Выхожу из храма. Отслужил молебен о наших воинах, который мы ежедневно совершаем после Божественной литургии. Возле ворот резко останавливается красная «Лада».

– Отец, а я тебя как раз ищу! – из машины выбирается грузный отец Вениамин, старейшей священник нашего благочиния. – Есть не совсем обычная просьба, удели минутку!

И хотя у меня были другие планы, отказать отцу Вениамину не могу.

– Давай-ка отойдём! Вон туда, на скамейку, в тенёк. Ты, отец, у нас писатель. Опиши этот случай в назидание другим. Вчера проезжаю село. В машине я и ещё трое священников, учились вместе в семинарии. Проездом в наших краях, подхватил их с вокзала. Разговариваем, шутим, вспоминаем былое. На обочине стоит человек. Поднял руку, голосует. Тёплый летний вечер, добрый ветерок в окно. В голове мысль: «Тормознуть? Подобрать? Есть ещё одно место в машине». И тут же противоположная мысль: «При нём уже не поговоришь свободно. Да и лето, тепло, прогуляться можно. И груз у него небольшой, котомка у ног». Проехал, не взял. А он смотрел с обочины на меня спокойно и безтревожно. Смотрел, словно знал меня давно и ждал, что съеду на обочину, приторможу и спрошу: «Куда?» В машине, повторяю, место ещё было. И отцы бы не осудили меня. Но я проехал, и никто не сделал замечания, никто словно и не заметил человека на обочине. Вечерок посидели с отцами, выпили немного, приятно расслабились. Потом вызвал такси и отправил их снова на вокзал.

А ночью проснулся от жара в груди и с отчётливой мыслью: «На обочине был Христос!» Этот взгляд невозможно перепутать с другим. Он ждал помощи, благодарил за помощь и одновременно прощал, зная наперёд, что помощи не будет. Я встал в полной темноте на колени и простоял так до рассвета – пока у соседей не запели петухи, пока лики икон не просветлели. В голове гудела навязчивая мысль поехать туда, где Он стоял, умолять о прощении. И поехал в синих ещё рассветных сумерках. Естественно, на обочине никого не было. Я вышел, внимательно осмотрел место, где Он стоял, надеясь найти след, какой-то знак, какой-то указатель, как мне жить дальше. Ничего!

А ведь послушай, отец, какую сильную проповедь я сказал накануне, в воскресный день! С неделю назад ко мне приезжал благодетель, крупный предприниматель. Благодаря его помощи я и церковь отремонтировал, и утварь новую закупил – буквально за год. Угостил его, чаем напоил в трапезной, вышел провожать. Берёт благословение, идёт к машине – у него чёрный «Лексус». Замечаю, что на правом крыле вмятина, которая портит всё великолепие.

«Откуда у тебя это, Аркадий?»

Он идёт к вмятине и задумчиво гладит её:

«У вас есть несколько минут, отец Вениамин? Случай незаурядный. Может, поучение какое по этому поводу скажете пастве. Недели две назад поехал в Москву по делам. Проезжаю Владимир – ремонт дороги, указатель на объезд по просёлку. Грунтовка. Пыль, теснота, фуры тянутся одна за другой. Не разгонишься. Смотрю – на обочине пацанишка стоит, отчаянно так машет. Нет, думаю, не до тебя! Кто-нибудь другой пусть подсадит. Проезжаю – и тут он как зафигачит мне камнем по машине! Резко торможу, выскакиваю и от всей души отвешиваю леща ему по физиономии. Он кубарем в пыль. Встаёт, нос зажимает, чтоб кровь не слишком хлестала. Слёзы размазывает по грязному лицу… Так мне погано стало на душе! Христианин хреновый! “Дяденька, простите! У меня сестрёнка с коляской вон там, внизу. Не удержал, фуры испугался, она почти вплотную проехала”. Даю ему носовой платок. Подхожу к краю обочины – кювет глубокий, весь в пыльных лопухах и крапиве. Внизу детская коляска, а рядом девчушка лет двух-трёх в репьях и пыли. Плачет навзрыд. Спускаюсь и с большим трудом выбираюсь с ней наверх: “Стой здесь, возле брата!” А сам за коляской. Коляску вытащил. Смотрю на себя: мама дорогая! Где-то надо приводить себя в порядок. Стал спрашивать у мальчишки, каким образом они оказались одни на проезжей дороге. Оказывается, сами они из райцентра, что километрах в пяти, лето жили у бабушки в деревне, а тут мать позвонила, что отец с войны заглянул ненадолго и завтра они вместе приедут в деревню. До завтра – целая вечность! Разве можно её переждать?! Сажает сестрёнку в коляску – дело привычное – и в путь! Обычно дорога практически пустая, а тут из-за ремонта по ней сделали объезд. Машины идут сплошным потоком, особенно тяжелогрузы с прицепами. Испугался в какой-то момент мальчишка, вильнул коляской в сторону и не удержал её, свалилась в глубокий кювет. И сколько он ни кричал, ни махал рукой, никто не остановился. Тогда и взял камень.

Посадил их на заднее сиденье, коляску кинул в багажник. Доехали до райцентра, нашли дом родителей. Калитку открыл высокий крепкий парень в тельняшке, отец малышей. Подхватывает на руки девочку, смотрит то на меня, то на сына с расквашенным носом. Взгляд не предвещает ничего хорошего. Рассказываю о случившемся, прошу прощения за оплеуху и разбитый нос. Он переводит глаза на мой костюм в репьях и грязи, потом на вмятину на крыле и протягивает руку: “Спасибо, брат! Другой бы вообще изуродовал мальца и оставил бы на обочине! Сколько я должен за повреждение?” – “Нисколько! Это я ещё должен вам за хороший урок. На какой счёт я могу перевести вам денежку?” Беру телефон. Он непонимающе смотрит на меня: “Вы это о чём? Какой счёт? Какие деньги?” Я вижу, что своей настойчивостью только обижу его, и говорю: “Хорошо, оставим это. Тогда мне бы привести себя в порядок – умыться, почистить одежду”. Он молча распахивает калитку, показывает на крыльцо. Уже в комнате подаёт банный халат. Пока принимаю душ, молчаливая строгая жена приводит в порядок мой костюм. “Поужинаете?” – спрашивает хозяин. “Спасибо! И так задержался. Вот моя визитка, звоните, если что. Не волшебник, но кое-что могу”. Протягиваю руку: “Аркадий”. – “Пётр”. Поворачиваюсь к малышу. Он тоже подаёт руку: “Павел”! Нос распух, но рот счастливо улыбается… Еду по ночной трассе, хлюпаю носом, благодарю Бога и даю зарок смотреть на обочину и для памяти не менять крыло с вмятиной».

– Вот такую историю мне поведал Аркадий, – говорит отец Вениамин. – А я её на воскресной проповеди громогласно всем доложил, от себя добавил, как внимательны должны мы быть к происходящему вокруг, где столько горя, нужды и скорби. Весь храм стоял в полной тишине и заворожённо слушал меня. А я сам буквально через день проехал мимо Христа и глазом не моргнул.

Отец Вениамин сильно хлопает себя по колену.

– Впрочем, отец Михаил, у меня не только этот рассказ, а большая просьба к тебе. У сына вот взял биту. Возьми её – она в салоне – и тресни как следует по переднему крылу. Хочу, чтоб метка, как у Аркадия, осталась. У самого рука не поднимается.

Смотрю на него и не пойму: шутит или всерьёз?

– Отец, мы же не в детском саду! Ты и так не забудешь этот случай. Не буду этого делать!

Он с горечью в глазах смотрит на меня, встаёт, чтобы попрощаться, но тут неожиданно раздаётся треск – большая ветка берёзы при полном безветрии падает на багажник его «Лады».

Он смотрит на меня, я – на него. Потом он хватает мою руку:

– Спасибо тебе, отец! Спасибо Тебе, Господи!

Подбегает к машине: на багажнике заметный след от упавшей ветки. Садится за руль, смеётся, машет мне и трогается.

– Мне-то за что спасибо? – говорю я, поднимаю увесистую сухую ветку и крепко втыкаю у белой стены просфирни, чтобы издалека было видно.

Медицина катастроф

Подушка много ночей подряд враждует со мной. Она растеряла привычные свойства покоить и баюкать, словно её набили боксёрскими перчатками. Матрац по неуютности своей, по неприспособленности к ночному отдыху уподобился мостовой – можно сесть, можно лечь, но не даёт покоя напряжённый, не слышимый ухом гул мировых событий…

* * *

Сегодня после службы идём с отцом Евгением в военкомат. Уезжает на фронт вторая партия мобилизованных резервистов. Несём святую воду, чашу, кропило, икону Казанской Божией Матери. В старом, ещё советских лет, здании военкомата – служащие, представители администрации, бойцы и их родственники. Напряжение как в трансформаторной будке. Проверяют и перепроверяют списки, военные билеты, раздают продуктовые пайки. Звучит команда выходить во двор, потому что служить молебен в помещении слишком тесно. Серое небо, мелкий дождь.

Ребята выстраиваются в две шеренги. Родственники в пяти шагах. Военком шепчет мне: «Эта партия гораздо спокойнее и увереннее, чем предыдущая. Тех-то выдёргивали среди ночи…» Начинаем молиться. Ребята крестятся. Потом кропим их святой водой, благословляем крестом. Раздаю каждому крохотные бумажные складни, внутри которых псалом 90. Потом говорю: «Братья, вы идёте на войну. Так получилось, что это битва с силами ада, с сатанинской тьмой. Но с нами Бог! А потому вы обречены на победу! За вами огромная страна, за вами семьи, родные и близкие, с вами наша любовь и наши горячие молитвы! Сейчас скажу важное: если хотите вернуться домой, не материтесь и молитесь! Молитесь и побеждайте! Храни вас Господь!»

Ребята идут к родным, целуют их, обнимают. Звучит «Прощание славянки».

Дождь моросит, и не понять, слёзы это на лицах или капли дождя. Рассаживаются в автобусы, сдержанно машут руками. Вслед за толпой провожающих выхожу на улицу. Много легковых машин вдоль дороги. У одной дверка открыта, звучит по радио реклама: «В Нижегородском магазине “Византия” огромный выбор бриллиантов. Приходите! Мы будем рады вам!» В мозг осколком впивается диссонанс между происходящим здесь и тем, о чём говорит «Авторадио». Это действительно война Бога с сатаной, и она идёт на всех фронтах. Прежде всего, как говорят, на ментальном уровне. Линия фронта проходит через наши умы и сердца.

Подходит женщина. Из глаз градинами слёзы. «Вот они – бриллианты!» – думаю я.

– Батюшка! Батюшка! Вот проводила брата, сердце разрывается! А мой племянник, сын сестры родной, валяется у неё в ногах: «Мать, сделай мне справку, что я умер, чтоб меня не забрали на фронт!»

Она приблизилась почти вплотную, глаза – колодцы отчаяния.

– Они живут богато, она может любую справку купить. Как же это несправедливо!..

Смотрю на неё и молчу. Потом беру за мокрую холодную руку:

– Слушай и запоминай! Племяннику скажи: «Мальчик мой! Тебе не нужна справка о смерти. Потому что ты уже мёртв. В сердце твоём поселилась смерть. Никакая справка уже не поможет, никакой бункер не спасёт!» А брат твой, моя дорогая, уже сейчас на пороге к бессмертию, и Бог не оставит его по твоим молитвам и твоей любви. Гордись братом и плачь о племяннике!

* * *

Недавно читал Евангелие и слова святителя Феофана Затворника по этому поводу: «Ободритесь, это Я, не бойтесь» (Мк. 6, 45-53). Вот опора упования нашего! Какая бы беда и скорбь ни были, вспомни, что Господь близ, и воодушевись мужественным терпением. Как тогда Он вдруг предстал апостолам, бедствовавшим на море, так и тебе, бедствующему, внезапно явит помощь Свою и заступление».

А ещё он писал в дни Балканской войны 1877 года: «Хочешь не хочешь, а ступай воевать, мать Русь Православная. Пусть даже неудачно будет, если Богу угодно посрамить нас, но мы и пред своей совестью, и перед историей будем оправданы, что сделали своё дело достодолжно. Напротив, если мы ничего прочного не доставим братьям и воевать не станем, нам будет и перед собою стыдно, и пред другими, и пред историею. И на том свете будет нас преследовать стыд и срам. Падёт Россия без войны ниже, нежели как унизит её неудача войны… Слышно, что и в Питере, и у вас в Москве немало лиц, которые не благоволят к войне и даже к самому заступничеству нашему. Это, должно быть, выродки какие-нибудь. Ибо я не вижу и не слышу, чтоб хоть где-нибудь было какое колебание в народе и среди всех провинциалов. Есть и тут лица с высшими взглядами, но и это всё грошовый народ…»

Время идёт, идут столетия, а ничего не меняется.

Хорошо сказал отец Андрей Ткачёв: «Мы мешаем всем сатанистам, которых довольно много. Просто с нами Бог, хоть многие из наших этого в упор не понимают и не замечают. А Он всё равно с нами. Потому что больше не с кем. Всех остальных либо купили, либо запугали, либо (как хохлов) задебилили до невозврата и до превращения в пушечное мясо. А Россия не то, не другое, не третье. Когда-то во время чумы Киприан Карфагенский, будущий мученик, говорил пастве, что бояться не надо. Не потому, что мы на 100 процентов спасёмся от чумы, а потому что Христос воскрес. В этой жизни нам отдельный билетик не подарен. Все болеют – и мы. Все умирают – и мы. Всем тревожно – и мы не из железа. Но всё сие побеждаем верой в Возлюбившего нас и Воскресшего ради нас. Кто в вере, тому можно тревожиться, но быть трусом грешно».

Святитель Николай Сербский, обучая нас небесной грамматике, говорил: «Смерть – это не точка. Смерть – запятая».

* * *

Приехал в Нижний Новгород на конференцию по тюремному служению. После неё договорился встретиться в парке с хорошим знакомым и поговорить о вещевой помощи нашей воюющей армии. Во всю огромную стену завода «Термаль» плакат: «Бойцы – сражайтесь! Матери – надейтесь и ждите! Командиры – не подведите!». И совсем неподалёку баннер с объявлением скорого концерта Киркорова, который в январе этого года глумился в Кремлёвском концертном зале над крестом Господним.

Рассказываю об этом Алексею, который встретил меня на автобусной остановке. Алексей, человек твёрдой воли и несокрушимого патриотизма, офицер в отставке, отвечает:

– Давно приметил эту практику двоящихся смыслов и плавающей морали. На границе с Грузией и Казахстаном тысячи машин с бегущими от призыва в армию мужчинами. В основном питерские и московские номера. Их не останавливает, что пограничники ставят в военном билете штамп об уклонении от военной службы. Не понимаю, почему их вообще выпускают? Почему не запретят развлекательные шоу на телевидении? Где плакаты «Родина-мать зовёт»? Где повсеместный строгий призыв: «Всё для фронта! Всё для победы!»? Почему 21 сентября, в день, когда была объявлена мобилизация, на Рождество Богородицы, на день памяти Куликовской битвы, 200 пленных сатанистов-азовцев, садистов, которых ждал трибунал и высшая мера, обменяли на наших 50 пленных и олигарха Медведчука? Кто стоит за этим предательством и подлостью? Значит, существует параллельная власть, которая проводит свою тёмную и разрушительную политику против страны, народа и Президента? Почему 11 сентября, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, устраивается в Москве День города, на котором в Лужниках поёт скандально известный матерщинник Шнур песню о сгорающей в пожарах Москве? Почему не разрушат мосты и железные дороги, по которым идёт западная военная техника, топливо врагу? Увидеть бы этих мерзавцев, которые вяжут армию по рукам и ногам! В кровавой мясорубке гибнут тысячи православных! Где Церковь, почему молчит? Почему Господь попускает это?!

– Прекрасно тебя понимаю, Алексей! Люди спрашивают: где Церковь? Церковь спрашивает: где люди? Ведь людей-то особенно в храмах не прибавилось, хотя ушли на фронт самые близкие и родные. Если не просыпаемся от звука колокола, то колоколом становится звук взрывов. Примером для нас служат сейчас братья-мусульмане, у которых ничего не двоится, всё цельно и даже возвышенно. Чеченская мать, отправляя сына на войну, говорит: «Иди и ничего не бойся! Не прячься за спины друзей, а сам их прикрой, если надо!..» Знаю одно: любящий Господь тесным путём ведёт нас, паршивых негодяев, ко спасению. Бог не палач, но врач! Аварии на дорогах – 30 тысяч в год! Пьянство, наркомания, блуд, измены, матерная брань даже среди младенцев… Каких милостей мы можем ждать от Бога?

Молебен перед отправкой мобилизованных совершает о. Михаил
(фото с сайта Выксунской епархии)

Министерство обороны опубликовало число погибших наших воинов, невозвратные потери. Около шести тысяч. Может быть, их и больше. Много это или нет? Конечно, много! Смерть одного человека уже трагедия. Но посмотри, сколько было сделано абортов за годы после начала перестройки! За тридцать лет, по самым скромным подсчётам, убито 100-150 миллионов младенцев – безгрешных, беззащитных, никому не принёсших вреда, не успевших открыть глаза и увидеть белый свет. Убито изощрённым способом, группой лиц по сговору, как сказал бы нам об этом Уголовный кодекс. С участием матерей – отягощающий фактор! Уничтожена целая страна! Ты представляешь, сколько бы нас сейчас было? И где миллионы кающихся? Поэтому не надо удивляться происходящему!..

Идём с Алексеем к переходу через проспект и направляемся в парк. Звонит телефон. Это из питерского госпиталя знакомая врач, у которой я попросил список самых необходимых для фронта медикаментов.

– Добрый день, отец Михаил! Выслала вам список на электронную почту. Хотите историю, от которой до сих пор у меня не просохли глаза? Иду по палатам с обходом. На кроватях раненые разной степени тяжести. Захожу в одну – там морпех с ампутированной ногой. В бинтах и капельницах. Вдруг слышу, как что-то начинает бабахать за окном. Звуки даже сквозь плотные стеклопакеты пробиваются. В этот же миг мой одноногий морпех вскакивает с кровати, роняет стойки капельниц и валит меня на пол, прикрывает собой: «Ложись, сестрёнка! Сейчас прилетит, мало не покажется!» Лежим, взрывы не прекращаются. И только тут до меня доходит, что это на Финском заливе «золотая молодёжь» что-то там празднует. Видела накануне из окна, как туда целая вереница длиннющих «хамеров» проехала. Глажу его по руке, плачу: «Родненький, это не снаряды, это салюты пускают!»

Пересказываю Алексею. Лицо его темнеет, скулы заостряются.

– И до какой поры будет это продолжаться? Предатели! Одни веселятся, другие льют кровь! Где наши Гермогены? Где воззвание «Родина в опасности!»? Господи!..

Подходим к пешеходному переходу через проспект. Машины идут сплошным потоком. Безумные мотоциклисты с рёвом лавируют между ними. Вот свадебный кортеж. Десятка полтора дорогих белоснежных машин с лентами и куклами на капотах.

Вдруг раздаётся нарастающий пронзительный звук сирены. Машины берут вправо, останавливаются. Все останавливаются. Появляется удлинённый жёлтый микроавтобус с красной надписью: «Медицина катастроф». Проносится мимо. Алексей провожает его взглядом, смотрит на меня:

– Что это?

– Видимо, ответ на наши вопросы, – говорю. – Бог не палач, а гениальный врач! Чтобы спасти нас, нужно серьёзное хирургическое вмешательство. Как известно, мёртвых не лечат. Значит, мы ещё живы у Бога!

07.10.2022

← Предыдущая публикация     Следующая публикация →
Оглавление выпуска