(Продолжение. Начало в №№ 957–962, 964)

Наша родина

Из записок Михаила Сизова:

В Карпогорах наконец-то встретились мы с Надеждой Сергеевной Кордумовой – с нашим, можно сказать, ангелом (вестником), которая по телефону договаривалась с людьми о встречах «с корреспондентами», то есть нами. Такое впечатление, что в Пинежском районе она не только всех знает по именам, но и ведает, кто чем занимается и сможет ли время уделить. Многие горожане думают, что, в отличие от них, вечно спешащих, у сельчан полно свободного времени. Как бы не так! К кому-то внуки приехали, не до гостей ему, кто-то огородом или ремонтом занят и так далее.

Когда звонили в квартиру Надежды Сергеевны, что-то мне волнительно стало. Это сколько же с ней не виделся? Почти десять лет.

Познакомились мы при интересных обстоятельствах. В селе Сура был большой праздник – 25-летие канонизации Иоанна Кронштадтского. Со всего мира съехались гости. И, кроме меня, из газеты «Вера», прибыли туда журналисты из Москвы и Петербурга – они буквально носом рыли, собирая информацию. А поскольку я, северянин, был там «свой», то первее их узнал, что в Суре живёт 95-летняя внучатая племянница Батюшки, Любовь Алексеевна Кычева. Прихожу по подсказанному мне адресу, а там… сидит женщина и что-то на телефон у старушки записывает. «Москвичи опередили!» Но нет – оказалось, это бывшая её соседка. Она давно переехала в Карпогоры и вот решила старушку навестить, заодно уточнить некоторые факты по исследовательской работе о родословии святого праведного Иоанна Кронштадтского. Эту работу она подготовила в 2002 году со своей дочерью Таней, школьницей в ту пору, – их исследование напечатали небольшим тиражом и распространили по библиотекам Пинежского района.

«Тётя Люба, к вам ещё гости пожаловали!» – увидев меня, сказала Надежда Сергеевна старушке.

И вот так мы познакомились. Разговор сразу перешёл на тему нашей газеты (Любовь Алексеевна и Надежда Сергеевна оказались подписчицами «Веры»), но всё же удалось тогда подробно поговорить и о семейных преданиях, связанных с Иоанном Кронштадтским («Иоанновская семья», № 737, август 2015 г.). Более того, когда после встречи с внучатой племянницей Батюшки, мы с Надеждой вышли на улицу, она тут же увидела проходившего мимо ещё одного его родственника, 45-летнего жителя Суры Валерия Чемакина. Что удивительно, он и лицом очень похож на Иоанна Кронштадтского. Поговорили и с ним. А потом мы с Надеждой Сергеевной расстались, только в соцсети иногда переписывались.

– Проходите! Я оладьи как раз пеку, угощу вас, – встретила она на пороге. За десять лет не очень изменилась, такая же энергичная. На плите шкворчит сковорода, мы сидим на кухне, ждём оладий, хозяйка же между делом отвечает на вопросы.

– Нет, я не уроженка Суры. На Север – на Баренцево и Белое моря – приехала с Чёрного моря, а туда мы переселились из Сибири. Родом-то я из Кемеровской области, из села Красный Яр.

– Почему Красный? Речные глины там у вас красные, как на Пинеге, или от слова «красивый»? – спрашивает Игорь.

– Не знаю, мне было семь лет, когда мы переехали.

Смотрю в телефоне на карту. Рядом с селом Красный Яр есть ещё деревня Красная Тайга. Красивые названия. Дальше на север – посёлок Яя, рядом с ним посёлок Наша Родина. Видно, приехали туда люди и сказали: «Всё, теперь здесь родина!» А другие поселенцы, напротив, родину с собой привезли, судя по названиям: Симбирка, Пермяки, Зырянка. Что влекло их в далёкий таёжный край? Искали легендарную страну Беловодье, где «татьбы не бывает»? И нашли ведь! Одно из сёл, между Красным Яром и Чёрным Яром, так и назвали – Беловодовка.

– Мы там тоже приезжие были, беженцы из Поволжья, – продолжает рассказ Надежда Сергеевна. – В 1922 году, в конце Гражданской войны, народ сильно голодал, и мой дедушка, Пётр, с сельчанами отправился за продуктами в Астрахань, в «город хлебный». В пути он погиб, но перед смертью успел передать наказ жене, чтобы уезжала в Сибирь и сберегла там дочку. Жена его была ровесницей века, всего 22-х лет, мало что в жизни видела, но в неведомую Сибирь отправилась с годовалой дочкой на руках. В пути лишилась всего имущества – потом постоянно вспоминала, какой у неё был сундук хороший. Но главное – дочку сберегла. Батрачила – не боялась никакой работы – и смогла дочку, мою маму, выучить. Мама сама стала учителем, очень уважаемым в Красном Яру… Ой, что наделала!

На плите вспыхнуло – подсолнечное масло плеснулось на конфорку. Кошка, слушавшая вместе с нами хозяйку, испугалась и вышла из кухни.

– Все ищут свой «хлебный город»… – приходит мне на ум философская мысль. – И родители ваши решили уехать из Сибири?

– Да, врачи посоветовали сменить климат, переехать на Кубань… Вы какие оладьи любите, поджаристые? Тогда ещё подержу… Там, в Туапсе, я окончила гидрометеорологический институт, и меня распределили в Архангельск. Специализация у меня была редчайшая, остродефицитная – океанолог-гидрохимик. Из нашего выпуска было всего восемь девушек с этой специальностью. Парни-то гидрохимию не любят, потому что кропотливая работа, связанная с анализом проб. Приехала я в Архангельск, уверенная, что для меня-то уж точно найдётся место на гидрографическом судне. Как ни странно, вакансии не оказалось. Говорю: «Тогда отправьте меня на самую дальнюю станцию». И меня послали в Варандей, на побережье Печорского моря.

– И вам там понравилось?

– Так молодая была, романтики хотелось. Что первое запомнилось – на снегу следы белого медведя. И полярные сияния. В 1975 году как раз был их максимум.

– Какого цвета? Зелёного или красного?

– Красного. А нынешней зимой здесь, в Карпогорах, зелёное видела. В Варандее познакомилась я с парнем, служившим в армии, женились. Он и увёз меня на свою родину, в Карпогоры. По специальности авиадиспетчер, как раз в Суре авиапроисшествие случилось, и его туда отправили. И десять лет в Суре муж проработал авиадиспетчером, а я – метеорологом. Хорошо там было и с детьми проще. Всё успевала по дому делать, и с дежурства можно было ночью прибежать посмотреть, все ли спать легли, да ещё за швейной машинкой посидеть. А в Карпогорах – ушла на работу и с концами. Вернулась я сюда, когда Вася умер, в 2008 году. А в Суре его до сих пор помнят.

– Пинежье стало вашей родиной?

– Словно всегда здесь жила. Я же девчонкой сюда приехала. И через мужа, Василия Николаевича, у меня много здесь родных людей.

Шотогорские околки

Надежда Сергеевна взялась сопроводить нас к своим друзьям в село Шотова, где есть церкви и музей.

Садясь в машину, спохватывается: «Антикомарин надо взять. Там, на горке-то, обдувает ветром, но к вечеру комарьё появляется». Отвечаем, что всё у нас с собой. Вообще готовились в поездке в палатке ночевать, но пока ещё не привелось – люди-то на Пинеге гостеприимные.

Село Шотова (полное название – Шотова Гора) – ближайшее к Карпогорам, всего в трёх километрах. Главное же – дорога туда хорошая: на Севере-то важнее не километры, а каков путь. Вот, кажется, что мы в неведомые для себя края забрались, в самую глубинку, а если посмотреть на карту – Шотова всего в полутора сотнях километров от Антониево-Сийского монастыря, фактически нам родного, где не раз бывали. Но эти километры – непроходимые болота и тайга, так что там уже другой мир. Это как в лабиринте, где физические расстояния не играют роли. И здесь, на Средней Пинеге, испокон веков была своя особенная жизнь. Центром её долгое время оставалась Шотова Гора: она и побогаче Карпогор, и приходские храмы здесь. Ныне их в Шотовой два, как и встарь. Благодаря местным жителям, супругам Михаилу Дмитриевичу и Марине Алексеевне Суховерховым, зимний Никольский храм построен заново, а летний Покровский восстановлен. Он каменный и огромный – издалека видать. Но сначала едем мы не туда, а к музею в крестьянском доме, там ждёт нас Марина Алексеевна.

Поднимаемся на второй этаж, где находятся основные экспозиции, Марина Алексеевна рассказывает:

– Наш общественный музей возник благодаря Покровскому храму. Когда мы его восстановили, то возник вопрос: а что людям показать, когда они будут приезжать на богослужения? Дали нам второй этаж этого здания, где прежде располагались разные конторы. Сам-то дом раньше принадлежал зажиточному крестьянину Петру Васильевичу Попову, он стоял в околке Чернилица, но был разобран и перевезён сюда – уже без повети, назёма и хлева.

– Подождите, – прерываю нашего экскурсовода. – Что такое назём, околок?

– Назём – помещение перед хлевом, в нижней части дома. Околки же – родовые гнёзда в селе.

Марина Суховерхова

– Их ещё «печища» называют? – уточняю. – У Абрамова в «Братьях и сёстрах» описаны печища – такие общины, состоявшие из нескольких родственных семей-дворов.

– Абрамов – он веркольский. А у нас по-другому. В Шотова одиннадцать околков. Сейчас мы находимся в околке Волость, он центральный в селе. Есть околок Вехорянка – потому что там Вехоревы жили. Если ниже спуститься, то будут околки Боровая, Перелок, Едома. Дальше – Могилёво, несколько многоквартирных домов, построенных совхозом на кладбище. Как вы заметили, у нас нет прямых улиц, народ селился гнёздами, согласно рельефу местности, – и это древняя форма поселения. Такие же околки имеются и в соседних деревнях.

– А ещё здесь околки Морозница, Подгорье, Мезенцево, Заручей, Звёздное, – добавляет Марина Сергеевна.

– Звёздное – по аналогии со Звёздным городком, с космонавтами? – шучу.

– Нет, просто в этом месте общежитие построили для тех девушек, кто согласился после школы в деревне остаться и доярками работать. Дом выстроили замечательный, со всеми удобствами, как пятизвёздочный отель. Девушки там «звездили», вот название и появилось.

– Шотовой сколько лет? – спросил Игорь.

– Первое документальное упоминание Шотовой Горы и окрестных деревень – это 1623 год. В прошлом году 400-летие отмечали. Но это неточно, потому что нашли упоминание и от 1505 года. В ту пору деревня ближе к реке стояла, это потом из-за паводков её выше перенесли. У нас тут самые широкие в округе пойменные луга, поэтому и село было самое богатое. Раньше на Среднем Пинежье поговорка ходила о тех, кто замуж выходит: «Хоть за подпору, да на Шотову Гору». Подпора – это палка, которой дверь припирают. И церковный приход здесь был большой, в него входили и Карпогоры, и Ваймуша. Но когда в советское время стали районы образовывать, то сделали Пинежский и Карпогорский районы с центром в Карпогорах.

Шотова гора с колокольни храма. В округе пойменные луга, поэтому и село было самое богатое

– А почему не в вашем селе? – удивился Игорь. – Вы и к железнодорожной станции ближе, чем Карпогоры.

– Кто его знает, начальству виднее. Всё равно в 1959 году всех объединили в Пинежский район, хотя от нас до посёлка Пинега дороги нет, а если по реке на лодке – это 280 километров.

– Хорошо вы о начальстве думаете, – рассмеялся Игорь. – Да взбрело кому-то в голову, вот и решили так.

– Начальство надо уважать, – заметила на это наш гид, – чтобы и оно уважало. Мы сами по себе, они тоже.

– Карпогоры правильно выбрали центром, – не согласилась Надежда Сергеевна, – там берег пологий, можно широко строиться. А здесь горки. Для околков только.

Надежда Кордумова

– Москва тоже на холмах стоит…

– Шотова Гора ещё чем значима? – продолжила Марина Алексеевна, не поддержав наш диспут. – Тем, что здесь обычно приставал на пароходе Иоанн Кронштадтский, а дальше в Суру на лошадях ехал. Потому что к тому времени, пока пароход поднимался к нам, река мелела. И в Суру вёз его на своей бричке лесопромышленник Северьян Кыркалов, который наш храм построил и был приходским старостой. Со своим братом Мартемьяном он жил в околке Носовка. Там же, в Носовке, была церковно-приходская школа.

Иоанн Кронштадтский с последним священником Шотовой Горы Георгием Маккавеевым и его женой

Мартемьян Кыркалов в кругу семьи. Фото из архива Т. Пославской

Деревенские таланты

В музее много фотографий старинных русских домов, частично утраченных.

– А этот полностью сохранился, даже с поветью, – наш гид показывает на фото хором с семью окнами по фасаду. – Построила его обычная крестьянская семья, последним хозяином был Николай Поликарпович Кордумов. Родственница его приезжает на лето и наши экскурсии, бывает, в свой дом пускает. А там есть на что посмотреть.

– Такую хоромину протопить сложно, – замечает Игорь.

– Зимой весь и не отапливали, жили в одной горнице. А вот дом нашей сказительницы Ангелины Евдокимовны Суховерховой.

Вот такие дома в семь окон в Шотова

– Кордумов, Суховерхова. Мужья ваши им родственники? – спрашиваю Надежду Кордумову и Марину Суховерхову.

– Если только дальние. Из разных они околков. Так вот, Ангелина Евдокимовна в 1930 году поехала в Архангельск и потом вспоминала: «Меня дома предупредили, что в городе много мазуриков и чтобы я их остерегалась… Зашла в один магазин и натолкнулась на барышню в воротнике. Увидев меня, она подошла и стала спрашивать, откуда я, пою ли, знаю ли песни… Я так испугалась, что ответила: “Ничегошеньки не знаю”, – и пошла от неё прочь. Она походила-походила по магазину и опять подошла ко мне. Спрашивает снова: “Ты, молодушка, наверно, знаешь много песен – расскажи, не бойся никого. Пинежанки ведь мастерицы петь”». В общем, долго уговаривала и зазвала в Северный народный хор. Там и пела, и старины сказывала. Во время войны ездила на фронт и выступала перед бойцами. После войны не раз выступала по радио и на телевидении. В родную Шотову она вернулась в начале 60-х, здесь и похоронена. И у нас успела организовать из бабушек очень самобытный хор, который и поныне существует.

– А в чём самобытность?

– Подлинно народные голоса были. Прежде я такого не встречала, – говорит Марина Алексеевна. – Корни мои с Вологодчины, и с пинежанами я как-то не сталкивалась. А когда вышла замуж и приехала сюда работать в детском садике, то словно в другой мир попала. Не всё слышанное-то и понимала, говор особенный. А песни казались какими-то завываниями. Но потом прониклась их красотой.

Одно время хор у нас не собирался, когда клуб-то закрыли. Его только на выборы и открывали. Но сейчас им, а ещё музеем руководит Наталья Фёдоровна Попова – бывший воспитатель детского сада, и хор ожил. Она сама красиво поёт. И когда экскурсии по музею водит, тоже припевает и сказы сказывает. Талантливый человек, автор нескольких стихотворных сборников. Да у нас много талантов. Владимир Михайлович Раковцев пишет рассказы и стихи. Первый наш краевед, Андрей Александрович Щепоткин, тоже интересно пишет. Вот в музее его книга «Ёжки-каренёжки, Или едрени-фени: из рассказов про деда Демьяна». Эти рассказики он публиковал раньше в «Пинежской правде» под псевдонимом.

– Стеснялся?

– Он же учитель, в газету серьёзные статьи писал, а тут такое, народное. А вот ещё книга с самобытными рассказами Юрия Александровича Кордумова, который вместе с нами трудится в храме, иконостас сделал для Никольской церкви. Рассказы у него из жизни односельчан – и смешные, и грустные. Например, про то, как пьяный отец свою дочь на лодке в деревню вёз. Читаешь – и до боли хочется быть добрым ко всем людям. Или вот книга Любови Егоровны Стахеевой «Дом на Морознице» – о её родовом доме в околке Морозница, которому недавно сто лет исполнилось. Очень интересно о своих предках написала, такой живой язык!

Идём дальше по музею. Есть там и отдел советского быта.

– Этой «синей лампой» я в детстве гланды грел, – показываю на рефлектор Минина, лампу с круглым отражателем. – Раньше почти в каждой семье такая была, а теперь вот в музее.

– Мы теперь сами музейные, – шутит Игорь, – можно на крючок повесить и будем тут экспонатами.

Вещи из нашей молодости – уже на музейных полках

– Было бы шикарно для нашего музея, – смеётся Марина Алексеевна. – Оставайтесь!

– Интересно, что дети спрашивают, когда видят это? – Игорь показывает на пишущую машинку. – Мол, что это за компьютер такой?

– Да ничего не спрашивают, кнопочки потыкают, и всё. Им больше патефон нравится.

Патефон в музее действующий, можно пластинки послушать

У печки-матушки

Наш гид ставит на патефон пластинку, заводит. Под звуки романса из 30-х годов в зал входит женщина с мальчиком, видно внуком:

– О, как весело у вас!

Знакомимся. Вера Дмитриевна Земцовская – она золовка (сестра мужа) Марины Алексеевны и тоже экскурсовод общественного музея. Говорит трёхлетнему внуку: «Ваня, не стесняйся, пой». Оказывается, он всегда здесь патефону подпевает. Из советского отдела переходим в дореволюционный. Вера Дмитриевна показывает на большой фанерный чемодан с хитрой дверцей, которая на замочек закрывается:

– Чемодан моего деда, Суховерхова Григория Игнатьевича. Там сзади заплатка стоит: проносился, потому что дед много ездил – он был управляющим на заводе Кыркалова. Его потом репрессировали и в 1938-м расстреляли. За что – непонятно. Да здесь многих раскулачивали и по амбарам шарили, нажитое забирали.

А вот кирпич лежит. Видите, на нём клеймо: «Бр. С.М.К» – братья Северьян и Мартемьян Кыркаловы. У них был заводик, на котором кирпичи из нашей глины делали. Покровский храм из них сложен. А шотовская глина очень хорошая, лучшая в округе. В наше уже время Сергей Борисович Вехорев попытался возродить это дело, печь для обжига построил, выпустил пробные партии, да не пошло оно.

– Мой муж и другие мужики в этом тоже участвовали, вскладчину, да ещё ТОС в 2003 году организовали, – пояснила Марина Алексеевна. – Дело-то перспективное, потому что у населения кирпича хорошего нет, а из города дорого его возить. Но сбыта не получилось, в ту пору народ мало строился. А глины хорошие не только у нас. В Церкове, думаю, не хуже.

– Деревня Церкова – это та, что выше по Пинеге? Где так и не смогли церковь построить?

– Да, но полное название деревни – Церкова Гора. На нашей высокой стороне реки всё «горы». В просторечии их называют Шотовагора, Марьинагора, Карповагора, Айновагора.

– А «щели» у вас есть? – спрашивает Игорь. – На Мезени так обрывистые берега называют и селения: Палащелье, Конещелье… Или Белощелье – потому что глина белая на откосе.

– «Щелий» нет, а глина такая есть. Если поедете по Пинеге на лодке, то увидите берега и белые, и красные, и вообще разные. Есть и голубая глина – по ручьям. Она тоже целебная, как и белая.

– А вот ещё есть у вас посёлок Русковера – по реке Покшеньге от вас в двадцати километрах. Там староверы живут?

– Это современный посёлок лесозаготовителей. Хотя они утверждают, что название старинное и раньше писалось с двумя «с» – Руссковера. Но знаете, не понять, что означает эта «вера». У нас же есть ещё селение Матвера, опять же Веркола – а это чудские названия. Но старообрядцы у нас, конечно, были, верховья Пинеги – их вотчина.

Переходим в другой зал – там зимняя горница, где холода пересиживали всей семьёй.

– Вот печка-матушка: обогреет, сварит, испечёт, всю семью да гостей за столом соберёт, – напевно рекомендует нам гид. – А место за печкой называется задоски, потому что досками огорожено.

– Интересное слово…

– Их у нас много! – смеётся Надежда Сергеевна. – Однажды наши пинежские послали вопрос на передачу «Что? Где? Когда?» – мол, что означает: «Оногдысь на передызье было порато студёно». Долго знатоки думали. А это: «Раньше в коридоре было очень холодно». Передызье – это коридор перед входом в избу, то есть сени. Ещё говорят: «На передызье-то комарно».

– Передызье – потому что там можно передохнуть, отдышаться, входя с улицы в дом? – предполагаю.

– Наверное. В дом-то надо степенно входить, не бéгом.

Посмотрели мы и сарафаны, собранные со всего Шотова: набивняки, синяки, пестрядники. Как сказала гид, посетительницам музея разрешают в них наряжаться и те ходят по залам в сарафанах. Особенно это нравится школьницам. Пощупали половики разных расцветок – и старинные, и новые, которые ткёт у себя дома на старинном ткацком станке Вера Дмитриевна. Они идут и на продажу, и в подарок «добрым людям». А посетителей бывает много, даже из Москвы и заграницы.

– Нынче из Петербурга семинаристы приезжают, сорок человек во главе с батюшкой, – сообщает Марина Алексеевна.

– Будете им старины петь?

– У нас Наталья Фёдоровна поёт – красиво экскурсии проводит. А я только кормлю, в трапезной готовлю.

– Государство вам помогает?

– Электричество нам оплачивают. А так всё на общественных началах. Ну, посмотрели, теперь к храму пойдём, там Михаил Дмитриевич, муж мой, нас дожидается.

(Продолжение следует)

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска