Священник Михаил Цепелёв, его семья и его прихожане

Отец Михаил Цепелёв с матушкой Татьяной

Символ веры

– Родители мои – Вячеслав Михайлович и Анастасия Михайловна – женились в 1965-м. Мама была из старообрядцев, о чём напоминали небольшие отличия в молитвах, которые она читала. Скажем, в «Символе веры» у нас «рожденна, не сотворенна», а у староверов «рождена, а не сотворена». Они говорили в своё время, что «за единый аз смерть готовы принять», то есть за одну букву «а». Мама перешла в нашу Церковь, когда вышла замуж. Венчал их в Яранске в 66-м году протоиерей Николай Гурец. Там же меня крестили – без затруднений. А вот когда родился в 68-м младший брат, вышла небольшая история. Жили мы в посёлке Нижне-Ивкино, крестить его повезли в Киров. Пришли в канцелярию епархии, а там какой-то старичок, увидев их, начал возмущаться: «Зачем это вы решили ребёнка крестить?» – «Мы верующие». – «Вы, наверное, комсомольцы?» – «Нет, мы не комсомольцы и не коммунисты». – «Где работаете? Будем сообщать вам на работу». Отец работал строителем, а мама медсестрой была. «Сообщайте, мы всё равно будем крестить».

Спустя какое-то время маму вызывает главный врач Мирослав Иванович Улан, родом с Западной Украины. «Ребёнка крестила?» – спрашивает. «Крестила». – «А зачем?» – «Потому что верю в Бога». «Вот пришло письмо, – говорит Мирослав Иванович, – что ты ребёнка окрестила. И правильно сделала. А письмо это…» – порвал его и в мусорную корзину выбросил. А отцу что? Он на стройке работал, там только рукой махнули.

Отец потом поступил в кооперативный техникум, но в торговле надолго не задержался, сказав, что честному человеку там делать нечего. Не могу в этом с ним согласиться, наверное, просто это был не его путь. Руки у отца были золотые, и если я что-то умею, то это, конечно, его заслуга. Учил всем деревенским работам. Помню, как мы косили траву. Когда я подрос, с четвёртого класса стал ездить с отцом на какие-то работы. Он заключал договоры с организациями и брал нас с младшим братом помогать. Мы смотрели, как и что он делает, запоминали. Благодаря этому я могу сложить печь или срубить баню, если потребуется, научился валенки катать и много чего ещё.

А духовным воспитанием занималась у нас мама. Раз в год мы всей семьёй ездили в Яранск, на могилку преподобного Матфея Яранского. Причащали нас с братом, пока мы были маленькие, а как дошло до исповеди – перестали. С семи лет, получается, я не причащался. До двадцати трёх лет.

Бабушки мои тоже были верующими, особенно мамина мама, жившая в Нижегородской области. Там собирались верующие по избам – видел, как они ночью молились, и мне всё это нравилось, так что я двоеперстием крестился и думал поступать в Новозыбковскую старообрядческую семинарию.

Служил я в войсках Гражданской обороны, сейчас это МЧС, а так как перед армией окончил медучилище, определили меня в санинструкторы. Как-то раз пришёл ночью начальник штаба и, увидев у меня крестик на груди, начал ругаться: ты такой-сякой! Попытался и крест сорвать, но я стал отбиваться. Он здоровый был, повыше меня и покрепче, а я тощенький, но справиться со мной подполковник так и не смог. Я было сначала возгордился, вот, мол, какой сильный, но потом понял, что это меня Архангел Михаил защитил. Такая была история.

Лечил я в армии разное: ушибы после драк, резаные раны и огнестрелы. Дома стал работать фельдшером на «Скорой». Помню, дежурил я как-то ночью. Приезжают два паренька, поддатые, говорят: «У вас там, у посёлка на повороте, лежат четыре человека». – «Чего лежат-то?» – «Наверное, спят». – «Тогда что вы беспокоитесь?» – «Нет, наверное, с ними плохо». Приезжаем с участковым: лежат четверо – три парня и девушка. Их мотоциклы столкнулись лоб в лоб, словно ждали, кто первый отвернёт, но никто не отвернул. Колёса вошли в вилки друг друга так, что милиция не смогла их раздёрнуть, один в другом и забросили потом в кузов. Лежат ребята все в крови, поломанные, но живы. Ушиб головного мозга. Шины наложил, что нужно сделал. Загрузили всех в «уазик» и повезли в Котельнич. Всю дорогу я молился, просил Бога, чтобы никто не скончался. И всё, слава Богу, обошлось.

Молоко

– О том, как пришёл в Церковь, пытался недавно вспомнить, чтобы записать.

Верить-то я верил, сколько себя помню. А в двадцать три года прочитал книгу «Лето Господне» Ивана Шмелёва, где ярко описаны его детские впечатления о православной жизни. И спросил себя: почему я не пощусь? Бабушка, мамина мама, посты соблюдала строго, а у нас как-то не повелось. Маму однажды спросил почему, а она отвечает: «Сейчас только старые люди говеют. Зачем тебе это?» «Раньше все соблюдали, даже дети», – возражаю. А мама своё: «Выйдешь на пенсию, тогда и постись сколько хочешь». – «Нет, я всё-таки буду». – «Как хочешь, но еду я тебе готовить отдельно не буду».

Что делать? Стал питаться всухомятку, а у меня гастрит хронический с детства, так что началось обострение – боль жгучая. Как-то вечером я помолился, сел на кровать и думаю: «Господи, как у меня живот болит! Если завтра не пройдёт, буду, наверное, молоко пить».

Лёг спать, сплю и вижу бабушку свою, старообрядку, которая к этому времени умерла. Вижу себя маленьким, как стою перед её домом на Нижегородчине. Вижу, как она выходит из дома, строго на меня смотрит, ничего не говорит и подаёт мне крынку с молоком. Начинаю его пить и чувствую, как прохладное молоко льётся в желудок и заглушает боль, словно тушит огонь. И так хорошо, приятно стало. Утром проснулся, а желудок не болит, и с тех пор, слава Богу, переношу посты нормально. Свой сон я рассказал маме, она задумалась и стала мне готовить постное. Потом и они с отцом начали поститься тоже.

Первая исповедь

– Вскоре после этого я поехал в Котельнич, чтобы исповедаться и причаститься. Сторожем там при храме служил знакомый старичок Павел Фёдорович Редколес. Он когда-то работал вместе с моим отцом. Кое-что он мне объяснил в церковной жизни, а потом познакомил с диаконом Владимиром Ковиным, с которым мы поговорили уже подробнее, и я узнал, как надо готовиться к исповеди и причастию.

Помню очередь на исповедь – там были в основном старушки и мужчина, видать, из мест лишения свободы. Старушки говорят: «Мужчины, вперёд!» Мужичок подошёл к батюшке и начал каяться, а я, к ужасу своему, обнаружил, что слышу каждое слово. Вы бывали в старой церкви в Котельниче, той, что в овраге? Все храмы у православных отняли, разрешили в войну открыть лишь молитвенный дом, скорее даже домик. Там было очень тесно, и когда я попытался отодвинуться от исповедующегося, ничего не вышло: сзади бабушки напирают, не дают отступить. Стою молюсь: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» Это же грех – нельзя слышать, в чём человек кается. А потом понимаю, что я следующий, а значит, и меня так же услышат. И такое смятение я пережил, стыд! «Всё равно исповедуюсь», – думаю.

Когда начал говорить, пот бежал по лицу и по спине – так было тяжело. И лёгкость появилась удивительная потом – знаете, когда собачку спускают с цепи и она начинает носиться взад-вперёд, туда-сюда накручивает. Вот и со мной так было: захотелось бегать от радости – благодать коснулась.

И тогда я понял, что буду и дальше исповедоваться и причащаться. Господь познаётся опытным путём. Если что-то пережил, тебя уже убеждать не нужно, сам знаешь каково. Так началось моё воцерковление.

На Великую

– К священству Господь приводит путями, Ему известными. Женился, двое детей родилось, но было у меня, знаете, некое недоверие к духовенству. По мере воцерковления, знакомства с батюшками это начало проходить, но что-то такое оставалось, что мешало поверить им окончательно.

А дело был вот в чём. Случай один произошёл в детстве, когда дядю у меня убили. Мы его хотели отпеть в церкви, но священник, видимо, был алкоголиком и стал вымогать у мамы деньги. Даже в алтарь её пытался завести, чтобы никто не мешал. Зовёт туда, а старушки-прихожанки её перехватили, объясняют: «Мало ли что зовёт! Деньги наверняка просить будет. А ты ему не давай!» Отношение к нему я перенёс и на других батюшек. Собой же гордился: работаю на две ставки, скотины полный двор, огороды – трудящийся человек! А они?

Всё изменилось буквально в считанные дни в начале лета 1998-го. Знакомые ребята рассказывали мне про Великорецкий крестный ход. Так-то я уже читал о нём в «Епархиальном вестнике», но не представлял масштабов происходящего. А тут предлагают: «Сходи, это недолго, всего три дня». То ли они что-то не так объяснили, то ли я не всё понял, а оказалось, что только в одну сторону три дня, на которые я подменился на работе в «Скорой».

Но это открылось позже, а пока вышел в путь в своих хромовых сапогах, которые казались мне достаточно разношенными – в лес в них ходил, по грибы да по ягоды, коров пас. Так обувке доверился, что даже портянки не взял, пошёл в носках – и в первый же день стёр ноги в кровь. В первый вечер, в Бобино, сижу на скамеечке, рассматриваю ноги, а рядом женщина смотрит на свои ноги столь же печально. Говорит: «У меня ощущение такое, что мясо от костей отстало». «Да», – соглашаюсь. «Не знаю, как дальше идти, придётся, наверное, домой возвращаться», – говорит паломница. «Были бы у нас портянки, – вздыхаю, – было бы хорошо». А женщина на это: «А ведь я с собой простынь взяла!» «Так давай, – предлагаю, – сделаем из неё портянки». «А я их наматывать не умею». – «Ничего, вместе пойдём, помогу».

Сделал себе и ей портянки, которые перематывал на каждой стоянке. Так и дошли. Общаемся с Еленой с тех пор по сей день. Многое было передумано за дни, пока мы шли, многое переосмыслено. Приходим в Великорецкое. Три дня истекли, наутро надо на работу – а как оттуда выбраться, с Великой? Маршрутных автобусов не было. Стал искать телефон, чтобы позвонить родным. Оказалось, есть один на всю деревню, в медпункте, но и он сломан. «Ладно, – думаю, – останусь на литургию. Раз Господь привёл, то всё управит».

Утром пришёл пораньше на берег, вижу – несколько священников исповедуют, встал в очередь. Приближаюсь, а батюшка поворачивается к нам и говорит: «Простите, братья и сёстры, но мне нужно уйти». Уходит. Мы – те, кто остался, – расходимся по другим отцам, и опять я в конце очереди. Но снова всё повторяется: только приблизился к священнику, а он уходит. В третий раз – то же самое. Прошла уже ранняя литургия. Идёт к концу архиерейская литургия, начинается причастие, но надежда успеть ещё есть, ведь я первый в очереди.

И тут подходят дети, пятеро, просят: «Разрешите нам исповедаться!» У меня сначала закипает раздражение, думаю: «Как так, уже семь часов стою, а всё не могу исповедаться!» Потом успокаиваю себя: «Это же дети, какие у них могу быть грехи?» Пропустил. Они исповедовались действительно не слишком долго, я – следом, бегу к Чаше, а их несколько, но и народу много. Подбегаю к одной – её уносят. Подбегаю к следующей – уносят. Люди мне кричат: «Вон там, там ещё причащают!» Я скорее туда, пробиваюсь сквозь толпу, священник меня причащает последним и уходит. А у меня слёзы текут и безмерная благодарность к Богу за Его терпение, снисхождение ко мне. И такая благодать снизошла, что решил: «Всё, я здесь останусь, никуда больше не хочу. Сяду на берегу и буду сидеть».

Но потом всё-таки мысль пришла: «Домой надо, там ждут меня любимая жена Татьяна и дети, да и работа – не дай Бог, пропустил вызовы, не помог больным». В это время уходили последние автобусы с паломниками, я успел. Добрался до Комсомольского, где мы тогда жили, мама встречает: «Куда ты делся-то, куда пропал?!» Всё ей рассказал, а она говорит: «Слава Богу! А я смотрю, нет тебя, ну и пошла к тебе на работу – подменить». Она ведь медсестра, какую-то помощь может оказать. «Но за весь день, – продолжает мама, – не было ни одного вызова». Это тоже был такой подарок от Господа – никто и не заметил, что меня не было на работе.

Про этот случай я рассказал отцу Владимиру Неганову. Спустя какое-то время выходит фильм, где рассказывается моя история, но добавляется: «За весь день в Котельниче не было ни одного вызова!» А Котельнич-то – районный центр, который сильно больше нашего посёлочка Комсомольского. Потом отец Тихон (Меркушев) в какой-то газете рассказывает, что есть у нас такой Михаил, который работает фельдшером на «Скорой помощи», и пока ходил на Великую, в Кирове не было ни одного вызова. Уже в Кирове! Так рождаются легенды.

Так вот, о моём недоверии к священству. Пока шёл на Великую, смотрел на отца Тихона (Меркушева), на отца Леонида Сафронова, на других священников. Добираемся до привала, валимся с ног, а отец Тихон служит молебен, потом обходит всех паломников, две тысячи человек, расспрашивает, как они себя чувствуют. Откуда у человека такие силы? Это явно помощь Божия и благодать священства. С тех пор я стал с глубоким уважением относиться к нашим батюшкам – увидел, какие это люди. Захотел быть похожим на них. Как пишет моя жена:

Их называют просто «батюшки»,
Их называют и «отцами».
Молитвы их – подмога страждущим,
Служенье их – пред алтарём.
Как свечи в алтаре зажжённые,
Усердно молятся за всех
И лечат души обожжённые,
Смывая черноту и грех.
И понимаю: их служение
Не понарошку и не зря.
Вся жизнь их – это приношение
К стопам Небесного Царя…

Думаю, что и сам стал священником благодаря Великорецкому ходу.

Два купола

– Вскоре после этого в жизни нашей семьи случились перемены. Таня была беременна третьим ребёнком, когда я остался без работы – закрыли филиал «Скорой помощи» в нашем посёлке. Пытался что-то делать. Открыл массажный кабинет в Котельниче, хотя это было непросто, муторно: нужно было пройти специализацию, лицензию получить. Но через два месяца пришлось кабинет закрыть – дохода не было.

Пошёл работать к тёще Любови Александровне, у неё был свой небольшой магазинчик, где продавались цветы, семена, удобрения. Но опять же – торговля. Отца вспомнил, как он из неё бежал. Старался всё делать честно, но торговля подразумевает, что ты должен взять. Есть профессии, где ты должен только отдавать: учитель, например, отдаёт себя ученикам, медик – пациентам. А если начнёт отдавать продавец, его работа обессмыслится, без прибыли разоришься. Если есть склонность, то и в торговле человек, наверное, со временем может научиться больше отдавать, чем брать, – ведь немало христиан этим занимались, как-то у них получалось. Но мне эта наука не давалась. Бывало иногда, что привезут цветы и ты видишь, что они не очень. Тебя спрашивают: «Цветы свежие?» Отвечаешь: «Вчера привезли». И ведь не соврал, но в то же время и правды не сказал, что долго эти цветы не простоят. В общем, мне было очень не по себе. Всегда должно быть удовлетворение от работы, а его не было.

Одновременно работал на «Скорой», теперь уже в Котельниче, но потом сердце начало шалить. Поехал в Киров, где у меня нашли стенокардию, врач сказал: «Если будешь работать на “Скорой”, лечиться тебе бесполезно». Очень много стрессов на этой работе, да и работа в магазине не добавляла спокойствия. Что же делать? Мысль стать священнослужителем время от времени появлялась, но я её отвергал. Еду как-то раз в электричке – хорошо запомнил этот момент – и рассуждаю: «Жатвы много, а делателей мало. Но как я могу стать священником, будучи грешным человеком? Нет, не могу, недостоин». А в это время откуда-то извне приходит мысль, не моя мысль, а словно невидимый собеседник говорит: «А если ты завтра почувствуешь себя достойным, сможешь ли ты быть священником?» Понятно, что не почувствую, но мысль была не в этом. Всяк человек ложь, всякий грешен. Кто достоин, кто не согрешил? А служить кому-то всё равно надо.

Пошёл в Котельниче к духовнику отцу Анатолию Шалагину, ныне покойному, посоветоваться. И он благословил меня поступать в духовное училище.

Отец Анатолий сам родом из Яранского района, где служил до Котельнича ещё в советское время. Рассказывал про нападки безбожников, как предлагали сотрудничать с КГБ. Был он человек простой, но не в том смысле, что недостаточно умён, а простой в общении. Разговариваешь – и такое чувство, что знаешь его всю жизнь, такой родной.

В 2001 году пришёл я к батюшке, говорю: «Мне, чтобы поступить в духовное училище, нужно нести какое-то послушание в церкви». «А кем я тебя возьму?» – растерялся отец Анатолий. «Может, псаломщиком?» – «Нет, ты не знаешь, кто такой псаломщик. Он должен знать Устав лучше священника». – «Тогда, может, уборщиком или дворником?» Батюшка спрашивает: «Ты читать умеешь на церковнославянском?» – «Да, умею». – «Ну, тогда будешь чтецом». С утра я шёл на службу, потом в магазин, а вечером писал какие-то контрольные, рефераты и прочее.

Однажды заболел, и тёща меня из магазина отпустила. Пришёл домой, лёг на кровать и уснул. Просыпаюсь через какое-то время и смотрю в окно, в которое было видно только поле, больше ничего. Но вижу купола, два купола с крестами. «Что это, где?» – не могу понять. Если Великорецкое, то там три купола. Поднимаюсь с кровати, иду к окну – и видение расплывается. Не могу понять, сплю или нет. И лишь когда меня рукоположили и благочинный отец Сергий Сизихин привёз меня в Юрьево, я снова увидел эти купола. Это купола нашего Ильинского храма, и понял я, что мне было показано место будущего служения.

Ильинский храм в Юрьево. Фото Максима Цепелёва

А оказался я там вот как. Когда в 2003-м окончил училище, владыка Хрисанф сказал мне: «На выбор тебе предлагаю три села: Уртма в Яранском районе, Падерино в Кикнурском и Суна в Зуевском. «Владыка, – отвечаю, – куда благословите, туда и поеду». Он заулыбался – видно, понравился ответ – и говорит: «Я подумаю». Через какое-то время меня вызвал и сказал: «Поедешь служить в Юрьево». Это километров пятьдесят от Комсомольского, а до Котельнича, где мы жили, вдвое меньше.

Матушка

– И когда я получил назначение, знаете, что мне матушка сказала? «За тобой хоть на край света».

Матушку дал мне Господь. Я не был женат до 27 лет и очень переживал, что не получается создать семью. Молюсь, а Господь не даёт. Потом только понял почему. Мы с Татьяной должны были быть вместе, а перед тем ей нужно было окончить институт, приготовиться к замужеству. Шесть лет были знакомы, но я не смотрел на неё как на будущую супругу. Всё поглядывал на высоких девушек, эффектных, а матушка у меня маленькая, рыженькая. И вдруг Бог открыл глаза – и я понял, что никто другой мне не нужен. Двадцать девять лет живём душа в душу.

А дело было так. Однажды привёз я на скорой из Комсомольского в Котельнич женщину в тяжёлом состоянии – её сильно избили, нужен был хирург. Пошёл искать врача. В отделении его нет, отправился в кабинет хирурга, а там Татьяна ждала своей очереди к врачу. Мы с нею до этого встречались на праздниках, днях рождения. Я тогда не знал, что она влюбилась в меня. Узнала, что я верующий, и стала читать Евангелие, крестилась. Расспросил тогда, что с ней. Оказалось, ничего страшного. Разговорились. Говорю, мол, давай встретимся. Это было в июле. А 2 сентября 94-го года обвенчались.

Матушка работала в школе социальным педагогом, психологом. Здесь, в Юрьево, стала преподавателем воскресной учебно-воспитательной группы храма, помощником настоятеля по миссионерскому служению.

Что рассказать о ней? Лучше всего расскажут, наверно, стихи – она ведь у меня стихи пишет.

* * *

Варю картошку и зимой, и летом.
Варю картошку, вроде пустяки!
Но проза жизни дарит мне стихи:
Лишь остаётся написать об этом.
Картошку чищу. Мысли кружат снова:
– Чтоб лучше стать, смыть надо грех и грязь.
– Мы крутимся, пораниться боясь.
– А Бог нас лечит не ножом, а Словом.
Снимаю пену ложкой аккуратно.
Как пена, гордость кверху норовит
И, как ни убирай, всё в нас сидит.
Господь смиряет нас неоднократно.
Добавлю соль и вспомню голос Божий:
– Вы – соль земли. Храните соль свою.
Мы христиане, вечно мы в бою.
А струсим, станем ни на что не гожи.
Ведро картошки варится за час.
Пусть всё получится у каждого из нас!

* * *

А мне сегодня некогда скучать:
приличный список дел до самой ночи.
Но только не забыть бы между прочим,
что я – жена и любящая мать.
Спросить, простить, напомнить и обнять,
и улыбнуться, подсказать чуть-чуть.
Мы вместе, мы семья – и в этом суть,
земная радость, Божья благодать.
Цветочки поливаю на окне.
Ох, заждались водички, вянут, ждут.
Так люди с грустью без любви живут.
С надеждой, верой мы сильней вдвойне.
Забулькал суп в кастрюле: «Выключай!»
И чайник надрывается: «Вскипел!»
Пусть много у хозяйки дома дел.
Бог женщине велел хранить очаг.
Помогут дети, только попроси.
Поддержит драгоценный, милый муж.
Да и вообще: «Коль взялся ты за гуж…»
По силам Крест нам дан – свой Крест неси.
Под снегом огороды мирно спят,
и мы с тобою малость отдохнём.
Весной – посадка, летом – гнус с дождём,
зато своя картошка, банки в ряд.
Зима прекрасна! Снег лежит ковром.
Мету крылечко. Надо в магазин.
Эх, не забыть бы про закон один,
что всё к нам возвращается потом.
Извечный выбор меж добром и злом,
а на весах не гирьки, а душа.
Дрова в печи пылают не спеша.
И от печи, и от любви – тепло.
Успеть ещё мне надо дописать
стихи, сценарий праздника, отчёт.
Да, быстро время-озорник идёт,
за ним бегом приходится бежать.
Блиночков просят дети, пирогов.
Я отложу в сторонку карандаш.
Пеку опять с молитвой «Отче наш».
Пять сковородок – ужин всем готов.
Штурмуем Интернет и книги в срок,
проекты пишем, делаем шары.
Заботятся особо школяры,
чтоб был у мамы кругозор широк.
Молитвы между дел, как огоньки.
Мне без святых не справиться самой.
Хранитель Ангел рядышком со мной,
а с Богом даже тяжести легки.
Лишь зеркало печальное глядит,
что редко мама смотрит в его очи.
День, слава Богу, хлопоты закончил.
Рассвет нас ожидает впереди.

* * *

Живёт деревенька, стоит деревенька.
Немного вестей-новостей:
Приехали гости, и стало живенько;
Уехали – стало грустней.
Рассветы, туманы, закаты и… воздух!
Здесь воздух особенно чист.
Кивает прохожим весёлый подсолнух,
Разводит меха гармонист.
А рядом – село. Храм зовёт помолиться,
Зовёт помолиться людей.
На солнце сверкая, река серебрится,
И ветер – хозяин полей.
Лишь зорька займётся и солнце проснётся,
Давай по округе гулять.
Всем – старым и малым – работа найдётся,
И некогда будет скучать.
А в праздник – веселье: откроем окошко,
Как прежде, бывало, споём.
Сосед подыграет на звонкой гармошке:
Тепло за семейным столом.
Душа нараспашку: и удаль, и жалость,
Терпенье, смекалка и смех.
И горе, и радость – кому что досталось –
Разделим с любовью на всех.
За всё слава Богу, живём помаленьку,
Неспешно проносится жизнь.
Трудом и молитвой стоит деревенька,
Держись, деревенька, держись!

Восемь душ

– У меня мама строгая, а моя Татьяна – она мягкая, но, слава Богу, это пошло детям только на пользу.

Матушка Татьяна с детьми

Удивительно, один отец, одна мать, а все восемь детей совершенно разные. Дети не являются частью нас. Мы их родили, мы их любим, воспитываем, но это совершенно отдельные личности. В девяностые, когда молодой был, много людей шло в Церковь, были и многодетные семьи. И было воодушевление: эти дети вырастут, у них будут свои дети – и наш народ постепенно станет православным.

Но, к сожалению, оказалось, что эти дети, вырастая, от Церкви отходят и куда-то пропадают. У нас есть в храме воскресная школа. До определённого возраста ходят, а потом их куда-то уносит. Наверное, это закономерно. Как говорил философ Владимир Соловьёв, каждый человек проходит три стадии развития. Первая – детская, непосредственная вера, вторая – подростковый нигилизм, третья – осознанная вера. Хотелось бы верить, что так… Недавно на Великой с одним человеком это обсуждали. И он сказал: «Они всё равно вернутся». Потому что семя в душу легло.

Но у наших детей, слава Богу, не было метаний, бунта против Церкви.

Обычные дети. И шалости были в детстве. Но чем взрослее, тем серьёзнее.

Старшему – двадцать восемь лет, младшему – одиннадцать. Георгий работает учителем, Модест у нас военный, Максим – преподаватель в колледже, Мария работает в банке, Марьяна учится в одиннадцатом классе. Кто там дальше у нас? Трифон – девятиклассник, Ольга в седьмом классе, а Иосиф в пятом.

Жизнь продолжается. Есть уже и внук у нас, два с половиной годика.

Старшие сыновья помнят, как жили мы трудно в Юрьево сначала – доходу не было, можно сказать, никакого. Вспоминаю, как прихожу домой с панихиды, а Модест ревёт. Перед ним чашка с чаем, а сахара нет. А на панихиду как раз принесли пакет сахарного песка, большой, килограмма на два. Говорю: «Смотри, Господь тебе сахар послал». Но оно, может, и к лучшему, что познали нужду и научились ценить то, что имеют.

Приход

– Храм в Юрьево мне сразу понравился, волна благодати прошла через меня, когда переступил его порог. Видно, место намоленное. Чувствуется, какие люди тут служили, молились, словами не описать это.

Одна часть прихожан приняла меня хорошо, другие жалели, что перевели от них предыдущего священника, и восприняли моё появление не очень хорошо. Некоторые вообще перестали ходить. В общем, приход разделился, но я не занимал ни ту, ни другую сторону, и постепенно напряжение прошло.

Самым трудным было безденежье, наверное. Мы в Комсомольском продали квартиру и в первый год её «проели», других средств не было. Но Господь не оставлял, помогал через добрых людей. Просфоры я поначалу сам пёк, и как-то закончилась мука. Остатки денег сгрёб, чтобы купить. Надеваю пальто, шапку – дело зимой было. Но в это время звонок в дверь. Стоит наш прихожанин, Юрий Аркадьевич Воронцов, говорит: «Я сейчас ездил в Котельнич. Там раба Божия Павла велела мешок муки вам передать». Царствие Небесное Павле, она потом инокиней стала.

* * *

– Много было долгов на приходе, не на что было нанять людей, ту же уборщицу, но люди сами стали наводить порядок: прибираться, ремонтировать – привозили доски, кирпичи, всё это разгружали, складывали. Цветники на улице, чистота, порядок.

Замечательные люди – Людмила Николаевна Абрамова, Нина Николаевна Садырина, Елена Петровна Задворная, супруги Сметанины, Евгений Юрьевич и Светлана Ивановна, супруги Калугины, Дмитрий Петрович и Валентина Леонидовна.

Очень я благодарен Людмиле Ивановне Патриной – она сейчас в церковь уже не ходит, здоровье не позволяет, но в первое время сильно поддержала. Она из старых верующих, в прошлом зоотехник, любую проблему помогала решать – подсказывала, где найти электрика, кто сможет дрова привезти, кто распилит. Стала связующим звеном между мною и селом, где я практически ничего и никого не знал.

Галина Ивановна Глушкова печёт у нас просфоры. Тоже из тех прихожан, что меня здесь встречали двадцать лет назад. Работала тогда поваром в школьной столовой.

Много сделал Николай Анатольевич Вдовкин, в прошлом колхозный шофёр. На все руки мастер, вроде того мужика, который двух генералов прокормил, только он не то что двух, а не знай сколько генералов может прокормить. Ему и говорить не надо: где помощь нужна, сам увидит и всё сделает. Отца мне напоминает по хозяйской хватке, по смекалке. Тип русского мужика, каких сейчас мало.

Очень помогал Леонид Николаевич Юферев, главный наш благотворитель, ныне, к сожалению, покойный. Он родом отсюда, из соседней деревни. Однажды заехал на родину и не смог пройти мимо церкви – захотел, чтобы она была красивой, ухоженной. Теперь его супруга, Надежда Александровна, и сын Сергей помогают. Не сильно воцерковлённые люди, но Господь всякому даёт своё послушание, ведёт своим путём.

Ещё хочу рассказать об одном замечательном человеке – Альберте Адамовиче Юхневиче. Он из Кирова. Сначала оказывал нам благотворительную помощь, а сейчас, будучи на пенсии, помогает своим трудом. Перечисляю здесь не всех, только самых деятельных. За всех молюсь.

Шпиль

– Были и те, кто приезжал из других мест, чтобы помочь, – Господь приводил. В самом начале оказалось, что шпили на куполах сгнили, один крест под углом 45 градусов повис. Как матушка писала:

…Старинный храм построен на века,
Да крыша прохудилась, крест наклонен.
Забот у батюшки немало, но пока
Особенно крестом обеспокоен.
Кто предлагает кран подъёмный взять,
Кто – вызвать вертолёт и с вертолёта
Поправить крест… Всё надо рассчитать
И подготовить всё, но только летом…

Да, кресты сильно тогда наклонились. Прихожанка Нина Алексеевна Воронцова, увлекавшаяся в молодости альпинизмом, встретила в Кирове своего знакомого, тоже альпиниста, – Бориса Анатольевича Борисова. Ваша газета о нём писала, но и мне есть что добавить. Рассказала прихожанка ему о нашей беде, и он к нам приехал, стал помогать. Много хороших людей мне встречалось в жизни, но таких, как Борис Анатольевич, мало. Некоторые люди на храмах деньги зарабатывают, а он за символическую плату трудится, ради Господа старается.

Сделал очень многое. Сначала поправил крест, да и потом много чего ещё. Он кажется немного неуклюжим, но это обманчивое впечатление. Ведь мне даже смотреть страшно, как он на те шпили забирается, а ему там ещё и работать.

Другим нашим помощником стал Сергей Николаевич Мусонов, с которым мы вместе учились в духовном училище. Участник ликвидации Чернобыльской аварии. Когда меня сюда назначили, он привёз станки деревообрабатывающие и много чего сделал: рамы поменял, аналои изготовил – на нём была вся столярная работа. Когда Яранскую епархию создали, я написал владыке Паисию рекомендацию на Сергея Николаевича, и его рукоположили. Уже лет десять служит недалеко отсюда, в селе Красногорье.

Из записок о. Михаила Цепелёва

«Быть подобными детям призвал нас Господь. Он имел в виду детскую чистоту сердца, простоту и непосредственность. Общаясь со своими прихожанами, я радуюсь, когда вижу в них эти качества. Часто они проявляются в каких-то высказываниях, которые можно бы размещать в рубрике “Говорят дети”, но тут всё-таки говорят взрослые.

Вот так, например, прихожане могут поблагодарить: “Спаси Господи тебя, грешного”. Или: “Спаси вас Господи, батюшка, дай вам Бог Царства Небесного”.

Восхищение: “Мне очень нравится, когда по телевизору выступает Патриарх, он так всё хорошо говорит, без бумажки, прямо как… корреспондент”.

А вот поздравление.

Иду по селу, навстречу подвыпивший мужичок, радостно кидается меня обнимать: “Батюшка, я тебя поздравляю!” – “С чем?” – “Дак ить у меня сегодня день рождения!”

Несколько лет назад наша прихожанка побывала в Успенском соборе Трифонова монастыря в день Ангела приснопамятного митрополита Хрисанфа. Делится впечатлениями: “Очень хороший батюшка говорил очень хорошую проповедь про владыку, про то, каким хорошим он был в молодости. Только вы знаете, – голос становится тихим и укоризненным, – он почему-то называл митрополита не владыкой, а просто Хрисанфом”. “Вообще-то владыку в молодости звали Яковом, может быть, священник говорил о мученике Хрисанфе?” – “А-а! То-то я думаю, он что-то не то говорит. Что родители у Хрисанфа были язычники и хотели его женить на какой-то там Дарье”.

Меня этот диалог заставил задуматься: всё ли наши прихожане понимают в наших хороших проповедях?

Подарили мне как-то на день Ангела прихожане новое облачение. Я примерил, бабульки восхищаются: “Ой как хорошо!”, “Ой как ладно!”, “Вам бы, батюшка, ещё бороду сбрить, так вы бы у нас вообще красавчиком были”.

Пригласили меня пособоровать умирающую старушку, она уже несколько дней не ела, ослабла настолько, что даже сидеть не могла. Во время соборования она стонала от сильных болей. На следующий день спрашиваю её сноху, как самочувствие болящей.

“Ой, вы знаете, ей стало легче, сидит на кровати, улыбается и говорит: «Как хорошо меня вчера батюшка отпел»!”. Честное слово, прихожане мои словно дети. Ну как их можно не любить?»

* * *

– Представьте себе женщину, не очень красивую. Но вот она надевает ожерелье из драгоценных камней и становится прекрасной, можно сказать, королевой красоты. И для меня мои прихожане как драгоценные камни: когда они рядом, чувство появляется, что и я не совсем пропащий. В их окружении начинаю себя как-то уважать, что ли… – говорит отец Михаил, смеясь. – Не королева красоты, но мысль возникает, что не напрасно свой хлеб ем.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска