Ферма на взгорке

Благожительство на деревне нынче двоякое: или оно собственно крестьянское, или дачное. Въезжая в деревню Березняк, что в глубине лесного массива Киришского района Ленобласти, порадовался я справным покрашенным домикам, ухоженным огородикам. Но по всему было видно, что в этих домах живут уже горожане. Одно только здесь фермерское хозяйство – на краю дачной деревни, на небольшом взгорке. Туда и путь держим.

Фермеры – супруги Анатолий Иванович и Людмила Ивановна – с внучками

На околице встречает Людмила Ивановна:

– Вот вы какие! Так я и представляла.

– Как представляли? – улыбаюсь в ответ этой сияющей женщине в белом рабочем платке. Как понимаю, мы только что оторвали её от работы.

– Да вот такими и представляла. Своими, родными. Мне хозяин-то говорит: «Ну какие же они свои? Они же из редакции!» А редакция не своя, что ли? Я вас всех по именам знаю, газету «Вера» читаю уже более двадцати лет.

– А хозяин кто?

– Так муж мой, Анатолий Иванович, он сейчас в Старой Ладоге. Звонил только что: не забудь, говорит, гостям наш сыр в дорогу дать. Так я обед соберу – и сейчас сыр попробуете, и в дороге.

Как водится, первым делом хозяйка повела показывать своё хозяйство. Проходим мимо крепкого большого хлева, хозпостроек, рядом с которыми стоят трактора и другие механизмы, частично разобранные.

– Это наш Кулибин, младший мой сын Ваня, техникой занимается. Мы-то в Киришах квартиру продали, и он с молодой женой себе жильё купил. Двух девочек они родили, а недавно и наследник появился, три месяца ему. Ваня там на нефтепроводе работает, а сюда часто приезжает, со старшим братом с железом возятся. В бывшем совхозе много списанной техники, и наши кулибины её разбирают, запчасти покупают – и потом всё работает. Вот этот тракторочек «Беларусь» – ему тридцать лет, а как новый.

– Старший сын с вами живёт?

– Да, Сергей-то ещё не женатый. Говорит: «Мам, ну кто из нынешних девушек поедет в деревню жить, им в город надо». Так и есть, но дай Бог, чтобы появилась здесь молодая хозяйка. Пока-то я одна справляюсь…

– А вам сколько лет? Молодо выглядите.

– Шестьдесят восемь. На здоровье не жалуюсь, но куда нам до нынешних 80-летних, кто войну в детстве пережил, крепость в нас не та.

Людмила Ивановна: «Куда нам до нынешних 80-летних, кто войну в детстве пережил»

Выходим за хозпостройки на простор. Людмила Ивановна показывает:

– Смотрите, какая красота! Поле, леса кругом.

– Да, хорошо. А вы ещё и на холме, небо здесь большое, словно бы рядом оно, – любуюсь открывшимся видом и спрашиваю про пасущихся коров: – Одной породы?

– Беспородные они. Были у нас породистые коровы, но часто болели, рацион им нужен особый. Эти покрепче, но тоже побаливают – думаю, из-за электропастуха. Знаете такую новину? Это как в концлагере – пастбище огораживается проволокой под током в 220 вольт. Один раз корову шибанёт, и больше она не подходит. Но электромагнитное поле-то от проводов никуда не девается, вот от этого, думаю, им плохо.

– Мам, так электромагнитное поле тут кругом, даже в твоём телефоне, – подходит к нам Кулибин, старший сын хозяйки, здоровается с нами. – Ты же лучше меня знаешь, институт связи заканчивала.

– А вы по образованию связист? – спрашиваю у хозяйки.

– Да, в Бонч-Бруевиче в Ленинграде училась, – отвечает она и возражает сыну: – Так это плохо, что магнитное излучение от каждого утюга идёт, это на организм влияет. Мы-то не замечаем, а коровы болеют.

– Зато сторожить их не надо, – говорит Сергей и поясняет: – У нас три поля в лесу, и раньше приходилось гонять туда и охранять. Им, конечно, было там хорошо – разную лесную полезную травку кушали. Но и здесь неплохо: на холме, ветерок дует, слепней отгоняет.

«И здесь неплохо: на холме, ветерок дует, слепней отгоняет»

– Здесь все ваши коровы? – показываю на пастбище.

– Да, все. Пять дойных и два бычка. А насчёт электропастуха и всех этих изобретений вот ещё скажу. У нас тут рядом, в Будогощи, был большой совхоз, его Киришский завод поддерживал, и всё там по последнему слову техники делали. И там первыми в наших местах поставили коров в стойла с автоматическим кормлением. Это с Запада такая мода пришла. Представляете, всю жизнь в своём стойле коровы стоят, как в тюремном каземате! Я даже зимой своих выпускаю погулять. Ругаются на меня, но мне их жалко просто. Всю жизнь солнца не видеть! Ну какое же у тебя молоко будет, кормилица? И они ведь убедили всех, сейчас коровы везде в стойлах стоят. Раньше такого не было: из центральной усадьбы вывозили скот в деревушки и всё лето коровы ходили там по полям и лесам. И молоко было настоящее.

– Зато на механизированных фермах бывают надои по 40 литров от каждой коровы и даже более, – говорю.

– Это да, – соглашается хозяйка, – у нас-то чуть больше 20 литров. Но чтобы 40 давала, это надо весь день её кормить, словно машину бензином заправлять. Но они же не роботы! И курицы тоже. Вот раньше у нас Синявинская фабрика цыплят обычным образом выращивала и бегали они в загонах, и все говорили: «Фу-у, как воняет!» И что? Сделали по-европейски – и теперь курятина в магазинах как резиновая. А куриный бульон? Всё не то… И молоко пастеризуют. А в нём кальций, когда кипятишь или пастеризуешь, меняет свою химическую структуру, и он уже не так усваивается организмом.

– Зато дольше хранится и дешевле.

– Знаете, какой парадокс… Когда я сюда в 88-м году приехала, то местное цельное молоко было почти в два раза дороже магазинного. Да и не так сразу местные его продавали, ходила по дворам, просила для своих малых детишек. А сейчас магазинное молоко дороже, чем у частников. Почему? Потому что сбыта у частников нет. Молокозаводы не берут, и вынуждены они продавать хоть как, лишь бы купили. А почему не берут? Молокозаводам проще покупать сухое молоко с автоматизированных ферм: разбодяжат пальмовым маслом, добавят усилителей вкуса – вот и продукт, который можно втридорога продавать. Йогурты разные, которые молодёжь любит. Когда им говоришь, что там пальмовый жир, они не понимают: зато вкусно. А нынче-то всё что угодно можно вкусным сделать с помощью химии.

Вот мы ещё коз держим. У них молоко особое, потому что другой аппарат пищеварения. Коровы-то просто так едят, пока живот не раздуется, а козы меру знают и хорошую, полезную травку выбирают.

«У коз молоко особое»

– Телят не держите?

– Были телята, да продали на бывшую совхозную ферму. Вы, наверное, её видели, когда в деревню въезжали. Такая крепкая ферма с красивыми наличниками на окнах – её после войны немецкие пленные построили. А как у нас совхоз закрыли, то она по рукам пошла. И вот нынешние её хозяева завезли туда таджиков и молочную ферму превратили в мясную: всё молоко от коров спаивают телятам, а потом их забивают на мясо. Не хотелось мне отдавать им наших телят, но у нас хозяйство большое, рук не хватает, а телят надо пасти отдельно от коров, иначе они коров-то высасывают.

Электропастух был отключён, и мы подошли к коровкам. Те тыкаются мокрыми мордами в ладони.

– Смирные, не бодаются? – спрашиваю.

– Они-то смирные, а бык однажды чуть не убил меня. Взяли мы к себе чужого бычка, откормили, и таким буйным оказался – спиной поворачиваться к нему нельзя было, обязательно боднёт. Тут муж уехал на сельхозвыставку и сказал, чтобы я коров не выпускала пастись. Август был, жара, и я пожалела коровок, выпустила. И бык чего-то возбудился. В тот день я за грибами сходила, много насобирала, вернулась и три акафиста прочитала. Это было перед Успением. Хожу такая одухотворённая, ну и к быку спиной повернулась. Он на рога меня и поднял, на землю бросил, потом стал рогами меня по земле катать, в воздух подбрасывать. На последнем издыхании думаю: «Какая же я грешная!» Потом взмолилась: «Матушка Пресвятая Богородица, ну ради праздника Твоего дай мне выжить!» И бык отстал от меня.

Вымоленные дети

Возвращаемся к дому. Под окнами две девочки на качелях качаются.

– Это внучки мои, Пелагея и Таисия, – представляет их хозяйка. – Зимой у Пелагеи – вон той, в красном комбинезончике – день рождения был, и она нам говорит: «Я уже взрослая, семь лет. Везите мня в святое место». Сама сказала, без наводок, и я порадовалась: вот же вымоленное дитя! Ладно, говорю, поедем в Дыму, то есть в Антониево-Дымский монастырь – он в сотне километрах от нас. Там внучке очень понравилось. Заходили в часовню, а потом по льду ко кресту, который на озере стоит.

Внучки Пелагея и Таисия

– А почему сказали: вымоленное дитя?

– Это целая история. Очень мы с мужем хотели внуков. Но старший сын, как уже сказала, пока что не женат. Дочка, которая ещё старше его, давно уже монахиня. И вся надежда была на младшего сына…

– Подождите, – прерываю, – а в каком монастыре ваша дочь?

– В Иоанновском, в Санкт-Петербурге. Тут как получилось. Заканчивала дочка десятый класс, и мы поехали на остров Залит к старцу Николаю, чтобы он её благословил. Это было почти сорок лет назад. Месяц март, но лёд на озере ещё стоял, и три с половиной километра по льду мы с мужем и тремя детьми быстро на машине махнули. Это потом милиция там дежурила, никого на лёд не пускала, а до этого было без проблем. Зимой-то у отца Николая не так много народа собиралось, можно было свободно с ним разговаривать. И вот просим благословения, куда дочке дальше идти: на регента учиться или в университет поступать. Старец Николай ответил: «А лучше в монастырь». А мы ничего про монастыри и не знали, для нас его слова стали громом среди ясного неба.

С нами обратно женщина попросилась поехать, садится и говорит: «У меня муж Анатолий, дочка Ксения…» В общем, всё точно по нашей семье. Представляете? А главный знак нам такой был. Когда мы разговаривали с отцом Николаем, он вдруг нас поторопил: «Родные мои, давайте обратно, вам надо обратно, нельзя задерживаться». А мы в храм сходили, туда-сюда. «Почему обратно?» – думаем.

– Потому что март месяц и лёд растает? – высказываю догадку.

– Да мы сначала и не поняли. Поспешили, приезжаем – а у нас корова отелилась. На хозяйстве мы бабушку с племянником оставили, они бы не смогли телёнка принять. Откуда отец Николай мог об этом знать? В общем, дочка пошла на послушание в монастырь, а потом и постриг приняла.

И вот женится, наконец, младший сын. Мы с мужем рады – нам уже много лет, давно бы внуков надо. Зимой дело было. Поехала я в Петербург на православную выставку. Сейчас-то мы уже лет пять как не ездим, а раньше и на зимней в Манеже бывали, и на весенней, Пасхальной. Дело-то хорошее. Газету «Вера», кстати, мы там впервые и увидели в начале 2000-х годов – женщина скромно сидела в стороне за маленьким столиком с газетами. Взяли мы несколько номеров, чтобы пожертвовать на благое дело, а дома стали читать – так до сих пор и читаем. И вот иду по выставке, вдруг какая-то монахиня меня останавливает: «Вы знаете, что такое вымоленные дети?» Отвечаю: «Нет, не знаю».

Оказалось, что она из Авраамиевского храма, что в городе Болгар в Татарстане. Там сёстры читали акафисты по соглашению на разные случаи жизни. Говорю, что мой сын женился, хорошо бы помолиться за рождение внуков. Она: «Хорошо, по 400 рублей за имена жениха и невесты». А мне жалко этих 800 рублей, раздумываю. «Ладно, – думаю, – что для молодых не сделаешь».

Стала я читать в определённое время акафист Божией Матери перед Её иконой «Нечаянная Радость». И в Болгаре, как понимала, сёстры тоже читали. Проходит месяц – нет детей. Проходит десять месяцев – никакого результата. Но потом наступила Пасха, и невестка сообщила: «Я беременна». Мы все перекрестились: слава Богу!

А потом узнаю, что отца Владимира Головина, который был настоятелем того Авраамиевского прихода, лишили сана. И как раз за то, что большие деньги брал за молитвы по соглашению. Как там было написано: «За искажение церковного учения о молитве». Но ребёнок-то родился! Деньги деньгами, а молитва была – и Бог её слышал. Все мы грешные, а Господь милостив.

Идём в дом.

– У вас и газ есть? – показываю на газовый баллон у входа.

– Привозим. Газопровод только до волости дотянули, что в десяти километрах от нас, а в Березняк не стали, потому что живёт меньше ста человек. Но и баллона хватает. Дом-то мы дровами отапливаем – на веранде котёл поставили, по комнатам батареи развесили. И зимой очень даже тепло.

Входим в просторную кухню. На русской печке… мангал стоит.

– Нет, шашлыки мы там не жарим, – смеётся хозяйка. – Это для творога, доходит и сушится там. Тут у нас прямо на кухне и сыроварня, вон аппарат стоит. Вы уж за беспорядок нас извините.

– Извинения не принимаются, – шучу. – У вас же хозяйство. А такая красота! И вид какой из кухни: поле, лес.

– Да, в окна видно, как коровы гуляют. Пастушим, не отходя от обеденного стола.

– А леса здесь дикие?

– Раньше только зайцы да лисы водились, теперь же и медведи появились… Вы за стол-то садитесь, с дороги подкрепитесь, а хозяин приедет – большой обед будет.

«Миленькие, потерпите»

За столом разговор продолжился, спросил я Людмилу Ивановну, откуда её корни.

– Муж из донских казаков, у его отца фуражка хранилась с синим околышем, ещё дореволюционная. Муж и по характеру-то казак, по крутости. Родился он в Восточном Казахстане, куда казаков переселяли. А я с Оренбургской области. Родители были преподавателями в институте: папа завкафедрой физики, а мама – физиологии и физкультуры.

История семьи такая. У моей прабабушки на Черниговщине было двадцать детей. Да, двадцать, не ослышались. У неё близняшки часто рождались, поэтому так много. А земли мало было. И по Столыпинской реформе переехали они в Оренбургские степи. Мои дедушки там кожевенное производство открыли, вроде устроились навсегда. Но узнали, что в Киргизии, в Чуйской долине, очень плодородная земля, и переехали туда. Началась Великая Отечественная война, и в Киргизию из блокадного Ленинграда перевели один из институтов, объявили набор студентов. Мама моя была фактически неграмотная, но как-то удалось ей туда поступить. Окончила институт в 1948-м. И была у неё мечта, чтобы её дети учились в Ленинграде. И мы, все трое детей, поехали туда учиться, а потом и родителей забрали в Ленинградскую область.

В Ленинграде я поступала в лесотехническую академию, но не прошла по конкурсу и на следующий день подала заявление в сельхозакадемию в городе Пушкине. А мы с братом близнецы, и родители сказали: «Вы уже вместе в животе были, вместе и учитесь. Лёша без тебя не хочет в институт идти». У нас действительно такая связь есть: он болеет – и я болею, у него операция в хирургии – и у меня. Брат поступил в Институт связи имени Бонч-Бруевича, ну и я за ним следом. Так я стала связисткой. Но с братом мы расстались. В институте он познакомился с девушкой, женился, и уехали они в Америку к её родственникам.

И вот ведь, я тут коровами занялась, и он там, в Америке, к священным индийским коровам стал ездить, в одну индийскую общину, которая живёт в деревне и работает на земле. У него как получилось… Когда в Америку приехал, сразу купил Библию. Потом и у нас здесь, в Киришах, покрестился, когда гостил. Но православного общения там у него нет, все знакомые жены – иудеи. И вот он увлёкся индуизмом, стал в эту индийскую общину ездить. Даже в Непал съездил, встречался с каким-то гуру. А тот ему сказал: «Ты русский? Все русские должны быть православными». Но продолжает он в эту общину ездить, нравится ему с коровами и прочей живностью возиться. И у нас здесь был, тоже за коровами ухаживал. Думает домик здесь купить, он ведь уже на пенсии, там с 67 с половиной лет на покой выходят. Мы здесь по монастырям с ним ездили, дай Бог, чтобы всё хорошо устроилось.

– А как вы с мужем познакомились?

– Очень просто. Ему было 11 лет, а мне 13. Познакомились на спортивной площадке, поскольку мама моя была учителем физкультуры. Помню, он говорит: «Представляешь, у меня родилась племянница – вот такие ручки, вот такие ноготочки!» И я подумала: «Вот этот мальчик будет хорошим мужем, от него можно родить детей». А сама-то ещё девочкой была! Дружили мы, потом Толя из армии вернулся, в Ленинграде устроился на Кировский завод, ему общежитие дали – и мы поженились. Уже 45 лет вместе.

– Счастливый вы человек.

– Я раньше читала одну благодарственную молитву Богу, но с годами всё лучше понимаю, сколько Господь мне дал! И теперь читаю четыре благодарственные молитвы. В том числе за то, что мы здесь оказались. А как это случилось? Окончила я институт, и меня по распределению послали в Ивановскую область на строящуюся станцию связи. Два года с мужем пожили там, вернулись в Ленинград, огляделась я и говорю ему: «Не могу в мегаполисе жить, давай найдём место потише». Переехали мы в Кириши, а потом, в 80-е годы, и здесь домик прикупили.

В Киришах 15 лет я работала в связи – надеваешь белый халат и ходишь между аппаратурой, ничего особенного. А сюда приезжала – жизнь-то намного интересней. Курочек завели, потом корову. Поначалу трудно было. Старцу Николаю три раза жаловались: «Батюшка, ну мы городские, не получается с хозяйством». Он: «Миленькие, потерпите. От коровы не надо избавляться, потерпите». Тут начались 90-е годы, у мужа предприятие ВПК в Киришах развалилось, началось безденежье, и корова уже не спасает – у нас ведь трое детей. Снова едем к отцу Николаю Гурьянову: «Батюшка, мы так устали, денег нет». Он: «Я помолюсь, вам будет легче, я помолюсь». В общем, так намолился, что нам ни с того ни с сего земля досталась.

Приходит из совхоза женщина-инженер, которая нас совершенно не знает, говорит: «Один человек продаёт пай, четыре с половиной гектара». Спрашиваем: «А за сколько продаёт? У нас денег-то нет». Инженер нас огорошивает: «Продаёт он за две тракторные тележки навоза. Вы отвезёте ему?» Мы ушам не верим: «Конечно, отвезём!» Она: «Только вы сразу оформляйте эту землю, а то передумает». Представляете, четыре с половиной гектара, поля Маркиза Карабаса, что вы видели, стали вдруг нашими!

На старом месте стало нам тесно, да и холодный там дом, и хлев летний – зимой вода замерзала, трудно корову доить. Решили мы купить дом вот здесь, на возвышенности. Дом был неплохой, да и хлев тёплый. Но тут случился пожар – дом сгорел, только хлев и сарай с дровами остались. Я-то пожара не видела, как раз ногу сломала и в Киришах у сына отлёживалась. Мчусь в Березняк. Пожарник ко мне подходит и протягивает листок бумаги, который нашёл на траве рядом с пожарищем: «А ваш хозяин-то уцелел». Гляжу: на листочке литография иконы Спиридона Тримифунтского. Был у меня акафист этому святому, в твёрдой обложке лежали два листика – сам текст акафиста и икона. И во время пожара горячим воздухом листик-то с иконой унесло и рядом на траву положило. Крещусь я на иконку и понимаю, что всё у нас будет хорошо.

У наших знакомых тоже дом сгорел, так хозяин по снегу катался, рыдал: «За что мне такое!» А дети мои спрашивают после пожара: «Мам, ты как?» Отвечаю: «Нормально. А вы как?» – «Мы тоже нормально». Вот чем православный человек отличается: понимает, что Господь эту беду для чего-то попустил. Ещё раньше батюшка в Киришах, отец Иоанн Сахарук, говорил, что наша семья будет и храм строить, и дом свой одновременно. Так и вышло. В 2015-м в Киришах началось строительство церкви, и мои мужчины ездили туда работать, а потом работали здесь.

В 2015-м в Киришах началось строительство церкви, и мужская часть семьи Яцына ездила туда работать…

Новый дом поставили на месте сгоревшего и фундамент ещё расширили, так что дом стал даже больше. На угол под первый венец сруба положили по совету батюшки камни из монастыря Святой Екатерины, засушенные растения с Синайской горы и другие святыньки, привезённые из Иерусалима. Дом мои мужчины рубили с молитвой – и хороший вышел, приятно в нём.

Так что, получается, земля здесь – от старца Николая Гурьянова, а дом – от преподобного Спиридона Тримифунтского и киришского храма.

Бриллиантовое хозяйство

– Земля есть, дом есть. Ещё бы нам хороших соседей, – продолжает рассказ православный фермер. – Когда мы дом купили, то были здесь как инопланетяне – относились к нам местные подозрительно, дескать, чего они из города приехали. Но постепенно подружились мы с деревенскими. А потом они все поумирали. Тут ведь даже женщины спивались, последние ушли лет пять назад. Вымерла деревня. И такая тоска…

А нам отец Николай Гурьянов дал читать молитву о спасении России. Была она по соглашению – и все мы, его духовные чада, читали её в 10 часов вечера или в 12 дня. Читаю, смотрю со второго этажа своего – мёртво всё. Год проходит, другой. «Господи, уже пятнадцать лет читаю эту молитву! Ну хоть бы молодёжь появилась и купила эти старые дома». И вот наступила одна прекрасная весна – и началось. Буквально за три-четыре года все дома раскупили, люди в них поселились. Даже самый старый дом купили, который десять лет пустым стоял. Слава Тебе, Господи! Горожане с ребятишками приезжают, слышны детские голоса – прям бальзам на душу.

С чем это было связано? Киришский нефтеперерабатывающий завод заработал, а это градообразующее предприятие, и весь город стал благополучнее жить. А поскольку это производство вредное, то люди и поехали в деревни дачи себе устраивать. И с Питера тоже сюда едут. Все удивляются: «Сколько у вас земли, как вам хорошо!» Когда отвечаю, что купили её за две тележки навоза, то не верят.

– Как по-вашему, православное фермерство чем-то отличается от обычного или разницы нет? – спрашиваю Людмилу Ивановну.

– Знаете, я думала над этим. Разница, конечно, есть. Вот, например, не идёт у нас распродажа молока. Что делать? По-православному – просто его раздать. И мы везём его в монастыри. У нас в Старой Ладоге две обители, мужская и женская, где ещё мало насельников, и живут там очень скромно. Отвезём молоко, помолимся – и вдруг появляются покупатели. Это постоянно так, сто процентов работает. Ещё картошку туда возим, хотя немного её выращиваем, один гектар под неё выделили.

Ну и по жизни так, с молитвой. Утреннее и вечернее правила я наизусть знаю, так что встанешь, артоса и просфорки скушаешь, святой водички выпьешь и идёшь доить коров, с коровами и молюсь, правило вычитываю. Они слышат это, и всё хорошо.

Была у нас год назад буйная коровка, не хотела под доильным аппаратом стоять – ногой его отодвигала. Мы ногу привяжем – она другой пихает. Говорю: «Всё! Читаем псалмы. Я 90-й, а вы «Да воскреснет Бог»». Крещу вымя, начинаем молиться. Всё равно она ни в какую. А тут как раз Пасха, и во время дойки стала я пасхальные часы читать – и вдруг корова стала доиться. Думаю: «Пасхальная-то неделя скоро пройдёт, как дальше будем?» Но после Пасхи она и под другие псалмы доилась. А просто так – нет.

– Когда в городе жили, наверное, вы тоже чувствовали себя как бы в стойле?

– Там не в стойле – там в матрице. Вся жизнь разграфлена. А здесь интереснее, труд очень разноплановый. Скотину держать – это много чего разного делаешь. А ещё с удовольствием овощи выращиваем – и это тоже свой особый мир. Ещё сливы у нас растут, смородина и прочие ягоды. Главное же – свободным себя чувствуешь. Младший сын иногда бурчит: «Я тут в навозе». А потом сам же: «Как же хорошо! Никто над душой не стоит». Здесь ты сам себе хозяин. Всегда можно помолиться, и на церковные праздники не выпадет твоя рабочая смена, как это бывает в городе. Тут с Богом на земле. Мы же, русские, все вышли из этого – раньше элита в городах сидела, а народ-то на земле. И остался такой зов в генах.

Так-то мы сейчас не совсем фермеры. Например, профессиональные фермеры, кого мы знаем, огороды не держат, поскольку нацелены на производство товарной продукции. Сначала мы тоже пошли по этому пути, зарегистрировали своё фермерское хозяйство. Но налоги – по 50 тысяч рублей в месяц, а молоко, бывает, не продашь, и тяжело платить. Поэтому мы от этого отказались, стали просто крестьянским хозяйством.

– Со сбытом и вправду проблема?

– Раньше наше молоко в столовых хорошо брали, в школах и детсадах, а потом стали принимать только пастеризованное – такое им указание дали. Так что здесь нам сбыт перекрыли. И мы возим по деревням и три раза в неделю в Кириши по квартирам – постоянным покупателям. Они за 32 года на нашем молоке уже детей вырастили, а теперь и внуков растят.

Понимаете, труд на земле и тяжёлый, и благодатный. Однажды, когда совсем тяжело стало, муж поехал на остров Залит с батюшкой советоваться. А тот как раз приболел, из дома не выходил, и муж записку написал: «Можно нам бросить крестьянское хозяйство?» Спустя время выходит келейница и протягивает записку обратно. Муж подумал, что старец не принял её. Смотрит, а на записке слово «крестьянское» зачёркнуто, а сверху написано «бриллиантовое».

– Как вам теперь без старца Николая? Как понимаю, он многое решил в вашей жизни.

– А у нас в каждой комнате его фотография. Когда он умер, мы всё бросили и поехали туда, успели на первую панихиду. Ему там сделали склеп с кирпичными сводами и положили туда. Как на Афоне похоронили, там ведь косточки покоятся на виду и монахи смотрят по ним, как Господь прославляет. И это хорошо, проще будет мощи обрести, если отца Николая канонизируют. А он, наверное, святой. Знаете, когда я к нему первый раз приехала, так сразу поняла, что Бог есть. Через него такое понимание передалось.

Чудесная жизнь

Погоревали мы, что старцы ныне уходят, а новые не появляются. Вот и в Иоанновском монастыре, где дочь хозяйки послушания несёт, умер отец Николай Беляев – два года уже прошло, а всё не верится, что нет его с нами. Людмила Ивановна ободряет:

– В Печорах есть. Нас батюшка туда к отцу Никону посылает, ездим к нему. Он долго в затворе был, а сейчас с людьми разговаривает. Ещё отец Власий есть под Москвой… А есть и такие, кто не на виду. Я вот такое слышала: старцев нет, потому что нет послушников. Многие-то уже не могут следовать духовным советам – держатся за своё благополучие, как они его сами понимают. А когда люди будут готовы, то и старцы явятся.

Затем разговор зашёл о помощи Божией, как она по-разному проявляется.

– Бывают такие чудеса, которые в жизни проявляются, порой и не замечаешь их, а бывают такие особенные, – размышляет хозяйка. – Вот муж поехал на Святую Землю благодаря дочке. В её монастыре собирались в паломничество, и она предложила игуменье: «Давайте хоть одного мужчину с собой возьмём, моего папу, он охранять нас будет». А они собирались не просто в Иерусалим, а хотели проехать по всей Палестине и заехать в город Бейт-Джалы, о котором мы прочитали в газете «Вера». Помните, там у вас рассказ, как православные арабы в Бейт-Джалы во время арабо-палестинской войны видели, как по крыше храма ходил Святитель Николай и собирал под мантию упавшие на храм бомбы. Жители города выпросили себе частицу мощей Святителя и поместили её в храме. И вот наши паломники приезжают туда, молятся в храме. А муж мой эту частицу мощей сфотографировал. Лежит она в пузырьке, там же ватка – чтобы миро собирать. Вернулся он, смотрим фото, муж увеличивает его – а в пузырьке лик Святителя! И какой-то необычный, грозный, с растрёпанными волосами – таким его на иконах никогда не изображают.

– Так он грозным и бывал, – замечаю. – На Первом Вселенском Соборе ударил еретика Ария за его богохульство.

– Так то с врагами Церкви, а с людьми-то Святитель добрый и милосердный. Показали мы это фото знакомым, даже наш батюшка в Киришах на проповеди его упомянул. Потом фото по соцсетям разошлось, в «Одноклассниках» и так далее. А мне вот не верится. Больше доверяю тому, что по жизни происходит, когда Господь тебя направляет, а просто удивительные явления – зачем они?

На кухню заглянула девочка Пелагея:

– Ба-аб, деда приехал!

Зашёл хозяин, с нами за руки поздоровался, супруге кивнул:

– Ну, всё рассказала?

– Только что про Святителя Николая.

– А я ведь про этот город в Палестине в вашей газете прочитал. Потом, когда из Иерусалима вернулся и фотографию-то увидел, искал выпуск этой газеты, чтобы всё уточнить.

– Вам повезло, что были с монахинями, – говорю. – В тот город не всех паломников возят.

– Ну, это благодаря дочке, взяла с собой. Ты, мать, пока на стол собери, а я в теплицу загляну, – сообщил он хозяйке и вышел. Видно, человек времени даром не теряет. Людмила Ивановна тоже – и посуду расставляет, и рассказ продолжает:

– Стали у нас коровы умирать по одной каждый год. Одна удобрениями на поле отравилась, другую соседская собака в пруд загнала, и та захлебнулась, потом трактором её из пруда вытаскивали. Думаем, что же Господь нам хочет этим сказать…

– Ба-аб, нам твоя помощь нужна, – вновь в дверях появилась внучка.

– Где?

– Дедушке!

– Сейчас, подожди. И вот стали мы молиться…

– Баб, ну ты идёшь?

– Иду, иду.

Так и не узнал окончание истории.

Потом был обед. Говорили о хозяйстве. Анатолий Иванович подробно рассказал о посолке сыра и как выдерживать технологию, чтобы комочков не оставалось и «зерно» было круглым. Откушали за столом и сыра, и других вкусностей. А ещё хозяин привёз из Старой Ладоги – «специально редакцию угостить!» – терпугу горячего копчения. В общем, накормили нас «в дорогу» основательно и ещё с собой дали. Прощаемся. Девочка Пелагея машет нам ручкой:

– До свидания!

Даст Бог, свидимся ещё. Жизнь – она большая, удивительная.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска