К 200-летию со дня рождения Константина Ушинского

Ушинский. Скульптура неизвестного мастера, установленная в конференц-зале Академии педагогических наук в Москве

(Окончание. Начало в № 919)

Письма о воспитании наследника

В 1859 году в Ницце происходит знакомство Константина Дмитриевича с императрицей Марией Александровной – матерью будущего царя Александра Третьего и покровительницей Гатчинского института. О чём они беседовали – неизвестно, но, как писал Ушинский государыне, «Вы слишком снисходительны были ко мне и слишком высоко оценили меня».

По её просьбе он пишет «Письма о воспитании наследника русского престола», где даёт ряд педагогических советов, среди которых отметим наиболее интересные.

Он рекомендует, например, не брать учителей-иностранцев, так как «узнать духовные потребности народа может только русский, который сам в себе их перечувствовал». Наследника, по его мнению, нужно учить думать и понимать, не отягощая ненужными знаниями, которые убьют любовь к учёбе, а впоследствии будут безнадёжно забыты. При изучении любого предмета нужно помнить о пользе, которую он может принести. Изучение юридических наук должно развить в наследнике чувство справедливости. История необходима, чтобы знать свою страну, свой народ, при этом не стоит увлекаться второстепенными подробностями. Математика должна развивать рассудок. Литература нужна, чтобы воодушевлять и укреплять душу. Константин Дмитриевич высказывает мысль, что сначала нужно увидеть картины, прочесть книги, самому попытаться их понять и лишь потом переходить к теории.

 Весьма интересна оценка русского общества, которую Константин Дмитриевич надеялся донести до Великого князя Александра Александровича, чтобы показать, как трудны будут его задачи после восшествия на престол.

Бедой русского образованного общества, полагал Ушинский, является его постоянное недовольство. В нашей литературе почти отсутствуют герои, обладающие благородным характером. Книг, призывающих к нравственной жизни, почти нет, а те, что есть, высмеиваются, богословские сочинения игнорируются. В стране нет ни одного государственного человека, который пользовался бы популярностью, даже самые достойные из них предаются остракизму.

Отчего так происходит? Может, оттого, что ребёнку с младых ногтей прививают понимание, чего ему делать нельзя, но не объясняют, что делать необходимо. Наше образование не даёт ему идеала, к которому следует стремиться. В нём почти не развивают способность думать – не только философия изгнана из университетов, но и даже невинная логика из гимназий. Наше образование, полагает Константин Дмитриевич, осознанно отвращает от всякого рода мышления, опасаясь, что оно может завести куда не следует.

Но лишённое прочных убеждений общество лишь кажется покорным и управляемым. На самом деле это «болото, зеленеющее, гладкое, тихое, чуждое бурь, с виду безопасное и даже заманчивое, но в котором, где ни поставишь ногу, везде провалишься и никогда не найдёшь точки опоры». Именно это случилось со страной в Крымскую войну. Никакие утописты, мечтатели, революционеры не смогли бы причинить столько вреда «государству и правительству и нанести столько личных, глубоких, смертельных огорчений монарху, сколько наделали их в два года войны наши услужливые политики, наши генералы, наживавшиеся из бедного имущества солдат».

Лишь человек, умеющий думать, полагает Ушинский, способен стать настоящим противником опасных для страны идей, опорой для монарха.

Смольный институт

Результатом общения с императрицей, близости их взглядов стало назначение Ушинского в 1859 году инспектором Смольного и Александровского женских институтов. Находились два этих заведения рядом и, по сути, были двумя отделениями одного. В Смольном учились девицы, отцы которых были как минимум полковниками и коллежскими советниками, в Александровском – дочери офицеров и чиновников попроще.

Заранее предполагалось, что Константин Дмитриевич достаточно серьёзно пересмотрит учебные планы и преподавательский состав. Царица, однако, не учла степени сопротивления начальницы институтов Марии Павловны Леонтьевой. Вдова генерала, в прошлой фрейлина одной из великих княгинь и гофмейстерина другой, она имела сильные позиции в Петербурге. Это была глубоко религиозная женщина, очень мужественная и совершенно бескорыстная. Когда она скончалась в 1874 году, оказалось, что всё её состояние составляет 50 рублей, так что хоронить пришлось за казённый счёт. Но увы, как педагог, Леонтьева была совершенно несостоятельна. Девочки-институтки посмеивались, когда Мария Павловна пересаживала их во время урока с места на место, следуя какому-то загадочному плану. На смену ему спустя несколько дней приходил новый, и пересаживание начиналось сызнова. Этим безобидная и бесплодная жажда перемен начальницы, в общем-то, и исчерпывалась.

Их столкновение с Ушинским было неизбежно. Он был человеком духа, который хорошо знал, чего добивается, и готов был жертвовать ради этого своими и чужими удобствами. Марию Павловну же всё в её заведении устраивало, а потеря изрядной доли власти возмущала. Подобным историям нет числа – сплошь и рядом, например, недопонимание возникает между игуменьями и духовниками монастырей. Сыграла свою роль и ревность. Новый инспектор скоро завоевал сердца воспитанниц, в то время как к своей начальнице они относились скорее с безразличием и некоторой опаской. Но главное было в отсутствии понимания между людьми разных эпох: Николаевской, потерпевшей крах в Крымскую войну, и Александровской, характеризующейся поиском новых путей.

Однажды Константин Дмитриевич зашёл на урок немецкого и обнаружил, что девушки этого языка совершенно не знают. Им преподавали его шесть лет по два урока в неделю, а в итоге одна, прочитав страницу, смогла перевести два-три слова, вторая – чуть больше, третья не поняла в тексте вообще ничего. О Шиллере и Гёте воспитанницы разве что слышали, но ничего не читали. Учитель попытался вывернуться, сказав, что Ушинский опросил худших учениц. Вызвали лучших, но тут же выяснилось, что преподаватель жульничает – эти девушки были немками, знавшими язык с младенчества. В результате учитель был уволен.

В чём-то схожая история произошла с учителем литературы и словесности Старовым – с той лишь разницей, что это был человек, которого воспитанницы очень любили. Завзятый театрал, романтик, добрейшая душа, он заступался за своих учениц перед институтским начальством, а увидев опечаленными, декламировал: «Что затуманилась, зоренька ясная?» Речь его была пересыпана словами «высокое», «прекрасное», «эстетическое». «Женщина, – возглашал он чуть ли не на каждой лекции, – самое возвышенное, самое идеальное существо!» Девочки, конечно, слушали его, раскрыв рты. Недостатком учителя было полное отсутствие способностей к преподаванию словесности. Девушки не читали ни «Евгения Онегина», ни «Мёртвых душ», которых не оказалось в институтской библиотеке, и это учителя не слишком волновало. Из русских авторов лучше других был знаком институткам сам Старов, любивший читать на уроках собственные стихи:

Но никогда от дум печальных
Старов душой не унывал!
Создатель мира, Царь всесильный,
Мне много, много подарил…

Услышав это в исполнении одной из девушек, Ушинский был неприятно поражён, назвав стихотворение замогильной чепухой. Учитель литературы в итоге покинул Смольный, что вызвало сильное негодование воспитанниц. Константина Дмитриевича они стали называть непроходимым злюкой и невежей, но вскоре сменили гнев на милость. В Смольный пришли настоящие учителя, и любимейшим стал Ушинский.

Как рассказывала одна из его учениц, Елизавета Водовозова, он убрал сословное разделение, ввёл практику преподавания предметов на русском языке, воспитанницы получили право проводить каникулы и праздники у родителей.

«Много десятков лет прошло с тех пор, – писала она в конце жизни, – но до сих пор не могу забыть пламенную речь этого великого учителя, которая впервые бросила человеческую искру в наши головы, заставила трепетать наши сердца человеческими чувствами, пробудила в нас благородные свойства души, которые без него должны были потухнуть».

Ей же принадлежит весьма выразительное описание Ушинского:

«Худощавый, крайне нервный, он был выше среднего роста. Из-под его чёрных густых бровей дугою лихорадочно сверкали тёмно-карие глаза. Его выразительное, с тонкими чертами лицо, его прекрасно очерченный высокий лоб, говоривший о недюжинном уме, резко выделялся своею бледностью в рамке чёрных как смоль волос и чёрных бакенов кругом щёк и подбородка, напоминавших короткую густую бороду. Его тонкие, бескровные губы, его суровый вид и проницательный взор, который, казалось, видит человека насквозь, красноречиво говорили о присутствии сильного характера и упорной воли…»

Очень скоро учитель пристрастил девушек к чтению и труду, много говорил с ними, старательно, но деликатно пробуждая их души.

Уподобление Спасителю – вот что, по его мнению, превращает человека в личность. «Этот идеал надобно внедрять детям с детства, этот идеал – Христос. Каждый христианин рождён для высшего совершенства!» – учил Константин Дмитриевич. Чем ближе человек к Богу, тем ближе он к другим людям, тем ближе к пониманию самого себя.

Внимательно наблюдая за настоящим, учёный вновь прозревает будущее. Придёт день, и Бог будет устранён из образования, что сделает педагогику «предприятием без побуждений позади, без результатов впереди». «Прежде чем начать сеять в детские души семена материалистических воззрений, – предупреждает он, – должно посмотреть на плоды, которые могут вырасти из этих семян». Вот эти плоды: «Оправдание деспотической власти одного человека над другим, презрение к человеческой личности, равнодушие к праву и правде, полная бесправность отношений, уважение к одной силе, жестокость».

После крушения Российской империи СССР унаследовал великую литературу, великое искусство, великую педагогику, которые смогли сделать его великой страной. Вопрос: что смогла унаследовать Россия после крушения Советского Союза? Совершенно истощённую почву, в которую десятилетиями не вносилось удобрений. Материализм, как предсказывал Ушинский, оказался совершенно бесплоден.

* * *

Изгнание Ушинского из Смольного института было предопределено. Начальнице Марии Павловне казалось, что вот-вот наступит хаос. Классные дамы были в ужасе. И даже священнику, окормлявшему институт, привиделось какое-то вольнодумство. В 1862 году разразился скандал, когда Константин Дмитриевич и Леонтьева осыпали друг друга обвинениями в присутствии императрицы Марии. У Ушинского после этого усилилось кровохарканье, у 70-летней начальницы института случился нервный срыв.

Мысли о педагогике

Теперь все силы Константин Дмитриевич тратил на создание учения о национальном образовании. Вот название одной из его статей: «О необходимости сделать русские школы русскими». Учёный много раз наблюдал, что «самое резкое, наиболее бросающееся в глаза отличие западного воспитания от нашего состоит… в том, что человек западный, не только образованный, но даже полуобразованный, всегда, всего более и всего ближе знаком со своим Отечеством: с родным ему языком, литературой, историей, географией, статистикой, политическими отношениями, финансовым положением», а у нас – всё в точности наоборот.

Только русский образованный человек, писал Ушинский, знает иностранные языки лучше родного, на котором пишет нередко с грубейшими ошибками. Он знает подробно историю Французской революции, но не помнит, в каком столетии жил Иоанн Грозный, помнит, на какой реке находится Мадрид, но не ведает, что Самара стоит на Волге. Своей страны русский чаще всего не знает, словно на родине живёт лишь его тело, а душа – в Европе. Хороших последствий от этого ждать не приходится, и это положение, конечно, нужно в корне менять.

Главный же интерес Константина Дмитриевича был в области чистой педагогики, которой он, в частности, посвятил третий том своей «Педагогической антропологии». Книга эта осталась недописанной, но даже её черновик представляет значительную ценность. Вот некоторые её постулаты.

ВОЛЯ

«О подчинении нервного организма ребёнка его сознанию и воле» – так называется одна из глав. Лишь воспитав волю детей, научив их учиться, можно ждать каких-либо добрых результатов. Даже хорошо развитый ум при бессилии характера может оказаться бесплоден. «Сколько детей, прослывших в детстве маленькими гениями и подававших действительно самые блестящие надежды, оказываются потом людьми, ни к чему не способными!» – напоминает Константин Дмитриевич. Это происходит оттого, что талант своим богатством подавил волю, создал иллюзию, что в её развитии нет особой необходимости. Это всё равно, как, имея усыпанную плодами крону дерева, пренебрегать укреплением его ствола. Рано или поздно он надломится.

В ЗДОРОВОМ ТЕЛЕ ЗДОРОВЫЙ ДУХ

Другой опасностью является пренебрежение телом ребёнка. Учитель нередко возбуждает его нервную систему, чего нельзя допускать в принципе: это, в лучшем случае, бесплодно, в худшем – наносит большой вред. При этом педагоги чаще всего не заботятся об укреплении организма, для которого нужны «гимнастика, всякого рода телесные упражнения, телесная усталость, требующая сна и пищи, прогулка по свежему воздуху, прохладная спальня, холодные купания, механические работы, требующие телесного навыка».

Важность развития воли и тела поняли англичане и американцы, игнорируют немцы, налегая на умственное развитие, но хуже всех дела обстоят в России: «Ни одно воспитание не нарушает так страшно равновесия в детском организме, ни одно так не раздражает нервную систему детей, как наше русское». Оттого наши российские дети «рано делаются какими-то только мечтающими, пассивными существами, всё собирающимися жить и никогда не живущими, всё готовящимися к деятельности и остающимися навсегда мечтателями». Они сидят если не над учебником, то над романом. Что же способно породить такое воспитание? Книгоедов, из увлечения которых не выйдет никакого проку, потому что даже для того, чтобы написать стройную статью, нужна воля и привычка.

Беречь нервную систему ребёнка – вот азы образования. Ему не должно позволять читать сверх меры, нельзя допускать игры, которые слишком возбуждают, умственные занятия должны перемежаться телесными, хотя бы прогулками: «Конечно, богатая впечатлительная деятельность, глубокая и сложная нервная организация есть непременное условие всякого замечательного ума и таланта, но только в том случае и настолько, насколько человек успел овладеть этой организацией».

ВНИМАНИЕ

Нормальное обучение невозможно, если ребёнок не научится слушать учителя. Как добиться его внимания?

Есть простейшие приёмы. Например, привлечь внимание можно, возвышая голос, подчёркивая слова, рисуя карту на доске и так далее. Есть и другие способы. Один из лучших – частое обращение к учащимся. Для этого полезно заставлять их совершать некоторые действия, например предложить встать, сесть, развернуть или свернуть книги. Если в школе идёт чтение, то каждая ошибка читающего должна вызвать поднятие рук. Это заставит класс следить за происходящим. Учителю необходимо также время от времени прерывать рассказ и просить того или иного ученика повторить последние слова педагога.

Это то, что нужно делать. Теперь о том, чего делать нельзя. В классе не должно быть предметов, которые отвлекают внимание учеников, и не должно быть душно. Мешает неподвижность тела, переполнение желудков, сильная усталость. Это физические причины, но есть иные. Манера некоторых учителей что-то монотонно вещать, двигаясь по накатанной дорожке, может усыпить даже самых стойких детей: «Внимание самого наставника к своему делу – это главное радикальное средство против общей сонливости класса».

 ПАМЯТЬ

Обучение невозможно, если не беспокоиться о памяти. Существует иллюзия, что она у человека либо есть, либо её нет, но это далеко не так. Возможности памяти могут расширяться или уменьшаться, и это во многом зависит от педагога.

Всё, что укрепляет нервы: гимнастика, прогулки на свежем воздухе и т. д., – имеет большое значение для здоровья памяти. Недостаток свежих впечатлений от природы, постоянное сидение за книгой действуют отупляющим образом на способность памяти.

Воспитатель, понимающий природу памяти, будет беспрестанно прибегать к повторениям, но не для того, чтобы починить развалившееся, а для того, чтобы укрепить здание и вывести на нём новый этаж. Всякий шаг вперёд должен опираться на повторение прежнего. Ученик, прочитав что-то, должен закрыть книгу и проговорить прочитанное по памяти.

Едва ли в мире есть страна, где читают так много и беспорядочно, как в России. Не редкость встретить двенадцатилетнюю девочку, которой уже не знаешь, что дать читать не только на русском, но и на иностранных языках сообразное с её возрастом. Хорошо ли это? Нет. В голове такого книгочея нередко царят хаос понятий и представлений, всезнание, соединённое с полнейшим невежеством. А достигается это ценой уничтожения любознательности, сильного ослабления памяти и раздутого самодовольства.

Память зависит от внимания. Можно прочесть десять раз страницу без внимания и не запомнить ничего. Лишь осмысленное чтение способствует запоминанию. Лучше давать детям читать немногое, но с отчётом о прочитанном, чем многое без всякого отчёта. Сюда же относится и правило – не задавать детям уроков, которые им не по силам, потому что такие уроки надрывают память точно так же, как чрезмерные телесные усилия могут надорвать телесный организм.

ДОМАШНИЕ ЗАДАНИЯ

Ушинский очень скептически относился к практике задавать уроки на дом. Это допустимо для таких предметов, как литература или история, когда нужно просто прочесть какую-то книгу или главу из учебника. Но возьмём математику, где хорошо если помогут родители, да и здесь не всё ладно: не имея учительских навыков, отец или мать могут совершить немало педагогических ошибок. Но ещё хуже, когда ребёнок остаётся с заданиями один на один. Неспособность их выполнить рождает в нём неуверенность, которая ослабляет память. Видя перед собой большой урок, который ему не по силам, дитя тревожится, тоскует, иногда плачет, что расшатывает его нервную систему и не даёт сосредоточиться. Постепенно ему становится всё равно, им овладевают апатия и лень.

Работать ребёнок должен на уроках, а дома лишь повторять выученное. Но такое случается редко, обычно учителя сваливают на детей всю тяжесть учения и, вместо того чтобы учить их, «занимаются лёгким спрашиванием уроков, выученных дома».

 ИГРА И ТРУД

Игра – это огромное воспитательное средство. В ней формируются все стороны души человеческой: его ум, его сердце и его воля. Но она теряет всё своё значение, если перестаёт быть деятельностью, притом свободной деятельностью дитяти. Участие педагога может заключаться лишь в том, что он учит играть, подбирает ученику товарищей и какие-то средства, а также присматривает за тем, что происходит, прекращая игру, если она вредно действует на ребёнка. Но вмешаться в саму игру – это значит её разрушить.

К игре непосредственно примыкают внеучебные занятия, когда нельзя сказать, где начинается занятие и оканчивается игра: копание грядок, посадка цветов, шитьё платья кукле, плетение корзинки, столярная, переплётная работа и так далее. Если ребёнок делает это с наслаждением, то и работа превращается в игру. Это ясно указывает нам, что основной закон человеческой природы – это свободный труд. Без его постоянного присутствия в жизни ребёнка нормальное воспитание едва ли возможно. Не должно быть ни одной школы, в которой бы учитель и учительница не учили бы рукоделиям или при которой не было бы сада, огорода, на котором бы могли работать дети.

Конечно, и само по себе книжное учение всегда призывало дитя к труду, но речь тут о труде исключительно умственном. Что плохо, этот труд ему непонятен. Когда он изучает математику или географию, то слышит, что они когда-нибудь ему пригодятся. Нужно очень мало знать детскую психологию, чтобы надеяться на то, что ученик это воспримет. Ему нужно приложение знаний здесь и сейчас, чтобы поверить в их необходимость. Без этого научные сведения будут занимать лишь самый незначительный уголок его души.

Школа насильственно выплетает в его душе совершенно особую ассоциацию, совершенно отдельную от всех прочих ассоциаций его души, что свидетельствует о неразвитости нашего образования, игнорирующего душу ребёнка. Но «из этого нисколько не выходит, что мы восстаём против школьной жизни, – поясняет Ушинский, – но не нужно забывать, что дитя не только готовится к жизни, но уже живёт».

Есть и другая сторона – чрезвычайно важная. И принудительные школьные занятия, и принудительные работы, как, например, приведение в порядок своей комнаты и одежды и повиновение учителю, не потому, что хочется, а потому, что должно, имеют огромное значение: «Это приучение к выполнению долга так драгоценно, что если бы педагогике удалось превратить всё первоначальное учение в занимательную для дитяти игру, то это было бы большим несчастьем для воспитания». Задача педагога сделать учебную работу насколько возможно интересной для ребёнка, но не превратить её в забаву.

* * *

Разумеется, это лишь некоторые постулаты учения Ушинского, которые, однако, позволяют получить о нём представление.

Последние годы жизни

Царица Мария уважала и Ушинского, и начальницу Смольного Леонтьеву, но ей приходилось выбирать между старым учительским сообществом и гениальным педагогом, который совершенно в него не вписывался. Помести Константина Дмитриевича в любое из учебных заведений – и дело снова закончится взрывом. Единственным исключением был Гатчинский институт, но его директор Пётр Владимирович Голохвастов вот уже два года как покинул свой пост.

Государыня пыталась найти компромисс, поручив Ушинскому выехать за границу для изучения европейской системы образования. За Константином Дмитриевичем было сохранено немалое жалованье – около двух тысяч рублей в год. Вместе с доходом от книг это позволяло ни в чём не нуждаться и спокойно заниматься творчеством. К преподаванию его больше так и не подпустили, но колоссальный успех «Родного слова», написанного за границей, первые два тома «Педагогической антропологии» и другие работы всё равно сохраняли за ним славу первейшего из русских педагогов. Как выразился историк Лев Николаевич Модзалевский, «Ушинский – это наш действительно народный педагог, точно так же как Ломоносов – наш народный учёный, Суворов – наш народный полководец, Пушкин – наш народный поэт, а Глинка – народный композитор».

Хрестоматия «Родное слово» стала основой начального образования в России и самой распространённой книгой после Библии. На первых её страницах мы видим азбуку, картинки для рисовки по квадратикам и прописи. За этим следует множество стихов, а также сказок, нередко написанных самим Ушинским. Есть загадки и рассказы о животных, птицах и растениях, скажем: «Грибы, травы и цветы». Говорится также про «Металлы и камни, драгоценные и простые», «Меры времени, длины и тяжести». Есть главка «Христианские имена», имеются рассказы о Священном Писании и православных праздниках, а также молитвы и тексты на церковнославянском, который, по мнению Константина Дмитриевича, должен знать каждый русский ребёнок.

Сто сорок седьмое издание «Родного слова» Ушинского

Как жаль, что этой книги не было в моём детстве: лишь увидев «Родное слово», понимаешь, как много мы потеряли. Оно будит мысль и даёт знания, учит любви к своему языку, одновременно развлекая и захватывая. Это, кстати, стало проблемой. Оторвать ребёнка от пособия родители не могли, так что двухгодичный курс проглатывался в считанные недели, иногда дни. Пришлось Ушинскому писать методичку уже для учителей и родителей, как должно пользоваться его хрестоматией.

К.Д. Ушинский, Н.С. Дорошенко (Ушинская) и их дети (слева направо): Павел, Владимир, Константин, Вера, Надежда

Он очень хотел, чтобы его дети получили образование в России, и начал разрываться между Европой и родиной. Ближе к концу жизни, получив разрешение лечиться в Крыму, смог наконец вернуться домой.

Окрестности хутора Богданки, где находился дом Ушинских. В лодке Константин Дмитриевич и его жена

Болезнь Константина Дмитриевича была довольно редкой – хроническое воспаление лёгких. Она и сегодня опасна, а тогда была неизлечима. Лечение кумысом близ Бахчисарая не особенно помогало. Ушинский надрывал себя работой, его сердце болело от страха за родину. Последним ударом, после которого Константин Дмитриевич уже не оправился, стала гибель первенца Павла в результате несчастного случая на охоте.

В Крым, оплакав сына, учёный возвращался совсем больным, так что пришлось задержаться в Одессе. Там Константин Дмитриевич и скончался. За четыре часа до смерти он почувствовал облегчение и попросил переодеть себя во всё чистое, как можно ярче осветить комнату и почитать ему вслух «Ундину» в переводе Жуковского. После этого подозвал детей, чтобы по обыкновению помолиться с ними, и тихо уснул, чтобы уже не проснуться. Погребён он был на кладбище Выдубицкого монастыря в Киеве. Ещё несколько лет назад могила Ушинского часто бывала усыпана цветами.

Экскурсия учителей и учащихся школ Украины на могилу К. Д. Ушинского в Киеве. Фотография начала XX в.

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска