есть, останови поезд!» – взмолился я.
Бегу – зима, небо ясное, звёзды…
«Господи, Ты всё можешь, останови поезд!» – кричит душа.
До вокзала добежал, как и предполагалось, поздно, поезд должен был уже уйти, но вижу: стоит. В кассу не успеваю, залетаю в электричку в надежде купить билет уже в вагоне, и в этот момент поезд трогается. Оказалось, что он опоздал едва ли не впервые за много лет, да ещё и простоял вместо 15 минут 25.
Во Владивостоке нужно было передать деньги одному человеку, но там, где он мог бы быть, я его не нашёл. И в другом месте его нет, но уже на станции, когда нужно было уезжать, вдруг вижу – он. Как мы встретились, до сих пор не понимаю. И всё по жизни так складывалось. Когда вера едва теплится, чудеса очень важны: ты понимаешь, что Он тебя ведёт, помогает.
* * *
– Работа была неплохая, но всё чего-то не хватало, хотелось чего-то для души. Ещё до того, как потерял руку, вёл секцию спортивной гимнастики для детей, около пятидесяти ребятишек туда ходило. Потом стало не до гимнастики, но преподавать всё равно хотелось – на этот раз историю, которой увлекался всю жизнь. Пришёл в школу, предложил свои услуги, объяснив, что могу на два часа в неделю уходить с завода – мне они положены для реабилитации.
«А вы кто по образованию?» – спрашивают. «Инженер-механик». – «О, механик, значит, физику можете преподавать».
А я не очень-то любил электротехнику. Даю понять, что хочу стать историком, а мне прозрачно намекают, что их и без меня достаточно, а вот технарей не хватает.
«Может, хотя бы астрономию возьмёшь?» – уточняют. «Хорошо, – говорю, – давайте астрономию».
С этого и началось моё учительство.
Возвращение на родину
– Во время командировок, когда искал по всей стране запчасти, смог однажды попасть на родину, в Кирс. И вдруг такая тоска меня одолела, понял, что не хочу уезжать. Но обменять квартиру удалось лишь на Асбест, город на Урале недалеко от Екатеринбурга. Всё-таки поближе. Пришлось пойти учителем физики. Коллектив был очень хороший, но мечта вернуться на Вятку не оставляла. Добрался до неё лишь в 97-м. Сначала жил в деревне, в семидесяти километрах от Кирова, потом смог переехать в город.
На одном из семинаров познакомился с православным христианином Юрием Валентиновичем Слобожаниновым, директором школы на Спичке – это район вокруг спичечной фабрики. Район деревянный, считается неблагополучным, потому что, когда людей свозят из разных мест, они чужие друг другу, нет общины, как в деревне. Учителя туда не стремились, но мне нравилось. Преподавал географию и физику.
– Когда вёл физику, пытался что-то говорить детям о вере?
– Не сразу к этому пришёл, но да, начал рассказывать им о великих учёных-христианах, которые были прихожанами своих церквей, говорили о том, что только слепой может не увидеть всю красоту Божьего мира. И через физику можно приводить к Богу. Но всё-таки лучше делать это через основы православной культуры. Сейчас вот закончил курсы, буду искать место.
* * *
– Георгий, как началось твоё воцерковление?
– Был у нас на Спичке молодой учитель истории, очень интересно давал предмет, но школьники всё равно шумели, не слушали. Я как-то раз зашёл послушать, но даже двое учителей-мужчин никого не смутили. Встаю, говорю: «Ребята, если я ещё раз услышу ваши разговоры, увижу, что не слушаете Владимира Михайловича, берегитесь, вам не поздоровится». Школьники успокоились. Так мы познакомились, а потом и сдружились с Владимиром.
Однажды, в Великий пост, Володя говорит: «Ты знаешь, что сегодня в храме читают Канон Андрея Критского?» – «Что за канон?» – «Это особенный молитвенный чин, люди стоят на коленях. Пойдём, узнаешь».
Пришли. Половину слов я не понял, но некоторые, самые яркие, запечатлелись: «Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего».
У Пушкина есть переложение этой молитвы в стихах: «Отцы пустынники и жены непорочны». Вся русская культура основана на слове Божием. Как говорил Достоевский, русский человек без Бога дрянь.
– Ты же не был дрянью?
– Был, хотя со стороны это, может, было и незаметно. Но я-то знал, что готов воздать за зло большим злом. Что стало лучше во мне, после того как пришла вера? Появилась способность прощать то, чего раньше бы не простил.
Спустя какое-то время попал на Великорецкий ход. Выйти с ним из Кирова не успел, люди уже ушли. «Очень жаль», – говорю Владимиру Михайловичу. «Ты можешь их догнать», – успокаивает он. Догнал в Монастырском, ну а дальше понятно: кто хоть раз побывал на Великой, будет мечтать оказаться там снова.
Однажды рядом со мной шла женщина с совершенно разбитой судьбой: предприятие закрыли, здоровья нет, с мужчиной не складывается, мама больная. Начала ходить на Великую, успокоилась, поняла, что есть люди, которые живут хуже её, и начала им помогать. Помогает сейчас в хосписах, у себя на приходе занимается тем, что поддерживает малообеспеченные семьи. Нельзя сказать, что выздоровела, а с мужчиной так и вовсе расстались. Но всё это отступило на второй, на третий план. Человек понял, зачем живёт.
Ещё помню одну старушку из Ростова. Приехала едва живая, шла лишь благодаря костылям. После того как в Горохово окунулась в купель, решила идти дальше без костылей, с помощью палочки. А потом и палочку где-то забыла. На следующий год из Ростова приехала уже большая группа.
Другая история. В прошлом спортсменка, преподаватель математики, пошла в ход, несмотря на серьёзную травму колена. Мы рядом находились, и я мог видеть, как ей сначала было тяжело, потом стало полегче, а после Горохово вовсе полегчало. После я узнал, что операцию ей отменили.
Школа «Вразумление»
– Но всерьёз воцерковление началось после того, как познакомился с отцом Владимиром Орловым. Он по образованию художник и считает важным, чтобы всё, что он делает, было красиво. Меня он поразил своими проповедями. Я впервые услышал из уст священника такие выражения, как «мировая художественная культура». Сейчас он служит в селе Волково.
Вокруг отца Владимира сложилось некое содружество, где часто можно было встретить уважаемых в городе людей, скажем Алексея Николаевича Мякишева – врача, занимавшегося моей рукой. Мы сдружились, звали друг друга по именам, а когда отца Владимира перевели в Волково, стали ездить туда. Там поначалу было достаточно уныло: три бабушки ходили, церковь хоть и хорошая, но требовала ремонта, много хлама везде. Нужны были рабочие руки, хотя бы рука, как в моём случае, и отец Владимир предложил: «У тебя ведь в школе всего два рабочих дня осталось, а у нас мужской работы много, поможешь?» И я начал ему помогать, а заодно вёл в сельской школе православную культуру.
Однажды остался ночевать в храме и угорел, перед тем запершись на крючок. Двери толстые, старинные, крючок толщиной с палец, на окнах решётки – извне не войти. Печь топилась плохо, всегда было холодно, а в тот раз что-то и вовсе пошло не так. Когда почувствовал себя плохо, попытался встать, но не смог и упал на пол, разбив лицо. Это меня и спасло, ведь угарный газ лёгкий, поднимается наверх, а внизу дышать хоть как-то, но возможно. Утром люди пришли на службу, а войти не могут. Выпилили дверь, отвезли меня в реанимацию.
Видно, вразумление какое-то.
С подобным приходилось сталкиваться не раз. Как-то расчищали крышу на паперти, и один из наших съехал вместе с огромным слоем сырого снега, пролетев метров восемь, а снег рядом рухнул. Ещё бы чуть-чуть – и накрыло. Сломал ногу, а ведь мог и погибнуть. Прошлой зимой нечто похожее случилось уже со мной. Предложили помочь в ремонте крыши храма возле Котельнича. Нас очень торопили, поэтому работали в Сочельник, а потом и в Крещение. На праздник я и низвергся с высоты трёхэтажного дома, пролетел мимо торчащих вверх досок и упал на ту, что лежала удачно для меня – спружинила. Отделался ушибами и лёгким испугом, хотя в лучшем случае меня должны были ждать множественные переломы, коляска инвалидная, а в худшем – смерть. Один из мастеров, бывший альпинист, сказал: «Чудо Божье. После таких падений живыми не остаются». Господь наказует, Господь и спасает, напоминая, что мы смертны.
Православная школа бывает сурова. Учится в ней Георгий много лет, а конца ученью не видно. Наверное, экзаменом для нас станет Страшный суд.
«Будет так…»
Маленький Коля, сын Георгия, тоже хочет принять участие в разговоре, рассказать про кота, который выпал с шестого этажа, устремившись за птичкой.
– Она улетела, а он – нет, сломал лапы, повредил морду, – поясняет Юра.
– И уши, – добавляет Коля.
Казаринов-старший улыбается.
– У тебя на глазах упал? – спрашиваю у мальчика.
– Да. Весь нос в крови был.
Коле нужно успеть сказать самое главное, ведь к нам присоединилась его сестра Таня – как бы не опередила.
– Там было сыро, он поскользнулся и упал. Грибной дождь был, – говорит Коля.
– Несколько дней лежал. Мы ему воду давали, – добавляет Таня.
Юра подводит итог этой истории:
– Бегает кот, но хромает.
– Сколько у вас детей со Светланой? – интересуюсь я.
– Трое: Таня, Дима, Коля. Квартира хорошая – трёхкомнатная, а ведь начинали с коммуналки. Господь даёт не только детей, но и всё, что нужно для жизни.
– А как вы познакомились?
– После школы на Спичке какое-то время работал в православной гимназии, вёл там уроки труда, спортивный кружок, чинил проводку, ремонтировал стеллажи и так далее. Вот только моего профиля – физики – там не было. Потом устроился пожарным в театр. В то время мы и познакомились со Светой. Она работала продавщицей в магазине и незадолго до нашей встречи крестилась. Прежде была нелюдимой, с начальством на работе были трения, жизнь не складывалась. После крещения мир вдруг начал, к её удивлению, меняться, люди становиться лучше, хотя менялась, конечно, она сама.
«Девушка, что вы делаете сегодня?» – спрашиваю её, даже не пытаясь придумать что-то пооригинальнее.
Она удивилась, но согласилась, хотя и не сразу, пойти со мной поужинать. Всё было, как обычно бывает в таких случаях, вот только кавалер без руки. Ухаживал недолго. Слово за слово, один раз поговорили, два, а потом я сделал предложение, сразу предупредив: «Если ты согласишься, давай будет так: детей воспитываем в православной вере, нападки твоей родни на меня ты отбиваешь, моей на тебя – я, не позволяем никому вклиниваться между нами, ссорить нас. Но главное – это друг за друга молиться, друг друга поддерживать, а если в чём разногласие, последнее слово остаётся за мной, как за мужем. Времени подумать у тебя много – дня два».
Мать Светланы поплакала, но мешать не стала. Венчались мы на Дмитрия Солунского и решили, что, если будет мальчик, назовём его Дмитрием. Дмитрий у нас вымоленный ребёнок. И роды были тяжёлые, и вынашивала его Света сложно. Слабый от рождения мальчик вырос здоровым, слава Богу, и с остальными всё слава Богу. Руками не могу многого показать детям, как что нужно делать. Но с другой стороны, кое-что умею и знаю, а когда надо, могу отвести к человеку, который сможет научить лучше меня.
Самое важное
Юра пристёгивает протез, что делает обычно перед тем, как выйти из дома. Мы идём на площадь, где у Георгия назначена встреча, и попадаем на репетицию какого-то большого городского мероприятия. Динамики заглушают нашу речь, музыку сменяют команды и лозунги, маршируют кадеты. Часть слов уносит ветер, но мы продолжаем беседу.
– Три события, самые важные, случились со мной после аварии, – говорит Юра. – Первое: понял, что Господь ведёт меня и спасает. Второе: что Господь спасает, ведёт и мою семью, вопреки моим страхам..
Я ведь боялся, что старший, Дмитрий, начнёт отходить от Церкви, когда вырастет, но понимание каких-то основ у него сохраняется. Даже маленький Коля упал как-то, расшибся немного, спрашивает: «А правда, что ангелы спасают людей, когда они падают? И на войне?..» В Великорецком ходу идём с детьми, разговариваем.
Таня однажды заинтересовалась: «А бывает так, что человека вроде убили, а вроде нет?» Я стихотворение Высоцкого прочитал «Тот, который не стрелял». Это когда солдата расстреляли свои за что-то, но не дострелили. Там ещё строчка есть такая: «Немецкий снайпер дострелил меня, убив того, который не стрелял». Так бывает, когда погибает тот, кто для нас дорог, – чувствуешь потерю, как у меня, когда руку отняли.
А с Богом связь ещё прочнее, она даёт нам всё, начиная от благодати и заканчивая устроением жизни. Эту связь терять нельзя. «Смотрите, – говорю детям, – не упустите этого – самого главного. Ни сейчас, ни когда повзрослеете».
Шум на центральной площади Кирова на какое-то время затих. Потом вдруг запел священник, громко, на несколько кварталов вокруг: «И жизни Подателю!»
Он, конечно, не репетирует. Единственный на этой площади, он всё делает так, словно это в последний раз.
Уже после, расшифровывая запись нашей с Юрой беседы, я вновь услышал его слова: «Три события, самые важные, случились со мной после аварии». Но назвать он успел только два. Значит, не договорили, значит, ещё встретимся.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
СПАСИБО, ВОЛОДЯ, ЗА СТАТЬЮ!