Игумен ФЕОДОСИЙ (Курицын)

МОЯ ПЕРВАЯ ИСПОВЕДЬ

Не помню уже, что такое я сотворил, но мой старый друг, знакомый с настоятелем Антониево-Сийского монастыря, попросил у него благословения свозить меня в обитель в качестве паломника. «Заодно поисповедуешься и причастишься».

Приехали. Стараюсь вести себя прилично, не кричу, руками не размахиваю – результат инструктажа, проведённого со мной моим старым знакомым. И вдруг на тебе – получи! Из ниоткуда на нас с огромной скоростью движется что-то чёрное, необъятное. Монах с шикарной шевелюрой и такой же бородой несётся на прекрасном коне с шикарной гривой и таким же шикарным хвостом. С широченной улыбкой, смеющимися глазами кивает моему приятелю и исчезает. Ух! Моему восторгу предела нет! «Не монастырь, – думаю, – сказка!»

Поселили нас в игуменском корпусе, в отдельной келье. Пригласили на ужин, усадили за стол. Всем подают монастырский творог, сметану, а мне – перловую кашу на постном масле. Мол, к причастию готовишься. Погрустнел я как-то сразу. Потом было всенощное бдение. А потом исповедь, моя первая.

Подошёл к аналою, встал на колени (подсмотрел, как это делали другие), опустил голову и молчу. А что говорить-то, не знаю. Вроде как хороший я. Не ворую, не дерусь, не ругаюсь – ну, хороший. Батюшка стал задавать вопросы. Что ни вопрос, то утвердительный ответ. Закончили.

«Тебя, – говорит, – не то что к причастию допускать, тебя из церкви гнать надо».

Испугался я, ужасно испугался. Чего только, понять никак не мог, но страшно было очень.

«Ступай, – говорит, – в келью, сделаешь триста поклонов, молитвы положенные вычитаешь, завтра приходи».

Допустил он меня, добрый был очень. Вот вам и сказка.

ДРУЖОК

Дружок – это не собака, это конь, мерин. На приход он попал самым обычным образом: предложили, а мы и не отказались. Хоть и не знали, с какой стороны к нему подходить и что с ним вообще делать, представления мало имели, потому как и я, и мой помощник Виктор – люди сугубо городские. Я в глубоком детстве у бабушки в деревне лихо скакал на соседском меринке. Виктор, когда жил в монастыре, нёс послушания на конюшне. Весь наш лошадиный опыт.

Пришла весна. Время землю пахать. Прежний хозяин Дружка рассказал, что он делал на нём всё: ездил в телеге, верхом, косил и прочее, но так как у самого была надорвана спина, по земле с ним не хаживал.

«Ну, – думаем, – ладно, помолясь и с Богом».

Прицепили мы к Дружку плуг, помолились – и вперёд. Пашем. Я ругаюсь на Виктора за то, что он неправильно ведёт коня (как будто очень знаю, как правильно). Виктор кричит на Дружка, что он плохо держит борозду. Дружок просто ржёт от полной безысходности.

Прошли две борозды, страшно устали. Мы с Виктором в поту, а Дружок в мыле. Решили передохнуть. Мы падаем на землю, Дружок мирно пощипывает травку. Отдохнули. Тихонько подходим к нашему четвероногому трудяге. Он каким-то там задним зрением за нами наблюдает. И только я касаюсь рукой плуга, Дружок рвёт с места, как самый породистый орловский рысак.

Бежали мы за ним резво около километра, потом плуг за что-то зацепился – Дружок был взят.

Солнце светило, рядом носилась приходская собака Герда, мы дружно продолжили свой трудовой подвиг, ощущая себя опытными землепашцами.

Картофель уродился преизряднейший.

МАЛЕНЬКИЙ ФИЛОСОФ

В соседней деревне, километрах в пятидесяти от моего прихода, служит батюшка, мой старый друг. У него растёт замечательная дочка Настенька. Ей пять лет. Она считает себя совершенно взрослым человеком.

Думаю, что на каждом приходе есть люди, которые просто заходят в храм, а есть такие, которые храмом живут. Приход моего друга – не исключение. Рядом с храмом проживает женщина. Она – первая помощница батюшки. И печи истопить, и полы намыть, и вычистить подсвечники, и выпечь просфоры. Всё на ней. В храме всегда тепло и уютно.

Петровну (так к ней обращаются в деревне) любят все.

Живёт она одна. Муж давно умер, дети разъехались по городам.

Однажды пришлось ей укладывать дрова в поленницу.

– Петровна! А Петровна!

Женщина оглянулась – за спиной стоит Настенька. Говорит:

– Петровна, бабе надо раньше умирать.

– ???

– Вот дрова сама убираешь…

КЛУБ

В нашей деревне, как и в любой другой, был клуб. Клуб был каменным, большим, потому что переделанный. А переделан он был из храма. В алтаре – кабинет директора. Детворой мы бегали туда в кино, потом на танцы, ухаживали за девушками, в кабинете директора пили вино и пели песни под гитару.

А потом прошли годы. Страна стала другой. Храмы стали возвращать хозяевам, и наш тоже вернули.

Я приехал в деревню. Уже знал, что это не клуб, а храм, освящённый в честь Димитрия Солунского. А мне почти сорок, и я уже не Славка, а игумен Феодосий, и мне надо туда войти. И я вошёл. Прошёл в алтарь (а память – она не стирается). Встал у горнего места, оглянулся, а над Царскими вратами – образ Господа. Нет, не новописаный, а тот, который был спрятан под штукатурку. И я плакал, я плакал и просил прощения. У бабушки, которая не дожила, у всех своих предков. Я просил прощения у Бога и просил Его о милости. Я просил Его дать мне возможность вернуться, вернуться в наш храм и помолиться у Его престола.

Иллюстрации Дарьи Ковалёвой

Об авторе книги, игумене Феодосии (Курицыне) читайте в статье “Радость и грусть”

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска