Приезжайте, обнимемся!
Болезнь, больницы стали для меня чем-то вроде курсов повышения квалификации. Когда живёшь среди христиан много лет, забываешь, что там – за церковными стенами. Мне было хорошо; казалось, нас всё прибывает. И вдруг увидел, что в больницах верующих очень мало, почти нет – такое впечатление, что они почему-то не болеют.
Лежал я долго, но с перерывами. Сначала в Сыктывкаре – только этой весной сто десять дней подряд. Там, в одиночной палате, говорить было не с кем, но безмолвие тоже неплохо, особенно когда есть книги.
А потом понадобилось лечение, которое у нас не проводится. Так я оказался в Санкт-Петербургском научно-исследовательском институте скорой помощи им. И.И. Джанелидзе. Оказался в палате, где нас, больных, было четверо. Верующий – один я, а остальные матерились, ругали врачей. С одним возникла дискуссия – очень начитанный человек; он говорил, что у него дома библиотека – пять тысяч книг. Одной ноги не было уже давно, сейчас удалили и вторую. Попытался ему сказать о Боге. «Какое ты имеешь право меня судить и учить?» – спрашивает он воинственно. «Такое право дало мне Евангелие, – отвечаю, – где Господь благословляет нас, священников, вязать и разрешать впавших в грехи. А тебе кто дал право меня судить?» Он ничего не ответил. В конце концов его выписали досрочно за нарушение режима, а на самом деле – за скверный характер.
Рядом со мной лежал профессор, страдающий болезнью Паркинсона. Его родственники сказали, что он всё знает о Церкви, о храмах города, про исповедь, праздники, но всё равно неверующий. Страдает, но к Богу не идёт. Ещё один, с занудным характером, на всё имел своё мнение и очень страдал от боли: ночью стонал, требовал поскорее сделать операцию. Но были противопоказания, и операция постоянно откладывалась. Исхудал, почернел, озлобился. «Борис, – говорю, – помолись, чтобы поскорее сделали операцию». Он что-то зло ответил. Так и не уговорил.
Похоже, число таких людей растёт быстрее, чем число христиан. В общем, снова мне пришлось молчать, хотя палата была уже не одиночная. Впрочем, приходили батюшки, в том числе отец Анатолий Першин, в прошлом музыкант. Наконец познакомились. Навещали миряне, дарами которых я потом угощал медсестёр, санитарочек, больных, кто брал. Но с соседями по палате общий язык не мог найти.
Так было, пока не привели очередного пациента. Игорь Васильевич, моряк торгового флота, старше меня на два года. Спрашиваю прямо: «В Бога веруете?» – «Верую! Но я невоцерковлённый, лишь два года назад окончательно сошёл на берег». Стали мы общаться – и так стало хорошо! Воистину, мы – христиане – одно тело. Мы беседуем, а остальные в палате слушают, и очень внимательно, даже книги откладывают в сторону. Оказывается, когда верующий один, его воспринимают как погрешность, случайность, а когда двое – совсем другое дело.
Один из тех, кого везли на операцию, попросил: «Батюшка, помолись обо мне». Я написал всем своим чадам, читателям: «Помолитесь за Валерия». Его вернули без ноги, но минуя реанимацию. Перенёс легко, да и был готов, через пять дней выписался.
Когда я сам лежал в очереди на операцию, обратил внимание, как люди переносят боль. Матерятся отчаянно, грязно. Думаю: «Кого же они зовут себе на помощь?» Я тоже не люблю боли, плохо переношу, но молитва помогает точно лучше, чем сквернословие. Знакомлюсь с врачом, ассистентами, которые будут меня оперировать: Сергей Александрович, Иоанн Генрихович, Мария и другие. Успеваю отслужить молебен, а когда начали оперировать под местной анестезией, повторял: «Господи, помилуй нас грешных и благослови». Нас – чтобы Бог направил руку хирурга, укрепил его помощников.
Потом лечащий врач Кирилл Николаевич сделал ещё одну операцию. На перевязках было порой очень больно, но, слава Богу, ни разу не закричал. Всё-таки юношеская закалка, полученная во время пяти навигаций на речных судах в тяжёлых условиях, помогала и помогает всю жизнь. Легко подчиняться правилам: есть то, что дают, мириться с отсутствием даже минимального комфорта.
Врач запретил ходить, чтобы заживала рана на стопе. Сидеть тоже не разрешил – ноге нельзя отекать. Передвигаться рекомендовал только на коляске. Как-то принесли импортную германскую спецперевязку, передав через охранника. Нужно было самому спуститься с десятого на второй этаж. По прямой не доедешь, так что расстояние примерно полкилометра. Больница огромная – больше тысячи коек, почти три тысячи сотрудников. В одну сторону меня пропустили, в другую нет – нужен спецпропуск. Охранники рекомендовали с другой стороны зайти. Поехал. Коляска не совсем исправная, руки отваливаются, зато новые впечатления. Проезжая мимо кабинета главного врача, увидел множество икон справа и слева от двери в четырёх застеклённых шкафах. Порадовался.
Наконец меня выписали. А как добираться домой? Мои православные благодетельницы, навещавшие меня в больнице, разузнали, что в Пулково есть служба сопровождения. На регистрации сказали об этом, и тут же подошёл высокий, хорошо одетый, вежливый человек. Говорит: «Меня звать Денис. Я буду вас сопровождать». Привёз на досмотр, потом в зал ожидания и так далее, первым посадив в самолёт. Там встретили меня стюард Максим и стюардесса Екатерина. Помогли раздеться, усадили на своё место. Сказали, чтобы в Сыктывкаре не торопился с выходом, они помогут.
В самолёте было тяжко, так что час пятьдесят показались вечностью. При посадке забеспокоился, не забыли ли про меня, но Екатерина подошла, сказала, что помнит. Снова одели, достали вещи, зашёл человек из аэропорта, и через специальный амбулифт – амбулаторный лифт – спустили. Мне даже неловко было, когда воочию убедился, как у нас научились заботиться о людях. В аэропорту меня уже ждали сын Денис с внуком Егоркой и наш прихожанин Андрей, певчий.
Вчера было воскресенье. Написал, что кто соскучился – приезжайте, обнимемся. Народу собралось, как на Пасху: приехало из города человек восемьдесят – от объятий сейчас побаливают рёбра. Просидели за чаем до пяти вечера. Сегодня день Введения во храм Пресвятой Богородицы, а у меня всё ещё Пасха. Недавно услышал слова афонского монаха, зачем живёт человек. Я обычно говорил: «Чтобы спастись». А как спастись? Вот монах и объяснил: «Мы живём, чтобы любить».
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Батюшка, дорогой! Читаю со слезами. И боль, и одиночество, и радость – всё знакомо.
Да, я многое услышала для себя важного, потому что приходится много общаться с людьми. В деревне, где старый храм законсервировали, начали служить в нем литургии,а с пандемией все изменилось – народ перестал собираться в церкви. Причины, конечно,не только в пандемии. Я долго переживала, пока не отдала свои переживания Господу. И тогда на колокольне появились давно обещанные колокола (всё в свой срок приходит). И епархиальный архитектор обещал, что восстановят исторический купол, а значит (есть надежда), что и птицы в храме под куполом больше жить не будут – они очень пачкают храм вот уже несколько лет. Но раньше их не было, потом только галки – они выведут птенцов и улетят. А сейчас голуби круглый год летают в храме. Самим нам не изменить эту ситуацию. Так вот пришла мне в голову мысль, что не птицы оскверняют храм. Через этот факт нам надо на себя посмотреть: о чем говорим в храме, а еще и осуждаем нередко, верим ли Господу,почему вообще пришли, зачем, что хотим Богу сказать: “дай” или “прости и помилуй”, “благодарю за всё”… Как-то всё увиделось иначе. И слёзы покатились. А отец Константин из церкви св. многострадального Иова на Волковом кладбище сказал давно нам с дочкой об этой ситуации: “А вы просто любите людей”. Теперь говорю о церкви сельской, если спросят, а больше о самих людях, как живут. И ведь теплее становятся отношения. Такая вот наша история.
Вам, батюшка, здравия, многая и благая лета! Храни Господь!