Путь к радости
Со смотровой площадки смотрю на речку. В ней отражаются небо и облака. Река Вычегда – это одна стихия. Земля, на которой я стою, – другая. В воздухе летают птицы, в воде живёт рыба, по земле ходят животные, по деревьям бегают белки. Где-то прячется лиса, жертвой которой в неравной борьбе стал недавно наш кот Кеша. Все эти существа живут в разных средах, плотность которых отличается: земли, воды, воздуха. Мы с матушкой Марией и другие обитатели скита живём здесь скорее как птички. Стараемся всех любить, хранить доброе настроение, хорошо думать о людях, не осуждать, жалеть даже преступников, не всегда бывших.
В другой среде, в Санкт-Петербурге, живёт знакомая, для которой и Патриарх, и Президент – злодеи. Есть те, кто живёт в среде «Камеди Клаб» и «Уральских пельменей» или политических шоу. Это накладывает отпечаток, так что людям трудно бывает понять друг друга – труднее, чем белкам, птицам и рыбам. Если подумать, воздух нам необходим: мы им дышим, три минуты без него – и мы задохнёмся. Без воды может протянуть подольше – дня три. Без еды, которую получаем от земли, нас хватит на несколько недель. Человек состоит из земли, воды, воздуха – плоти, душевности, духовности, которые не всегда пребывают в мире.
Как писал апостол Павел: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сём надобно судить духовно. Но духовный судит о всём, а о нём судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов».
Вот уже две тысячи лет плотские люди гонят, убивают духовных, не желая их понять. Мы видим это и сегодня. На днях слышал, как один из бывших руководителей страны, в том числе Министерства печати и информации при Ельцине, Михаил Полторанин, делится мечтами: христианство запретить, иудаизм запретить, мусульманство запретить. Таких много. Это даже не атеисты, которые бывают разными, а богоборцы.
Откуда они берутся?
Много лет наблюдаю за детьми, причём за теми, у кого родители верующие. Сначала они тянутся к Богу, доверяются Ему, как и маме, любят Церковь. Но лет с десяти начинают ходить в храм с неохотой – плоть берёт своё. В этом возрасте, думаю, не нужно их заставлять молиться, исповедоваться, чтобы не вызвать ещё более серьёзное неприятие Господа, священников.
Ребёнок всё глубже погружается в телефон, а потом у него и вовсе начинается гормональный шторм, когда Бог становится помехой, – проще не верить. Родителям нужно продолжать молиться и ждать, когда у их чада начнутся испытания, и тогда посеянные когда-то семена дадут всходы, если есть чему всходить.
Да я ведь и сам прошёл через всё это. Началось даже раньше, когда пошёл в советскую школу, где четвероклассник Юрка Рогов сорвал с меня крестик, а заодно и побил. А вечером мы – пятеро первоклашек – собрались и решили, что Бога нет, иначе Он надавал бы Юрке по шее.
С семи до сорока лет я считал себя неверующим. Да что спрашивать с детей, если ко мне на днях пришла женщина, объясняющая, что не верит в Бога, потому дети болеют, у самой всё не в порядке.
Люди не понимают, что Бог – это не волшебник, выполняющий их желания. Это лишь кажется, что Он нас не слышит. На самом деле даёт только то, что полезно, а это не всегда то, чего мы хотим, точнее, думаем, что хотим. Я хотел стать военным, офицером, а стал священником – воином Христовым. Хотел большой дом – и получил, да ещё какой: у нас два храма в скиту, строится третий. Дом, правда, не мой, но вполне справляется с тем, для чего предназначен: место, где можно собирать друзей, единомышленников, принимать тех, кому некуда больше деться.
Человек без Бога – живой покойник; как роза, срезанная с куста, или рыба, выброшенная из воды, он оказывается отделён от источника жизни. Роза ещё благоухает, рыба бьётся на берегу, но это умирание. Для отроков, юношей, молодых людей это не очевидно. Но в какой-то момент человек начинает понимать: что-то идёт не так, совсем не так. Вот и я после сорока лет понял и стал искать источник. А потом вспомнил, что искать ничего не надо, я питался им всё своё младенчество.
Недавно отпел Марию Кирилловну Супрядкину. Она была последней из тех женщин, кто встретил меня на моём первом приходе в посёлке Максаковка в 1996-м. Они все были очень собранными, дисциплинированными, ответственными. Я пришёл туда с одним пакетом вещей и без денег. Но с помощью этих женщин смог построить храм и первый из своих скитов. Им всё было по силам. Они, кажется, не знали сомнений и препятствий, веруя, что Богу это надо. А раз надо – сделаем. Таких больше нет. Марии Кирилловне был девяносто один год, когда её не стало. Людей на похороны пришло очень много – родня, соседи.
В тот же вечер я в Максаковке оказался в Реабилитационном центре, где в этот раз принимали детей войны. Начали с молебна, на котором были главный врач, другие медработники и около сорока бабушек и дедушек, всем за семьдесят пять. Давно не видел столько в одном месте. Порадовало, что государство заботится, ведь, с точки зрения искусственного разума, жить им незачем – для экономики скорее обуза, как и для власти. Но нами, к счастью, правят по-прежнему люди. Тут я понял, что мне им надо сказать: «Я не привёз вам денег, угощений, цветов, но могу поделиться радостью». И два часа мы с удовольствием общались. Потом я несколько дней находился под впечатлением, и думаю, не я один. Какая-то щёлочка в райскую жизнь нам приоткрылась, а это не менее важно, чем лечение.
Стою на берегу реки и думаю, что сон – это своего рода смерть, успение, после которого мы рождаемся вместе с новым днём, а значит, можем поздравлять друг друга с днём рождения. Написал об этом в соцсети «ВКонтакте», после чего каждое утро теперь получаю два десятка поздравлений: «С днём рождения, батюшка!» Смеюсь, конечно. Радостно. Эта радость сопровождает меня который год, и я думаю, что это и есть то, к чему мы идём через детство, отрочество, молодость, зрелость. Возвращаемся к лучшему, что есть во младенчестве, – ощущению, что ты у Христа за пазухой.
← Предыдущая публикация Следующая публикация →
Оглавление выпуска
Добавить комментарий