На хорах

О Феодоровском соборе близ Московского вокзала в Санкт-Петербурге мы писали, когда он ещё восстанавливался («Феодоровский собор», № 676, январь 2013 г.). Настоятель отец Александр Сорокин рассказывал, что школа, где он учился десять лет, стояла как раз напротив этого храма – и мало кто догадывался, что это храм. Обезображенный, мрачного вида, он использовался под молокозавод. И когда в конце 90-х его вернули православным, то было желание восстановить всё в точности, как было до революции.

…Мы с чтецом собора и куратором выставок Ярославом Стародубцевым поднимаемся на хоры верхнего храма. Он объясняет:

– То, что мы проводим выставки прямо в церкви, – это не наша придумка, так было и до революции. В ту пору в башне над царской лестницей предполагалось древлехранилище, вроде небольшого музея, и выставочный зал на хорах. Сохранилась фотография 1914 года, на которой – выставка уникальной утвари, специально изготовленной для нашего храма компанией «Оловянишников и сыновья». В башне сейчас проходят занятия детской воскресной школы и мастер-классы по иконописи. А выставка – вот она.

Да, необычно. Скульптуры, художественные инсталляции, а за перилами – иконостас, внизу службы совершаются.

– Храм есть сосредоточение всех видов искусства, – продолжает Ярослав. – А здесь мы находимся как бы в отдельном выставочном пространстве – со специально оборудованными стендами, определённым освещением, но при этом остаёмся и в храме. И это создаёт особое восприятие того, что выставляется.

– Воцерковляется как бы?

– Содержание выставок так или иначе связано с христианским искусством и культурой, я говорю о восприятии. Здесь у человека тишина в душе, он чутко всё воспринимает. Нынешняя выставка называется «Простые вещи» и посвящена дому, семье – малой церкви. Сейчас эта тема очень важна. Так происходит в истории человечества, что когда наступают катаклизмы, бедствия, сложные политические ситуации, то мы, как правило, сосредотачиваемся на трёх важных вещах. Это вера, дом и семья. Собственно, сейчас и наступило такое непростое время.

– Спецоперацию имеете в виду?

– Не только. Та же пандемия, когда люди болели, многие теряли работу. Неспокойное время, согласитесь…

Прохожу по залу. Действительно, простые вещи. Старинный буфет, из которого смотрят два человека, видимо его владельцы. Девочка на велосипеде. Девочка с игрушечной детской коляской. Деревянные фигурки людей.

«Старинный буфет, из которого смотрят два человека… Девочка на велосипеде»

– Здесь вы как бы оказываетесь в питерской коммуналке и погружаетесь в историю одной семьи, – комментирует Ярослав. – Здесь, как бы это сказать… всё традиционное, исконное. Мы видим, какое безумие творится в мире, как рушится классический институт семьи, заповеданный Богом. На мой взгляд, Россия остаётся ковчегом для всего исконного. И эта выставка – одна из комнаток нашего общего ковчега.

– А кто её придумал? – спрашиваю куратора.

– Выставку? Изначально мы думали, что свои работы предоставят супруги-скульпторы Александр Позин и Марина Спивак, но они пригласили друзей-художников, и получилась такая концептуальная экспозиция. Все они – признанные мэтры в искусстве. Хотя вещи у них «простые» и сотворены из простого материала, в основном из дерева, но эти экспонаты вполне могли бы выставляться в Русском музее, в отделе современного искусства.

Марина Спивак, Ярослав Стародубцев и Александр Позин

Подхожу к экспонату, который больше всего меня поразил, – буфету, внутри которого стоят фигуры бабушки и дедушки. А на обратной стороне буфета – их силуэты, словно на стенке отпечатались тени ушедших людей.

Искусство и жизнь

Позже я пообщался со скульпторами.

– Тот буфет на выставке ваш родовой? – спросил Марину Львовну Спивак.

– О, у меня столько шкафов и буфетов!.. Этот буфет стоял в нашей питерской квартире, в доме на Невском проспекте, где я родилась и выросла. С детства помню такое ощущение: кто-то там внутри живёт. И если в буфете порыться хорошенько, то что-то найдёшь. Потом мы уехали на окраину Петербурга, в «Деревню художников», поселились в деревянном доме, но мои правнуки по-прежнему живут в центре, на улице Марата. И часть старой мебели у них, такой же буфет там стоит. Это общее наше.

Когда умирают старики и остаётся их мебель, возникает ощущение, что они никуда не уходят, они рядом со своими вещами. Это у меня такое скульптурное ощущение – присутствие в шкафах, буфетах, тумбочках и во всём прочем. Так что я буквально сделала – как есть, так и есть.

– Ещё меня тронула ваша работа, где девочка забралась в шкаф.

– В тумбочку, точнее. Если у дедули с бабулей в буфете разницы портретной нет, просто некие старики, то девочка абсолютна конкретна. Она попала в эту тумбочку и там прижалась, спряталась, но это не её жизненное пространство. Ей там тесно – такое моё ощущение.

– А я так понял, что у неё какой-то протест, переходный возраст.

– Да, когда хочется и спрятаться в доме, и убежать из дома одновременно. Это лет в 12–14. Она сама себя не понимает. Такая девочка была, там точное портретное сходство. Потом она умерла.

– То есть у скульптуры реальный прототип?

– Конечно. Это моя дочка.

– Я так понял, что многие произведения на выставке очень личные, лежали в мастерских до поры до времени.

– Они не лежали, мы с ними просто жили. Элементарно. Тумбочка была тумбочкой, буфет буфетом: в них посуда, тряпки лежали. Последний буфет у меня из кухни не так давно ушёл, сейчас с музейной выставки вернулся и стоит как предмет искусства. Теперь уже не буфет.

– Многие о современном искусстве судят по скандальным выставкам Гельмана. И для меня стало открытием, что оно может быть христианским.

– Современное искусство – это то, что делают наши современники. Иного определения у меня нет. В нём есть множество разных направлений, но, к сожалению, люди судят по тому, что эпатажно, что кричит. А другое искусство не кричит, его не слышно большинству.

Марина Спивак. «Пасха»

– Настоящее искусство – это часть жизни, – поясняет сказанное супругой Александр Владиславович Позин. – Как ни фантазируй, а всегда в основе то, что мы пережили или ещё переживём. На выставке есть моя работа «Под одной крышей» – там я изобразил свою семью. Было это в 1983 году, семья ещё не разрослась, и там в центре мы с женой и ребёнком, справа – родители Марины, а некрашеный кусок – это дедушка с бабушкой, те самые, которые «в буфете». И вот какая история-то получилась. Эту работу приобрёл Союз художников. Потом началась перестройка, 90-е годы, склады Союза художников были разрушены, и мне сказали, что там видели мою работу «Под одной крышей», расколотую на части. В том развале я нашёл только два куска от скульптуры и заново всё восстановил.

– Символично. После разрушительных 90-х у нас пытаются восстановить семейные ценности, а вы в прямом смысле…

– Ну да. Своими руками и восстановил. Я же говорю, что искусство имеет прямую связь с нашей жизнью.

– И сама выставка тоже ведь не на пустом месте появилась?

– Сначала я придумал, что она должна называться «Дом». Но как-то мы шли с Мариной мимо Русского музея и увидели афишу, что там открывается выставка «Дом». Это и огорчило, и обрадовало: значит, тема востребована и неслучайно мы к ней обратились. Пришлось менять название на «Простые вещи». Сейчас такое время, когда нормальные человеческие вещи, в том числе семья, уходят на второй план. А на самом деле христианская жизнь, в том числе и в семье, – это же сокровище. Ты живёшь для того, чтобы что-то в мире познать, воспитать детей в стремлении к Богу и, конечно, любить. Есть деревья, трава, любовь. И вот чтобы дать почувствовать здесь и сейчас, ради чего мы на самом деле живём, настоящий художник и творит.

– Обычно у художников, вышедших из советского времени, сложный путь в Церковь…

– А мой путь проще некуда. Попросили стать крёстным. Дело хорошее, святое, как я понимал уже тогда, но стал отказываться: «Я же некрещёный». Мне в ответ: «Так заодно и покрестишься». Принял крещение – и что-то изменилось. Через два года я уже стал регулярно исповедоваться и причащаться. Всё-таки крещение не просто ритуал. Да и всё в Церкви имеет содержание, которое невидимо действует, а мы часто не замечаем. В обычной жизни точно так же – под Богом живём.

– Какие ещё художники приняли участие в выставке?

– Имена их известны, у всех работы имеются в собрании Русского музея. И все они из «Деревни художников» Санкт-Петербурга. Это одиннадцать деревянных домов в Коломяги и Верхнем Шувалово, за станцией Удельная. В 1983 году один из ленинградских художников оформлял там красный уголок и ему сказали, что дома деревянные пустуют, можно занять под мастерскую. Он переехал туда, за ним потянулись другие художники – так и образовалась наша «Деревня».

Самый солидный участник выставки – это Геля Писарева, ей 90 лет. Семилетней девочкой она пережила блокаду Ленинграда. Любимая её тема как раз материнство и деревенская лирика. У неё на Охте была большая собственная мастерская, но вот променяла на деревянный дом, украсила его деревянной скульптурой русалки, такое сказочное жилище. Часто вижу её, когда гуляет по окрестностям.

Она охотно согласилась выставить свои работы, а вот Дмитрия Каминкера пришлось уговаривать. Это известный скульптор, его «Авиатор» стоит перед входом в аэропорт Пулково. Я попросил у него скульптуру девочки на трёхколёсном велосипеде – ещё из советской поры, из 1979 года. Он отнекивался: «Я её не выставляю». Наверное, потому, что на велосипеде – его дочка. Но объяснил ему, что без этой скульптуры ну никак. Нечаянно так сложилось, что выставка – это история одной девочки. Сначала там детская коляска, потом она на велосипеде, далее – в тумбочке спряталась, переходный возраст. Затем она – мама с сыном, пришедшие на Пасху. Это изображено на текстильном коллаже «Пасха», в который включены настоящие предметы одежды: свитер, платок, юбка. Рядом металлическая композиция «Покаяние» Олега Жогина. А затем старость, уход и память в потомках.

Всё это было задумано как наш Дом. Мы в нём живём и хотим, чтобы он был благополучным, спокойным и счастливым. Мне кажется, настоящий героизм – это просто пройти через жизнь и обиходить всё вокруг себя так, чтобы люди рядом были счастливы. Об этом выставка. Мы за всё отвечаем, но мы не самые главные, просто через нас проходит искорка, которую передаём дальше.

Остаётся душа

Но вернёмся на выставку. Долго стою перед композицией «Покаяние» художника Жогина. Всегда относился недоверчиво ко всем этим инсталляциям из железного лома, а тут как-то пригвоздило. Сын склонился перед отцом. Библейская притча о блудном сыне проста и однозначна – как эта железная конструкция. Ни тебе полутонов, фантазийного флёра. Как есть, так и есть.

Библейская притча о блудном сыне проста и однозначна

– Посещаемость выставки большая? – спрашиваю Ярослава.

– Великий пост – время особого посещения храма, и весь пост здесь были посетители. Многие фотографируют на память. Всякий видит что-то своё. Хотя современное искусство не всем понятно. Здесь такая техника, которая отбрасывает всё лишнее, все изыски. Это как человек рождается, умирает и всё в землю уходит, истлевает, а только душа остаётся. И вот здесь тоже видим не фигуры людей, а души обнажённые. Лично я так воспринимаю. И в то же время всё это очень вещественное. Материалы использованы простые, натуральные – дерево, гипс, немного металла. Простые материалы, как у древних мастеров.

– А я увидел здесь христианскую простоту, – говорю. – Мы и в быту такие. Никаких изысков. Щи да каша – пища наша. Ничто не должно отвлекать от главного.

– Да, мы многое теряем, когда искусственно усложняемся. Сам я горожанин, родители тоже. Живя на земле, в деревне, может, иначе бы смотрел на мир.

Фото автора

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска