История Николо-Корельского монастыря в фотоснимках и не только

Прикровенная история

Познакомились мы на конференции в Антониево-Сийском монастыре. Василий Николаевич, заведующий научным отделом Северного морского музея, сам подошёл, с улыбкой, словно мы старые-старые знакомые. Оказалось, что так оно и есть, пусть знакомство и было заочным – он наш верный читатель.

Василий Николаевич Абрамовский

– Газету «Вера» знаю, люблю, – говорит Василий Николаевич. – Как стал интересоваться церковной темой в девяносто восьмом году, начал выписывать «Веру» и до сих пор храню старые номера. В то время была мечта стать журналистом, возможно религиозным. Тогда в Москве проходили Рождественские чтения, а у нас в Архангельске – Иоанновские. Много там было интересного, но часто приходилось сталкиваться со смущавшими меня ошибками в том, что касается истории, прежде всего церковной. В журналистике, к сожалению, сплошь и рядом, когда светские, далёкие от Церкви люди что-то пишут о ней. Мне хотелось познакомить людей с настоящей историей.

В ту пору я как раз увлёкся историей нашего Николаевского Корельского монастыря, название которого традиционно сокращается до Николо-Корельского. Он был долгое время сокрыт от глаз обычных людей, так как находится на территории Севмаша в моём родном Северодвинске. И я отправил вам в «Веру» небольшой текст про обитель, который вы, к моей радости, опубликовали и даже прислали гонорар. Это было сногсшибательно! Очень нравились ваши материалы из командировок, особенно путешествия: то на велосипедах, то на лодках, то ещё как-то. И вообще, большие серьёзные тексты, не по верхам, как обычно. Это было именно то, что нужно…

Василий Николаевич родом из семьи, как он сам говорит, «классических северодвинцев», то есть тех, которые на рубеже шестидесятых-семидесятых годов прошлого века по комсомольским путёвкам приехали в город, чтобы ковать атомный щит родины. Поэтому интерес к Церкви у него шёл не из семьи, а через увлечение историей.

– Северодвинск в семидесятые годы, – рассказывает мой собеседник, – развивался просто фантастическими темпами, число жителей с конца 1960-х до начала восьмидесятых удвоилось. Тема подводных лодок в семьях почти не обсуждалась – все понимали, что это из области «военной тайны». И уж тем более никто не вспоминал, что в 1930-е местом для строительства огромного завода была выбрана территория, на котором когда-то существовал монастырь. И даже когда открылись секреты, что у нас за лодки строят, по-прежнему оставалась потаённой история монастыря на территории Севмаша. А ведь его можно было увидеть с моста, который ведёт из центра Северодвинска на остров Ягры – если всмотреться, то глазам открывались белокаменные храмы без куполов на фоне огромных заводских корпусов.

Именно Николаевскому Корельскому монастырю, его истории в фотографиях и был посвящён доклад Абрамовского в монастыре. Доклад – замечательный, местами настоящий детектив. Например, о превосходном, но, увы, поддельном снимке, на котором оказались смонтированы две разные фотографии.

Подделка, монтаж из двух снимков

– Когда появилась эта, ставшая уже знаменитой, фотография, сказать сложно, – продолжает рассказ Василий Николаевич. – Скорее всего, она была приурочена к празднованию в 2010 году 600-летия Николо-Корельского монастыря. Организовал его наш Севмаш, были изданы книги, в одной из которых я этот снимок и увидел. Сразу понял: что-то здесь не так. Вроде бы всё знакомое: кораблики на реке – шхуны, карбасы и так далее – и Никольский храм на заднем фоне. Не сразу, но дошло, что это фотомонтаж из двух очень известных снимков. На одном из них – река пустая.

Подлинный снимок В.В. Суслова. 1886 г.

На другом – панорама города Архангельска, сделанная на рубеже XIX–XX веков нашим именитым фотографом Яковом Ивановичем Лейцингером. Архангельскую землю и её жителей он снимал лет сорок. Фотографий огромное количество – великий и прекрасный труд, запечатлевший наше прошлое.

Подлинный снимок набережной Архангельска в Соломбале. Фотограф Я.И. Лейцингер. Кон. XIX – нач. XX вв.

Так вот, его вид с Северной Двины на кафедральный Свято-Троицкий собор – одна из самых известных фотографий Архангельска. Вот только Свято-Троиций собор кто-то заменил на Никольский храм Николо-Корельского монастыря. И пошёл этот искусный фейк гулять из одного издания в другое, с сайта на сайт.

Увы, обычное дело, когда люди, часто сами того не понимая, немного меняют историю. Ведь тому есть и другие примеры.

«На гробех детей своих»

В середине 1990-х, когда люди вспомнили о прошлом Северодвинска, о духовном смысле его истории, на бывшую обитель обратили внимание. Первая служба там состоялась 1 мая 1998 года, в день святых покровителей Северодвинска Евфимия, Антония и Феликса Корельских.

– Я попал только на вторую службу, в следующем году, – вспоминает Василий Николаевич. – Это было непросто, пускали по спискам очень ограниченное число людей. Туда и сейчас непросто попасть. Но за меня попросил Алексей Климов – известный северодвинский писатель и краевед, автор, по сути, первой в новое время книги по истории Николаевской Корельской обители – «Небесные покровители города».

– Да, это впечатляет. Вдруг из недр Севмаша вместо очередной подводной лодки явился полузабытый монастырь эпохи Куликовской битвы. Там ведь сейчас есть приход?

– Это как бы приходской храм Севмашпредприятия, его настоятель является штатным сотрудником завода.

– Насколько знаю, в 2019 году исполнилось 600 лет с момента первого упоминания обители в летописи. Как удалось установить, когда она возникла?

– Никак не удалось. Мы не знаем, когда она была основана. К чему Севмаш приурочил празднование в 2010 году, неясно. В 1419 году монастырь сожгли норвеги, возможно, ещё какие-то скандинавы. Упоминание об этом есть в Двинской летописи, и это – первая чётко зафиксированная дата в истории обители. Сожжён был не только монастырь, прошлись по всему новгородскому побережью Белого моря, уничтожая всё, что могли. Но это был ответный набег – сначала новгородцы посетили с далеко не дружественным визитом территорию нынешней Норвегии. Правда, тоже в ответ, а кто первым начал, история сведений не сохранила.

Этот период называют Северными войнами, когда примерно раз в двадцать лет русские и карелы с одной стороны и скандинавы с другой вдруг начинали друг друга терроризировать. Наверное, это как-то связано с конкуренцией, борьбой за ресурсы, а именно – за пушнину, которую добывали лопари и с которых норвежцы и новгородцы брали дань. Одну из попыток примириться предпринял святой Александр Невский. Была составлена «Разграничительная грамота», но надолго она разбои не остановила. Причём главную роль в сражениях играли не русские, а карелы – именно они чаще всего ходили в набеги, считая, что норвежцы покушаются на их территорию. На нашей стороне выступали и финны, так что какой-то норвежский епископ пожаловался Папе Римскому на «Божьих врагов – финнов, руссов и карел». По этому поводу едва не был назначен крестовый поход. Кому интересно, может посмотреть в Двинской летописи, где описано сожжение наших монастырей, погостов, деревень.

Спад в противостоянии произошёл, когда Новгородская земля вошла в состав Московского государства. Что же касается этой даты – 1419 года, когда в ходе одного из обострений пострадала Николо-Корельская обитель, то с ней, считаю, тоже не всё в порядке. Дело в том, что монастырь упоминался и раньше, просто там не указано точное время. Первый документ, где упоминается обитель, датируется достаточно широким периодом – между самым концом XIV и первым десятилетием XV века.

Примерно тогда же, на рубеже веков, произошло ключевое событие в жизни монастыря, когда новгородская боярыня Марфа пожаловала обители средства на строительство Никольского храма «на гробех детей своих Онтона да Феликса». Об этом, впрочем, ваша газета писала совсем недавно («Атомное сердце города», № 930, август 2023 г.).

Ну и в заключение, если говорить о датах: появились у нас желающие продлить историю Северодвинска до первого упоминания Николо-Корельского монастыря. Но зачем? Наш город возник в 1938 году, он абсолютно советский, и я не понимаю, зачем его искусственно старить. Монастырь не равен городу.

Торг, тюрьма, миссия

– Что происходило с обителью в последующее время?

– В XVI веке у стен обители, на острове Ягры, который находится через протоку от обители, возник первый морской торг в России. Туда европейцы привозили свои товары, закупали наши – то есть через земли монастыря происходило взаимодействие с Европой. Здесь бывал, например, Джон Традескант, от имени которого происходит название известного растения традесканции. Он первым её описал.

В эпоху Патриарха Никона монастырь получил основной комплекс зданий. Были построены каменный Никольский собор, Успенский зимний храм, огромная – одна из пяти самых больших в стране – трапезная палата. Это неудивительно, здесь только монахов было две сотни человек, не считая послушников, трудников и многочисленных паломников. Обитель находится там, где заканчивается Северная Двина и начинается Белое море. Поэтому именно через неё шло значительное число богомольцев на Соловки.

В XVIII веке какое-то время в монастыре, против воли братии, располагалась тюрьма. В ней провёл четыре года в заключении епископ Арсений (Мациевич), прославленный в двухтысячном году. Это был главный оппонент Екатерины Великой во время секуляризации церковной собственности. Сидели здесь и другие неугодные архиереи, в том числе первый вице-президент Синода архиепископ Новгородский Феодосий (Яновский).

Но не всегда отношения с государством строились на столь печальной основе. Именно насельники Николо-Корельской обители основали в последнюю треть девятнадцатого века самый северный на свете монашеский скит. Построили его на западном берегу Новой Земли, где поморы занимались своим традиционным промыслом – били морского зверя. Однако постоянного населения архипелаг не имел, а свободные земли мог занять кто угодно. Так был потерян для России наш древний Грумант, получивший название архипелага Шпицбергена. Без постоянного населения земля ведь ничья. Поэтому русское правительство уговорило поселиться там ненцев, а николо-корельским монахам было доверено их обращать ко Христу, приобщать к православной вере. Иеромонахи в скиту не только служили в храме, но и выполняли работу учёных-метеорологов – следили за погодой. Это характеризует интеллектуальный потенциал монастыря, где было немало образованных людей.

Путешествие по фотографиям

– Начало фотолетописи монастыря было положено Александрой Даниловной Постниковой, впоследствии ставшей монахиней Филаретой в Шенкурском монастыре. У вас в Коми её помнят как последнюю игуменью Кылтовского женского монастыря.

– Не может быть!

– Александра Даниловна была вдовой коллежского секретаря города Шенкурска Егора Постникова, который содержал единственное в этом городе фотоателье. После его смерти она продолжила это дело, занималась фотографией, но жизнь в миру её, видно, тяготила, и она сначала стала послушницей Шенкурского Троицкого монастыря, а спустя тринадцать лет её постригли в рясофорные монахини, затем, в 1887 году, в мантийные. Незадолго до этого, судя по всему, епархиальное начальство вспомнило, что матушка знакома с фотографией – в то время таких людей были единицы – и отправило в путешествие по Северной Двине и Белому морю фотографировать монастыри: Пертоминский, Холмогорский, Крестный Онежский на острове Кий и, очевидно, Соловецкий. Посетила она в 1886 году и наш Николо-Корельский, до которого от Шенкурска четыреста километров.

Никольский собор монастыря. 1886–1890 гг. Фото м. Филареты (Постниковой)

В Коми её направили в конце века. Сначала была назначена управляющей Кылтовской обителью, а в 1899 году – её игуменьей. В 1918-м в результате налёта отряда красноармейцев обитель была разграблена и закрыта. Матушка скончалась спустя месяц – так и не смогла оправиться от потрясения.

Владимир Васильевич Суслов

Следующим человеком, фотографировавшим Николо-Корельский монастырь, был Владимир Васильевич Суслов – фигура культовая, можно сказать, для знатоков древнерусского искусства.

Я недавно купил в Петербурге толстенный том с его фотографиями из поездки по северу России и Норвегии – там такая красота! В обители он побывал буквально следом за Постниковой, в том же 1886 году. Но так как он был человеком известным, эффект был иным – благодаря его трудам Москва и Петербург увидели на Севере корни своего собственного зодчества и смогли оценить уникальную красоту его деревянной архитектуры, а также монастырских комплексов.

Спустя двадцать лет история повторилась – опять два фотографа друг за другом решили запечатлеть монастырь. Первым был Владимир Александрович Плотников, путешествовавший по Белому морю. Он сделал шесть фотографий Николо-Корельского монастыря, очень хорошего качества, сохранились их стеклянные диапозитивы.

Плотников В.А., 1906 г.

Плотников В.А., Никольский собор, 1906 г.

Плотников В.А., Никольский собор, вид с запада, 1906 г.

На снимках Плотникова мы впервые видим насельников обители. Среди них есть интересная фотография с видом на деревянную проездную башню, за которой видны Никольской собор, Успенская церковь, колокольня. А на переднем плане стоят несколько человек: трое священнослужителей и двое в мирской одежде – паломники или трудники.

«На снимках В.А. Плотникова мы впервые видим насельников обители». Вид на проездную башню. 1906 г.

Судя по траве, это примерно август. А в октябре – ноябре, когда уже лежал снег, в наши края по заданию Императорской археологической комиссии приехал Дмитрий Васильевич Милеев. Это был замечательный архитектор, историк, археолог, скончавшийся, к сожалению, довольно молодым: он раскапывал Киевскую десятинную церковь, заболел тифом и умер в первые дни Первой мировой войны. На Белом море объехал многие храмы и монастыри. И что интересно, на его одиннадцати снимках Николо-Корельского монастыря можно увидеть не только как он выглядел снаружи, но и колокола, интерьеры, керамические, очень красивые, изразцовые порталы в Никольском соборе и его иконостас. Именно на эти снимки опирались в наше время при реконструкции иконостаса.

Иконостас Никольского собора. Фото Д.В. Милеева. 1906 г.

Западный портал собора. Фото Д.В. Милеева. 1906 г.

Наступили советские времена, и в 1920 году на Белое море приехала большая Северная экспедиция, руководителем и инициатором которой был академик, художник Игорь Эммануилович Грабарь, основатель крупнейшей реставрационной школы в нашей стране. Вместе со своими учениками, в будущем выдающимися реставраторами Барановским, Померанцевым, Чириковым, замечательным фотографом Лядовым он отправился на Север формально для того, чтобы выяснить, как иностранная интервенция повлияла на состояние памятников культуры. Это, конечно, был лишь повод. На самом деле они исследовали деревянную архитектуру, монастыри и другие святыни. Лядов сделал по меньшей мере семь снимков обители, а возможно, и больше. Фонд Барановского, хранящийся в Музее архитектуры имени А.В. Щусева в Москве, до сих пор полностью не разобран, там могут храниться и другие фотографии.

Снимки, сделанные участниками Северной экспедиции, 1920 г.

В Архангельске экспедиции Грабаря предоставили пароход, чтобы можно было навестить селения на побережье Белого моря. И был собран огромный массив данных. Кто-то делал рисунки, кто-то фотографировал, кто-то описывал увиденное. На основании этого Пётр Дмитриевич Барановский сделал вывод о необходимости дальнейшего изучения северной архитектуры и церковной живописи. Впоследствии он не раз ещё возвращался на Север, спасая всё, что мог, прежде всего иконы.

В монастыре среди прочего в одном из сараев Барановский нашёл уникальные механические часы, которые были изготовлены для Соловецкого монастыря – не поверите! – в 1539 году. Иоанн Грозный был тогда ещё ребёнком, татары нападали на Русь, грабя и уводя людей в полон, а здесь у нас появилось такое чудо технической мысли по меркам того времени. Как эти часы оказались в нашем монастыре? Их привезли сюда, когда для Соловков сделали новые часы. Сейчас они хранятся в Москве, в экспозиции музея-заповедника «Коломенское», который Барановский и основал.

Там же, в Коломенском, оказалась деревянная надвратная башня монастыря. Барановский в 1920 году составил методические указания местному губернскому начальству, до которых доводилась мысль, что храмы, монастыри – это памятники культуры, которые нужно сберечь. Для властей же башня была прежде всего источником дров. Экспедиция 1920 года побывала в монастыре буквально перед его закрытием. И успела, к счастью, запечатлеть то, что уже не вернуть.

Волшебный фонарь

На этом закончился наш разговор с Василием Николаевичем о Николо-Корельском монастыре. Но вот какое обстоятельство. Когда я приехал из Сийского монастыря в Архангельск, то отправился немного погулять по городу. Немного, потому что мороз был чуть ли не за тридцать. Зашёл по пути в Северный морской музей. Самое интересное там ждало на втором этаже.

Там был волшебный фонарь – воистину волшебный, предок диаскопа, сделанный в начале ХХ века и работающий без электричества. Я такого ни в одном музее пока не видел. И что удивительно, музейные работники разрешают им пользоваться. Рядом в коробке лежало множество стеклянных диапозитивов времён 1912–14 годов. Снимки были сделаны во время известной экспедиции Георгия Яковлевича Седова, решившего покорить Северный полюс. Это было что-то невероятное! Вставляешь фотопластинку – довольно большую, примерно со средних размеров фотографию, – и видишь на белом экране участников экспедиции, собак, ледяные торосы. Ощущение, что всё это было не сто с лишним лет назад, а уже при моей жизни. Только ради этого стоило зайти в музей.

И вот уже на днях беседую по телефону с Василием Николаевичем, и вдруг мне приходит в голову мысль:

– А вы случайно не имеете отношения к той части экспозиции, где стоит волшебный фонарь?

Учёный смеётся:

– Имею отношение… Я её куратор. Год назад купил этот фонарь за двадцать тысяч с рук на антикварном сайте «Мешок» – не так уж и дорого.

Мы эту выставку придумали и организовали небольшим коллективом нашего музея, когда нашли в его фондах цветные диапозитивы, сделанные в экспедиции Седова художником и фотографом Николаем Васильевичем Пинегиным. И подумали, что нельзя им лежать просто так, нужно показывать, а ещё лучше, если посетители сами ими будут пользоваться. Снимки, конечно, завораживают. На одном можно увидеть икону в красном углу за спиной Георгия Седова. Остальные – Арктика, как она есть.

Начальник экспедиции на Северный полюс Георгий Седов. Фото Н.В. Пинегина. 1912–1914 гг.

Трапеза полярников. Фото Н.В. Пинегина. 1912–1914 гг.

Кто такой Пинегин? Художник с академическим образованием, преподавший азы живописи студентам. В 1910 году он отправился на пленэр на Новую Землю, где познакомился с Седовым, занимавшимся гидрографическими исследованиями. Подружились и дали себе зарок – покорить Северный полюс. С них двоих всё и началось. Седов обратился к императору Николаю Второму и получил полное одобрение. Пинегин тем временем специально для экспедиции научился пользоваться кинокамерой.

К сожалению, экспедиция в 1912 году слишком поздно вышла из Архангельска, так что до осени до Новой Земли не добралась. Пришлось зазимовать. Предполагалось, что покорение полюса должно стать подарком Его Величеству к 300-летию Дома Романовых, но не судьба. К следующему сентябрю добрались до Земли Франца-Иосифа – снова неудачно: не на северную её часть, откуда удобно было идти пешком с нартами на полюс, а значительно южнее. Вторая зимовка выдалась очень тяжёлой, но и это не остановило путешественников.

А Пинегин всё это снимал, сделав за два года около тысячи фотографий. И вот ещё что он придумал. В своей маленькой лаборатории во время путешествия, в палатке, он часть снимков, всего около сотни, превращал в цветные. Поверх стекла тонкой-тонкой кисточкой наносилась краска – популярная в то время технология. Это было необходимо, чтобы потом выступать в разных аудиториях – так они с Седовым хотели увлечь русское общество своими планами исследования Севера. Увы, до полюса они не дошли. Несмотря на цингу и бронхит, ничто не могло остановить Седова. Только смерть. Он умер 20 февраля 1914 года по старому стилю, окружённый ледяной пустыней, недалеко от острова Рудольфа. Остальные участники экспедиции вернулись сначала на зимовавшую во льдах шхуну, а затем на ней в Архангельск. Ещё на подходе узнали от рыбаков-поморов, что началась война с Германией. И планы на повторную экспедицию рухнули.

В 1920 году Пинегин эмигрировал, но через три года вернулся в Петроград, где с перерывами прожил до своей смерти в 1940 году. Там он жил в знаменитом Писательском доме на канале Грибоедова, 9, по соседству с Вениамином Кавериным, Николаем Заболоцким, Борисом Житковым, Иваном Соколовым-Микитовым, который был его ближайшим другом. Снимки из экспедиции Пинегин им не раз с успехом демонстрировал, что имело удивительные последствия – в конце 1930-х годов Каверин под впечатлением от фотографий и рассказов Николая Васильевича написал одну из лучших детских книг всех времён – «Два капитана». Представляете, сколько мальчишек под влиянием этой книги стали потом полярниками! Пинегин в романе тоже присутствует, как «художник П.». Как раз в то время, когда книга вышла из печати, Николая Васильевича не стало, и Каверин написал в память о нём некролог.

– Волшебный фонарь больше всего понравился в вашем музее!

– Не скрою, создавая выставку «Долгая выдержка», мы на это и рассчитывали. Когда можешь представить себя на месте людей вековой давности, это впечатляет…

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска