«Блаженны алчущие»

Вместе с Марией Ивановной Чуркиной присаживаемся на скамейку перед храмом. Внизу течёт Вычегда: захватывающий вид. Когда-то по реке в Усть-Кулом – райцентр Рес­публики Коми – доставляли все товары в навигацию, а потом почти полгода подвоза не было. В 88-м году я, заглянув сюда по делам, застал переходный этап, когда дорогу уже построили, но сообщение по реке ещё сохранялось.

Мария Ивановна Чуркина

Во дворе церкви разбиты клумбы, таких я и в столице респуб­лики не видал. Хорошо здесь.

– Цветы вот сегодня посадили, – говорит моя собеседница.

Родилась Мария в трёх десятках километров отсюда – в селе Руч. В начале восьмидесятых переехала в райцентр, устроившись на работу в больницу. Вышла замуж, родила первую свою девочку – Людмилу. С мужем прожили семь лет, но развелись – пил сильно. Второй супруг спиртным не увлекался, пока в пожарной охране работал, а потом, после рождения дочки Виты, перешёл в милицию и… тоже запил.

– И отец у меня пьющим был, – вздыхает Мария. – Видно, крест у меня такой. Наверное, искала людей, чем-то похожих на отца, чтобы исправить, удержать, а получалось наоборот.

Тридцать лет работала медсестрой в хирургическом отделении. Что-то искала, чего-то не хватало, с ясновидящими переписывалась. Спрашивала Бога, за что страдает, но не слышала ответов. Говорит: «Жертвой, мученицей себя считала, а своих грехов не видела. За это время старшая сестра Зоя начала ходить в храм, молиться за нас». Их, сестёр, было четверо в семье. И жизнь каждой – по молитвам Зои – стала меняться.

– Дочке Вите было тогда лет девять, – вспоминает Мария, – когда случилось событие, очень сильно на меня повлиявшее. Как-то прихожу с работы, а Вита говорит мне, что начала делать то-то и то-то – и называет мои грехи. «Вита, ты с ума, что ли, сошла?» – спрашиваю. Это не детские грехи были. «Нет, мама, я это делаю». – «Как ты, ребёнок, можешь такое делать? Не говори неправды». «Мама, – говорит она, – а ещё ты знаешь, что я думаю? Что ты у меня плохая мама». Я заплакала. Как же так? Всю жизнь посвятила детям, а, оказывается, плохая. Уши закрыла, а дочка открывает их руками и продолжает: «Слушай, мама, что я говорю, слушай!» Позвонила сестре, рассказала обо всём. Та ответила: «Я давно тебе говорю: перестань увлекаться гороскопами и прочей ерундой, тебе нужно каяться и в храм идти!» Молиться-то я молилась, а в храм ни ногой – думала, что незачем, сама со всем справлюсь.

И тут поняла – не справилась. Сестра помогла подготовиться к исповеди. Маша тогда за неделю целую тетрадку исписала, вспоминая свои грехи. Но когда из Ульяновского монастыря приехал отец Серафим провести службу, испугалась. Предложила Зое: «Иди первой, я боюсь, что он меня ударит». «Нет, – ответила сестра, – не ударит». Исповедалась, но уже к причастию не решилась подойти – не готовилась. «Женщина с ребёнком, подойдите», – провозгласил батюшка, а Зоя сзади толкает: «Иди!»

В следующее воскресенье снова пришла на причастие, но только на этот раз подготовилась.

– Вот так я и пришла к Богу.

– Так вы пришли в церковь, а к Богу как? – уточняю я.

– Тогда, на причастии, как запели заповеди блаженства: «Во Царствии Твоем помяни нас, Господи… Блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся», я как услышала, так слёзы и потекли: «Господи, неужели я нашла Тебя!» Так ясно ощущала Его присутствие в храме, что было уже не оторвать меня от Церкви.

Хирургическое отделение

– Однажды поступила к нам женщина с автодорожной травмой. Говорила: «Я, наверное, умру». Она и правда умирала, но я верила, что она может выжить, убеждала: «Не надо терять надежду. Обратитесь к Богу, креститесь». «Ладно, – сказала она наконец. – Можно батюшку позвать?» Позвала нашего настоятеля, отца Александра, он крестил эту женщину, причастил – и произошло чудо. Нашего усть-куломского хирурга незапланированно вызвали на учёбу. Приехал другой врач его подменить и смог эту женщину вылечить.

Ещё один случай. Старушке сделали операцию – не помогло: она почернела, рана начала гнить. «Надо её причастить», – говорю. Батюшку позвали, причастилась и… вдруг пошла на поправку. Прожила ещё несколько лет. Если бы это было один раз, два, можно было бы сказать – случай. Но я много лет видела, что обращение к Богу помогает всегда.

– Часто помогает или всегда? – переспрашиваю. – Было так, что человек обращался и умирал?

– У нас такого не было. Кто обращался, тот жил. По-другому не было.

«И всё-таки мне кажется, что так бывает не всегда, – подумал я, глядя на Марию. – Не в ней ли дело?»

– У меня так, только так и было, – простодушно отвечает она, хотя не могла услышать мои мысли. Не Господь ли ответил мне её устами?

– Тяжело было работать?

– Тридцать лет страданий. Всех было жалко, и сердце болело.

– Со временем не стало легче?

– Нет. Но когда поверила в Бога, появилась возможность помочь, стало легче в хирургическом отделении, зато тяжелее с другим. Наше отделение объединено с гинекологическим, где делали аборты, и мне приходилось в этом участвовать. А потом мы с матушкой Ольгой – женой отца Александра – ходили уговаривать женщин не делать аборты. Я на колени перед ними вставала, но ничего не помогало. Только дважды меня услышали. Как-то раз вошла в палату – это было 1 июня, в День защиты детей – и прочла стихи о том, что нельзя губить своих детей. «Умоляю вас, – сказала, – не делайте этого!» Но все женщины, что там были, оказались непреклонны. Лишь одна, как мне позже рассказали, заплакала, когда я вышла, собралась и ушла из больницы. Был и второй подобный случай. Но, как правило, там были те, кто всё для себя решил.

– Как много значит уход за больными?

– У нас был один больной из Лебяжска, который упал с телеги, получив перелом позвоночника. Мы его выходили, без этого он умер бы. С такими травмами нередко умирают. Раньше у нас хорошо ухаживали, а сейчас от многих больных стараются избавиться поскорее, отправляют домой «долечиваться», и они уходят.

– Умирают?

– Да, умирают. Те, кто никому не нужен. Если есть любящая родня – мать, жена, дети, сёстры, то выхаживают.

Родные

Выросла Мария в большой семье: родители, четыре сестры, брат и бабушка. Покупных игрушек у неё не было, они появились лишь у младших сестёр, когда отца однажды отправили в город на какие-то курсы. Но девочки есть девочки – им надо кого-то нянчить, так что куколок тряпичных Маша делала сама. Работала, как положено, сначала в огороде, потом стали брать на сенокос. В общем, всё как у всех деревенских ребятишек, но было одно отличие.

 Отец, Иван Сергеевич Холопов, трудился деревенским электриком, но настоящий его талант был в другом.

– Отец был интересным человеком – очень музыкальным. На балалайке играл, на гитаре, на баяне. Мама была рабочая женщина, так что занимался нами отец. Научил нас многому, прививал любовь к музыке и стихам, читал, рассказывал о мире, показывал диафильмы, ведь телевизора ещё не было. Пел нам песни, сказки рассказывал так, что соседские дети приходили, заслушивались. Новый год устраивал – это самые счастливые воспоминания в моей жизни. Накануне занавески меняли, после бани шли за стол. Мы стихи читали, папа подарки вручал. Отец был искусным кулинаром – салаты готовил, пельмени и другие блюда. Мы же скотину держали, так что не голодали никогда.

– Вы сказали – пил…

– Да, очень сильно. Это была страсть, с которой он не мог справиться. У него был талант, но, видно, не смог его развить, поступить учиться, и всю жизнь страдал из-за этого. Их двое с братом осталось из двенадцати детей, остальные умерли. Дед был, как и отец, очень музыкальным, а брат его пел в храме. Это наследственное. Дед ушёл на фронт и уже не вернулся, пропал без вести на Курской дуге. Перед тем успел приехать в отпуск, проститься. И в письмах всё наказывал бабушке, чтобы продавала вещи, ничего не жалела, чтобы спасти детей от голода. Тогда многие умерли от недоедания. Старший брат отца сильно обижал, а он спокойный вырос, несердитый, как бабушка вспоминала. Был такой случай. Пошёл он к соседям, у которых был колодец, но они папе отказали, не дали ему воды. Он разгневался, разделся и начал рыть колодец у себя во дворе. Пока колодец не сделал, до тех пор не ел, не пил и домой не заходил. И появилась вода, а у соседей колодец высох, и стали они к нам ходить. Такой он был, отец, – твёрдый. Но против водки не мог устоять.

Дедушка по материнской линии был очень хорошим, добрым, но однажды совершил большой грех. У них в деревне часовню разрушали, и он принял в этом участие. Мама вспоминает, что от часовни остались деревянные ангелы, с ­которыми они, дети, играли. И в 33 года дед умер. Перед тем заболел, покрылся язвами, очень мучился. А в день смерти стал подзывать к себе детей по одному. «Иван, подойди, – говорил. – Маму слушайся, зла никому не делай». И так всех по очереди. Мама моя вспоминала, что отец её очень любил. Но она лежала и думала, лишь бы её не вызывал. Он и не подозвал её почему-то. С тех пор по мужской линии у мамы все мужчины умирали – кто руки на себя наложит, кто утонет, а женщины болели. Так не только у нас было. Рядом с нами жил ветеринар, он иконы разрубил пьяный, после чего сын сгорел на пожаре, да и сам плохо ушёл.

Когда я стала каяться на исповеди за свой род, батюшка сказал: «Это грех не ваш. Вы должны в своих грехах каяться».

– Имеется в виду, наверное, что нет никакого проклятия на вашей семье. Просто выросли безбожниками.

– Да, через безбожие, наверное, и пострадали. Случилось такое и с нашим папой. Однажды, напившись, он выкинул наше Евангелие, которое обычно читала мама, в помойное ведро. Рассердился, что она в храм ходить начала. После этого сгорел наш дом, а отец потерял рассудок и перестал нас узнавать. Вот мы – четыре сестры – и пришли к вере, стали за него молиться. Папа пришёл в себя, начал нас узнавать, но был как ребёнок. Читал Евангелие, Псалтырь, причащался. Говорил, что бабушка его в детстве молитвам учила.

Иногда говорил, что Христос не Бог, а очень хороший человек, пострадавший за людей. А иногда – что верит в Бога. То каялся, то говорил, что грехов у него нет и каяться не в чем. Словно два человека в нём боролись. Когда мы, сёстры, начинали его укорять за что-нибудь, отец смешно отвечал: «Ну вот, ругаешь меня, отца своего, а ещё хочешь апостолом стать. Какой из тебя апостол получится?» Ещё раз, когда мы начали вспоминать родословную, о его детстве говорить, он встрепенулся: «Тихо-тихо, кто-то рассказывает моё детство, мою юность». И так двенадцать лет прожил, как ребёнок.

 – Как он умер?

– С тех пор как заболел, он, конечно, не пил, стал весёлым. Был, как всегда, чистоплотен, аккуратен, старался не беспокоить лишний раз. Незадолго до смерти признался, что живёт в какой-то плёнке, ему в ней тяжело, но он не знает, что с этим делать. «Мне нужно из неё выйти», – говорил. То есть сознавал, что с ним происходит.

Умирал он с песнями, весь день пел: «Христос воскресе!», «Я люблю тебя, жизнь». До последней минуты пел, с песней и умер. Ещё говорил, что маму свою видит: «О-о-о, вижу я маму, идёт по снегу (может, облака были) в такой красивой одежде, идёт ко мне, улыбается. Мама, какая ты красивая!»

Не как ты хочешь

– Вы пришли в Церковь. И что было дальше?

– Первые два-три года меня в храм что-то не пускало, словно сзади кто-то тянет. Заставляла себя насильно, убеждала: «Нужно идти!» Но однажды утром вдруг ощутила, что мне легко, что с радостью иду. И всё, отпустило. Когда к нам перевели отца Александра с матушкой Ольгой, я призналась ему, что считаю себя недостойной причащения. А батюшка говорит: «Это вам лукавый внушает, чтобы от храма отвести. Никто из людей не достоин причастия. Но милость Божия всё покрывает».

– Вы раньше не причащались?

– Редко. Но на этом испытания не закончились. На клиросе, когда начинала петь, мне показалось, что меня подняли высоко-высоко и там оставили. Два года плакала из-за того, что не умею петь, как нужно. Так хорошо было просто в храме стоять, молиться, петь со всеми, а на клиросе ведь нужно умение. Нас там двое было неумёх – я и другая Маша, Царствие ей Небесное. Ничего не выходило, и мы слезами обливались.

– У вас не слишком хороший слух или проблемы с голосом? – шучу я, понимая, что в этом случае на клирос бы Машу не позвали, что есть у неё всё, что нужно для певчей.

Мария смеётся и объясняет:

– Нужно петь не как ты хочешь, а как нужно хору, чтобы голоса сливались. Два года понадобилось, чтобы смириться. Однажды возопила: «Господи, научи меня петь, или пусть меня с клироса за шкирку выкинут!»

– Помогло?

– Помогло.

Как-то сон мне приснился. Будто стою на горе, а внизу речка течёт, где стоит Христос с апостолами. Подошла к обрыву и кричу: «Иисус Христос! Иисус Христос!» Он посмотрел и благословил. Но мне этого показалось мало, и я побежала к Нему. Спустилась, подошла и проснулась. Так хорошо было.

«Твой муж умер!»

– Удалось ли помочь второму мужу?

– Живём. Молилась я, чтобы перестал пить. Он заболел – и страсть его оставила, несколько раз уже причастился. Но и впереди ему многое ещё нужно сделать, и позади были испытания…

Как-то раз пришёл после запоя, а от него так сильно и дурно пахло, что я взмолилась: «Господи, сколько же ещё мучиться?! Когда это закончится?» В этот момент потянуло меня к книге Иоанна Кронштадтского, стоящей на полке, чувствую, нужно открыть. Открываю, а там чёрным по белому про отношение к дурнопахнущим: помни, как ты перед Богом пахнешь своими грехами, и терпи. Я по памяти пересказываю. Сразу стало легче.

Молюсь, бывает, плачу горькими слезами, ропщу. «Ты ему работы не даёшь, он безработный, конечно, будет пить», – обращаюсь к Богу. Наревелась, прошёл час, стучатся. Пришёл человек со словами: «Хочу взять твоего мужа на работу». И работа как раз по нему, с его здоровьем, – нетяжёлая. Но выдержал только месяц, потом запил. Так Господь показал, что работу может дать, но если человек не хочет меняться, ничто не поможет.

 Главное, что моё отношение к нему изменилось. Раньше думала, какой он плохой, как меня обижает, такую хорошую. А потом поняла, что не такая уж я и хорошая. И стала его жалеть и молиться. Как-то раз приходят ко мне, говорят: «Твой муж умер!» У меня истерика, на колени бросилась, стала молиться. А оказалось, что пошутили. Очень боялась его потерять.

Года два, как не пьёт, но не может пока переступить какой-то порог, чтобы по-настоящему к вере прийти. А я молюсь и жду его.

Взяла и топнула

Помню время, когда ходили одни почти только вятские, среди которых можно было встретить старых паломников, описанных в повести Владимира Крупина «Великорецкая купель». Потом потянулись потихоньку из окрестных земель, из Коми, Марийской республики, потом из дальних, и сейчас ездят, можно сказать, автоколоннами. Вот и Маша сподобилась.

Она вспоминает, как ходила на Великую:

– В первый раз собиралась очень долго, всё никак не могла решиться. То одно, то другое мешало. Но однажды взяла и топнула ногой. Вот так топнула: иду, и всё! И ничего больше не помешало.

Три сестры нас ездило. Нина как-то пошла купаться на реку Великую, Зинаида тоже отошла куда-то и остальные наши усть-куломские. А я села на скамейку и думаю: «Здесь буду сидеть и сидеть, так хорошо!» Ничего не хочу, только чая. Очень пить хотелось. В этот момент подсаживается ко мне женщина и говорит: «Не хотите ли горячего чая?» «Вас Господь, что ли, послал?» – спрашиваю. «Да, Господь, у меня и термос есть».

Напоила меня чаем, накормила. Вспомнила, как в прежние времена всего триста человек ходило и батюшка за всеми присматривал. Если кто-то начинал слабеть, сходил с дороги, отправлял его назад.

Рядом присел мужчина из Москвы, сказал, что десятый раз в ходу. «А жена как же?» – спросила я. «Она журналистка, – отвечает, – и не верует».

Идём обычно медленно, среди других приходов, приезжающих со всей России. Мне понравилось, как один из идущих сначала пророков читал, потом апостолов, наконец, Евангелие. Так дошли до препятствия – узкого прохода. Сестра, которая шла рядом, говорит: «Ты меня оставь, иди одна. А я как-нибудь. Если не смогу, кто-нибудь подберёт». И слышим, как батюшка дошёл до того места в Евангелии, где говорится…

Маша пересказывает своими словами:

– В немощи вашей сила Моя да будет. Ибо человек немощный уже грешить не может. В вашей немощи сила Моя да совершается… «Слышишь, – говорю сестре, – это про нас читают. Мы сейчас немощны, значит, в нас действует сила Божия». И мы встали и дошли.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска